Он догнал их у фургона, развернул к себе лицом арестованного и прокричал тому в лицо:

– Что ты сказал насчет отца Сильвестра?

Мужчина, всхлипнув, произнес:

– Это он, это все он! Он попросил меня вчера вечером прийти к нему сегодня около десяти в церковь, сказал, что испортилась проводка на колокольне, я, конечно же, пообещал, что бесплатно устраню неполадки… Я и пришел. А тут вы на меня напали!

– А где священник? – завопил, оглядываясь по сторонам, Порох. – Почему его здесь нет? Где поп?

– Он отправился к Понятовской, – доложил кто-то. – Ну нет его здесь, и что из этого? Маньяк-то пойман!

В этот момент один из полицейских в спешке передал Пороху несколько бумаг. Тот посмотрел в них, выражение его лица изменилось.

– Черт возьми, – прошептал он внезапно осипшим голосом. – Только что пришли окончательные результаты экспертизы тех серебристых частиц краски, которые нашли на берегу, рядом с трупом. Это краска растительного происхождения, применяется при росписи икон.

– Иконописная мастерская, которой руководит отец Сильвестр, совсем рядом, – произнес один из подчиненных. Полковник его не слушал, он просматривал вторую бумагу. Потом заорал на полицейского, который принес ему это:

– Почему раньше не доложили?

– Но я думал, что это не так важно, маньяка все равно считай что поймали… – начал тот, запнулся и замолчал.

– У священника есть «Опель Астра», старая модель, – зло бросил Порох. – Красный «Опель Астра», и вы молчали об этом!

В голове полковника вихрем пронеслись воспоминания. Старый бомж, свидетель того, как неизвестный тащил труп девочки к воде, говорил что-то о дьяволе с перевернутым крестом на огненной колеснице. Если бы старик не был сумасшедшим, он бы внятно сказал – человеком, который тащил труп, был приехавший на машине красного цвета отец Сильвестр в рясе и с крестом на брюхе.

– Черт! – воскликнул Порох, сминая бумаги, зажатые в руке. – Этого, – он кивнул на мужчину, – все равно в отделение, допросить как следует. Кто-нибудь знает, где живет поп?

– На окраине города, в частном доме, – ответили ему.

– Вот сволочь! – закричал Порох. – Он издевался над нами все это время, за нос водил, чертов попяра! Он девочек душит! И у него Настя!

Уже садясь в машину, полковник вспомнил, что отец Сильвестр исчез из поля зрения два с лишним часа назад. У него было преимущество. За это время он мог сделать многое.

Двумя часами ранее отец Сильвестр подъехал на своем красном «Опеле Астра» к дому и осмотрелся. Никого не было. Он специально выбирал этот дом, чтобы соседи были подальше.

Они шли по его следу. У них были его отпечатки, а теперь, когда Михасевич затеял сбор отпечатков с мужчин в Варжовцах, он решил бежать. Ему нужно выиграть время, для этого он и организовал театр с маньяком, который якобы приходил к нему в церковь. Никто к нему не приходил, потому что маньяком был он сам.

Вся эта кутерьма доставляла отцу Сильвестру неимоверное наслаждение. Было так приятно разговаривать с родителями девочек, которые сидели у него в яме и которых он душил. Он обнадеживал безутешных матерей, вселял в них надежду, зная, что они увидят дочерей только мертвыми. Он сам отпевал девочек, которых убил. Он едва не смеялся во время обрядов. В бога он не верил, хотя и стал священником после того, как десять лет назад умерла его дочь. Бог не помог ему. Значит, пришла пора самому стать богом.

Десять лет его дочь мертва. Он должен сделать так, чтобы мучился не один он. Другие тоже должны испытать ужас, отчаяние, смутные надежды на лучшее и… И увидеть своего ребенка мертвым.

Для этого он и вернулся в Варжовцы, для этого и купил дом, для этого и построил втайне от всех подземный бункер-тюрьму, в которой намеревался держать девочек. Они не должны умирать сразу, они должны испытать всю бездну отчаяния, питаться им, заглянуть в глаза безнадежности.

Его считали образцом святости и благочестия, а в душе он был расчетливым садистом и бездушным убийцей. Он умер еще десять лет назад, в тот холодный октябрьский день, когда отказали легкие дочери. Он решил, что начнет похищения четырнадцатого января – в день ее рождения. А умирать они будут двадцать восьмого – она умерла двадцать восьмого октября. Жаль, что все закончилось так быстро. Но у него есть еще одна девчонка, сидит в подвале. Она станет заложницей и поможет ему выбраться из города. Он выберется отсюда, сменит документы, личность, переедет в другой город, может быть, за границу, и снова начнет убивать.

Отец Сильвестр прошелся по дому. Из вещей ему не требовалось ничего. Иконы, книги со священными текстами, церковное облачение. Все это было чуждо ему.

Он спустился в подвал. Этот дом напоминал ему собственную душу – на поверхности все пристойно, никто и никогда не заподозрит его, а в действительности… В действительности ему было приятно оказаться под землей, в аду, который он сотворил своими же руками. Вдыхать запах сырости. Слышать слабые крики девочек. Тащить их, сопротивляющихся и надеющихся на спасение, в спальню дочери. Чтобы убить.

Священник подошел к гостевой, в которой находилась девочка. Эта мерзавка была умна для своего возраста. Слишком умна. Вся в отца и мать.

– Дядя, отпустите меня к маме и папе, – произнесла она, когда он открыл первую решетку. Она прильнула грязным личиком ко второй решетке, держась за нее слабыми ручонками.

Отец Сильвестр прижал к лицу девочки марлю, пропитанную хлороформом. Девочка обмякла, малышка была без сознания, но пульс прощупывался. Она жива. Он не собирается пока ее убивать, она все еще нужна ему. Девчонка станет его заложницей.