— Верно толкуешь, Степашка, как по написанному, — согласился лысый. — Ух и врезали бы, не сумлевайся! — Он закрыл глаза и легонько присвистнул. А затем договорил: — Мы — люди вольные. Нас, как волков, — сколько ни корми, все равно в лес глядим. А дружба с этими кикиморами эх и накладная выходит!

— Тише вы! — вдруг оборвал приятеля обладатель детского лица. — Ни полслова! Молчок!.. Прошелестели легкие шаги.

— Галинка! — Мой первый охранник (как я уже понял, звали его Степан) похотливо заулыбался. — А я грешным делом решил: схарчили тебя! — Не, — послышался беззаботный голос молодой женщины. — То Нинку-Бородавку схарчили. А меня не схарчат.

Галина встала передо мной. Секунду она разглядывала меня сверху донизу, потом что-то промурлыкала под нос и подсела к стражам, подобрав под себя ноги и выставив в мою сторону голые ободранные коленки.

— Схарчат-схарчат. Непременно схарчат, — поддержал первого обладатель детского лица. — Посмотри, какие бока жирные! Какой зад круглый! — Он хватанул Галину пониже спины, и та с готовностью взвизгнула.

Лысый затрясся от беззвучного хохота. Револьвер заплясал в упитанных лапах, и я поежился, ожидая, что сейчас в темном дуле вспыхнет пламя. Нет, я не питал особых надежд относительно своего будущего, вот только умереть все равно хотелось… как можно позже.

— Она права, — первый страж потер ладони, — бабу с таким задком было бы обидно схарчить. Галинка — девка хорошая, — пояснил он мне, — со всеми мила. Хочешь, и тебя приласкает?

Я презрительно поджал губы. Нашли, кем соблазнять! Давно не мытой худосочной девицей с мозгами крольчихи. Кто я — круглый дурак по-ихнему?

— Не желает! По роже вижу — не желает, — лысый оскалился. — Давайте-ка лучше мы его схарчим!

Галина поморщилась.

— Будет вам! — с покровительственными нотками в голосе обронила мерзавка. — Озорники! Он — хороший. Он — до-охтор…

— Дохтор? — поинтересовался лысый. — Авось черепушку мне подлечит?

— Доктор? — оживился первый. — Ах, доктор!

— Раз доктор… стало быть… должон знать, почему наши мрут, — задумчиво проговорил обладатель детского лица. — Идут до ветру, а потом… потом… — Он побледнел, насупился и не смог закончить фразу.

Я поднял глаза на этого типа. Поглядел пристально, ощущая, что внутри просыпается любопытство. Что такое страшное происходит в лагере, о чем не может говорить вслух прожженный негодяй: работорговец, убийца и людоед? Какая кара Божья свалилась на головы этих лиходеев?

— Идут до ветру, и кровь у них задом выливается, — продал секрет лысый.

Все четверо быстро перекрестились. Надо же — богобоязненные нашлись!

Я продолжал молчать.

И у четверки желание болтать тоже куда-то подевалось. Галина зашмыгала носом; лысый принялся задумчиво поигрывать револьвером, глазенки под бронеплитой лба остекленели, словно их обладатель употребил добрую дозу морфия.

— Я… я отойду, — сказал Степан приятелям. — До ветру нужно… — объявил он жалобным голосом.

— На всякий случай — прощай! — сказал обладатель детского лица, подергивая бороденку.

Галина прыснула в ладошки, лысый захохотал. Я и сам едва уберег бесстрастную мину — пущего пафоса со времен показа «Жизни за царя» в Большом театре мне лицезреть не приходилось. Весело у них здесь, ничего не скажешь!

Мой доблестный сторож разразился проклятиями в адрес всех и вся. В сердцах махнул рукой и двинул скорым шагом за ближайший отвал земли.

— Что за «ха-ха»? — проревели за моей спиной. Я скосил глаза и увидел крупного человека (черт, они все были как на подбор, как тридцать три богатыря!) с лицом, скрытым густой иссиня-черной бородой, словно разбойничьей маской. Его темные глаза метали молнии. — Это что за смех на посту, акулий корм?

— Капитан! — шепотом бросил мне лысый. — Злится малость!

— Тащите эту мразь сюда! — приказал чернобородый капитан. — Мустафайка беседовать желает.

Я поднялся на ноги. Захрустел ноющими после ночного боя костями.

— Сам ты мразь поганая, — сказал я, глядя прямо в горящие злым огнем очи. — Все вы здесь… Но я сделаю вам подарок. Расскажу, почему вы мрете один за другим в собственных испражнениях. — Я повернулся к обладателю детского лица: тот вцепился обеими руками в позорную бороденку и принялся ее терзать. — В Древнем Китае существовала такая изощренная казнь — человека кормили лишь вареным мясом, и через какое-то время его внутренние органы превращались в труху. Такое питание — смерть для человека. Смерть коварная, смерть страшная, как вы могли убедиться на своем опыте. В старом лагере мы справились с бедой при помощи чеснока и пьяной ягоды. Не знаю, найдете ли вы пьяную ягоду в этих широтах. Выглядит… выглядит, как невысокий куст с голыми жилистыми ветвями красноватого цвета, ягоды растут на нижних ветвях, часто они бывают присыпаны землей. Куст можно разыскать среди холмов, часто — на внешней стороне вала.

— Ты все сказал? — с угрозой спросил капитан.

— Нет.

Я поглядел на Галину. Та оробела: втянула голову в плечи, сунула ручонку в рот и принялась грызть ногти.

— Говорят, — обратился к ней почти ласково, — что глаза — зеркало души. В большинстве случаев это действительно так. Но только не в твоем.

Теперь можно было перевести дух. В воцарившейся тишине я услышал, как стучат лопаты на валу, как шуршит песок и вздыхает ветер в пустоши. Как гулко бьется мое сердце.

— Чего-чего? — не поняла Галина.