У Наташи, прильнувшей к дверной щёлке, широко раскрываются глаза. Вот она, оказывается, тайна старших мальчиков! А Нюра Щёточкина ещё смела подумать про какой-то горох!..

Значит, каждую ночь они бегают к Алёше на почту слушать по радио сводку Информбюро.

Забыв про добрые советы, которые ей надавала Мила — громко не дышать, как-нибудь не кашлянуть, не скрипнуть дверью, а слушать только краем уха и носа в комнату вовсе не совать, — забыв про всё (и какие тут могут быть советы, когда главное — не пропустить ни одного слова), Наташа тянет на себя дверь.

Дверь скрипит, и Наташа прямо застывает от страха. Теперь-то ей мальчишки пропишут по первое число! Покажут, где раки зимуют! Будет она знать, как в их дела нос совать… Но мальчишки даже не обратили внимания на скрип двери. Они даже не обернулись. Они припали к столу, на котором лежала карта, и, кроме вечерней сводки Информбюро, казалось, для них ничего больше не существует.

Тогда Наташа осмелела (ведь должна она слышать, что творится на фронтах!), ещё немного потянула к себе дверь, на этот раз осторожно и без скрипа, и просунула в комнату не краешек уха, а оба уха со всей головой и двумя растрёпанными косичками. Нет, она не хочет пропустить ни одного слова, ни одного слова!

— Вот, смотрите, где произошёл прорыв, — быстро-быстро, захлёбываясь, говорит Аркадий, — в Ржевско-Гжатско-Вяземском направлении.

— Значит, вот тут, — говорит Женя Воробьёв и показывает пальцем на карту. — Вот Вязьма, вот Гжатск, а вот Ржев… Какая ширина прорыва?

— Сто пятнадцать километров по фронту, пятьдесят километров вглубь, — говорит Аркаша, заглядывая в бумажку с записью.

— Не путаешь?

— Нет. Всё точно.

Жене немного досадно: такую хорошую сводку пришлось слушать не ему, а другому мальчику. А вдруг этот другой мальчик, то-есть Аркаша, что-нибудь перепутал, недослышал?.. Плохо, что у них в доме нет собственного радио. Сколько времени хлопочет Клавдия Михайловна, а выхлопотать не может.

— Да, ребята, — торжественно повторяет Аркаша, — наши войска прорвали фронт на сто пятнадцать километров и отбросили фашистов на пятьдесят километров.

— Завтра узнаем, — говорит Коля Бабурин, — какие ребята у нас из освобождённых мест, нужно их оповестить.

Наташа навострилась. Может, и среди её девчат есть кто-нибудь из освобождённых мест? Тогда она должна оповестить, только не завтра, а сегодня.

— По двадцатое августа нашими войсками освобождено шестьсот десять населённых пунктов, — продолжает Аркаша.

— Шестьсот десять, шестьсот десять, шестьсот десять! — шепчут Наташины губы.

Только бы не забыть! Только бы запомнить! Она хочет всё-всё рассказать девочкам.

— Это точно? — опять строго и внушительно переспрашивает Женя Воробьёв.

— Конечно, точно! — слегка обижаясь, отвечает Аркаша. — Вот же запись. Я всё по записи говорю!

— Ну, ладно, — говорит Женя. — Не обижайся. Ведь знаешь, какая тут должна быть точность…

— Я и не обижаюсь. Только нельзя же так человеку не доверять! Что я, маленький, сам не понимаю, какая важная вещь сводка, особенно когда бывает «Последний час»! Ну, слушайте дальше. В числе населённых пунктов освобождены три города: Зубцов, Карманово и Погорелое-Городище.

Все мальчики наклоняются над картой. Где эти освобождённые от фашистов города? Их можно затушевать красным карандашом. Ведь эти города снова у нас. Снова советские! Снова наши!

— Одних танков мы захватили двести пятьдесят штук, — продолжает Аркадий.

Но дальше Наташа не слушает. Дальше Наташа уже не может слушать.

Погорелое-Городище… Погорелое-Городище… Кто у них из Погорелого-Городища?

Она отлично помнит, кто-то из Погорелого-Городища.

И тут в Наташиной памяти мгновенно возникает разговор с Анютой, когда она, Наташа, приехала сюда, в этот дом.

«Ты откуда?» спросила Анюта. «Из Ленинграда, — ответила Наташа. — А ты откуда?» — «Из Погорелого-Городища, — отвечала Анюта. — У вас в Ленинграде тоже фашисты?», спросила Анюта. «Нет, — сказала Наташа, — у нас в Ленинграде никаких фашистов нет и не будет. Мы никого не пустим в Ленинград». А потом Наташа спросила: «А почему твой город называется Погорелое-Городище? Разве там всё погорелое?» — «Нет, — сказала Анюта, — у нас там нет ничего погорелого. У нас там очень хорошо. И дома светлые, и сады зелёные. У меня там мама, бабушка и братик остались. А узнать про них ничего нельзя».