Шрифт:
Нет, не ошибся, уж это Лоран знал точно. Ибо он видел их отношения во все времена подготовки «Заговора Равных» — от Плесси до Вандома, а о том, чего не видел сам, знал из рассказов Гракха, из рассказов Виктории, из рассказов общих друзей.
— Добродетельная республиканка, простая, как сама природа, хорошая мать, прекрасная жена, — так говорил о ней Бабёф.
За годы революции он шестикратно сидел в тюрьме, и каждый раз Виктория умудрялась быть и его посыльным, и ходатаем по его делу, и кормилицей их детей.
И главное — всегда умела поддержать его веру, бодрость.
«Всё, что мы имеем, — писала она в тюремную камеру, — мы всегда будем делить с тобой. Будь спокоен, мой друг, я никогда тебя не покину…»
И он был спокоен. Он знал, что Виктория останется ему верным другом и помощником до последнего вздоха.
— Что делал бы я без неё? Горемычная, она всегда принимала на себя удары моих врагов, врагов революции. С какой убеждённостью, неутомимая в своих хлопотах, разделяла она мою нищету, опасности, преследования…
Сильные мира, уничтожив её мужа, мстили и ей. И при Директории, и при Наполеоне её арестовывали, высылали, в ее квартире устраивали обыски…
…Сейчас она жила в Париже, и Лоран поддерживал с нею тесную связь. Она многое рассказала ему о Бабёфе, а главное, предоставила в его распоряжение обширный архив трибуна, в том числе и самое дорогое, что оставалось у неё как память о муже, — его письма…
Вскоре после женитьбы молодая чета поселилась в городке Руа.
Репутация Бабёфа всё более укреплялась.
Заманчивые предложения сыпались на него как из рога изобилия, прославленные февдисты Пикардии и соседних областей пытались привлечь его к себе на службу или по крайней мере завязать с ним доверительные отношения — все они начинали побаиваться своего энергичного, талантливого и не по летам опытного коллегу. Бабёф, как правило, отвечал на подобные авансы вежливым, но твёрдым отказом — он чувствовал себя достаточно прочно, чтобы не бояться конкуренции.
И правда, за эти годы он далеко ушёл вперёд не только как землемер-исполнитель, но и как февдист-теоретик: не было ни одного стоящего сочинения из интересующей его области, которого бы он не проштудировал и не освоил, не было сколько-нибудь видного случая в февдистской практике, которого бы он не знал и всесторонне не обдумал.
С 1785 года он стал выступать в печати с обличениями проделок своих конкурентов и начал готовить к публикации большой обобщающий труд.
Его материальное благосостояние укрепилось, он смог арендовать у богатого торговца на одной из центральных улиц Руа просторный комфортабельный дом за сто двадцать ливров в год; дом был необходим — к этому времени у счастливых супругов уже оказалось двое детей, горячо любимые дочь и сын.
Да, всё удавалось Франсуа Ноэлю, всё шло у него гладко, ладно, успешно. Казалось, этому преуспеянию не будет конца.
Но так могло показаться только стороннему наблюдателю.
Тот же, кто смог бы заглянуть в душу Бабёфа, прочесть его мысли и сомнения, узнать его планы на будущее, — тот вряд ли отважился бы на столь прямолинейные выводы…
…Вчитываясь в скупые строки писем и более поздних набросков Бабёфа, вспоминая беседы с ним и зная, что произойдёт дальше, Лоран уже сейчас остро чувствовал назревание кризиса.
Кризис…
Его началом, видимо, стал 1787 год, во многом роковой для преуспевающего февдиста.
Но пролог или завязку следовало искать значительно раньше.
Лоран видел два источника духовного кризиса Бабёфа.
Одним была литература.
Другим — сама жизнь.
«Руссо провозгласил неотъемлемость природных прав человека; он ратовал за всех людей без различия; благоденствие общества он усматривал в счастье каждого его члена, его силу — во всеобщей преданности законам. Богатство общества, по его мнению, заключается в труде и в умеренности граждан, а свобода — в могуществе суверена, каковым является весь народ; при этом каждая из составных частей общества, вследствие беспристрастного распределения жизненных благ и просвещения, сохраняет влияние, необходимое для существования социального организма».
Эти слова Лоран списал с листка, хранимого среди других бумаг Бабёфа со времен тюрьмы Плесси.
Их необходимо вставить в книгу о Бабёфе: запись была сделана непосредственно после долгой беседы, когда Лоран понял, что его новый соратник не так прост, как может показаться на первый взгляд, что он очень начитан, прекрасно разбирается в теории и что Руссо — один из главных его кумиров.
Еще работая у Юлена, Франсуа Ноэль жадно читал, используя для этого каждую свободную минуту.