Шон с трудом встал и хотел последовать за ним, но помешала боль в спине. Ян Паулюс достиг вершины на десять шагов раньше. Но в это время к нему справа приблизилась еще одна темная фигура, как хороший пес преследует бегущего оленя. Это был Мбежане. Шон увидел, как он поднял длинное стальное копье и нацелился в спину Яну Паулюсу.

– Нет! – закричал Шон. – Нет, Мбежане! Оставь его! Оставь!

Мбежане заколебался, замедлил бег, остановился и оглянулся на Шона. Тот стоял, держась за спину, и дыхание со свистом вырывалось из его горла. Снизу, с противоположного склона, донесся стук копыт одной лошади.

Звуки бегства Яна Паулюса стихли, и к Шону приблизились первые из тех солдат, что наступали от поезда. Шон захромал к ним.

Два дня спустя на поезде с подкреплением они добрались до Йоханнесбурга.

– Вероятно, нам нужно кому-то доложиться, – предположил Сол, когда они втроем остановились на платформе у небольшой груды вещей, спасенных из разбитого вагона.

– Иди докладывай, если хочешь, – ответил Шон. – А я осмотрюсь.

– Но нам негде остановиться, – возразил Сол.

– Держись дядюшки Шона.

Йоханнесбург – злой город, зачатый Золотом с девкой по имени Алчность. Но он весь пропитан весельем, возбуждением и спешкой. Вдали от него ты его ненавидишь, но, вернувшись, мгновенно снова подхватываешь заразу. Как Шон теперь.

Он вывел их с вокзала на Элофф-стрит и улыбнулся, глядя на знакомую улицу.

Народу – тьма. Кареты борются за проезд с конками – трамваями, в которые впряжены лошади. На тротуарах под трех– и четырехэтажными зданиями – мундиры всех родов войск и яркие женские платья.

Шон остановился на ступенях вокзала и закурил сигару. Тут звуки уличного движения заглушил жалобный вой гудка на шахте, и к нему сразу же присоединились другие, знаменуя полдень. Шон машинально достал карманные часы, посмотреть, который час, и заметил, что все в толпе проделали то же самое. Он снова улыбнулся.

Йохбург не слишком изменился – те же привычки и те же чувства. Шахтные отвалы выше, чем он помнит, несколько новых зданий; чуть старше, чуть умнее, но все та же бессердечная сука.

А на углу Комиссионер-стрит, разукрашенный, как свадебный торт, с железными финтифлюшками и крышей с карнизами возвышается отель Канди.

С ружьем за одним плечом и мешком за вторым Шон протиснулся сквозь толпу на тротуаре. Сол и Мбежане шли за ним.

Он дошел до отеля и прошел во вращающиеся стеклянные двери.

– Грандиозно.

Сбросив мешок на ковер, Шон осмотрел вестибюль. Хрустальные люстры, бархатные занавеси, огражденные шнурами с серебром, пальмы и бронзовые урны, мраморные столики, мягкие плюшевые кресла.

– Что думаешь, Сол? Опробуем эту ночлежку?

Его голос разнесся по всему вестибюлю, заглушив негромкие вежливые разговоры.

– Не ори, – предостерег Сол.

Генерал в одном из плюшевых кресел выпрямился, повернул голову и посмотрел на них через монокль, а его адъютант наклонился и прошептал:

– Из колоний.

Шон подмигнул ему и прошел к стойке портье.

– Добрый день, сэр.

Портье смерил его ледяным взглядом.

– У вас забронирован номер для начальника моего штаба и для меня.

– На чье имя, сэр?

– Не могу ответить на этот вопрос. Мы здесь инкогнито, – серьезно сказал Шон, и у портье на лице появилось беспомощное выражение. Шон перешел на заговорщицкий шепот:

– Вы не заметили человека, который принес сюда бомбу?

– Нет. – Глаза портье чуть сузились. – Нет, сэр. Не заметил.

– Отлично, – с облегчением сказал Шон. – В таком случае мы остановимся в номере Виктории. Прикажите отнести наш багаж.

– Номер Виктории занимает генерал Кейтнесс, сэр.

Портье начинал впадать в отчаяние.

– Что? – взревел Шон. – Да как вы посмели?

– Я не... Мы не...

Портье, заикаясь, попятился от него.

– Вызовите владельца, – приказал Шон.

– Да, сэр.

И портье исчез за дверью с табличкой «Посторонним вход воспрещен».

– Ты с ума сошел? – Сол ерзал от замешательства. – Этот отель нам не по карману. Пошли отсюда.

Под сосредоточенными взглядами всех гостей в вестибюле он остро чувствовал, какая у них грубая и грязная одежда.