— Как домашняя погода? — поинтересовался Романовский у Корота.

— Да вроде нормально: расписались они, живут в моей комнате, пока. Марфа вроде сдала позиции, только усы Василию приказала сбрить. Молчит.

— При тебе?

— А без меня, наверное, пилой работает. Ты же знаешь Марфу!

Нового комэска все не назначали, и Корот разрешил Василию возить пассажиров. Романовский возражать не стал, но попросил ставить его в наряд на одни трассы с Васей и выпускать первым. Он делал так, что молодой пилот всегда видел его самолет перед собой. Когда же плохая погода мешала этому, Романовский по радио, чаще, чем обычно, спокойно и размеренно докладывал метеорологическую обстановку, иногда шутил, вызывая Василия на разговор. Тот вначале отвечал скупо, потом разговаривался, и Романовский бывал доволен.

Трижды они проходили трассы вместе, почти хвост в хвост, а на четвертый раз, увидев грозу и попав в сильную болтанку, Василий вернулся на базу. Напрасно Романовский радировал, что гроза местного характера, что ее можно обойти с севера, что за грозой чудесная погода.

В конце летного дня он спросил Василия:

— Почему?

— Я действовал согласно Наставлению.

— В нем предусмотрен обход местных гроз. Можно было продолжать полет.

— Там еще сказано: летчик, не уверенный в благополучном исходе полета, должен вернуться.

— А вы действительно были не уверены?

— Я? — Василий замялся. — Мог бы лететь дальше, но пассажиры вели себя очень нервозно.

— Тогда другое дело, — согласился Романовский.

Василий мучился, скрывая правду. В этом полете, увидев, как голубые плети молний стегают по тучам, он вдруг испугался, почувствовал себя беспомощным и, хотя слышал бодрый голос командира звена, дальше лететь не мог.

— Борис Николаевич, значит, я сделал правильно?

— Да. Забота о пассажирах прежде всего.

Василий внимательно посмотрел на командира и, не увидев в его глазах иронии, потихоньку вздохнул. Разговор слышал Корот.

— Рано ему доверил пассажиров. Пусть грузы потаскает — заворчал он после ухода Василия.

— Тогда он совсем разуверится в себе. Это не выход.

— А в случае чего ты отвечать будешь?

— Оба.

— Вот я и говорю… Внук ведь скоро у меня будет, Боря!

— Подожди, Михаил… Запланируй нам «спарку», я полетаю с ним.

— Лады. С завтрашнего дня тренировочный самолет в твоем распоряжении. Но прошу, не жди, когда жареный петух клюнет в зад!

После отъезда Васи Туманова из общежития в дом Корота Семен Пробкин загрустил. Особенно тягостными были вечера, когда Мария уходила в многодневный полет. Чем только он не пробовал заниматься, все валилось из рук. Такое состояние для Семена было непривычно, непонятно, и он бродил по гулкой полупустой комнате или одетым заваливался на кровать и подолгу думал о разном. Больше всего о том, почему Мария не хочет выходить замуж. Все разъяснилось после того, как Мария вернулась из очередного длительного рейса.

— Сема, переходи ко мне. Если хочешь…

— Но ты же столько времени…

— Я была неразведенкой, Сема. Бывший муж не давал согласия. Теперь все в порядке.

— И это удерживало тебя?

— Крепче цепей. Смешно, из-за этой кляксы в паспорте. Смешно, правда?

Семен не смеялся. Эта женщина открылась для него еще одной стороной, которую он ценил больше красоты, выше ума.

— Ты с ума сошел! — испуганно-радостно закричала она, когда Семен рывком поднял ее и посадил к себе на плечо. — …Долго собираешься меня так держать?

— Всю жизнь!

Oн переехал из общежития к Марии, собственноручно отремонтировал квартиру — комнаты стали светлее и уютнее. Изменились и сами хозяева: она стала тихой, умиротворенной, он — сдержанным, домовитым. А может быть, не изменились, а постепенно обретали нормальное состояние людей в повседневности. Вечерами Мария строчила на машинке мягкую фланельку. Из-под иглы выходили шапочки, распашонки, слюнявчики. Семен с серьезным видом примерял их на себя, потом аккуратно складывал в большой бумажный пакет с надписью: «Для голубого Василька и Светланы».

Сначала как заботливый командир, а потом как сосед и товарищ к ним стал заходить Романовский. Мария сразу бежала на кухню, готовила крепкий зеленый чай, рецепт которого был ее гордостью. Иногда Романовский спускался вниз с аккордеоном, и комнату заполняла негромкая песня. Но чаще всего он приносил шахматы. Тогда Мария, расставив пузатые чашки на небольшом столе, садилась на диван с книгой, не мешая мужчинам играть.

Романовскому нравилось бывать у Пробкиных.

Когда Семен задумывался над шахматным ходом, Романовский поглядывал на хозяйку, перебрасывался с ней словечком и часто ловил себя на мысли, что завидует счастливой паре. В эти моменты становилось горько за собственную судьбу.