Юнг быстро изложил то, что рассказал им Гупнин.

— Каждый рисунок, — подвел он итог, — символизирует месть человека, принимающего себя за библейского Хирама. Сюжет на медной пластинке, найденной в резервуаре, изображает способ убийства Эмери.

— Где же, судя по остальным рисункам, — спросил Кан, — убийца мог совершить свое второе преступление?

— Судьба Джеймса Уилкинса, — сказал Юнг, — изображена либо на рисунке с крылатыми змеями, либо на рисунке с саламандрами. В первом случае логично предположить, что его принесли в жертву в воздухе.

— Например, на вершине этого небоскреба, — предположил Фрейд.

— Верхняя часть здания устроена очень сложно, — заметил Кан. — Там есть маяк, колокол, четыре огромных часовых механизма.

— Орудие убийства — крылатые змеи, — продолжил свою мысль Юнг. — Проще говоря, птицы. Это подходит, если мы считаем, что убийство произошло где-то высоко.

— Я вижу еще один след, — сказал Фрейд. — Во многих легендах, например в легенде о Фениксе, птица символизирует время. А ход времени сравнивают с полетом птицы.

— Ну и где этот след? — спросил Кан. — Напоминаю, времени у нас в обрез!

— Вы сами сказали, что наверху башни четыре часовых механизма…

— Значит, вы думаете, что наш убийца совершил преступление рядом с этими символами времени?

— Это просто гипотеза, — ответил Фрейд. — Но полагаю, вам следует тщательно осмотреть эти жуткие ходики с кукушкой в псевдоготическом стиле.

Помня о том, как находка трупа Эмери потрясла Фрейда и Юнга, Кан не попросил их сопровождать его на верхние этажи Метрополитен-тауэр. Вместе с Ренцо и срочно вызванным часовщиком он сел в лифт и поднялся на сороковой этаж.

Часовщик Вайсман, светловолосый немец, раз в неделю осматривал механизмы четырех часов. Сначала он повел их к северным часам, к которым поднималась витая лесенка. Гигантские размеры внутреннего устройства часов поражали воображение. Кан присвистнул от восхищения, увидев вблизи циферблат диаметром восемь метров и массивные зубчатые колеса.

— Что, впечатляет? А представьте, сколько усилий понадобилось, чтобы их установить, — сказал Вайсман. — Одна минутная стрелка — это полтонны свинца. А снаружи все покрыто такахойским мрамором. — Он улыбнулся, продемонстрировав нехватку половины зубов. — И все это для того, чтобы круглосуточно сообщать время тем, кто ждет, чтобы хоть что-нибудь произошло. А ничего никогда не происходит…

Кан заинтересовался отверстиями, просверленными в циферблате на равном расстоянии друг от друга. Он подошел к ним, и сквозь них ему открылся головокружительный вид на Манхэттен. Но ничего подозрительного инспектор не обнаружил. С тем же успехом они обследовали восточные, южные и западные часы.

Когда они проходили перед циферблатом северных часов, все вокруг задрожало и раздался оглушительный звон.

— Полдень, — перекрикивая звон, сообщил часовщик. — Закройте уши.

Пробило двенадцать ударов, Кан последний раз взглянул на часы и, смирившись с неудачей, направился к лестнице.

— Пора забыть о психоанализе и вернуться к логике, — сказал он Ренцо.

Но вдруг его взгляд упал на маленькую металлическую дверь, наполовину скрытую опорой.

— А это что за комната? — спросил он, останавливаясь.

— Подсобка, — объяснил часовщик. — Мы там инструменты храним.

— Как часто вы туда заходите?

— Только когда что-то ломается. Вот уже месяца четыре ничего не случалось. У меня есть ключи. Хотите войти?

В этот самый момент они услышали какие-то глухие мерные звуки с той стороны двери, словно кто-то внутри забивал гвоздь в стену.

Кан достал кольт из кобуры, взвел курок. Сделал знак Ренцо последовать его примеру.

— Откройте дверь и отойдите, — сказал он Вайсману.

Часовщик медленно повернул ключ в замочной скважине.

— Это, должно быть, крысы, — заметил он. — Помещение пустое.

— Подождите! — закричал Кан.

Часовщик не послушал его и вошел в комнату. Но тотчас же с воплем выбежал обратно, прижав руку к горлу. Рука его была в крови.

— Отойдите же, черт побери! — крикнул Кан.

Из подсобного помещения по-прежнему доносился размеренный глухой стук.

Кан поручил часовщика заботам Ренцо, прижался к стене и, держа револьвер в вытянутой руке, заглянул внутрь. В нос сразу же ударил резкий запах, кислый, гнилостный, напоминающий смесь запахов уксуса, прокисшего молока и рвоты.

Ничего не было видно, и ему пришлось войти в комнату. Что-то зашевелилось у него над головой, и он выстрелил. Пуля разбила окно.