Шрифт:
– Лев Николаевич, – негромко сказал Кольцов и постучал пальцами по прочитанным им приказам и распоряжениям, – эти бумажки – плохие бумажки, неумные, кто бы их ни писал… Но ты вспомни, где они написаны? В Москве, в Петрограде, где люди мрут от голода, где распухшие дети, где крыс и кошек съели… Страна разорена, хлеба просит, хлеба! Уже не просит, а требует: или ты не дашь хлеба и я помру, или я возьму хлеб через твой труп. Вот так стоит вопрос. А у Махно мужички, между прочим, вовсе не бедненькие. Батько давал им грабить вволю. Кто немецкие колонии жег и хлеб вывозил? Он что, заработанный был, хлеб? Кто латифундии разорил и все добро перевез в свои амбары? Кто дважды, трижды грабил Екатеринослав, Александровск, Павлоград, сотни мест? И все к себе во двор. Большевички плохи? А кто, кроме них, защитит страну? Польша уже ухватила половину Украины – кто воюет с Польшей? Если Врангель победит, весь юг, весь Донбасс отойдет к французам. Кто с Врангелем борется – не большевики? Бакинская нефть у кого? У англичан. Что, Махно изгонит англичан и вернет нефть? По мне, так, несмотря на тысячи глупостей, которые сделали большевики, только они восстановят страну, наведут хоть какой-то порядок, начнут мирную жизнь…
Пришла очередь Задову задуматься.
– У меня два класса хедера, – сказал он. – Голову поломаю, а ответа не найду. Только будущее и рассудит, кто там лучше думал… – И рассмеялся, на этот раз не криво и с сипом, а громко, обнажив свои белые зубы. – Дурной я какой-то еврей, ей-богу. Все умные к большевикам подались. Там сила, я понимаю. А я все при батьке. Видно, при нем и останусь до конца. А может, вы, большевички, меня переделаете?.. [6]
– Переделаем, – сказал Кольцов. – Нам, большевичкам, ничего не остается, как идти до конца, и тебя, Задов, мы прихватим с собой… Пригодишься!
6
Лев Задов (Зиньковский) и его родной брат Даниил уйдут вместе с Махно в Румынию в 1921 году, но вскоре вернутся и будут работать в ОГПУ(ВЧК) в Одессе, занимаясь переправкой агентов на Запад. В 1937 году оба попадут под репрессии.
– Какой ты уговористый! – буркнул Левка. Он встал во весь свой рост, доставая макушкой до матицы на потолке. – Жаль, не успели тебя хлопцы расстрелять, мне мороки не было бы…
– Другой бы пришел, – заметил Кольцов. – Уж лучше я, Лева.
– Это, конечно, почетнее, – согласился Задов. – Сам полномочный комиссар улещивает…
Он походил по глиняному полу – походка была неслышной, только пламя в плошке металось, встревоженное движениями массивного тела. Остановился против Кольцова.
– Вот что, комиссар, – сказал Задов с определенной решительностью. – Не затем же ты пришел сюда, жизнью рискуя, чтоб мои байки послушать. И не союз Махно с Деникиным вас там интересует. Так что давай не морочить друг другу голову. Говори, что вам от меня надо. Не знаю только кому: Троцкому, Дзержинскому или вам с Блюмкиным.
– Республике, Лева, – сказал Кольцов. – Она ведет сейчас войну на три фронта: с поляками, Врангелем и с вами… Трудновато для Республики!
– Это точно, – согласился Задов.
– Нужна твоя помощь.
– Что я могу?
– Махновские разведчики бродят вокруг Харькова. Зачем? Какой план? Наши штабисты задумались.
– Недурные у вас штабисты сидят, – восхитился Левка. – Не зря задумались… Батько хочет крепко прогреметь. Чтоб дела его были слышны по всей Украине, а также по всему свету. Недаром представители нашего культпросвета есть уже в Италии, Франции, Испании…
Задов не мог скрыть гордость.
– Так вот, Лев Николаевич! Просьба…Троцкого или Дзержинского, какая тебе разница. Просьба сделать все, чтобы Махно не реализовал этот свой план. Слишком много сил мы сейчас отвлекаем на Махно.
– Ты со мной так говоришь, как будто я и есть Нестор Махно. У него уже все готово. Мужик он упрямый.
– Думай, Лева! Это очень важно! Это так важно, что к тебе послали не просто связного, а полномочного комиссара. Это так важно, что я согласился рискнуть своей жизнью.
– Вот о твоей жизни я в аккурат сейчас и думаю. И пока не очень представляю, как я у батьки твою жизнь выпрошу. А про то, чтобы отменить выступление на Харьков, я не думаю. Батько давно операцию разработал. Сколько трудов вложил… Для него главное – слава.
– И что же мужики? Пойдут за ним?
– Пойдут. Кто из идейных соображений, разделить с батькой славу, а кто – из желания пограбить большой город… Нет, не смогу я его отговорить. Хотя и сам чую – авантюра это.
– Это точно, Лева, авантюра. Объясни батьке, что в городе ему долго не удержаться, от силы неделю. После чего навалятся на него крупные силы. Но – за счет польского направления, за счет Врангеля. Летнюю кампанию он нам, конечно, сорвет. Но и ему уже будет мало места на этой земле. Сотрем в порошок.
Они долго молчали. Каганец в плошке горел неровно, то вспыхивая, то пригасая, и тусклый свет как бы подчеркивал напряженную работу мысли. Каждый из них думал о своем.
– Вот что, комиссар, – после долгой паузы вновь заговорил Задов. – Главная мечта у батьки – свою анархическую республику сорганизовать. Анархическую и вольную, счастливую… Ты бы пообещал ему, что советская власть его поддержит! Скажи ему, сбреши на крайний случай, что, дескать, сам слышал, что Троцкий с Дзержинским собираются с самим Лениным об этом говорить.