Мое истерзанное тело представляло собой комок невыносимой боли, и только воля к жизни заставляла меня упорно переставлять ноги.

В свою бытность в Афганистане мне не раз приходилось снимать с пыточного столба своих товарищей, зверски замученных до смерти духами, а также еще живых, но обреченных на смерть. Чаще всего местные мастера заплечных дел с живых людей сдирали кожу различными способами. Удивительно, но довольно долгое время после этого обреченная на смерть жертва продолжала жить и мучиться, доставляя душераздирающими воплями извращенное удовольствие своим палачам. Помочь в данном случае не смог бы ни один самый квалифицированный доктор, поэтому несчастного попросту приходилось добивать по его же просьбе. Для меня самым страшным на войне была вовсе не постоянная угроза смерти, а то, когда ты видишь мучения товарища и не в состоянии ничем облегчить его страдания. Наверное, именно по этой причине Господь наградил меня способностью исцелять человеческие недуги. Теперь мне было уготовано на собственной шкуре и в полной мере прочувствовать то, что пережили горемыки, коим «подфартило» попасть в лапы наиболее непримиримых поборников ислама.

Вскоре чувство боли достигло максимального пика. Даже моя астральная сущность содрогалась от этих невыносимых мук, хотя воспринимала их не напрямую от нервных окончаний, а через сознание в трансформированном – иначе говоря: сглаженном – виде.

И несмотря ни на что, мне все-таки удалось достигнуть каменной громады. Часть пути пришлось преодолеть на карачках. Да, да, именно на карачках. И пусть кто-то считает эту позу передвижения унизительной для истинного героя, что было, то было.

Так или иначе, но в какой-то момент я понял, что лежу на деревянном полу какого-то помещения. Неподалеку валяются бесформенные обрывки моей набедренной повязки. Песчаное безумие осталось за толстой стальной дверью, которую мне с великим трудом удалось сначала открыть, а потом захлопнуть за своей спиной. Подо мной лужа крови. Бросив мимолетный взгляд на свое тело, я тут же отвел глаза, чтобы ненароком не грохнуться в обморок от ужаса. Безжалостная пескоструйка полностью содрала с моего тела кожные покровы, обнажив мышечные ткани. О Боже, как я до сих пор еще не умер от кровопотери или болевого шока? Впрочем, в экстремальных ситуациях и не такие чудеса случаются – сам был свидетелем тому, как один боец с оторванной напрочь осколком мины головой какое-то время бежал и даже умудрялся стрелять по врагу из автомата. Вполне вероятно, что внутри меня также включились какие-то скрытые резервы и, невзирая на дикую боль, я еще способен адекватно оценивать жизненные реалии и принимать правильные решения.

Абстрагировавшись по возможности от боли и связанных с ней собственных переживаний, я попытался включить процессы регенерации. Но не тут-то было, если в астрал худо-бедно проникать мне дозволялось, то заниматься самолечением было категорически запрещено. Даже подлатать свою основательно потрепанную ауру я не мог, поскольку потерял доступ к внутренним резервам магической энергии. Знакомая ситуация – прошлый раз, когда я преодолевал Пламенный Путь, с меня также сдирали внешние оболочки, только посредством огненной стихии. Теперь то же самое – меня пытают более изощренными методами. Очевидно, что в таком состоянии мне долго не протянуть, значит, нужно искать выход.

Оставив попытки подправить здоровье, я обвел взглядом помещение, в котором оказался. Просторная и абсолютно пустая комната идеально круглой формы. Напротив входной двери к каменной стене примыкает металлическая винтовая лестница, уходящая спиралью к самой верхотуре сооружения. Чтобы смотритель маяка ненароком не сорвался вниз, лестница снабжена надежными перилами. Поскольку путь наружу для меня был заказан, оставалось предположить, что искомый выход находится где-то наверху, и попасть туда я смогу, лишь преодолев бесчисленные ступени этой лестницы.

Если бы я был здоров и полон сил, предстоящий подъем не казался бы мне чем-то сложным. Но в теперешнем моем состоянии лишь мысль о том, что мне предстоит ползти куда-то вверх, отдавалась невыносимой болью во всем истерзанном теле. Однако делать нечего. Если промедлить, можно навсегда остаться в этом негостеприимном мире.

«Интересно, как часто смотритель маяка посещает подведомственное ему хозяйство, ну там лампы поменять, стекла протереть, пол подмести?.. А может быть, он где-то наверху?.. И как вообще выглядят хозяева этого Мира?.. Было бы неплохо, если бы он оказался чародеем и избавил меня от этой проклятущей боли, ну если бы и не избавил, во всяком случае, показал выход…» – эти и другие столь же занимательные мысли крутились у меня в голове за все время моего долгого подъема.

Не стану никого лишний раз утомлять описанием тех невыносимых мук, которые мне пришлось испытать. Несколько раз я впадал в краткое забытье и едва не скатывался кубарем вниз. Но каким-то чудесным образом, даже находясь в бессознательном состоянии, мне все-таки удавалось не сорваться и не разбиться насмерть о жесткие металлические ступени.

Выйдя в очередной раз из полубредового состояния, я понял, что все-таки преодолел бесчисленное количество ступенек и, вопреки всему, добрался до самой верхней части башни, туда, где круглые сутки полыхает неугасимое пламя. Впрочем, никакого огня я там не обнаружил, точнее, огонь-то был, но не собственно огонь, а мерцающий невыносимо ярким светом овал портального перехода, иными словами: выход из этого затянувшегося кошмара.

Непереносимое для глаз человека сияние и предвкушение скорого освобождения от всех мучений окрылило меня и заставило из последних сил рвануть к источнику света. Но я не сразу окунулся в ослепительное сияние распахнутых передо мной врат – по какому-то то ли наитию, то ли указанию свыше я дождался максимальной интенсивности испускаемого светового потока, лишь после этого сделал решительный шаг навстречу неизбежной неизвестности…

– Шатун! Андрюша! Что с тобой? – неожиданно до моих ушей донесся озабоченный голос Аполлинария Митрофановича. После этого на мою левую щеку обрушилась хлесткая и весьма болезненная оплеуха. – Очнись, сынок!..

Чтобы не огрести ненароком по правой своей ланите, пришлось в срочном порядке открыть глаза и заверещать дурным голосом:

– Да что же это деется, люди добрые! С каких это пор кураторы начали так издеваться над своими подопечными!

– Уфф! – облегченно вздохнул Митрофаныч. – А я подумал, что ты ненароком преставился: лежал бездыханный, зенки закатил ажно под самый лоб, пульс не прощупывался – чисто упокойник, хоть попа зови на отпевание.

– Скажете тоже, «упокойник», – криво ухмыльнулся я и, коснувшись рукой своего покрытого холодным липким потом лба, схохмил: – Мертвые не потеют, уважаемый, и вам ли не знать об этом в вашем-то преклонном возрасте.