— Гидеон Сеймур ваш брат! И лорд Льюксон знал! Но это же лорд Льюксон послал его на виселицу!

Том опустился на лавку, он был так потрясен, что Дегтярник чуть не расхохотался. Он уселся рядом и стал рассказывать о деле, которое донимало его, как комариный зуд.

Дегтярник рассказал, как перед казнью Гидеона Сеймура, опасаясь лорда Льюксона, новый лесник дал понять Дегтярнику, что он и осужденный — братья. Отец лесника, житель деревни Эбингер в Суррее, припомнил, что парень по имени Сеймур женился на вдове из Сомерсета. Вдова покинула свое графство, чтобы вместе с детьми начать новую жизнь. Потом ее старшего сына-подростка повесили за воровство. В то время ходили слухи, будто повешенному парню слишком рано перерезали петлю, он сбежал и все, кто его знал, отвернулись от него, когда он ворвался в деревенский зал во время танцев. Другие считали, что это явился его призрак, чтобы умолять о помощи. Так или иначе, но вдова всегда отказывалась признавать, что она мать того мальчика.

Дегтярник замолчал, собираясь с мыслями, и Том украдкой глянул на своего хозяина. На его лице не было выражения горечи, а в голосе — обиды. Том задумался: что хуже — никогда не знать матери и отца, как он, или чтобы от тебя отреклась твоя собственная семья, как в случае с Синекожим? Скорее, последнее, решил Том, и ему так захотелось помочь Синекожему, вытащить его из глубокой тесной ямы, куда в юности того зарыла жизнь. А Дегтярник продолжил рассказ.

Через несколько лет после того, как вдова переехала в Эбингер, деревню опустошила эпидемия скарлатины. Умерли и все члены семьи Сеймуров. У них было несколько ребятишек, лесник не знал, сколько точно, но выжили только один мальчик от первого брака вдовы и один — от второго. Старшего из них звали Гидеон…

Когда Дегтярник в Тибурне впрямую спросил об этом лорда Льюксона, тот не стал ни подтверждать, ни отрицать того, что ему что-либо известно об этом деле.

— То, что мой лорд Льюксон припрятывает секреты так, как другие люди припрятывают золото, я знал давно, — сказал Дегтярник. — Ему приятно было дергать людей за веревочки, и особое удовольствие он получал оттого, что объект его внимания считал, будто двигается по своей воле.

— А верите вы всей душой, что Гидеон ваш брат?

— Это возможно. У меня был младший брат по имени Гидеон, и именно ему я должен быть благодарен за шрам, но тогда он был еще слишком мал, чтобы понимать, что натворил. Впрочем, у нашей семьи была другая фамилия, и я не очень-то верю словам того человека. Конечно, моя мать могла вторично выйти замуж… Но я не привык доверять слухам. Теперь, когда судьба перенесла меня в будущее, я могу никогда и не узнать правды. В любом случае какой прок оттого, что у меня есть брат? И все же, клянусь тебе, если я узнаю, что Гидеон Сеймур одной со мной крови и что лорд Льюксон обманул меня, он заплатит мне за ложь. Не хочу быть игрушкой в руках этого человека…

— Возможно, Гидеон знает.

— Нет! Если бы Гидеон знал, будь уверен, он пытался бы заставить меня свернуть с моего грешного пути… — Дегтярник засмеялся. — Или держался бы подальше от негодяя с черной душой, каким я ему кажусь! Меня бы он не захотел видеть своим братом — и это обоюдное желание…

— Я видел, как он выкрал бриллиантовое ожерелье у банды Каррика, прямо из-под носа, — сказал Том. — Никогда в жизни не видел большего искусника в воровстве.

— Эх, если бы не его совестливость, я бы нашел ему хорошее применение.

— Когда вы возвращаетесь в наше время, вы можете говорить? Могли бы вы впрямую спросить лорда Льюксона, есть ли у вас брат?

Дегтярник в сильнейшем изумлении уставился на мальчика.

— Том, парнишка! Кажется, я не ошибся, выбрав тебя своим учеником! У меня появилось внезапное желание немедленно попасть в Берд-Кейдж-Уолк.

Дегтярник рассмеялся, и это поощрило Тома высказать все, что у него на уме:

— Я не так уж удивился, узнав, что вы и мастер Гидеон можете быть братьями. Хотя лица ваши разнятся, как день и ночь, вы оба сильные и проворные и… и в вас обоих есть что-то… что заставляет людей обращать на вас внимание. Можно сказать, прошу меня извинить, что вы и Гидеон Сеймур — две стороны одной монеты.

Дегтярник сидел в кресле у открытого окна спальни лорда Льюксона. Была глубокая ночь, и в Берд-Кейдж-Уолк стояла тишина, нарушаемая лишь изредка уханьем совы, которое эхом откликалось в Сент-Джеймс-Парке. Тусклый свет луны не мог разогнать чернильную темноту комнаты. Глаза Дегтярника постепенно привыкли к темноте, и он разглядел спящего лорда Льюксона. Дегтярник прислушался к спокойному посапыванию.

— Лорд Льюксон, — прошептал он.

Лорд Льюксон простонал во сне и скинул с себя льняные простыни. На нем была белая ночная рубаха, и лежал он на высокой кровати с балдахином, на такой, как известно, спал Луи XIV. Кровать была задрапирована тяжелой, узорчатой тканью, украшенной в нескольких местах пыльными страусиными перьями.

— Лорд Льюксон!

Лорд Льюксон сел и выпрямился, по плечам рассыпались длинные светлые волосы. Он нахмурился, задержал дыхание, прислушался и тут увидел — или ему показалось, что увидел — фигуру в кресле около окна. Лорд засунул руку под подушку и что-то оттуда вытащил.

— Добрый вечер, милорд. Или, скорее, доброе утро.

— Кто здесь? — Голос лорда дрогнул в испуге.

Лорд Льюксон соскользнул с кровати и, подслеповато вглядываясь в темноту, направился к Дегтярнику.

— Кто посмел войти в мою спальню?

Но Дегтярник не успел ответить на вопрос, он почувствовал, как длинное холодное лезвие вонзается в его сердце, и, схватившись за грудь, протяжно закричал:

— Ааааааааа!

Шатаясь, он двинулся к кровати и рухнул на матрас, ощущая, как лезвие проникает все глубже в его грудь.

Лорд Льюксон бросился к двери, вставил ключ в замок и повернул медную ручку, которую всегда заедало. В конце концов он выскочил из комнаты и побежал по коридору. На маленьком столике, стоящем под портретом его матери в юном возрасте, горел ночник. Лорд Льюксон, тяжело дыша, качнулся и вцепился в него руками, как моряк, потерпевший кораблекрушение, цепляется за обломки судна. Постепенно пробираясь сквозь суматоху смешавшихся в голове мыслей, он сообразил, что обладатель того противного голоса ему знаком. Внезапно его будто что-то ударило.