Тем временем мой попутчик неуклюже зашел в купе и закрыл за собой дверь. Спустя пару минут я понял, что с ним не так: он был слишком тяжелым. Доски скрипели под его весом, как будто он наелся свинца, а от усилия, с которым он закрыл дверь, задрожало стекло, хотя движение было плавным. Я невольно выпрямился, чтобы рассмотреть его более внимательно.

Мужчина развернулся, ответил на мой взгляд едва заметным кивком и с каменным лицом занял место напротив меня. Сиденье под ним вздрогнуло, как от удара молотом. Мне показалось, что пружины под обивкой застонали. Он наверняка был самым тяжелым человеком, какого я когда-либо встречал. При этом он был ниже меня ростом и немного стройнее.

Внезапно я осознал, что все это время таращусь на нового пассажира, и, виновато улыбнувшись, снова отвернулся к окну. Незнакомец был не так вежлив: он продолжал сверлить меня взглядом, сохраняя на лице совершенно бесстрастное выражение. Несмотря на то, что я изо всех сил старался не смотреть в его сторону, я все время чувствовал на себе его бесцеремонный взгляд, и это, честно говоря, сильно раздражало меня.

Снаружи раздался гудок локомотива. Я вновь ощутил мягкий рывок, который прошел по составу, и поезд поехал, застучав колесами.

Краем глаза я заметил, что попутчик все еще продолжает разглядывать меня. Чуть повернувшись к нему, я тоже украдкой посмотрел на него. Серые блестящие глаза мужчины казались какими-то неживыми, будто нарисованными на стекле. От бестактности, с которой он впился в меня своими стеклянными глазами, я рассердился еще больше.

Я снова взял газету, лежавшую рядом со мной, и сделал вид, что читаю. Но взгляд незнакомца, казалось, был прикован ко мне. Наконец мне все это надоело. Я сделал невообразимо дурацкий жест, который должен был показать, что мое терпение на исходе, положил газету на колени и резко, почти враждебно произнес:

— Excusez-moi, Monsieur.

— Вы можете говорить по-английски, мистер, — сказал незнакомец, оскалившись в волчьей ухмылке, и его зубы блеснули, словно полированное серебро. — Это облегчит дело. Я говорю на вашем языке.

Я изумленно кивнул. Два слова, которые я произнес, практически полностью исчерпывали мой словарный запас французского. Но от высокомерного тона, которым говорил этот человек, у меня побежали мурашки по коже. Он не казался агрессивным, однако в его голосе звучала такая холодность, словно его горло было сделано из металла, как и его отвратительные зубы. Несмотря на это, я удержался от резкого ответа и, мельком взглянув на железные зубы незнакомца, с явным отвращением спросил:

— Откуда вы знаете, что я англичанин?

— Вы читали английскую газету, — резонно заметил он.

— Вы очень наблюдательны.

— Не очень, — ответил незнакомец. — Во Франции бросается в глаза любой человек, читающий английскую газету. Я-то не дурак.

На этот раз я едва сдержался, чтобы не нагрубить ему и выдать ответ, которого он заслуживает. Я вновь раскрыл газету, откинулся на спинку сиденья и держал ее так, чтобы спрятаться от неприятного взгляда незнакомца, как за ширмой.

Но мой спутник с железными зубами не собирался сдаваться. Две, а может, и три минуты я терпел, чувствуя, что он продолжает пронизывающе смотреть на меня. Затем он закашлялся так громко, что я невольно опустил газету и посмотрел на него.

— До самого Парижа никаких остановок, — произнес он.

— И что?

— Ничего. — Он пожал плечами и ухмыльнулся.

Тут я увидел, что все его зубы действительно сделаны из железа. Но это, конечно, его дело. Париж был не только великосветским городом, но и городом чудаков, если не сказать чокнутых. Наверняка из-за моей белой пряди волос я казался ему таким же придурком, как и он мне. Я вздохнул и снова спрятался за газетой.

— Это значит, что мы больше не остановимся, — холодно произнес незнакомец.

Мне вдруг показалось, что его речь какая-то искусственная. Люди так не говорят: он словно бы перечислял слова, складывая их в предложения, и произносил фразы слишком четко, без каких-либо эмоций.

— Это значит, — сказал он, — что вряд ли кто-то сможет помешать.

— Чему? — спросил я, стараясь показать, насколько он мне неинтересен.

Но мужчина не ответил, и я почувствовал, что снова начинаю злиться. Через пару секунд я услышал, как заскрипели пружины, а затем задрожал весь вагон: мой попутчик поднялся и, сделав тяжеленный шаг, приблизился ко мне.

Моя чаша терпения почти переполнилась. Я отбросил газету в сторону, злобно уставился на него и замер.

Незнакомец стоял прямо передо мной. Его руки были приподняты и расставлены в стороны, как будто он собирался схватить меня. Вместо лица — неподвижная восковая маска, а в глазах — безумный блеск, от которого у меня по коже побежали мурашки.

— Что все это значит? — спросил я. — Что вы собираетесь делать?

— Что я могу сделать, Крэйвен? — сказал попутчик. — Я вас убью, что же еще?