– А где этот дон Эммануэль? – требовательно спросил незнакомец. – Я должен его убить.

Тогда дон Эммануэль, выпятив пузо и рыжую бороду, выступил вперед, в глазах у него мелькали смешинки. Быстрым, почти неуловимым движением незнакомец опустил палку на голову несчастного дона Эммануэля, и тот как подкошенный рухнул на землю. Фелисидад бросилась на обидчика, стащила с лошади, выдрала клок волос и так сильно укусила в плечо, что у старика обильно полилась кровь.

Когда рукопашная утихла, а дон Эммануэль вернулся на этот свет и сел, уныло потирая голову, мы выслушали незнакомца, который, вероятно, часто становился жертвой подобных недоразумений.

– Причина моего прискорбного появления в том, – сказал он, – что мне триста лет, и я не могу умереть, пока не прикончу тварь. За это время я много раз объехал вокруг света, даже переплывал океаны, из-за чего всегда погибала моя лошадь, и мне приходилось покупать другую, но я все еще не отыскал твари. – Он безнадежно покачал головой, а мексиканец-музыковед спросил:

– Послушайте, приятель, так лучше же не убивать тварь, и тогда будете жить вечно, ну?

Старик вздохнул и взглянул как-то снисходительно, словно мексиканцу не дано понять.

– Странствия изнурили меня хуже, чем если бы во мне кишели глисты, – сказал он, – и я желаю упокоения смерти сильнее, чем юноша вожделеет женщину. Можешь ли ты постичь, как утомительно путешествовать верхом двести пятьдесят лет в поисках твари? У меня было тридцать три лошади, и каждый раз, когда они погибали, горе снедало меня. Все мои друзья давно умерли… Тут где-нибудь можно поесть?

Фульгенсия Астиз, грозная сантандерианка, отвела его в «Донну Флор» – так Долорес называет свой ресторан, – и туда набилось много желающих удовлетворить свое любопытство. Долорес велела им заказывать еду или убираться, но никто и с места не двинулся, и мы смотрели, как старик съел две маисовые лепешки, три сдобренных перцем пирога, чангу, [57] миску санкочо, тарелку тушеной тыквы с цыпленком и сладкой кукурузой, целый ананас, двух морских свинок и ногу небольшой викуньи. Нет нужды говорить, все мы были крайне изумлены, но старик сообщил нам, что за триста лет его пищеварительная система изрядно расшаталась, и ему приходится поглощать еду в огромных количествах, чтобы хоть как-то поддерживать себя. С Долорес он расплатился монетами из старого кожаного кошеля – на них отчетливо виднелся профиль бразильского короля Педро Первого. Дионисио потом забрал их в столицу и взамен привез Долорес несколько тысяч песо.

А незнакомец взобрался на лошадь и печально отправился на поиски своей твари, вырвав у Аурелио обещание, что его призовут, если кто-нибудь вдруг ее встретит. Я часто воображаю, как старик воюет с тварью, но никак не могу ясно себе представить, что же это за тварь такая. Лишь какое-то размытое пятно мечется и визжит.

Бабка Тереза была личностью особенной. Это из-за нее в церкви появилось уведомление: «Особая просьба Богородицы: по четкам не молиться». Когда Терезе исполнилось всего двенадцать лет, она, пребывая в том критическом возрасте, когда внезапный расцвет девичьей чувственности выражается и находит утешение в приступе религиозного пыла, отправилась в пещеру трех изваяний. Тереза влюбилась в Христа. Он, окутанный славой, но по-прежнему с кровоточащими ранами, неизменно стоял перед ее мысленным взором, и ее обволакивала Его женственная нежность и окружала Его мощная мужественная защита. Лицо Терезы излучало такую безмятежную умиротворенность, что ее свежая прелесть не вызывала похотливых желаний у мужчин, и уже в том возрасте Тереза обладала невероятной способностью любить животных, что совершенно несвойственно общине, откуда она была родом, – крестьяне относились к своей скотине в лучшем случае с хозяйским безразличием, а в худшем – с бездумной жестокостью. В те дни Тереза держала у себя обезьянку-капуцина и носила ее за пазухой, а та обхватывала ее ручками за шею в объятии вечной любви и прижималась к щеке.

В пещере Тереза села у водопада и выпустила обезьянку, чтобы прочитать молитвы по четкам. Зверек быстренько вскарабкался на ветку пламенеющего цветами дерева и развлекался, обрывая цветки, а Тереза перекрестилась на распятие, закрыв глаза, прочитала апостольский «Символ веры» и по первой бусине четок начала «Отче наш». Она отложила третью бусину и стала повторять «Богородица-дева, радуйся», когда звонкий голос сказал:

– Тереза, прекрати, пожалуйста.

Девочка открыла глаза, огляделась, ничего не увидела и стала читать «Славен будь». Дойдя до средней бусины в четках, она приступила к десятикратной «Богородица-дева, радуйся» первого таинства, но прочитала только второй раз, когда тот же звонкий голос вновь прервал:

– Тереза, я что, по два раза должна тебя просить?

Вздрогнув, она открыла глаза, посмотрела наверх и увидела свечение вокруг головы статуи Пресвятой Девы, сияние такое яркое, что не различишь лица. Дрожащая Тереза прикрыла глаза рукой, но подняться и убежать не смогла.

– Имей в виду, – сказал голос, – ты сделаешь мне большое одолжение, если не будешь больше читать молитвы.

Юная Тереза, не найдясь, что бы такое сказать умное и значительное, спросила:

– Почему? – и тут же пожалела о своем нахальстве.

Глубокий вздох раздался из-под яркого сияния, вздох, выражавший, казалось, всю мировую скорбь.

– А как бы тебе понравилось, Тереза, все это слушать? Только представь, для одного полного цикла на четках мне приходится шесть раз выслушивать «Отче наш», апостольский «Символ веры», шесть «Славен будь», длинную литанию, заключительную молитву и пятьдесят три раза «Богородица-дева, радуйся». Некоторые осиливают все пятнадцать таинств, и тогда мне приходится выслушивать «Богородица-дева, радуйся» сто пятьдесят раз.

– Сто шестьдесят пять, – поправила Тереза.

– Совершенно верно, – ответил голос, – и терпеть это уже выше моих сил. Вообрази, ежеминутно миллионы людей по всему миру в неприличной спешке тарабанят молитвы. Такое впечатление, будто голова постоянно засунута в улей, где гудят рассерженные пчелы. Если хочешь вознести молитву, пожалуйста, читай «Богородица-дева, радуйся» только раз для каждого таинства, и медленно, со вниманием.

Тереза, ничего не принимавшая на веру, возразила: