Пяти шагов не дошел Петя до избушки. Но весть от Акима Грицева, спрятанная у сердца мальчика, нашла адресата…

С помощью артиллериста Михаил Корот утром еле вышел на полигон. А ближе к полудню на рее дзота взвился белый флаг. Продолжая постукивать заостренным концом молотка по боеголовке бомбы, Корот не заметил подошедшего ефрейтора Крица с солдатом. Криц остановился позади артиллериста и, покручивая в пальцах винтовочный шомпол, подмигнул солдату:

— Старается!

— Ха-ха-ха! — загремел солдат, откинув голову и выпятив живот.

— Встать, русская свинья! — заорал Криц по-немецки. — Ты забыл о почтении, шкура!

Артиллерист поднялся с корточек и равнодушно уставился вдаль.

Криц орал в том же тоне, но уже по-русски:

— Все сорвалось. Леса обложили каратели. Связь с бригадой прервана. До завтрашней ночи ждать нельзя. Под утро полигон взорвут… Молчишь? — перешел на немецкий. —

Я тебе покажу-у! — И с размаху обжег спину артиллериста шомполом. — Работать, немедленно работать!

Корот застыл с поднятым молотком. Артиллерист сел, взял в руки инструмент.

— Не горюй. Как стемнеет, готовьтесь к побегу, — ворчал по-русски Криц. — Есть выход.

Он отошел от артиллериста, накричал на Корота и не спеша, с достоинством удалился. Михаил Корот удивленно смотрел ему вслед.

— Пушкарь, разжуй мне… Кто этот оборотень?

— Не понял? Наш он. Аким Грицев.

— А почему Криц?

— Так немцам легче и приятнее выговаривать.

Ночью в бараке не спали. Прислушивались к каждому шороху на улице, к неторопливому шагу часового. Вот его окрик. Разговор. Приглушенный стон. Вошел Аким Грицев с автоматом и винтовкой в руках. Все повскакали с соломы, окружили его.

— Готовы? — И, подняв руку, он приглушил быстрый ответ: — Артиллерист, на винтовку. Тебя, кажется, взяли в Дмитровке?

— Точно, браток.

— Значит, окрестности знакомы… Поведешь группу. В Дмитровку не заходить: там воинская часть. Идите к фронту, сейчас это менее опасный путь. Вот немного харчей, — протянул он противогазную сумку. — И еще весть на дорогу: позавчера фельдмаршал Паулюс сложил оружие в Сталинграде! Прикончили там немчуру!

— Ур-ра!

— Тише! Ти-ше, говорю!

— Есть, браток! Дай я тебя расцелую… Пошли, ребята!

Аким повернулся к Короту:

— Над тобой здорово поработали, парень. Душа-то держится? Обузой будешь ребятам в походе, а задержатся из-за тебя — значит, погибнут. Парашютом управлять умеешь?

— Двенадцать прыжков.

— Тогда… — Аким понизил голос до шепота и что-то коротко объяснил. — Понимаешь?

— Когда он летит?

— С рассветом.

— Согласен! Но нельзя ли как-нибудь передать «привет» Штруму?

— Насчет его я уже получил приказ, недолго жить гаду! Пошли. — И Аким взял Корота под руку. — Что… сам? Крепок ты, медведь!

Корот вышел из барака, вдохнул свежий морозный воздух, увидел звезды, чистые, яркие, и еще раз глубоко вздохнул. Свобода! Следуя за Акимом, он прятался в тени от домов и быстро перебегал серебристые лунные дорожки.

— Тише! Здесь ползком. Нас ждут у самолета вон в той будке.

Полз Корот трудно, ныла отбитая грудь, вывернутая в плече рука плохо слушалась, он сильно подгребал только правой и отталкивался ногами, тихонечко постанывая.

Они ползли от околицы деревни по аэродрому к стоянке самолетов, пытаясь слиться с желто-черным снегом. По стоянке шарил луч прожектора, будто подметая ее, вычерчивая китообразные силуэты «Хейнкелей-111».

— Бегом! — приказал Грицев, когда луч уполз в сторону.

Они рванулись к ящику из-под авиадвигателя, превращенного в будку для мотористов. Юркнули в маленькую дверь. Их встретил шепот:

— Аким?

— Мы. Как дела?

— Часовой на том конце стоянки. Подвижный пост еще не выходил из караулки. Провода от электромотора мы вывели наружу.

— Одежка?

— Есть.

Михаилу Короту дали отдышаться, сунули в руки ватный комбинезон и эрзац-валенки с портянками из шинельного сукна. Он переоделся в темноте, затянул на плечах лямки маленького пилотского парашюта.

— Готов? — ощупал его Грицев. — Пошли!

Проклиная луну и служаку-прожекториста, они выждали удобный момент и перебежали к ближайшему самолету.