В кольцо они сжимают, и нету больше сил, И трупный запах мерзостный со всех сторон разил, Сверкают дико очи зловещих мертвецов, Нас демоны загасят скоро, даже не найдешь концов. И ветер переходит в ужасный ураган, Над нами беспощадно сгущается туман, И демоны зловеще вопят в кромешной тьме, И силы на исходе, и от ужаса трясутся руки.

– А вот хрена лысого тебе, сука! – я прошипел сквозь зубы, извиваясь на перилах как уж на сковородке. – Врешь, не возьмешь!

Надо как-то нормальную позицию занять, а для этого избавиться от части груза. То есть скинуть рюкзак и прочую тяжесть, только аккуратно, что бы не отправить все в начинающийся пожар. На пол полетел годендаг и мой рюкзак, себе же я оставил свой «калаш». Нефиг такие вещи на пол бросать. Так, теперь надо спускаться. Произвивашись, балансируя, на бывшем мосту еще минут пять, я умудрился сделать что-то похожее на подъем с переворотом или какой-то там цирковой трюк, и наконец-то занял нормальное положение не вниз головой, а наоборот. Морф не отходил ни на секунду, словно ждал когда я упаду. «А вот фигушки. Теперь будем осторожно спускаться. И вот когда я спущусь, то тебе, кусок мяса, не повезет». Подбадривая себя такими мыслями, я одной рукой закинул ремень автомата на шею так, чтобы можно было стрелять. Вцепился левой рукой за поручень, начал нащупывать ногами прутья, на которые можно было опереться. Эх, жаль что я не Беар Гриллс с канала Дискавери, он бы наверно за считанные секунды тут спустился. Но я не он, а его тут нет, пускай идёт лесом. Так, опору я нашел, теперь аккуратненько и потихоньку спускаемся. Проговаривая каждое своё действие про себя, поочередно цепляясь то за прутья, то за поручни, я спустился на высоту, с которой уже можно было спрыгнуть, только вот надо было как-то отогнать морфа. Как? Очень просто. Я ухватил правой рукой свой АКС, постарался его зажать, и разрядил в тварь половину рожка. Морф не ожидал такого сопротивления, и шарахнулся от меня в сторону, роняя ошмётки мяса с распадающегося плеча. «Плеча? Он что, распадается прямо на части?» Удивление перекрыло все остальные чувства, загоняя горечь мало осознаваемой пока потери глубоко внутрь. Я наконец спрыгнул на пол и взял в освободившуюся левую руку Борин моргенштерн.

– Все падла, писец к тебе пришел! – Я стиснул зубы, направил автомат на чудище и постарался расслабить своё тело. Рука с дубиной автоматически отошла назад, палец правой начал выбирать слабину спуска. Морф наконец обратил внимание на происходящую с ним метаморфозу – его рука уже не двигалась, потеряв все мышцы. Более того, разложение перешло на бок и уже показались блестящие теми же самыми капельками сизые рёбра. «Что же я такое намешал?», – вкралась в голову мысль и была выгнана оттуда раскатом автоматной очереди, «трассер, три патрона, рилод».

Откидывая уже ненужный автомат за спину, я перехватил моргенштерн в другую руку и двинулся на тварь. А та зачарованно смотрела на искрящийся в бедре патрон, от которого по телу чудища начали бежать голубоватые язычки пламени, через пару секунд охватившие весь подвергнувшийся химической атаке бок и остатки руки. Я опешил и остановился, силой воли заставив себя не опускать занесённое для удара оружие, и в этот момент воздух вокруг морфа, насыщенный парами химии и, видимо, ацетона, вспыхнул. Тугой горячий кулак опалил лицо и толкнул меня в грудь, откидывая метра на три. Уже в падении, я успел ощутить приклад автомата, коснувшийся затылка, после чего свет погас.

Серое небо, моросящий дождь, ветер гнал по небу рваные полоски облаков и иногда посыпал мелкой изморосью. Серый цвет был во всем, в плитках на площади, в домах окружавших площадь, в деревьях растущих там, и только памятник, простирающий свою руку куда-то вдаль, в центре площади был антрацитового черного цвета. Под памятником кто-то стоял, кто-то до боли знакомый….

Реальность возвращалась с шумом, с треском разгорающегося пламени. Я попытался встать, голова трещала, в ушах стоял шум, все в глазах кружилось. Что произошло? Что я наделал? Вон лежит Боря с проломленным черепом, а вон Миша, со штырем в груди, а чуть поодаль Валя. Она хотела мне что-то сказать, но что? То место, на которое попали потоки горящей смеси после взрыва морфа, разгорались все сильнее и сильнее. Да, времени мало, надо срочно убегать. «Стоять! Какой убегать? И ты вот так бросишь свою женщину и друзей? На поругание зомби?»: голос в моей голове резко остановил меня. «Нет, не брошу, не брошу!» зашептал я и начал стаскивать тела друзей поближе друг к другу. Времени было мало, но друзья заслуживали достойных похорон. Когда все три тела легли рядышком, я сложил на их груди руки крестом, положил к телам оружие друзей, пошвырялся в карманах и вытащил монеток, чтобы положить их им на глаза. Сначала Боре, потом Мише, а в конце Валентине. Я нагнулся к ней, поцеловал на прощание в губы и положил монеты на глаза.

– Покойтесь с миром! – я выдохнул и посыпал тела остатками компонентов так удачно сложившейся смеси. Пусть сгорят, как у древних славян. Такие вот похороны.

После импровизированных похорон, я быстро помчался обратно в подсобку, чтоб до начала всепоглощающего похоронного пожара успеть забрать химикаты, необходимые мне для повторения опыта. Ведь это готовое супероружие против мертвяков, такая вундервафля. Огонь же в цехе разгорался все сильнее и сильнее. Я словно уж проскальзывал между конвейеров в сторону входа, откуда мы начинали свой путь. Что-то сзади вспыхнуло, потом еще раз и еще раз. Я приостановился, обернулся и прошептал «Прощай, Валя. Прощайте, хоббиты» и продолжил свой бег. На мое счастье дверь из цеха в холл была плохо заблокирована нами, поэтому она распахнулась сразу же, как только я ударил ее плечом. Не останавливаясь, я побежал к лестнице наверх, чтобы попасть в подсобку. Добежать было делом двух минут. И вот когда я уже был в нужном мне помещении, в цехе что-то бухнуло, наверное, огонь подобрался к резервуаром со спиртом. Я вытряхнул из рюкзака ненужные вещи, начал наполнять его различными реагентами, повторяя ту же последовательность, как и до морфа. Когда в цехе бухнуло второй раз, я уже мчался к пожарному выходу со второго этажа. Это выход был на моей стороне, но вел не во двор с зомби, а к зданию администрации. До выхода я не добежал, взорвался третий резервуар со спиртом, и меня выбросило в окно второго этажа. Наверное, мне повезло, я упал не на землю, а на кусты. Они-то и смягчили мое падение, я отделался лишь ушибами. Продравшись, сквозь кусты и перезарядив автомат, я побежал к воротам, к своей машине. Цех за моей спиной разгорался все сильнее и сильнее, а по щеке пробежала первая слеза.

Знаю, до рассвета уже нам не дожить, Осталось только Бога нам в последний час просить. Спаси, Отец Небесный! – кричим мы в темноте, – Наша плоть досталась демонам, но душу отдаем Тебе!

Рваные серые облака, полосами разных оттенков, стремительно неслись по небу, ветер подхватывал листву, бумажки и другой мусор, и, порывами, швырял его по бетонному покрытию площади. Вся площадь была окружена серыми пятиэтажками, а в центре ее стоял памятник, указующий рукой куда-то вперед, в какую-то неведомую даль. Памятник, в отличие от окружения, был черным, антрацитовым. Сама же площадь была пуста, за зданиями не угадывался никакой пейзаж, его скрывала клубящееся серое облако. Смутное чувство, на манер дежа вю, не покидало меня. Я уже видел это, когда? Под памятником стоял кто-то, и его очертания были мне знакомыми.

Я решил сделать первый шаг навстречу силуэту под памятником. Шаг и еще шаг. Мне, почему-то, как в детстве, идти по квадратикам плит, не наступая на траву, проросшую между плитками. Вспомнился незамысловатый детский стишок для подобной игры: «Кто на черточку наступит, тот и Ленина погубит». Сто лет этого не помнил, а тут раз. Передо мной, вдруг, пробежала девочка с бантами косичками в простом ситцевом платье и исчезла.

Время приняло текучий характер, то я стремительно перемещался по площади, то вдруг получалось, что я иду на месте. И что характерно звуков не было никаких, совсем. Я видел порывы ветра, я видел бег облаков, но я не слышал шороха мусора, ничего. Оглушающая пустота и тишина. До памятника было еще далеко, я попытался побежать, но это не помогло. Памятник как стоял в центре, так и остался. Тогда я закричал: