– Если они все на седьмом месяце такие здоровенные, то зачем я с другими по девять мучилась-то? Лишний год беременной переходила.

– Милочка, – прокашлявшись, произнес врач. – Вам нужно кое-что знать. Ваша дочка необычайно здоровый ребенок, такими бывают не все родившиеся в срок, не говоря уже о недоношенных. Она – уникум… Но у девочки есть небольшой изъян, так сказать…

– Какой изъян! – воскликнула Клавдия и, взяв ребенка на руки, откинула уголок пеленки, скрывавший лицо. Она наконец-то увидела лунообразное лицо дочери, верхняя губа которого была приподнята.

– Что вы наделали, изверги! – закричала Клавдия. – Вы сделали ее монстром! Я не хочу такую, дайте мне нормальную!

– Милочка, это пороки внутриутробного развития, – обозлился гинеколог. – Нашей вины в этом нет. А вот вы… Вы пили в период беременности?

– Заберите от меня это! – кричала Клавдия, отодвигая от себя Марту. – Мне не нужно это… чудовище!

Она закатила истерику, целью которой было уйти от щекотливого вопроса насчет водки во время беременности.

Скоро появилась свекровь, которая радовалась появлению внучки. Узнав, что та родилась с уродством, женщина ни минуты не сомневалась: отдавать девочку в детдом, как того хотела Клавдия, никак нельзя.

– Мама, зачем нам такая? – говорила Клавдия. – Всю жизнь люди будут над ней издеваться, замуж она никогда не выйдет, будет до пенсии сидеть на моей шее.

– Подумай, Клава, – сказала свекровь. – Квартиру обещали дать только после шестого ребенка. Если ты откажешься от нее, то жилье теперь точно никогда не дадут, еще в газетах имя трепать будут. Подумаешь, заячья губа. У моей бабки была волчья пасть.

– А, все ясно! – закричала Клавдия. – Это со стороны вашего, мама, сыночка идут испорченные гены. Он сам с этой дрянью живет, а я его детей должна воспитывать, да еще эту страшилищу…

В итоге, как это часто и бывает в жизни, меркантильные интересы взяли верх. Клавдия была выписана из роддома через неделю вместе с дочерью, которую назвали…

– Как ее назвать, мама? – спросила Клавдия свекровь. – Может, Лихоборой или Кукобой, ей все равно имя нужно пострашнее, как и она сама.

– Наоборот! – ответила свекровь, которая почему-то сразу же полюбила неказистую внучку больше остальных. – Надо дать ей красивое имя, чтобы девочка не была полностью ущербной. Назовем ее Снежаной.

На том и порешили. Но, придя на регистрацию, Клавдия узнала, что работницу загса зовут Мартой, и это имя ей чрезвычайно понравилось.

Так девочка и стала Мартой.

Марта росла не по дням, а по часам. Пока она была маленькой, уродство никак не влияло на ее характер. Ко второму году стало ясно, что, помимо одной напасти, существует еще и другая – Марта ела за семерых, каждый день прибавляла в весе и крепчала. В детском саду она была самой большой, на голову выше остальных и раза в два толще.

Клавдия с семьей переехала в новую четырехкомнатную квартиру, которую выделило ей государство. Неверный муж хотел было вернуться к ней, но она дала ему от ворот поворот. Свекровь – редчайший случай – была на ее стороне, она-то и баловала Марту, постоянно подсовывая той лишний кусок пирога или конфетку.

– Девочке и так несладко, – любила говорить добрая бабушка. – Так что пусть хотя бы так себя утешит.

Марта и утешалась, а в детском саду ее дразнили сарделькой, жиртрестом, ночным горшком. Как же горько Марта плакала и проклинала свое отражение в зеркале: о, если бы она была только толстой или только с заячьей губой – но нет, природа, словно издеваясь, сделала ее и толстой, и с губой.

О своем даре Марта узнала только в школе. До этого несколько раз, когда девочка была напугана и расстроена, в доме неожиданно вспыхивали занавески. А однажды, когда Клавдия в сердцах отшлепала Марту, оранжево-синее пламя охватило стену. Обуглились обои, осталось черное пятно, пламя сгинуло так же таинственно, как и появилось. Взрослые не придавали этому значения, Клава считала, что это свекровь, как всегда, забыла что-то выключить и произошло короткое замыкание.

Первый случай проявления дара пирокинеза относился еще к далекому младенчеству, когда Марта, весело дрыгая упитанными ляжками, лежала в колыбели. Она играла с погремушками и колокольчиками, которые висели над люлькой. Неожиданно пластмассовые игрушки вспыхнули, и бабка едва успела вытащить Марту из колыбели. Клавдия винила в этом кого-то из детишек, которые по глупости зажгли погремушки.

Подобные таинственные возгорания повторялись один или два раза в год, но никто и никогда не замечал, что происходили они только с Мартой и в ее присутствии. Именно в детском саду из веселого, жизнерадостного ребенка Марта и превратилась в мрачную, угрюмую и замкнутую девочку. Ровесники сторонились ее и, когда Марта спала, мазали ей лицо вонючей зубной пастой.

Играть с Мартой, да и сидеть за одним столом вместе с ней никто не хотел. Воспитатели притворно ругали детей, но на самом деле в душе были с ними солидарны, уж слишком страшна была Марта – неповоротливая, толстая, постоянно в одежде-обносках старших сестер.