Я вспомнил свое собственное путешествие в столицу работорговли и содрогнулся. Карадор вспоминал о случившемся с легкостью, как о большом приключении.

– Меня выставили на торги первым, – продолжал юноша. – Ступив на помост, я заорал во все горло, что являюсь эльфийским лордом и близким другом принца Кейтора Паннорского, что со мной вместе в плен попал его родственник – Кэллегор, сын Даральда, двоюродного дяди Кейтора, так что тут я не соврал! Заорал, что это международный скандал и все такое… Я сам не помню точно, что кричал с перепугу, но тут мне повезло второй раз – мимо проходили орки…

– Орки? – Я не поверил своим ушам.

– Угу. Вы знаете, что князю Ирматульскому служат орки? Уже более сотни лет там существует орочья диаспора. Вот я и попался на глаза кое-кому из орочьей сотни. Меня тут же сняли с помоста и доставили к князю Терезию Ирматульскому. Он заставил меня повторить рассказ и послал гонца в Паннорию – дескать, знают ли в Альмраале Карадора по прозвищу Шутник и его племянника Кэллегора, сына принца Даральда. Лорд Даральд сам приехал за нами и доставил всех в Альмрааль. Оказывается, Кейтор уже несколько лет как стал королем – его старший брат, король Клеймон Третий, отрекся от престола в его пользу после скандала с королевой. Она приревновала короля к собственной дочери от первого брака и совершила покушение. Девушка умерла сразу, короля Клеймона Даральду еле-еле удалось вытащить с того света, но он остался инвалидом.

Я посмотрел на обрубок своей руки.

– Король Клеймон прикован к постели, – объяснил Карадор, проследив за моим взглядом. – Он пытался закрыть собой девушку, королева ударила его в спину и повредила позвоночник. Лорд Даральд вернул подвижность его рукам, но ходить король Клей не сможет уже никогда. Королеву казнили, несмотря на то что у нее остались три дочери-принцессы. Ее бы помиловали, но главным обвинителем выступал лорд Веймар делль Тирс, у которого, оказывается, на супругу монарха давным-давно было собрано огро-омное досье… Короче, я рассказал все Кейтору, он вошел в мое положение и предоставил политическое убежище. Вот уже шесть лет, как я неофициально возглавляю посольство в Великой Паннории. Мы с Кеем по мере сил выкупаем всех эльфов, которых продали в Паннорию. Некоторые с помощью Эльфина вернулись домой, другие пока еще живут здесь. Думаю принять гражданство Паннории, жениться и осесть в этой стране навсегда – дорога-то на родной Остров для меня закрыта!

– А вы хотели бы вернуться? – осторожно поинтересовался я.

– Очень хотел бы, – вздохнул Карадор. – Эльфин советует подать прошение на имя императора – дескать, пусть прикажет Наместнику Калливару разрешить мне вернуться. Да только я не уверен, что императору есть дело до единственного отдельно взятого эльфа! Так что пусть все остается как есть!

За разговором незаметно доехали до эльфийского посольства.

Перед нами оказался небольшой замок, стоящий в центре густого тенистого парка, где вековые деревья вытянулись вровень с крышами. Замок был полон народа – одних только женщин и девушек в нем жило более полусотни, – и почти все высыпали на двор или на парадную лестницу, чтобы встретить меня. Особенно восторгались женщины – две сразу вцепились мне в локти, буквально повисли на вашем покорном слуге с видом победительниц и совершенно не замечали того, что у меня нет руки. Еще две атаковали Карадора, чему он ни капельки не сопротивлялся. Среди эльфов я увидел и нескольких женщин-альфаров, которые энергично приветствовали Горо. Слуге с большим трудом удалось отбиться от соплеменниц и занять место подле меня.

Жизнь в замке кипела повсюду – от подвалов до чердака. Часть эльфов и альфаров собирались в ближайшее время отправиться домой, на Радужный Архипелаг, вместе с Эльфином Невозможным, но некоторые желали остаться тут надолго. В основном это были женщины, потерявшие в войну всех своих близких и не желающие возвращаться на пепелище.

Замок был переполнен – достаточно сказать, что многие девушки и почти все дети и подростки жили в комнатах по двое-трое, а большинство альфар и вовсе ночевали под лестницами, – но для меня Карадор нашел небольшую комнатку на первом этаже. Она оказалась возле выхода в парк, в котором я сразу полюбил гулять. Компанию в этих прогулках мне составлял только Горо.

Сам парк был небольшим – всего шагов тридцать – сорок от забора до окаймляющей замок гравийной дорожки, – но в нем вместе с дубами, липами, тополями и буками высадили деревья волшебного Белого Леса, так что изнутри парк был намного больше, чем могло показаться. Пока я болел, началась зима, но среди деревьев, благодаря магии Белого Леса, почти не виднелось снега, на многих кустах набухали почки, а кое-где под кронами мелькали белые, желтые и голубые первоцветы. Тропинок как таковых имелось очень мало, и я чаще ходил напрямик. Так можно было блуждать по парку целый день и всякий раз выходить на новое место.

Не желая попадаться кому бы то ни было на глаза – в первую очередь из-за соболезнующих взглядов, которые кидали на висящую на перевязи культю, я нарочно старался забраться в такие уголки, что потом сам не раз терялся, отыскивая дорогу назад. И вот, во время одной из прогулок, пробираясь вдоль ограды через густые заросли, увидел за кустами какое-то нежно-золотое пятно. Это могли быть только распущенные девичьи косы, а слабый дрожащий шепот подсказывал, что их обладательница не одна.

– Ух ты, – послышался восторженный мальчишеский голос, явно принадлежавший Норрику, потому что второй альфар стоял рядом со мной и стремительно заливался краской, – какие они красивые… Можно потрогать?

Там, видимо, кивнули, потому что некоторое время были слышны только вздохи.

– Это чудо, – благоговейным тоном промолвил Норрик, и я, не готовый услышать от этого болтуна и балагура таких речей, невольно придвинулся ближе, чтобы посмотреть, что или кто заставил его так перемениться. – Ты это… ну… не заплетай их больше, ладно?

Стараясь двигаться как можно осторожнее, я подобрался достаточно близко, чтобы узнать в спутнице Норрика леди Ленирель, сестру Эльфина. Девушка сидела на камне, распустив свои длинные волосы почти до земли, а Норрик стоял рядом на коленях и гладил их рукой. И выражение лица у него было такое, что я ущипнул себя здоровой рукой.