— Пожалуй, политическое направление у них одинаковое, но…

— Но если дело касается убийства, то можно ожидать от них некоторого разнообразия?

— Я вовсе не читал об убийстве!

— А ведь на вашей одежде была кровь!

— Кровь?

— Да. В результате химического исследования вашей одежды обнаружены явные следы крови.

— Так ведь это же моя собственная кровь! У меня шла кровь из носа, когда полицейские избивали меня в участке.

— Вот именно. Ловко придумано! Теперь понятно, для чего вам понадобилась вся эта история с нападением на вас! Вот почему вы упорно жалуетесь на жестокое обращение с вами и утверждаете, что полиция пролила вашу кровь! Теперь каждому ясно, зачем вы послали директору полиции жалобу! Кровь-то надо было как-то объяснить!

Лектор Карелиус сжал голову руками. Он ничего не понимал и готов был расплакаться. Ему казалось, что все это — дурной сон. Может быть, он в самом деле видит сон? Перед ним стояла пустая кофейная чашка, на тарелке лежала начатая сдобная булочка — черствый неправильной формы кусочек, начиненный желтым кремом и покрытый белой сахарной глазурью. Он уставился на этот остаток плохо перевариваемой желудком булочки, единственную реальность, которую он воспринимал. Полицейский комиссар поднялся со своего места и вплотную подошел к лектору, словно собираясь схватить его за горло.

— Смотрите на меня! — гаркнул он. — Смотрите на меня!

И лектор попытался посмотреть в глаза разъяренному полицейскому. Никто из них не обратил внимания, что в дверь постучали.

— Кровь также и на вашей палке! — кричал полицейский комиссар Помпье. — Масса крови! Она вся запачкана кровью! Может, это тоже была кровь из вашего носа? Да? Ведь не было же у вас палки в полицейском участке на улице Короля Георга? Вы не брали с собой палки, когда отправлялись на велосипедную прогулку? Нет, палка находилась в это время в доме номер 41 по Аллее Коперника! Она была положена поперек двух трупов! И она вся в крови…

Открылась дверь, в комнату вошли два полицейских. Помпье раздраженно посмотрел на них:

— Что вам надо? Зачем пришли сюда? Нельзя сейчас мешать мне! Я занят! Вам придется подождать!

Но полицейские и не думали уходить. Они подошли к комиссару и стали возле него по обе стороны; один из полицейских строго спросил его:

— Это вы Эуген Торвальд-Альфред Помпье?

— Разумеется, я! Черт возьми, кем же мне еще быть? Перестаньте валять дурака! Я занят и не собираюсь выслушивать ваши шутки!

— Вы арестованы! — сказал полицейский и тяжело нажал рукой на плечо Помпье. — Извольте следовать за мной!

Полицейские вывели из комнаты комиссара Помпье и закрыли за собой дверь. Карелиусу никто не сказал ни слова, и он остался сидеть, с удивлением глядя на закрытую дверь. Питая огромное уважение к авторитету государства, он испытал беспокойство от того, что блюстители закона арестовывали друг друга у него на глазах.

Кто же теперь, при данных обстоятельствах, позаботится о нем, о Карелиусе? Положение было не такое, чтобы действовать самостоятельно, а с другой стороны, никто не намекал, чтобы он следовал за полицейскими. Дверь была, по-видимому, закрыта. Вряд ли он смог бы открыть ее и догнать их. И вообще он был человеком хорошо воспитанным и не имел привычки навязывать людям свое общество. Так Карелиус и сидел, глядя на дверь и надеясь, что кто-нибудь придет сюда и наведет порядок.

Прошло некоторое время; лектор рискнул встать и обойти комнату. Несколько раз он прошелся взад и вперед. Он был голоден и с удовольствием съел бы оставшийся кусочек сдобной булочки, однако ему не предложили съесть ее, По-видимому, она предназначалась для полицейского комиссара. Все документы по делу Карелиуса лежали на письменном столе Помпье, но лектор был не такой человек, чтобы заглядывать в чужие бумаги. Зато он позволил себе подойти к окну, где на подоконнике стояли пустые пивные бутылки, и посмотрел вниз, на улицу. Как приятно смотреть на жизнь за стенами тюрьмы! Люди едут в трамваях и на велосипедах, каждый по своему делу. Вот проехали грузовики с мешками и камнем, потом показалась лошадь с ящиками пива на возу и автомобиль из прачечной, которая писала в своих рекламах, что делает из черного белое. По улице двигался человек с плакатом, на котором было написано: «Готовьтесь к пришествию Христа!» Наконец Карелиус увидел почтальона, даму с траурным венком и посыльного на велосипеде с целой грудой картонок на прицепе. И все чем-то заняты.

Время шло, дверь по-прежнему оставалась закрытой, никто не являлся, чтобы заняться Карелиусом. Им овладело странное волнение. Он больше не мог ждать. Конечно, он привык спокойно сидеть в своей камере при закрытой двери, но ведь ее крепко запирали, там это в порядке вещей, кроме того, в любую минуту можно было вызвать дежурного полицейского. А тут его предоставили самому себе, и он мог взять и открыть дверь. Вот из-за этого-то лектор и нервничал. Он то вскакивал со стула, то снова садился, меняя положение. Он чувствовал какой-то зуд в ногах и не мог усидеть на месте. Им овладело смутное подозрение, что не все тут в порядке, видимо, в этом здании творятся непостижимые вещи, среди начальства разлад и раскол, и все ведут войну друг против друга.

Напоследок Карелиус решился все же открыть дверь и выглянул в коридор, надеясь увидеть там кого-нибудь, кто бы помог ему. Но никого не было. В обе стороны тянулся бесконечный пустой коридор, выложенный пестрыми плитками из искусственного камня, его стены, отделанные пестрым шлифованным мрамором, слабо освещались античными светильниками. Лектор постоял на пороге, подождал, посмотрел налево, потом направо. Наконец решил пойти направо.

Пройдя немного, Карелиус дошел до места, где коридор странным образом разделялся на две части: казалось, что оба коридора идут параллельно. Лектор пошел по правому и очутился на круглой площадке, откуда снова расходились коридоры, и снова надо было решать, куда повернуть; Карелиус уж стал опасаться, что никогда не сможет отсюда выбраться. Новый коридор был не совсем прямой, а немного закруглялся, и от него отходили все новые кривые коридоры. Это уже походило на страшный сон, и лектор ускорил шаг, чтобы избавиться от кошмара.