Оружием, употребляемым на севере, чаще всего был, по-видимому, топор или молот из камня. Еще в XIII веке сэр Вилльям Уоллес вооружался для боя с англичанами каменным цельтом, или топором, и вооруженные крестьяне, сражавшиеся вместе с Гарольдом при Гастингсе, употребляли, по-видимому, оружие из камня{139}.

Похоронные пещеры и дольмены Франции и Бельгии показывают, что в начале неолитического века обитатели Европы были кочевыми охотниками, которые укрывались в пещерах, жили своей охотой и не имели домашних животных. В датских кухонных останках мы констатируем, что первый шаг к прогрессу был сделан, и что собака уже выдрессирована для охоты. Самые древние из озерных жилищ Южной Германии указывают на новый период цивилизации. Человек имеет уже постоянное жилище, построенное очень искусно, и мы можем проследить его постепенный переход от жизни охотника к жизни пастуха.

Дикая лошадь, бродившая громадными стадами по равнинам Европы и составлявшая главную пищу обитателей пещер Солютрэ, Овернье, Салева и Тейингена, стала редка{140}; но бизон и большой дикий бык, бывший современником мамонта и носорога, имел еще многочисленных представителей; они, однако, исчезали мало-помалу с введением усовершенствованного оружия. В самых древних озерных селениях находят в изобилии кости зубра (urus), болотной коровы и болотной свиньи{141}. В Австрии и в Баварии олень и кабан составляли вначале, как кажется, главную пищу обитателей{142}. Но по мере того как население возрастало и дикие животные становились все реже или осторожнее, можем проследить постепенный переход охотников неолитического века к пастушескому состоянию и приобретение ими довольно большого умения в земледелии.

Одним из самых древних озерных жилищ является свайная постройка в Шуссенриде, на Федер-Зее, в Вюртемберге, которая на основании характера кремневых инструментов относится к той же эпохе, как и датские кухонные останки{143}.

Мы находим здесь самые древние из всех существующих следов пастушеского народа, хотя охота и составляла еще главное средство существования. Это доказывается тем фактом, что в числе костей, найденных в кухонных останках, три пятых состоят из костей оленей, очень многочисленны также кости дикой свиньи; между тем кости домашних животных очень редки, так что ими только доказывается их существование. Там найдены лишь останки барана, двух собак и трех быков кельтской короткорогой породы; кости этой породы найдены также в дольменах неолитического века.

Кельто-латинская раса, которой следует приписать озерные поселения Южной Германии, по-видимому, подвинулась к югу, чтобы занять плодородные долины Западной Швейцарии.

В самых древних озерных швейцарских селениях, как селение в Вовиле, в кантоне Люцерн, хотя и преобладают еще кости диких животных, но бык уже становится обыкновенным; но баран еще крайне редок — найден лишь один экземпляр.

По мере того как мы переходим к озерным неолитическим жилищам, более недавним, останки диких животных становятся все реже, баран становится обыкновеннее, появляется коза, и в конце, в последнем периоде каменного века, к списку домашних животных следует присоединить еще свинью. В Нидау, восходящем к веку бронзы, останки свиньи попадаются в изобилии. В озерном поселении Мёрингена, принадлежащем к концу бронзового или к началу железного века, мы имеем очевидные доказательства, что лошадь была приручена. В озерных постройках Северной Италии, из которых самые недавние относятся к бронзовому веку, лошадь и свинья появляются, но осел и домашние птицы еще неизвестны.

Заключения лингвистической палеонтологии сходятся, в сущности, с заключениями доисторической археологии. Доказательства, доставляемые языком, показывают, что народы, говорившие на арийском языке перед тем, как завершилось вполне их лингвистическое разделение, вошли в пастушеский период и одомашнили собаку, корову и барана. Можно показать, что имена этих животных образованы из арийских корней, чем доказывается то, что арийцы обратились к пастушеской жизни помимо всякого влияния на них иноземной цивилизации. До своего разделения арийцы были неолитическим народом, который вел жизнь скорее пастушескую, чем земледельческую; это были скорее пастухи, чем скотоводы; на это указывает нам тот факт, что большинство слов, общих арийским языкам, относится к корове, тогда как общие термины, относящееся к земледелию, оружию, металлам и религии, вообще более редки.

Богатство этих первобытных народов состояло почти целиком в их стадах. Это нам доказывается тем фактом, что коллективное название скота, находящееся в языках: латинском, санскритском, зендском, литовском, немецком, означавшее сначала то, что связано{144} было источником многочисленных слов, обозначающих собственность и деньги; приведем как примеры peculium и pecunia, по-латыни; английское слово fee, то же, что англосаксонское feoh, обозначающее одновременно собственность и домашний скот и тождественное с немецким vieh, скот. Бык, фигурирующей на древних римских монетах, представляет, может быть, след того времени, когда бык был единицей ценности и агентом обмена; монета должна была, по всей вероятности, сначала представлять стоимость животного. Это предположение опирается на тот факт, что в гомерические времена бык служил мерой стоимости. Вооружение Диомеда стоило девять быков, а вооружение Главка — сто быков.

Треножник, бывший первым призом для борцов, стоил двенадцать быков. Одна рабыня ценилась в двадцать быков, другая — в четыре{145}.

Профессор Макс Мюллер{146} собрал несколько любопытных лингвистических фактов, показывающих величайшую важность домашнего скота у ведических индусов. Санскритское слово gopa, король, должно было обозначать сперва просто коровьего пастуха; потом это слово стало обозначать владельца загона со скотом и, наконец, начальника племени. Слово goshtha, обозначавшее сперва скотский загон, потом получило значение собрания; gotra значило последовательно загородку для скота, потом самое стадо, потом, наконец, семейство, племя или расу.

Слово goshu-yudh, употребляемое в Ведах для обозначения воина, значит этимологически «битва за коров», a ga-vishti, ссора, буквально «ссора из-за коров», что напоминает источник распрей между пастухами Лота и Авраама.

Любопытно также отметить другое доказательство того, что арийцы были пастушеским народом: это то, что единственные цвета, названия которых встречаются в этом первобытном периоде, суть обычные цвета коров.

Таким образом, слово «красный» находится во всех арийских языках: санскритском, греческом, латинском, славянском, кельтском и тевтонском, но нет общих терминов для обозначения синего и зеленого; названия, которыми мы обладаем, более недавнего происхождения. Этот факт был источником множества праздных рассуждений, и даже странной теории, предполагавшей, что первобытные арийцы неспособны были воспринимать цвета травы и неба. Проще предположить, что они не перешли за пастушеский период, и единственные названия цветов, в которых они нуждались, а, следовательно, и единственные, которыми они обладали, были те, который они употребляли для различения цвета своих коров. Это объяснение подкрепляется тем фактом, что названия цветов, употребляемые у некоторых африканских рас, суть те, которые обозначают цвета домашнего скота и дичи: черный, серый, белый, желтый и красный. Тот же факт представляется нам в финских языках. Слово, обозначающее цвета, — karva, что этимологически значит «шерсть», а зеленый и синий выражаются словами, заимствованными из других языков. Другой факт, указывающий на то, что арийцы ранее своего разделения не достигли доземледельческого периода, состоит в том, что нет общего арийским языкам слова, обозначающего время года, когда бывает жатва{147}.