— С тобой «тот случай» не наступит никогда, я это уже понял. Чего тебе не хватает, Мэ-ри? Не можешь простить, что тогда, в Москве, я взял тебя силой?

— Если помнишь, я не очень сопротивлялась, особенно ближе к финалу, — улыбнулась она, переворачиваясь на живот и поправляя задравшийся халатик.

— Тогда — что тебе мешает сейчас?

— Алекс… ты вряд ли поймешь. Я могу сказать, конечно, но не думаю, что от этого что-то изменится. Знаешь, там, в Бильбао, я ужасно жалела о своих отказах. Так жалела — если бы ты знал. Думаю, тебе никогда не приходилось оказываться в постели с женщиной, от которой тебя мутит и физически, и морально — а выхода у тебя нет, — Мэри замолчала на секунду, облизнулась по-кошачьи и продолжила: — Так вот… мой муж воспылал ко мне неземной страстью, как ты понимаешь… прости, что говорю об этом. — Она вдруг заметила брезгливую гримасу на лице Алекса. — Если не хочешь, не буду.

Она вновь замолчала, а он подумал, что готов простить ей все, что угодно, в том числе и этого придурка Костю, — но только в обмен на обещание никуда больше не исчезать. Потому что именно она идеально укладывалась в образ, к которому Алекс подсознательно стремился всю жизнь — женщина, способная любить и одновременно готовая вцепиться даже не в руку — в горло.

— Мэри… ты не должна оправдываться. И я не в праве судить тебя.

— Но судишь ведь, — Мэри встала, прошлась по комнате. — У тебя нет сигарет? Мои кончились.

— Возьми на подоконнике, кажется, там была пачка.

Она отодвинула штору, нашла сигареты и закурила, присев на угол стола. Покрутив сигарету перед лицом, вздохнула:

— Совсем отвыкла без мундштука, надо же.

— Тебе очень идет эта вещь, — заметил Алекс и вдруг вскочил, как ужаленный: — Погоди… у меня есть кое-что…

Он выбежал из спальни так стремительно, что Мэри растерялась. Она так и не могла привыкнуть к эксцентричным выходкам Алекса, порой они ставили ее в тупик.

— Как я мог забыть, — улыбаясь, проговорил вернувшийся Алекс и протянул Мэри черную бархатную коробочку.

— Что это? — спросила она, не шевельнувшись даже и не притронувшись к коробочке.

— Открой.

— Не буду.

— Мэри! — Он чуть повысил голос и сам убрал крышку. На черном бархате лежала камея, купленная в Бильбао.

Мэри осторожно заглянула внутрь и изумленно уставилась на украшение. Профиль на камее напоминал ее собственный, только прическа — высокая, почти в стиле Помпадур — выдавала возраст изделия.

— Откуда это? — выдохнула Мэри, прикасаясь пальцем к гладкой поверхности.

— Купил, — пожал плечами Алекс. — Нравится? По-моему, тебе это идеально подойдет.

— С чего ты взял?

Она никогда не подумала бы, что Алекс может быть таким — почти сентиментальным, чуть смущенным и романтичным. Его образ не вязался у Мэри с подарочками, безделушками, милыми мелочами. Алекс — другой, она знала его другим. И полюбила другим — жестоким, циничным, с вечным прищуром глаз, которые сейчас приобрели мягкое мечтательное выражение, так удивительно шедшее ему. Господин Призрак выглядел как свежеиспеченный выпускник элитного колледжа, делающий признание в любви своей избраннице.

— Только не смейся, — попросил он. — Я ведь считал, что ты погибла, Мэ-ри. А потом меня стали мучить сны. Один и тот же сон много ночей. Ты в белой блузке и джинсах — и точно такая же камея под горлом. И вдруг в антикварной лавке я вижу это. Ты ведь понимаешь, я не мог уйти с пустыми руками. Я ее купил на память о тебе.

Повисла пауза. Где-то внизу гудел пылесос — Ингрид убирала дом. Алекс не сводил с Мэри требовательного взгляда, словно ждал каких-то слов, а она никак не могла понять, что нужно говорить в таких ситуациях.

— Ну прости, что я воскресла, — выдавила, наконец, Мэри и почувствовала неловкость за очевидное хамство.

Алекс совершенно искренне огорчился, но вложил коробочку с украшением в ладонь Мэри.

— Я рад, что все сложилось так. Возьми это, хорошо? Мне хотелось бы, чтобы ты это носила.

Мэри сжала коробочку и вдруг поцеловала Алекса в щеку:

— Спасибо… я непременно буду носить — когда будет, с чем.

Костя Кавалерьянц пил всю ночь и к утру напоминал тигра с больным зубом и жутчайшим похмельем. Он метался по номеру отеля, снося все на своем пути, и матерился во всю глотку. В кресле у балкона понуро сидел Гоша, периодически трогая пальцам огромный синяк под левым глазом. Первые часы после исчезновения Марии были ужасны — Костя орал, изрыгал проклятия, с размаху ударил непутевого охранника, едва не лишив зрения. Сбежавшаяся охрана не могла ничего поделать — они просто боялись подходить к разъяренному постояльцу. Кое-как Гоше удалось самому успокоить хозяина, уговорить не шуметь и позвонить в полицию.

— К чему мне местные легавые?! — бушевал Костя, и Гоша терпеливо разъяснил:

— Она улетит первым же рейсом — у нее паспорт.

— Черт!!! — снова зарычал Костя. — Ну, как ты мог, ишак, повестись на какую-то местную шлюху вместо того, чтобы делать то, что тебе было приказано?!

Гоша мог бы возразить, что и самому-то хозяину стоило быть осторожнее и не оставлять паспорт Марии в пределах досягаемости, но он счел за благо промолчать.

— Так звонить в полицию? — уточнил он, когда Костя снова немного утих, и тот кивнул головой, соглашаясь.