— Я тебя предупреждала, — напомнила анимэшка.

— О чем?

— Это был он, тот самый особо важный случай.

— Особо важный?

— Да.

— Ты уверена?

— Несомненно.

— Может, стоило сначала спросить моего мнения?

— Ты был невменяем, — отрезала анимэшка. — О Каком мнении ты говоришь? У одержимых мнения о том, как с ними поступить, не спрашивают. На них просто надевают смирительную рубашку и прячут под замок.

Голова болела просто немилосердно, и я в очередной раз поморщился.

Быть может, окажись я на земле, а не на спине динозавра, и имей возможность немного полежать с закрытыми глазами, часа два-три, мне стало бы гораздо лучше.

Майло молча поднялся и отправился в отделение погонщика. Вернувшись из нее, он протянул мне маленькую фляжечку.

— Один глоток.

Я одарил его мрачным взглядом. Тоже лекарь нашелся...

Впрочем, боль не утихала и моя рука, чуть ли не вопреки воле, ухватила фляжку и скрутила ее пробку. Я сделал глоток и невольно крякнул. Напиток здорово смахивал на слегка перебродивший сок крыжовника. Еще от него приятно щипало язык.

— Только один глоток, — заявил Майло и, поспешно забрав фляжку, унес ее погонщику.

Я вдруг почувствовал, что головная боль стихла. Значит, напиток все-таки подействовал. Интересно, из чего его приготовили? А может, не стоит это знать?

— Легче стало? — участливо спросила анимэшка. Я мрачно хмыкнул.

Издевается она или в самом деле сочувствует?

— Я спрашиваю, легче тебе стало?

На этот раз в голосе моей надзирательницы чувствовались стальные нотки. Она требовала подтверждения. Хорошо, раз так...

— Легче, — сказал я.

— Значит, ты уже в полной мере восстановил свои способности к логическому мышлению. Ну, насколько они тебе присущи, конечно.

Присущи... конечно...

Я тихо зарычал.

Ну, сейчас она у меня получит. Эта пигалица. Да попади она хоть раз в ситуацию, в которых я бывал десятками.

— В общем, ты уже способен нормально воспринимать логические доводы?

— А ты, значит, можешь их привести? Доводы, основанные на логике? И каким логическим образом ты объяснишь свой предательский удар?

— Браво, — сказала анимэшка. — Ты уже огрызаешься.

— А кто мне запретит?

— Значит, и в самом деле пришел в норму.

— Какой у тебя дух-охранник разговорчивый, — вежливо улыбаясь, промолвил вернувшийся из отделения погонщика Майло. — Ты с ним все общаешься и общаешься.

Я не удостоил его ответа. Мне сейчас важнее всего было схлестнуться со своей надзирательницей, с этим Демоном-вредителем. И я уже знал, что именно ей выдам, примерно прикинул, где у нее находится болевая точка.

— В общем, некогда мне тут с тобой лясы точить, — заявила анимэшка, — Главное я сказала. За удар извиняться не собираюсь, поскольку он был нанесен вовремя и ради спасения твоей шкуры. Наверняка ты не мог разглядеть арку, в которую намеревался войти, к которой так рвался...

— А что с аркой? — спросил я. — Самая обычная увитая цветами арка. Что в ней было такого страшного?

— Ах, увитая цветами? — ухмыльнулась эта язва.
– ! Ну, тогда все понятно. В общем, мне пора. И не собираюсь я отвлекать тебя от дел. Кажется, ты рвался претворять в жизнь задание касика? Вот и приступай.

— Но ты...

— Пора, ухожу, — отрезала анимэшка и, показав мне язык, растворилась в воздухе.

Мне захотелось хорошенько садануть кулаком по чему-нибудь твердому, сбросить пар, избавиться от клокотавшей внутри ярости. При этом я совершенно четко осознавал, что меня сделали по полной программе. И кто? Девчонка, нарисованная каким-то неизвестным художником. Самая обычная греза. Великий Гипнос, за что мне это? Я бросил яростный взгляд на Майло. Ну, если он позволит себе хотя бы улыбнуться...

С инстинктом самосохранения у пройдохи было в порядке. Он поспешно отвел взгляд в сторону и сделал вид, будто его моя персона совершенно не интересует. В просторечии это называется «прикинуться ветошью и не отсвечивать».

В общем, прикинулся. И правильно сделал. Чувствуя, как постепенно остываю, я встал и, отстегнув кожух окна, осторожно отодвинув его в сторону, выглянул наружу.

Лес кончился. Теперь вокруг была степь. А еще была ночь и в небе висели две луны. Одна зеленая, большая, а другая синяя, словно губы у перекупавшегося человека, и маленькая. Ночь... Я пригляделся.