Горошкин удрученно замолчал, и капитан не торопил его с рассказом — не просто переварить груз горестных наблюдений. Но вот старшина встрепенулся, взмахнул рукой, словно отсекая что-то.

— Простите, размяк я малость. Но ничего… — он приподнялся, в самое ухо капитану загудел: — Об этом бы надо в первую очередь, а я раскис. Наших, с соседней заставы, встретил. Замполитрука Синяева, с ним семеро бойцов. Комендатурский толмач-переводчик тоже с ними.

— Да что ты… Сырков?

— Он самый. Когда я им сказал, что вы живы-здоровы, они рванулись сюда. Казните-милуйте, товарищ капитан, я своеволие допустил. Помните балочку, отсюда в полуверсте на север?

— Ну-ну…

— Вот там они остались. Условились, за полчаса до рассвета подойдут поближе и в упор жахнут по немцам. Пока те разберутся, что к чему, мы шарахнем. Вот, с точки зрения…

Ильин припоминал местность: балочка от дороги в стороне ведет к озеру, за ним болотина, лес. Пожалуй, дока Горошкин все учел, распланировал, как следует.

— Молодец, умно поступил, — похвалил он старшину. — Буди бойцов, надо готовиться.

— Бабы едой снабдили, — Горошкин приподнял сумку. — Горшок вареников да жбан молока. Дед один так высказался: «Вареник зьишь да молока врежешь, тоди и помирать не страшно».

— Наверное, дед насчет врезать имел в виду не молоко? — горько рассмеялся капитан.

— Точно угадали. Дида казав так: «Ковбасы круг да горилки з перцем ковш, тоди и…»

— Це инша мова, — капитан поднялся. — Угощай бойцов.

— Вам тоже подкрепиться не мешает.

— Мне, как и всем.

Через несколько минут горшок и жбан были пусты. Горошкин построил пограничников.

— Товарищи бойцы, друзья, — глухо и медленно роняя слова, заговорил Ильин. — Молча простимся с нашими боевыми соратниками, остающимися здесь навечно. Запомним их имена, поклянемся вернуться на родную заставу, — он прервался ненадолго, не видел в темноте, но по движениям пограничников чувствовал, как подтягивались они, крепче сжимали оружие, понимал, что и сегодняшний день не сулит им облегчения и что для любого из них он может стать последним. — К нам на подмогу придут бойцы соседней заставы. Начнут они, ударим и мы. Наш отход прикрывает…

— Есть! — перебив капитана, негромко, но энергично отозвался старшина. — «Дегтярь» проверен-заряжен, к бою готов.

— …Прикрывает старшина Горошкин, — продолжал капитан, хотя еще минуту назад у него было другое решение. Он рассчитывал взять на себя эту роль, понимая, что в прорыве из вражеского кольца, без надежды остаться в живых, это будет самым трудным. — В атаку — по моей команде. Осмотреть и подготовить оружие и гранаты. Выходить из подвала по одному и рассредоточиться в цепь, направление держать на север, к балке. Только тихо!

Чем ближе к утру, тем беспокойнее было на душе у Ильина. Ему начинало казаться, что с группой Синяева случилось что-то нехорошее, может, напоролась на немцев и погибла. До рассвета оставалось всего ничего. Атаковать днем — значит стать мишенью вражеских автоматчиков.

Подполз Горошкин, укрепил пулемет на сошке, приложился щекой к прикладу, проверяя, виден ли прицел.

— Запропал где-то Синяев. Неужто сорвалось? — возбужденно шепнул он.

— Пять минут ждем и атакуем сами, — спокойно отозвался капитан.

Эти последние пять минут казались вечностью. Но вот чуть левее балки и ближе к заставе ухнули гранатные разрывы, зачастили выстрелы, послышалось «ура!».

Немцы тоже открыли пальбу, и хотя не сразу нащупали, где атакующие, видимо, быстро сообразили, что атака жидкая.

Скомандовав «Вперед!», Ильин бросился первым. Пограничники подхватились за ним, полетели гранаты. Бойцы обрушились на позицию противника. Завязалась рукопашная. Ильин видел, атака может потухнуть, у немца сил больше, возьмет числом. Кое-кто из бойцов залег, начал пятиться. Тут Горошкин выскочил с пулеметом на бугорок, длинной очередью полоснул по немцам. Пограничники опрокинули заслон, и через минуту были в спасительной балке. Сзади еще немножко порокотал пулемет старшины, скоро и он сам присоединился к заставе.

К удивлению Ильина немцы не пустились в преследование. Скоро стало понятно почему — по балке тут и там вспухли минометные разрывы. Мины лопались с металлическим звоном, взлетала сырая земля, в воздухе свистели осколки. Один за другим падали бойцы, и казалось невозможно вырваться из огненного вихря.

Из обеих групп выбило больше половины. Ильину осколок ударил выше правого колена, сапог наполнился кровью, нога перестала слушаться. Двое бойцов подхватили его под руки, и он прыгал, как журавль, опираясь на их плечи.

В конце концов они вышли и из-под этого огня. Укрывшись в кустах, окидывали затуманенными взглядами окрестности, где пролегали еще недавно дозорные тропы и стояло разбитое здание заставы. Ильин наблюдал за молчаливым прощанием с границей, и у него подкатывал к горлу тугой комок.

Трогая запыленную, наползавшую на крутые черные брови повязку, Синяев коротко рассказал о бое своей заставы:

— Когда после приказа мы отошли, далеко углубляться в тыл все-таки не стали. Вот, думаем, придет поддержка, армейские части, и мы вышибем немца. Встретили же одного Горошкина.