Шрифт:
По тому, как Антон спешил в отдел, Денисов понял: ничего положительного осмотр не дал.
— Пострадавший выходил на стоянках? Что-нибудь приносил? — Он задал еще несколько маловажных вопросов. — За постель уплатил сразу?
— Нет… Не помню…
Денисов чувствовал сдержанное кокетство, которое ей шло. Увлекшись игрой, Тоня едва не упустила существенное.
— Минуточку! За него уплатила женщина…
— Та, что ехала в купе?
— Она.
Вошел Антон, закурил, присел на подоконник.
— Значит, женщина и пострадавший знали друг друга? — спросил Денисов.
— Не скажу… Да! Еще он спрашивал таблетку от головной боли!
— Когда?
— Где-то на московской дороге. Вечером.
— Вы убирали купе, приносили чай… Может, при вас он называл какой-нибудь город, улицу? Имя?
Тоня подумала.
— Какое-то женское имя… Несколько раз его называли. Валя? Нет, Катя! Катенька!
— Катенька?! Кто именно называл?
— Не помню. Они всю ночь разговаривали… Кажется, он сказал: «Катенька!»
Тоня словно подвела черту под тем, что видела и слышала в поезде.
Денисов посмотрел на часы: попутчики пострадавшего скорее всего сидели в вокзале — метро открывалось через три часа. Он встал, чтобы подать Тоне пальто.
— Обратите внимание на стоянку такси, — Антон не удержался от напутствия, — потом пригородный зал… Я посажу помощника у монитора, пусть ищет по телевизору.
— Никого мне не дашь? — спросил Денисов.
— Опергруппа на Дубниковке: подъезды, дворы, сам знаешь… — Сабодаш нашарил в кармане пачку «Беломора», не глядя, сунул внутрь два толстых пальца. — Кроме того, камеры хранения: преступник мог уйти налегке, портфель сдал в ручную кладь. Еще морячки… — Антон поднес пачку к глазам. — Пустая! А ведь только после ужина брал…
За громадным, в несколько этажей стеклом, при ослепительном свете дремали, завтракали, целовались, обменивались новостями, давали телеграммы. Постукивали не замиравшие ни на секунду эскалаторы, звенела посуда, шаркали по торжественно-серому мрамору сотни людей, звенели зуммеры автоматических камер хранения.
Пассажиров, которых вместе с Тоней разыскивал Денисов, не было ни в залах, ни на перроне, не воспользовались они и такси.
— Машин мало, отправляю только с детьми, — сказал Денисову диспетчер. — Насчет желтого портфеля предупрежден. Пока не было. Крепчает мороз-то!
— Не замерзли?
— Какие наши годы?! — Диспетчеру было за семьдесят.
— Счастливо.
— Бывайте здоровы.
Денисов и Тоня повернули назад, к пустому перрону.
— Вон Юрий Николаевич!
Приезжий, в очках, в коротком пальто, стоя за высоким столиком, пил кофе и читал газету. Меховая шапка и портфель лежали внизу, на подставке.
Денисов совсем упустил из виду этот буфет в конце антресолей, над третьим залом для транзитных пассажиров.
— Мы тоже перекусим. — Он подвел Тоню к стойке. — Два бутерброда и что-нибудь запить…
Юрий Николаевич тем временем допил кофе, сложил газету. Судя по всему, он был один, никого не ждал.
— Тоня… — Денисов извинился. — Посидите пока. Дежурный сейчас пришлет другого сотрудника.
Мужчина в коротком пальто ступал впереди. Денисов подождал, пока он спустился с антресоли.
— Юрий Николаевич!
— Вы меня?! — На вид ему было не меньше пятидесяти семи: истонченная кожа на висках, ярко выраженные носогубные складки. — С кем имею честь? Извините, не узнал…
— Денисов. Из уголовного розыска. Необходимо поговорить…
— Бог мой! — Его глаза по-стариковски увлажнились. — Уголовный розыск — это значит МУР?!
— Нет, я с вокзала.
Они вышли на перрон. Машина реанимации продолжала стоять под окнами центрального зала. Горели красные огни над электричками, Дубниковский мост, казалось, навис в темноте над самыми путями. Там заметала поземка, кубы элеватора напоминали стены средневекового города.
Юрий Николаевич достал платок, вытер глаза.
— Что произошло? Или мне объявят потом?
— Нет, почему же? — Денисов помедлил. — Ваш сосед по купе обнаружен в тяжелом состоянии…
— Сосед по купе! Кто именно?
— Молодой, в плаще…
— Артур?!
— Вы знакомы?
— Его место было как раз надо мной… Что случилось?
— Коматозное состояние… Ничего пока не известно.
— Родственники уже знают?
— При нем никаких документов.
— Бог мой!