— Чего долго ходила? — спросил Коля-Николай девочку. Он повесил чайник на обгорелой перекладине, от мальчугана шел пар.

Он взял палку и золой, как одеялом, прошитым золотыми нитками, закрыл картошку.

— Степенный жар.

— Степенный жар, — с удовольствием подтвердила девочка. Так в их деревне все хозяйки отзывались о хорошо протопленной печи, без угара, когда в самый раз печь пироги и хлебы.

— Я тебе не рассказал, когда я в болото-то залетел… — Коля-Николай придвинулся ближе к костру. — Когда я тебя-то догонял… Камыши раскрылись, вышло белое, снизу и сверху, узкое, посредине широкое… Я думал: туман, но туман-то не разговаривает…

— А оно разговаривало?

— Разговаривало! Оно спросило: «Кто ты такой?»

— Может, человек это был?

— Не думаю. С той стороны топь, лодка не проедет…

— Может, птица болотная кричала?

— Не знаю, — сказал Коля-Николай. — Может, показалось мне.

— У страха глаза велики.

— Да не испугался я!

— Ты обиделся?

— Нисколько…

Варя взяла в руки палку шевелить жар.

— Коля, — сказала она, — у тебя рукав горит.

— Это разве горит? Это искорка только.

— А тебе надо, чтобы весь ты горел?

Они пили чай, ели картошку и негромко переговаривались. На той стороне несколько раз болотным голосом кричала ночная птица, и мальчуган встал на колени и прислушался:

— Бати давно не слышно.

Костер прогорел, и стали в подробностях видны дубки, не такие большие, как самой ночью, и звезды низко над головой.

Великая тишина стояла в лугах. Бывает перед утром такая тишина…

— Коля, — сказала девочка, — пойдем отца твоего искать.

Они отошли от костра, сразу, как в озеро, провалились в белую росу, и у обоих перехватило дыхание.

За поворотом открылся озерный плес, и посреди него стояла лодка. Колиного отца в ней не было.

— Папа-аа! — что было сил закричал Коля-Николай. — Где ты-ыы?

В камышах с шумом снялась стая уток и засвистела крыльями. Дети побежали дальше.

Вставало солнце, и с той стороны, откуда оно вставало, трещали кусты от коровьего стада и слышались голоса.

— Дедушка Денис коров пригнал, — сказала Варя. — Он, наверное, с твоим отцом разговаривает.

— Побежали к нему.

— Побежали.

Кусты расступились, и дети увидели разноцветных коров, костер, что отчаянно дымил. А рядом — пастуха Дениса в брезентовом плаще и Колиного отца, мокрого с головы до пят, со спутанными волосами, в которых застряла водоросль. Колин отец сидел на траве и трудно дышал. У ног его в воде лежала сеть.

Коля-Николай вытянул сеть на берег. В ней запутались водоросли и подлещик. Подлещика мальчуган отпустил в озеро.

— Я бы эту снасть, — в сердцах сказал Денис, — сжег и мелким пеплом развеял по ветру! Из-за нее, Коля, твой отец чуть не погиб. Он в ней запутался и чуть не утонул. Сожжем?

— Не загорится она…

— На хорошем-то огне сгорит, — рассудил Денис. — Большой жар все подберет.

За оба конца вместе с водорослями ребята бросили грязную сеть в огонь. Он сразу погас, и во все стороны пошел дым.

Денис (он все-таки тридцать лет работал пастухом, директором стада, как с уважением величали его старые люди на селе) обращаться с кострами умел: подул, поворошил, подложил бересту…

И огонь, окутанный дымом, раздышался, разговорился и широкой вольной тягой пошел в небо, до того чистое и тихое, что Варя какое-то время не могла оторвать от него глаз. Колин отец, икая, смотрел, как горит его сеть.

В правой руке Денис поднес ему кружку горячего чая, а левой придержал за спину, — стуча зубами о край кружки, Колин отец отпил глоток…

— Озяб? — спросил Денис.

— Хо-оолодно-оо…

— Еще попей чайку.

Коровы разного цвета собрались вокруг людей и разглядывали их выпуклыми печальными глазами, будто жалели Колиного отца.

— Чего не видели? — негромко спросил Денис, и от его голоса по коровам прошло ленивое движение, но уходить они не собирались.

Колиного отца била дрожь, и ни костер, ни чай не могли его согреть. Мало-помалу он успокоился и вслух все вспомнил: как ставил сеть, стал выпутывать руку, а лодка сыграла — он упал в воду, и ноги захлестнула режь — сетные нитки. Дернулся туда-сюда и запутался в сети окончательно.

— Я… еще подумать успел: попался, как щука. Но у нее жабры, а у меня их нету. Солнышко вспомнил… Детей… Жену… Маму свою… А вода душит, дышать не дает… И свет в глазах потух: сознание потерял… Нет меня!.. Хорошо еще, это было близко от берега… Денис Иваныч тут случился… Поймал меня за рубаху и вытянул на берег… Искусственное дыхание стал делать… Откачал меня. К жизни вернул! Из черноты…

Он отвернулся, и плечи его затряслись.

Денис налил ему еще чаю и сказал:

— Федор Николаич, ты порадуйся, что живой!