— Паша?! — Северский вцепился в мой френч так, что затрещало сукно. — Паша, вы что?! — говорил он излишне громко — видимо, порядком оглох. — Белены объелись?!

Где? Где он видел здесь белену?

— Бегом с корабля!!! — заревел я, не щадя связок. — Цилиндры пробрались в крюйт-камеру!!! Мы все погибнем!!!

— Вы с ума сошли, Паша! Я набрал в легкие воздуха, готовясь разразиться очередным ором, но…

Далее последовала отвратительная сцена.

Северский отвесил мне звонкую оплеуху. Тысяча чертей! Я ему кто — мальчишка-ординарец, что ли? Ослепленный болью и справедливой обидой, я крепко пихнул Северского в грудь. Сил-то у меня побольше будет… Офицер отлетел назад и повис на руках комендоров. На его кителе отпечаталась кровавая пятерня — след от моей руки с подрезанными пальцами. Северский заскрежетал зубами и прыгнул, намереваясь по меньшей мере втоптать меня в палубу, точно зловредного клопа. Я снова пихнул, и он опять оказался на руках контуженых матросов.

Не знаю, сколько раз по кругу пришлось бы нам разыгрывать это позорное действо. Но ружейная стрельба возобновилась. И тогда мы завертели головами, пытаясь уразуметь, что к чему.

Звуки выстрелов доносились из трюмов. Точно у «Кречета» прорезалось громкое, но неритмичное сердцебиение.

Для меня было яснее ясного: Купелин и ребята последовали за цилиндрами и навязали им бой в напичканных порохом глубинах броненосца. Самоубийственная затея…

— Вот и все. — Я прислонился спиной к дефлекторному вентилятору. Достал револьвер, переложил его в левую руку, большим пальцем прижал рукоять к окровавленной ладони и принялся заряжать барабан патронами. — Теперь поздно пить «Боржом», братцы.

Северский зыркнул на меня, точно рублем одарил, но послал матроса в трюм. Остальных отправил к башне с шестидюймовыми орудиями. Пылевая завеса редела, видимо, Северский надеялся, что ему удастся пальнуть разок-другой до того, как мы взлетим в воздух.

Из серо-рыжего марева вынырнули два летуна. Зависли над трубами броненосца, словно внезапно забыли, зачем их сюда прислали. За эту нерешительность летуны были тотчас же наказаны: после того как оба проглотили по пуле, они убрались, поджав хвосты и не сделав ни единого выстрела.

Пыльную мглу огласила «китовая песнь» «червелицых».

Подкрепление пожаловало! Что там, в конце концов, за распроклятой пылевой завесой?

У Мошонкина сдали нервы, и он выдал пулеметную очередь вслепую. Несколько человек поддержали его беспорядочной и какой-то нервической пальбой из винтовок. Заурчали электродвигатели, поворачивая тяжелую орудийную башню. Два шестидюймовых дула всматривались пустыми глазницами во мглу, тщетно силясь углядеть неприятеля сквозь редкие просветы.

На палубу выбежал матрос, неся с собою вести из трюма.

— Враг в машинном отделении! — выпалил моряк с ходу. — С ним схватились наши! Бомбовые погреба, видать, целы!

— Точно целы? — переспросил Северский, кривя рот. Губами он уже сжимал папиросу, а пальцами здоровой руки вертел спичечный коробок. Я подошел к офицеру и помог придержать картонку, пока тот чиркал спичкой. В конце концов, теперь и у меня нормально работала одна рука. В общем, мы с Северским переглянулись и поняли друг друга без слов. Да, мы снова стали друзьями.

— Ваше благородие! — Комендор растерялся и отступил. — Я сквозь переборки глядеть не умею. Простите великодушно, ваше благородие! Я один, а «Кречет» — он большой.

— Ладно, понял тебя…

— Им бы подсобить маленько, ваше благородие! — Комендор почти с мольбой заглянул офицеру в глаза.

Но Северский лишь мотнул головой:

— Отставить. Владислав воевать мастак, а боцман и вовсе — матерый рубака. — Он бросил взгляд мне за спину и в один миг посуровел, точно хватанул чарку водки. — А ну-ка, бегом в башню! Видишь, дура, накатываются опять! Покурить не дадут…

А они действительно накатывались.

Плоские, как портсигары, черные машины ползли со всех сторон через вспаханную воронками пустошь. Ползли бесшумно и очень прытко. О, это было нечто новенькое! Таких машин мне видеть еще не приходилось.

К счастью, к нам приближались не пушки, не самодвижущиеся бомбы и не хитромудрые устройства, способные в мгновение ока переместить столь тяжелый объект, как броненосец водоизмещением в пятнадцать тысяч тонн, к черту на кулички. Через секунду мне стало ясно их назначение.

Две машины замерли у русла Стикса, опустив к земле гибкие трапы. С них стали деловито сгружаться отряды «стариков» и их погонщики — вооруженные нелепыми алебардами «червелицые». Вереница чужепланетных гадов ползла вниз по скалистому склону и терялась из виду за побитыми осколками горбами островков.

Мошонкин вновь выдал на-гора длиннейшую очередь. Заплясали фонтанчики рыжего грунта, а одну из подползающих машин перерезало практически пополам. Из чрева, освещенного вспышками электрических разрядов, на воздух хлынул сонм кашляющих тварей. Пулеметные пули рвали их в клочья. Среди ржавых песков забурлили потоки алой, неправдоподобно яркой крови.

И все же «стариков» оставалось несчетное множество. Благо мы поубавили количество цилиндров, и теперь их можно было пересчитать по пальцам одной руки. «Старики» — они-то уязвимы, как люди. «Стариков» я не особенно опасался. Твари на вид отвратительные, вонючие… А вот боевые механизмы — это, пожалуй, самый опасный недруг из всех, встреченных мною на Марсе.