Осколки
вернуться

Бобров Глеб Леонидович
Шрифт:

Сонет

Маргарите

Аромат твоих волос На земле, забытой Богом, Я, любимая, пронес По нехоженым дорогам. Свет твоих лучистых глаз Понимаю я, родная, Выручал меня не раз, Отводил меня от края. Но, когда в чужих горах Нам не думалось без мата И входил в привычку страх, Как для нищего заплата, Слава Богу, ангел мой, Ты не встретилась со мной.

Баллада о ненависти

«Ни на солнце, ни на смерть

нельзя смотреть в упор».

Ф. Ларошфуко.
Он выпал из вертолета, Подбитого над дорогой. Спасибо, спасла пехота, Спешившая на подмогу. В долину спускался вечер, А в память влилась до края Земля, что неслась навстречу, Огромная и чужая… В бреду на больничной койке Он чувствовал гул моторов. Горели под ним постройки, Росли, приближаясь, горы. Змеилась внизу дорога, И, мелкие, точно мухи, На желтом холме отлогом Пригнувшись, бежали «духи». Он правил на холм машину. Он бил в них из пулемета. Кружила на желтой глине Тень черная вертолета… Не в небе, в железной птице, А в госпитале военном, Где солнечный день ложится Квадратным пятном на стену…

Первая послевоенная осень

Плывет, как от блюда с пловом, Тепло над сухой малиной. Вращается лист вишневый В аркане из паутины. Соседский щенок лохматый С репьями на задних лапах Донес мне от пыльной мяты Едва уловимый запах. А после глупыш сопливый Со страху забился в просо — Он видел, как август сливы Роняет ленивым осам. Ему молодая осень Расскажет смешные сказки, И тычется он в колеса Больничной моей коляски.

Старший сержант

Лехе Ржавскому (уже посмертно)

Не замучили болячки, Не угробила война, А допился до «горячки» Из разведки старшина. «Жизнь — дерьмо!» А где в нем сахар?! Я уже молчу про мед… Все отправимся к Аллаху, Только каждый в свой черед… Видел смерть. Играл с ней в прятки. За троих жевал беду. И саперною лопаткой Прокарябал дверь в аду. Там, за речкой, было туго. Там я нужен был. А здесь Напиваюсь, как пьянчуга — Был сержант, да вышел весь! Здесь, завидев боевое Серебро твоих наград, Скалят местные герои Золотые зубы в ряд. Здесь придурки и чинуши, Пробивные, как клистир, Беспардонно лезут в душу, Как в общественный сортир! Здесь… война мне стала сниться: Без оружия, в крови Я к своим хочу пробиться И не знаю, где свои…

Не стрелять!

По колонне у маленького кишлака Камикадзе в чалме применил ДШК. Был он, сволочь, соплив и замызган, и бос. Захватили живым. Учинили допрос. И кривилось со страхом на детских губах Через слово — «Аллах»… Через слово — «Аллах». Время шло. Время нас подгоняло вперед. И, обычное дело, мальчишку — в расход. И тогда я одно был не в силах понять, Почему командир приказал: «Не стрелять!» На войне было всякое. Много всего… Под Баграмом убили дружка моего. Мы попали в засаду, а наш вертолет Вместо духов по нам применил пулемет… Сколько лет, как все кончилось, Только во сне Я опять в этой Богом забытой стране. Снова облаком серым клубящийся дым И «вертушки», стреляющие по своим. И во сне я хриплю, задыхаясь опять: Не стрелять! Не стрелять! Не стрелять! Не стрелять…

Паранойя

Ночь. Боль предчувствия. Старик. Полузасыпанный арык. Две заблудившихся брони. Ракет враждебные огни… Накрытый простынями стол. Больница. Галоперидол. Луна в арыке кишлака. Чалма седого старика, Его насмешливый ответ: «Душманов нет, душманов — нет…» Надсадный грохот ДШК. Как плеть, повисшая рука. Куда — то падающий пол… Больница. Галоперидол. Ночь. Обезумевший старик, Его отрезанный язык, Беззубый, судорожный рот, Который больше не соврет И руки черные твои В чужой и собственной крови… Слова: «Сестра! Скорей укол, Два куба. Галоперидол.»

Сон маршала

Однажды Маршалу — звонок по телефону. И голос Маршалу до ужаса знакомый Сказал насмешливо и твердо, без доклада: «Вы завтра будете командовать парадом!» И вот, хмелеющий от собственной гордыни, На площадь Маршал въехал в черном лимузине. Плечом к плечу. За строем — строй. Побатальонно. Застыли четкие армейские колонны. Он в мегафон сказал приветственное слово И растерялся от молчанья гробового. И грубо крикнул: «Что за Армия такая?!» Знакомый голос произнес: «Сороковая» И кто-то тут же тихо уточнил из свиты: «Они не слышат, Маршал. Все они — убиты».

Бросьте!

Бросьте, не надо нас делать святыми! Разве безгрешны бывают солдаты? Мы возвращались усталыми, злыми, С болью и матом. С верой в дорогу к родимому дому Переносили Восток и лишенья. Это потом пристрастились к спирному. По возвращенью. Бред, что мы продали дьяволу душу! С нами столкнувшись, шарахались черти! Нас научили хребты Гиндукуша Жизни и смерти. Ложь, будто мы разучились смеяться! Просто не можем смеяться беспечно — Нам на войне было многим по двадцать. Многим — навечно. Жизнь продолжается дальше. И все же Скрыта у всех — и счастливых и пьяных Неоперабельным раком под кожей — Память Афгана…