На какой-то момент я действительно заколебался и готов был принять ее предложение, потому что чувствовал себя измотанным и разбитым в прямом смысле слова. Мысль о том, чтобы ехать в парижскую оперу и ждать у театра, когда закончится представление, особо меня не прельщала. Но, заглянув в поросячьи глазки мадам Дюпре и догадавшись о ее совершенно определенных намерениях, я решил, что, пожалуй, немного свежего воздуха мне не помешает.

— Немного позже, — вежливо отказался я. — Когда я вернусь. Как мне добраться до оперного театра?

Улыбка на лице мадам стала ледяной.

— На карете, — сухо ответила она. — Но в это время вам ее не найти. По крайней мере, не в этом районе. А пешком идти не меньше часа.

Я был почти восхищен ее настойчивостью, но все же повторил:

— Поверьте, прежде всего мне нужно встретиться со своим другом. Будьте любезны, покажите, как добраться до театра, — попросил я, понимая, что мадам Дюпре не собиралась мне ничего показывать, кроме своих кружевных панталон. — Когда я вернусь…

Я не закончил предложение. В этот момент дверь за моей спиной с грохотом открылась, и я увидел размытый силуэт мужчины.

Мадам Дюпре оглушительно завизжала, а я невольно схватился за рукоятку своей шпаги. Но я не успел достать ее из трости, потому что через секунду ворвавшийся в гостиницу человек сорвал поломанную им дверь и отбросил ее в сторону. Я узнал его лицо. Вернее, то, что от него осталось: левая часть его головы была почти невредимой, а вот правую попросту разворотило: коричневатый материал, заменитель кожи, был разорван и свисал клочьями; железная кость под ним была разбита и примята, а из отверстия, в котором когда-то был стеклянный глаз, торчали разорванные серебристые проволочки.

— Но, месье, прошу вас, не делайте этого!

Лакей в отчаянии размахивал руками. Его голос стал пронзительным, а взгляды, которые он бросал на Говарда, однозначно свидетельствовали о том, что мужчина охвачен паникой. Но Говард не обращал на него никакого внимания. Он просто оттолкнул его в сторону и, опустив голову, прошел мимо. Откуда-то снизу послышались раздраженные голоса и топот ног нескольких человек. Не оборачиваясь, Говард решительно направился к узкой двери в конце коридора и, подойдя к ней, рванул на себя.

Музыка из оркестровой ямы зазвучала намного громче, когда он вышел на крошечный балкон. Чья-то рука легла ему на плечо, пытаясь задержать его, но Говард отбросил ее, развернулся и с такой злостью посмотрел на лакея, что тот невольно отступил назад.

— Прошу тебя, братГовард!

Несмотря на то что голос прозвучал очень тихо, эффект был такой, как будто Говарда ударили плеткой. Его рука, поднятая в попытке защититься, повисла в воздухе. Долю секунды он стоял неподвижно, затем неловко, словно марионетка, развернулся и уставился на темноволосого человека, который обратился к нему.

— Не нужно устраивать скандал, братГовард! — продолжил мужчина. — Ведь эти люди заплатили большие деньги за то, чтобы спокойно насладиться высоким искусством, которое ты вряд ли сможешь оценить по достоинству. — Он криво улыбнулся и указал рукой на свободное место, предлагая Говарду присесть. Обернувшись к лакею, который стоял в окружении подоспевших на помощь служителей театра, мужчина сухо произнес:

— Все в порядке, Жан-Люк, я знаю этого человека.

— Ты…

Голос Говарда дрожал от возбуждения, но мужчина остановил его резким, властным жестом.

— Прошу тебя, брат…не надо. Здесь посторонние.

Несколько секунд Говард с нескрываемой ненавистью смотрел на черноволосого мужчину. Его руки так крепко сжали театральный бинокль, что костяшки пальцев побелели. Но он все же подождал, когда с балкона уйдут все лакеи. После этого он придвинулся к мужчине, как будто собирался задушить его, и прошептал:

— Где она? Что ты с ней сделал?

— Что ты имеешь в виду? — Брови мужчины, тонкие, словно нарисованные, удивленно поднялись. — О ком ты говоришь, брат? Посмотри вокруг, здесь никого нет, мы одни.

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, изверг, — прошептал Говард. — Я видел ее. Зря ты передал мне эту посылку. Зря!

Говард схватил театральный бинокль и вплотную приблизился к своему врагу.

— Где Офелия, Сарим? Говори, или я даю тебе слово, что ты не уйдешь из театра живым!