– Доброго здоровьица, дядька Савелий! – крикнул один из конвоиров.

– Здоров, племянничек! – отозвался рыбак.

– Не откинешь малость рыбки на юшку? – попросил «племянник».

– Ты ж вроде при исполнении.

– Мы мигом – до кривой вербы и обратно!

– Ладно. Пару судаков и окуня откину. – И пояснил: – Окунь для юшки – первейшая рыба.

– Спаси Бог, так мы быстро!

«Как мгновенно все обернулось, – подумал Кольцов. – Не успел погостить у своих, а уже ведут на расстрел… А полынью-то как пахнет! Полынью!..»

Махновец, что шел теперь рядом с Кольцовым, снял с плеча винтовку, отвел затвор, проверил, есть ли в казеннике патрон.

«Нет, не о том ты думаешь, Павел. Устал? Надоело ходить по самому краю и хочешь, чтобы все кончилось? Каждый может устать от такой жизни. Но попробуй еще пожить! Попробуй!..»

Река вдали делала поворот, и тихая вода подмыла берег, он стал обрывистым. На самом мысу стояла верба с уродливым, искривленным стволом. «Недолго мне жить осталось. Двести шагов или чуть меньше…»

Павел пошел медленнее, и молодые махновцы не стали подгонять его. Им чем-то нравился этот большевистский комиссар, и они понимали, что он оттягивает страшное мгновение, и с сочувствием относились к этому.

А Павел между тем мысленно зацепился за какие-то странности в поведении Задова. И подумал, не кроется ли в этих странностях нечто такое, за что можно ухватиться, отвести судьбу?

«Откуда у этого огромного и крепкого, словно созданного из одного куска кремня, человека появилась такая неуверенность при разговоре с ним? Не похоже это на Задова. Он – другой. В Екатеринославе Задов, после того как махновцы внезапно захватили город, отыскал шестьсот попрятавшихся белых офицеров. Шестьсот. И всех их, не допрашивая, приказал порубать. Об этом Кольцов читал отчеты в штабе Ковалевского. И вдруг этот Задов проявляет непонятную робость, какое-то сомнение. Он чего-то все время ждал от него, каких-то важных слов…»

Сто пятьдесят шагов осталось до кривой вербы. Думай, Павел! Вспоминай! Помнишь рассказ Дзержинского, что ведомство Троцкого завело у Махно нескольких важных агентов и не пожелало «делиться» ими с председателем ВЧК?.. Ведомство Троцкого. Вербовкой занимался авантюрист Блюмкин. Его Троцкий держал для всяких таких дел. И он с ними успешно справлялся. Да, он мог завербовать, а потом заняться другими заданиями. Это похоже на почерк Блюмкина. А брошенный агент – он опасается всего. Он боится не распознать нужного человека, пришедшего к нему на связь, не знает, как поступить в нестандартной ситуации…

«Сто шагов. Всего сто шагов…»

Блюмкин завербовал Задова? А почему бы и нет? Троцкий гордился удачной операцией – столкнул Григорьева и Махно. Более того, после смерти Григорьева его отряды, влившись в армию батьки Махно, вместе двинулись на Деникина… Провернуть такую операцию мог только человек, стоящий очень близко к Махно, его доверенное лицо.

Задов! «Крестник» Блюмкина?.. Что, если рискнуть? Что он может потерять? Да ничего! Но разговаривать с Задовым теперь надо так, чтобы тот сразу понял, что он, Кольцов, хорошо во всем осведомлен и что его «пленение» – рассчитанный чекистами шаг.

Надо рискнуть! Он уже поступил однажды именно так. В ту минуту, когда незнакомая немолодая женщина в приемной Ковалевского представилась женой бывшего начальника Сызрань-Рязанской железной дороги статского советника Кольцова. По легенде он и был сыном этого умершего человека. Но женщина этого не знала, иначе она назвалась бы вдовой.

У Павла не было времени долго анализировать. Он рискнул. И выиграл эту схватку, стоившую ему немало нервов, и упрочил свое положение в штабе Ковалевского.

«Пятьдесят шагов… Тридцать…»

Чутье подсказывало ему, как и тогда, год назад: надо сыграть в эту игру. В чет-нечет. Ставка – жизнь. Кольцов резко остановился.

– Ну вот что, хлопцы, – сказал он с достаточной долей решительности, – поворачиваем обратно! Раз такое дело, раз вы меня на самом деле убивать ведете, надо мне с Левой Задовым кое о чем поговорить. Имею ему сообщить важные, государственного значения сведения.

– Тю, ты что, сдурел! – вскинулся один из конвоиров. – Ставай вон к бережочку, я тебе тоже счас важное сведение собчу. – И он снял затвор с предохранительного взвода.

– Ты меня не пугай! – прикрикнул на него Кольцов. – Я пуганый. Говорю, важные сведения, всей вашей армии касаемые.

– Стой, Петро… Тут дело такое… серьезное, – сказал напарник первого конвоира. – Говорили, они не кто-нибудь, а уполномоченный комиссар из Чеки. Может, и вправду что-то такое знают.

– Помирать они не хочут, вот и брешут.

– А нам что? Не сейчас расстреляем, так опосля, ежели брешут… А ну как правда? Вкатают нам, ежели дознаются, что стрельнули, а не в штаб доставили.