«Вы все мои дети, вы все со мной, и раньше, и ныне, и всегда», – шептала река на разные голоса, и Джоне чудилось, будто она плывет в потоке среди множества прозрачных силуэтов мужчин, женщин и детей. Единственная – из плоти и крови.

«Да. Они все со мной. Они – мои любимые чада».

Где-то рядом была Хилини, та самая женщина-шуриа, чьим погребением леди Алэйа занималась перед отъездом из Янамари в столицу. Джона не видела ее, но точно знала – Хилини счастлива. Она вернулась домой, стала неотъемлемой частичкой Джезима, призрачной плотью его.

Но графиня пока не хотела присоединяться к своим сородичам, схороненным в водах Лиридоны за сотни и тысячи лет. Совсем не хотела, нет.

«Тяжело мне, дитя Шиларджи, тяжело. Слишком много неприкаянных душ. Тех, кто брошен и покинут, кто забыт и наказан без всякой вины. Их так много и становится все больше и больше».

Ощущение холода на лице стало нестерпимым, казалось, глазные яблоки замерзнут под лоскутками век и станут кусочками льда грязно-синего цвета. А потом все исчезло – дух Лиридоны покинул Джойану.

И та сразу же пришла в себя: с кляпом во рту, связанная по рукам и ногам… Нет! Хуже! Завернутая в плотную ткань, словно в кокон, до полной неподвижности..

Пахло гнилым деревом, тухлой водой, рыбой и грязными человеческими телами, твердый пол под спиной плавно покачивался, из чего Джона заключила, что находится в трюме речного судна.

«Эй! Змеища! Ты там живая?! – заполошно верещал призрак Эйккена. – Отзовись, ради Оддэйна! Хоть знак подай…»

«Живая… кажется… Где я? Что случилось? И не кричи, пожалуйста. У меня и так голова болит».

На затылке вспухала шишка размером, пожалуй, с кулак. Кто-то вложил в удар весь жар души, не иначе.

«Кто же это меня так… «любит»?»

Дед-пращур молчал, но в его молчании содержалось столько удовлетворения, что Джоне стало совсем неуютно. А вдруг это наемники эсмондов? Хуже быть не может. Не зря последние несколько дней леди Янамари старалась нигде не показываться в одиночестве. За ней следили, в том не могло быть никаких сомнений. Диллайнское волшебство, оно неуловимо, как совиный полет по ночному лесу – тихое, бесшумное движение или легкое касание чуть влажного февральского ветра. Непосвященный никогда не догадается, что на него уже расставлены капканы.

Джона осторожно приподняла голову, чтобы осмотреться. Маленькое удовольствие при такой огромной шишке. Если бы не прическа (прощайте, крокусы и ленты!), то череп раскололся бы – это точно. Света от потайного фонаря едва хватало, чтобы разглядеть похитителя… Похитительницу! Леди Янамари даже зажмурилась, не в силах сразу поверить собственным глазам.

«Эта женщина… Это же та девица из оперы! Это же ролфи! Ты мне на нее указывал!»

В мыслях тоже можно взвизгнуть, точно овод за зад укусил. Да, да, да! Она же все представление только и делала, что таращилась на графиню, и Джона чувствовала на себе сверлящий взгляд девицы в белом платье. Теперь-то ролфийка улыбалась во сне, эдак удовлетворенно, можно сказать, торжествующе. Высокая, крепкого сложения, сразу видно – сильная… Такой, в принципе, ничего не стоит свернуть шуриа шею, точно двухнедельному цыпленку.

«Что?! Испугалась? Чистокровная ролфийская дева, между прочим», – важно пояснил призрак.

«Замечательно. И ты уже узнал, чего этой деве от меня надобно?»

«Она сама тебе скажет».

«Прежде, чем утопить?»

Джона попыталась перегрызть кляп – тщетно. Потом принялась дергать руками. Не тут-то было. Едва локти сама себе не вывернула. Ролфийка-то оказалась мастерицей вязать узлы.

«Эйккен, ты должен что-то сделать, что-то придумать».

«Страшно змейке? Придавили змейке скользкий хвост?» – мерзко хихикнул вредный дед-прадед.

«Дался тебе этот хвост! И вообще, чему ты радуешься? Тому, что твою единственную собеседницу за последние полтысячи лет сейчас утопят в Лиридоне?»

Леди Янамари старалась не паниковать и не радовать пращура своим страхом перед непонятной ролфийкой.

«Стало быть, заслужила!» – фыркнул невидимый дух.

«Псина жареная! Предатель! – обиделась шуриа. – Тоже мне, родич называется».

Но, кажется, Эйккену все происходящее было исключительно по душе. Он счастливым шмелем весело гудел рядом: «Симпатичная девчушка, настоящая дочь Морайг!»

Девчушка? Нет, вы это слышали? Толстощекая наглая девка, у которой на лбу даже во сне написано: укушу! Нос… нет, нос у нее как нос. А вот подбородок тяжеловат. И зубы наверняка острые-преострые.

«Она тебя быстро научит хорошим манерам, змеюка».

«Ах, мне, оказывается, манер не хватает?! Вот и разговаривай с ролфийкой, раз тебе она так нравится. Посмотрим, услышит ли она соплеменника».