Медовый месяц

Аннотация

Обещавший безмятежное счастье медовый месяц лорда Питера Вимси и Харриет Вэйн начинается с таинственного исчезновения бывшего владельца их загородного поместья…

Свадьбы ВИМСИ — ВЭЙН. Восьмого октября, в церкви Святого Креста, в Оксфорде, Питер Дес Брэдон Вимси, второй сын Джералда Мортимера Брэдона Вимси, пятнадцатого графа Дэнверского, сочетался законным браком с Харриет Деборой Вэйн, единственной дочерью Генри Вэйна, доктора медицины, из Пэгфорда, графство Хартфордширд. Свадебная песнь Мирабель, графиня Северна и Темзы — Гонории Лукаста, вдовствующей графине Дэнверской. Дорогая Гонория, итак, Питер, наконец, женится: я заказала себе роскошный букет. Понимаю, что слишком рано и что все цветы успеют завянуть. Но даже если от букета останутся голые прутья, я все равно найду ему применение. Буду сражаться со сплетниками. А все-таки, скажи мне откровенно, как одна старая и опытная женщина — другой, что ты обо всем этом думаешь? Наши циники должны быть благодарны твоему обожаемому сыну. Он ведь дал им прекрасный повод для острот, женившись на этом синем чулке из Оксфорда. Я отлично знаю Питера, нашего милого, нежного мальчика. Будь я на полвека моложе, я сама вышла бы за него замуж. Но что представляет собой девушка? Действительно ли это земная девушка из плоти и крови? Ты говоришь, она беззаветно ему предана. Но ведь у нее, кажется, был неудачный роман с каким-то поэтом. Гонория, какой поэт? Один из тех, кто укладывается в постель не иначе, как с романтическими песнями? Питеру нужно нечто большее, чем преданная обожательница, которая, держа бедного мальчика за руку, будет читать ему сентиментальные стишки под луной. И, согласись, это довольно глупо — быть надолго привязанным к одной женщине. Ведь она может в конце концов ему просто надоесть! Меня это беспокоит не потому, что разводиться стали чаще, просто я не вынесу, если увижу нашего бедного мальчика в суде на бракоразводном процессе. Хотя, конечно, я уверена, что он и это переживет. (Помнишь моего внучатого племянника Хьюджи? Этот идиот, как обычно, все испортил. Он, видите ли, решил поступить, как истинный джентльмен. Так вот, он нанял какую-то платную танцовщицу и улизнул с ней в Брайтон. Но они так неумело врали! Естественно, судья не поверил ни гостиничным счетам, ни горничной, которой заплатили. И теперь придется все начинать сначала). Ну, да ладно, дорогая, посмотрим, что из всего этого получится. Но можешь быть уверена, я сделаю все, что в моих силах, для жены Питера. Хотя бы для того, чтобы насолить Хелен, которая (и я в этом нисколько не сомневаюсь) сразу начнет строить невестке всякие козни. И, естественно, меня совсем не беспокоит эта снобистская чепуха о мезальянсе. Это так смешно и старомодно! По сравнению с теми отбросами, которых мы видим на экране и встречаем в ночных клубах, дочь деревенского врача — верх респектабельности. Если девушка не глупа и не труслива, все будет в порядке. Как ты думаешь, они еще не собираются заводить детей? Хелен пришла бы в ярость, ведь она так надеялась, что деньги Питера достанутся Сент-Джорджу. Но, как бы они ни поступили, на всех не угодишь. Прости, что я не смогла выбраться на прием. Но, похоже, тебе все-таки удалось обвести репортеров вокруг пальца. Моя астма в последнее время совсем расшалилась. Но, слава Богу, разум и чувство юмора меня еще не покинули. Попроси Питера, пусть они с женой навестят меня, как только вернутся из своего таинственного свадебного путешествия. И поверь, дорогая Гонория, я всегда (несмотря на мой ядовитый старый язык) буду тебя любить, Мирабель, графиня Северна и Темзы. Миссис Чипперли Джеймс — уважаемой миссис Трамп-Харт. …А теперь, дорогая, ты услышишь нечто совершенно потрясающее! Питер Вимси женится — да, да, действительно женится на той эксцентричной молодой особе, которая жила то ли с большевиком, то ли с пианистом, а потом, по-моему, убила его. Я точно не помню, это было довольно давно. Ничего удивительного, сегодня каждый день происходят самые невероятные вещи. Все это немного печально. Особенно жаль, что так бездарно будут растрачены большие деньги. Эти Вимси всегда были странными. Ты помнишь ту кузину Вимси, которую заперли на маленькой вилле в Монте и никуда не выпускают. Говорят, она странная женщина. Хотя Питеру ведь, кажется, уже сорок пять. Знаешь, дорогая, мне кажется, зря ты старалась свести их с Моникой, Но я, конечно, зря это говорю, ведь ты так хотела помочь бедняжке выйти замуж. Миссис Дэлайла Снайп — мисс Эмерент Сильвестр-Квик. …Главная наша сенсация — это, конечно, свадьба Вимси и Вэйн. Мне кажется, это немного похоже на социологический эксперимент. Уж ты-то знаешь, что он самый высокомерный болван, которого я когда-либо встречала в жизни. И мне искренне жаль бедную девушку. Конечно, она получила титул и деньги, но это слишком большая цена за то, чтобы до самой смерти приковать себя к этой болтливой сосульке в очках. Слишком утомительно, моя дорогая. Не думаю, что все это долго продлится… Хелен, графиня Дэнверская — леди Граммидж. Моя дорогая Марджори, Я тебе так благодарна за милое, дружеское письмо. В прошлый вторник я была совершенно без сил, но сегодня уже начинаю понемногу приходить в себя. Это было тяжелейшее испытание для всех нас. Питер, как обычно, был совершенно невыносим. Во-первых, он настоял на венчании. Хотя, по моему твердому убеждению, в этом случае можно было обойтись и гражданским браком. Мы все-таки согласились прийти на церемонию в соборе св. Георгия на Гановер-сквер. Я собрала все свои силы и постаралась сделать все от меня зависящее, чтобы все было прилично, раз уж Питер все это затеял. Но потом за дело взялась моя свекровь, и все пошло прахом! Я думала, что убедила его венчаться в следующую среду. Но, как выяснилось, рано радовалась. Питер был в своем стиле. Мне сразу показалось, что здесь что-то не так: уж очень он был смирным и покладистым. Только подумай! Мы с Джеральдом решили, что раз уж ничего нельзя изменить, нужно поближе познакомиться с этой особой. Поэтому и решили пригласить ее на ужин. И вдруг вечером, когда мы все собрались в Дэнвере, позвонил Питер и холодно сообщил: «Если вы действительно хотите присутствовать на моей свадьбе, жду вас завтра в соборе св. Креста в Оксфорде, в два часа». Я пришла в ярость. Во-первых, это страшно далеко, во-вторых, мое платье еще не было готово. В-третьих (и это самое ужасное), Джеральд, который пригласил кучу гостей в Дэнвер на охоту, расхохотался, как идиот, и закричал: «Молодец, Питер!» В результате мы были вынуждены бросить гостей на произвол судьбы и мчаться в Оксфорд. Подозреваю, что Джеральд обо всем знал заранее, хотя он и утверждает обратное. Но вот Джерри-то уж точно знал, потому что даже не уезжал из Лондона. Я всегда говорила Джерри, что дядя значит для него больше, чем собственные родители. Но Питер на него дурно влияет! Джерри ведь еще такой молодой и совсем неопытный! Джеральд, как мужчина, конечно, на стороне Питера. Он говорит, что Питер имел право жениться где и когда пожелает. Но он совершенно не думает о том, что Питер всех поставил в неловкое положение. Итак, мы отправились в Оксфорд и разыскали их с большим трудом. Собор св. Креста оказался полуразвалившейся мрачной церквушкой в самом конце улицы. Мне показалось, что невесту (она, к счастью, круглая сирота) выдавал замуж весь Женский колледж. Хоть одно меня порадовало: Питер надел приличный костюм. Не смейся, я уже начала беспокоиться, что он явится в церковь в пижаме и котелке. Джерри был свидетелем жениха, а моя свекровь явилась с целой свитой и была так счастлива, будто это и вправду было приличное венчание, а не шутовская выходка Питера. А еще они притащили с собой дядюшку Пола Делагардье. Он уже еле дышит от старости и артрита. Жалкое зрелище: еле живой старик с огромной гарденией в петлице. Он еще пытался острить. В его возрасте это выглядит омерзительно. В церковь набился всякий сброд: эта нелепая старуха Климпсон, парочка висельников, с которыми Питер познакомился, когда занимался своими «делами», да несколько полицейских. В сущности, почти никого из наших друзей. В последний момент примчались Чарльз и Мэри. Чарльз показал мне одного человека в форме Армии спасения. Он сказал, что это бывший грабитель. Я ему, естественно, не поверила. Это уж слишком! Даже для Питера. Наконец, появилась невеста. Ты представить себе не можешь, кто ее окружал! Это был кто угодно, только не подружки невесты! Какие-то ефрейторы в юбках. А самая грубая и нелепая женщина повела невесту к алтарю. Мне сказали, что это директриса колледжа. Слава Богу, что Харриет (кажется, я ее так теперь должна называть) не надела фату. Ты же помнишь, какое у нее прошлое. Но зачем она надела это вульгарное золотое платье? Строгий светлый костюм был бы намного приличнее. Придется, видно, поговорить с ней о том, как она одевается. Хотя из этого, наверное, ничего не получится. Никогда не видела такой беззастенчиво довольной невесты. Полагаю, что в некотором роде, она имела на это право. Так умно разыграть свои карты! А вот Питер был бледным, как простыня. Я думала, он вот-вот упадет в обморок. Может, до него все-таки дошло, во что он позволил себя втянуть? Никто не может меня упрекнуть, что я не старалась открыть ему глаза. Их обвенчали по старой церковной форме, и когда невеста сказала: «Повинуюсь», я чуть не расхохоталась. Она выглядела упрямой и тупой, как мул. Потом все бросились обниматься на радостях, и вся странная компания уселась в машины (которые, несомненно, были заказаны на деньги Питера), и мы отправились назад в Дэнвер. За нами увязалась куча репортеров. Мы приехали к моей свекрови. Понимаешь, мы все! Даже полицейские и этот бывший грабитель. И потом, после небольшого праздничного обеда (который, признаться, был очень неплохим) дядюшка Делагардье разразился речью, сплошь усыпанной французскими галантностями. Потом дарили подарки, некоторые из них были просто нелепыми. Экс-грабитель подарил сборник речей и гимнов. Потом жених и невеста исчезли, и мы их долго ждали. Примерно через полчаса к гостям вышла свекровь и, улыбаясь, объявила, что они исчезли, не оставив адреса. И до сегодняшнего дня я, как, впрочем, и все остальные, не имеем ни малейшего понятия, где они. Эта последняя выходка поставила нас в ужасное положение. Но чего еще можно было ожидать! Постыдный финал ужасной истории. И теперь я должна представлять эту ужасную особу, как свою невестку. Полицейский, за которого выскочила Мэри, конечно, тоже не подарок. Но он хоть тихий, и у него сносные манеры. А от этой молодой жены Питера мы со дня на день должны ждать если не открытого скандала, то уж непременно какой-нибудь глупой выходки. Однако ничего не поделаешь, нужно сохранять хорошую мину. Только тебе, дорогая, я могу рассказать, что у меня на душе. Еще раз спасибо тебе за участие и поддержку, Хелен Дэнвер. Мистер Мервин Бантер — миссис Бантер-старшей. Дорогая мама, пишу тебе из «неизвестного далека», из забытой Богом деревушки. Надеюсь, письмо все-таки дойдет. У нас в доме маленькая катастрофа: что-то с электричеством. В моем распоряжении только огарочек свечи, поэтому прости, что пишу так неразборчиво. Итак, мама, свадьба, наконец, состоялась. Это было замечательное венчание. Жаль, что ты не смогла приехать. Но я объяснил его сиятельству, что в восемьдесят семь лет силы уже не те. Надеюсь, нога тебя больше не беспокоит. Как я писал тебе в последнем письме, мы должны были сделать все возможное, чтобы избежать вмешательства ее сиятельства, и нам это все-таки удалось. Наша новая хозяйка, ее зовут мисс Вэйн, приехала в Оксфорд на день раньше. А его сиятельство, лорд Сент-Джордж и я добрались сюда вечером и остановились в Митри. Его сиятельство был со мной очень мил: сказал, что я преданно служу уже двадцать лет, и, он надеется, мы поладим и с молодой госпожой. Я сказал, что сразу все понял, когда мне купили новый костюм, и что жду не дождусь, когда смогу доказать свою преданность. Но, боюсь, сказал что-то лишнее, потому что он очень удивился и ответил: «Не будь дураком!» Мне удалось уговорить молодого лорда немного отдохнуть, потом я позволил себе предложить ему успокоительное, и он наконец уснул. Было уже поздно, и я не стал беспокоить лорда Сент-Джорджа. Да он, к тому же, выпил слишком много шампанского и совсем расшалился. Утром его сиятельство проснулись спокойным и решительным. Я очень обрадовался, потому что у нас было много дел. Приехали несколько небогатых друзей его сиятельства, и было поручено проследить, чтобы их встретили как можно лучше, и чтобы они не растерялись в большом городе. А потом, дорогая мама, мы позавтракали, и я помог его сиятельству переодеться и проводил его в церковь. Его сиятельство был тих, как ягненок, с ним не было никаких забот, не слышно было даже его обычных шуток. Но лорд Сент-Джордж совсем разнервничался, и мне пришлось с ним повозиться. Пять раз ему казалось, что он потерял кольцо. И, в конце концов, он его действительно где-то выронил. Но милорд, с его великолепными детективными способностями, моментально нашел кольцо и решил впредь заботиться о нем лично. Несмотря на эту маленькую заминку, через несколько секунд я подвел их к алтарю. Не знаю, что на это сказала бы ты, но его сиятельство выглядел намного лучше молодого лорда. Леди не заставила себя долго ждать. Она была великолепна: вся в золотом с букетом прекрасных хризантем. Новая хозяйка — не красавица, но, как ты это называешь, заметная девушка. Н я уверен, она без памяти влюблена в его сиятельство. С ней были четыре леди из Колледжа. Они были одеты не как подружки невесты, но очень аккуратно и выглядели, как настоящие леди. Во время церемонии его сиятельство был очень серьезным. А потом мы все вернулись в дом Ее сиятельства в Дэнвер. Мне очень понравилось, как молодая хозяйка вела себя с гостями. Она была очень мила и приветлива со всеми без исключения: с богатыми и бедняками, аристократами и простыми людьми. Это и понятно, ведь Его сиятельство мог бы полюбить только достойную девушку, настоящую леди во всех отношениях. Думаю, что у нее все будет хорошо. После приема мы заманили репортеров в малую гостиную и безжалостно заперли, а потом тихо вывели невесту и жениха через черный ход. И теперь, дорогая мама, должен сказать… Мисс Легация Мартин, декан Шрусберского колледжа, Оксфорд — мисс Джоан Эдварде, преподавателю точных наук того же колледжа. Дорогая Тедди! Вот мы и отпраздновали венчание — великое событие в истории нашего колледжа. Мисс Лидгейт, мисс де Вайн, малышка Чилперик и твоя покорная слуга были подружками невесты, а наша директриса вела невесту к алтарю. Нет, дорогая, мы не стали выряжаться в немыслимые платья. Лично я считаю, что мы выглядели бы гораздо лучше в форменных платьях. Это было бы очень симметрично. Но невеста сказала, что «бедняжка Питер» придет в ужас. Поэтому остановились на выходных платьях, а я еще надела свой новый меховой палантин. Общими усилиями нам удалось усмирить непокорные кудри мисс Вэйн и заставить их продержаться в прическе хотя бы некоторое время. Присутствовали все Дэнверы. Вдовствующая графиня такая милочка, похожа на маленькую изящную маркизу из прошлого столетия. А другая графиня мне не понравилась. Полная противоположность, настоящая мегера, чопорная и высокомерная. Было смешно смотреть, как она пыталась поучать нашу директрису. Нет нужды рассказывать, что она зря старалась. Однако после церемонии директриса один раз все-таки растерялась. Она подошла к жениху и собиралась произнести торжественную речь. А мистер Вимси, представляешь, вдруг обнял ее и расцеловал. Сама понимаешь, мы так и не узнали, что это была за речь. А потом он расцеловал нас всех (каково!), а мисс Лидгейт так расчувствовалась, что ответила ему долгим и нежным поцелуем. После этого свидетель жениха (очень симпатичный молодой человек, его зовут Сент-Джордж) присоединился к мистеру Вимси, и началась настоящая оргия из поцелуев и объятий. И нам опять пришлось приводить прическу мисс де Вайн в порядок. Свидетель жениха подарил нам по хрустальному графину и набору рюмок для шерри (Боже, прости ему такую смелость!), а директриса еще получила чек на двести пятьдесят фунтов для фонда стипендий. Очень благородный поступок! Но я со своими глупыми эмоциями забыла о самом главном — о невесте! Я и не думала, что Харриет Вэйн может так потрясающе выглядеть! Она всегда казалась мне неуклюжей взъерошенной первокурсницей, кожа да кости, с вечно растерянным выражением лица. А вчера она была похожа на даму эпохи Ренессанса. Как будто старый портрет вдруг вышел из золотой рамы. Сначала я подумала, что это из-за золотой парчи, но потом поняла, что все дело в ней самой. Просто я ее раньше не рассмотрела. Жених и невеста так трогательно держали друг друга за руки. Казалось, весь мир перестал для них существовать. Мистер Вимси — единственный жених из всех, кого я когда-либо видела, кто, похоже, точно знал, что делает и. как ни странно, очень этого хотел. По дороге в Дэнвер… Да, кстати, лорд Питер решительно отмел всех Мендельсонов и Лоэнгринов, и венчание проходило под музыку Баха. По дороге в Дэнвер брата мистера Вимси, к счастью, забрали от его мегеры-жены. Мы ехали в одной машине. У графа очень мужественное лицо. Он немного похож на Генриха VIII, только без бороды и намного стройнее. Ну и, конечно, современнее. Он с волнением спросил меня, уверена ли я, что «девушка» действительно любит его брата. Я ему сказала, что нисколько в этом не сомневаюсь. И тогда он разоткровенничался и сказал, что уже и не надеялся, что когда-нибудь удастся женить Питера, и что очень хотел бы, чтобы у них все было хорошо. Подозреваю, где-то в тайных уголках его сознания прячется мысль, что «брату Питеру» удалось заполучить что-то такое, что никогда не суждено ему самому. А граф был бы счастлив иметь это тоже, если бы, конечно, не интересы графства. Прием в доме вдовствующей графини был великолепным. Стол был роскошным. Шампанского — море. Единственные, с кем плохо обошлись, были несчастные репортеры. Они к этому времени умудрились обо всем пронюхать и слетелись целой стаей. Два огромных лакея вежливо, но решительно придержали их в дверях, а потом запихнули в маленькую комнатушку, обещая, что «Его сиятельство встретится с ними через пару минут». В конце концов Его сиятельство с ними действительно встретился, но это был не лорд Питер, а лорд Веллвотер, министр иностранных дел. Он долго и пространно рассуждал о положении в Абиссинии, и они покорно слушали всю эту чепуху. Когда он, наконец, закончил, наши лорд и леди уже давно выскользнули через черный ход, бросив на произвол судьбы полный дом гостей, подарки и остатки свадебного пирога. Но вдовствующая графиня все-таки успела с ними проститься, и они умчались, совершенно счастливые, но ни одной живой душе не сказали, куда. Я твердо уверена, что никто, кроме вдовствующей графини, не знает, где они проводят медовый месяц. Вот так все и было. И я желаю им огромного счастья. Мисс Вэйн считает, что они оба слишком умны, чтобы быть счастливыми. Я ответила, что она неисправимая пессимистка и что я знаю целую кучу тупиц, сущих ослов, чей брак — настоящая трагедия. Поэтому ум здесь совершенно ни при чем. Ты согласна? Целую, Летиция Мартин. Из дневника Гонории Лукаста, вдовствующей графини Дэнверской. 20 мая. Сегодня утром звонил Питер. Он был так взволнован, бедняжка. Сказал, что у них с Харриет только что состоялась помолвка, а это невыносимое министерство иностранных дел срочно отправляет его назад в Рим. Это так на них похоже! Можно подумать, что в этой поездке действительно есть какая-то необходимость. Поэтому он совершенно выбит из колеи — счастлив и зол одновременно. Я тоже разволновалась: нужно встретиться с Харриет, она так нуждается сейчас в поддержке, бедная девочка. Это очень нелегко — остаться один на один со всеми нами, когда ты еще ни в чем не уверена. Я написала ей в Оксфорд. Сказала, я очень, очень рада, что ей удалось сделать Питера таким счастливым. Попросила встретиться, как только она приедет в Дэнвер. Милый мой Питер! Надеюсь и молюсь, что она действительно его любит. И любит именно так, как он того заслуживает. Я сразу все пойму сама, как только ее увижу. 21 мая. После чая читала «Звезды смотрят вниз». Очень грустная книга, и совсем не то, чего я ожидала, когда прочитала название. Наверное, я тогда подумала, что это строка из Рождественского гимна, но, похоже, из похоронного марша. Нужно спросить у Питера, он, наверное, знает. Вошла Эмили и объявила: «Мисс Вэйн». Я так удивилась и обрадовалась! Вскочила с дивана, напрочь позабыв об Озирисе, который дремал у меня на коленях. Он страшно оскорбился. Я ее встретила словами: «Моя дорогая, как это мило, что вы пришли». Она очень изменилась, я ее не сразу узнала. Это и неудивительно, ведь прошло пять с половиной лет. Да и кто бы выглядел лучше после этого ужасного колледжа. Она подошла прямо ко мне, решительная, Но такая испуганная, будто я — огнедышащий дракон, и хриплым, срывающимся голосом сказала: «Вы написали мне такое доброе письмо. Я не знала, что ответить, и поэтому решила приехать. Скажите честно, вы действительно не против нашего с Питером брака? Потому что я люблю его до безумия, и с этим уже ничего не поделаешь». И я ответила: «О, пожалуйста, продолжайте его любить. Он так этого хочет. Я люблю Питера больше всех своих детей. Конечно, родители не должны так говорить. Но сейчас я могу сказать это вам. И я очень этому рада». И я ее поцеловала, а Озирис так рассвирепел, что впился когтями ей в ногу. Я извинилась и выгнала его вон. Потом мы сели на диван, и она сказала: «Знаете, о чем я думала всю дорогу от Оксфорда? Мы с вами встретимся и, если все будет в порядке, у меня появится хоть кто-то, кому я, наконец, смогу рассказать о своих чувствах к Питеру. Только эта мысль не дала мне струсить и на полпути не повернуть назад». Бедный ребенок! Похоже, это действительно все, чего она хотела. Харриет была совершенно сбита с толку. Помолвка состоялась в воскресенье поздно вечером, и они полночи просидели рядом, бедняжки, а утром он должен был уезжать, не успев ничего устроить. И если бы не его кольцо, которое он в последний момент быстро надел ей на палец, все могло бы показаться ей сном. И после стольких лет, когда она вынуждена была держаться из последних сил, вдруг наступил момент полного покоя, можно было, наконец, хоть немного расслабиться. И теперь она не знала, что с собой делать. Рассказала, что не была так безудержно счастлива с самого раннего детства, и это немыслимое счастье ее совершенно опустошило. Я подумала, что она и в буквальном смысле, должно быть, опустошена: бедный ребенок с воскресенья ничего не ел и совсем не спал. Послала Эмили за шерри и печеньем и уговорила ее (я имею в виду Харриет) остаться с нами пообедать. Говорили о Питере до тех пор, пока мне уже не начал слышаться его голос: «Дорогая мама, ты меня любишь уж слишком сильно…» Харриет увидела портрет Питера, его тогда снимал Дэвид Беллецци. Фотография Питеру ужасно не нравится, и я спросила Харриет, что она о ней думает. Она ответила: «Здесь Питер — благопристойный английский джентльмен. Но совершенно не чувствуются ни его душа, ни его настроение. Вы со мной согласны?» Да, я согласилась с ней. (Не пойму, почему я ее до сих пор не выбросила, наверное, чтобы не обидеть Дэвида). Принесли семейный альбом. Очень обрадовалась, что она не ахала над его детскими фотографиями, не восторгалась кривенькими пухлыми ножками и розовыми щечками. Совершенно не выношу молодых женщин, которые стараются по-матерински опекать своих мужей. Хотя Питер был в детстве очень смешным. Особенно его вечно всклокоченные волосы. Но теперь-то он научился замечательно с ними обращаться, поэтому зачем ворошить прошлое? Ее внимание неожиданно привлекла одна фотография, которую Питер называет «Маленькая неприятность», или «Утерянная гармония». Она сказала: «Фотографировал кто-то, кто хорошо его знает. Это, наверное, Бантер?» Я удивилась, у нее какое-то седьмое чувство. Потом она призналась, что чувствует себя очень виноватой перед Бантером и надеется, что его сердце не разбито, потому что Питеру будет очень больно. Я ей честно ответила, что все зависит от нее самой и что я совершенно уверена, Бантер никогда не уйдет, пока его не оттолкнут. Харриет сказала: «Я никогда этого не сделаю. Никогда! Я не хочу, чтобы Питер терял хоть что-нибудь». Она ужасно расстроилась, и мы обе немного всплакнули, а потом подумали, как это, наверное, забавно, что мы сидим здесь и оплакиваем Бантера, и рассмеялись. Бантер, наверное, с ума бы сошел, если бы увидел такую картинку. Мы развеселились. Я дала ей другие фотографии и спросила, что они собираются делать дальше. Она ответила, что Питер точно не знает, когда вернется, но она решила постараться побыстрее закончить свою новую книгу, чтобы к приезду Питера у нее были деньги на свадебное платье. Попросила посоветовать ей хорошего портного (она хочет сшить что-то необыкновенное), но сказала, что должна осторожно отнестись к моему совету, потому что поняла, что я не представляю себе, сколько люди зарабатывают литературой. Какая я глупая и невежественная! Ведь так важно не обидеть ее гордость… В общем и целом, весьма обнадеживающий вечер. Позвонила перед сном Питеру. Мы болтали с ним долго и весело. Сказала, что надеюсь, в Риме не слишком пыльно и жарко, потому что жара ему не идет на пользу. 24 мая. Пригласила Харриет к чаю. Пришла Хелен, вела себя грубо и заносчиво. Когда я представила ей Харриет, сказала: «Ах, неужели! А где же сам Питер? Опять сбежал за границу? Он такой легкомысленный!» С важным видом рассуждала о Дэнвере и графстве и постоянно спрашивала: «Вы знаете таких-то и таких-то, мисс Вэйн? Как?! Неужели не знаете? О, это очень старые друзья Питера». «Вы любите охоту, мисс Вэйн? Нет? Какая жалость! Я очень надеюсь, что Питер не бросит охоту, ему это так полезно!» Харриет очень разумно отвечала на все вопросы «Нет» и «Конечно», без всяких объяснений или извинений, в которых всегда таится некоторая опасность (милый Дизраэли!). Я спросила у Харриет, как идут дела с книгой и помогает ли ей хоть чем-то Питер. Хелен сказала: «Ах, да! Вы, кажется, что-то пишете!» Как будто Харриет ей ничего об этом раньше и не говорила. Спросила, как называется книга, чтобы она потом могла взять ее в библиотеке. Харриет очень серьезно ответила: «Это очень любезно с вашей стороны, но, позвольте, я вам ее пришлю. Мне, как автору, положено шесть бесплатных экземпляров». В первый раз она вышла из себя, но разве можно ее винить? Извинившись за Хелен, когда та наконец ушла, я сказала, что очень рада, что мой второй сын женился по любви. Боюсь, что мой словарный запас безнадежно устарел, хотя я читаю много современных романов (не забыть спросить Фрэнклин, куда я подевала «Звезды смотрят вниз»). 1 июня. Получила письмо от Питера. Пишет, что приобрел большой дом на Одли-сквер. Уже начали покупать мебель. Слава Богу, Харриет предпочитает классическую элегантность этим новым хромированным трубкам. Харриет испугали размеры дома, но она вздохнула с облегчением, что не должна будет «вить гнездышко» для Питера. Я объяснила, что это его обязанность — «свить гнездо» и привести туда свою невесту. Похоже, этой привилегией пользуются сейчас только жены аристократов и священников. Бедняжки не могут выбирать себе приход. И иногда он оказывается слишком большим. Харриет заметила, что королевских невест, кажется, всегда заставляют бегать по городу в поисках подходящих штор для спальни, на что я ответила, что этим они обязаны бульварным газетам, которые так любят домохозяйки. К счастью, жене Питера все это не грозит. Нужно подыскать им хорошую опытную экономку. Питер говорит, что жену не должен отрывать от работы шум из комнаты прислуги. 5 июня. Первый всплеск семейных эмоций. В самой неприятной форме. Первым был Джеральд, он — естественно, после предварительной обработки Хелен — спросил, можно ли показывать Харриет друзьям и можно ли назвать ее взгляды на жизнь современными. Конечно, он имел в виду детей и надеялся, что взгляды современные, что значит полное нежелание иметь ребенка. Посоветовала Джеральду заниматься своими делами, главное из которых — Сент-Джордж. Следующей была Мэри. Она сообщила, что Питер-младший заболел ветрянкой, и спросила, действительно ли эта девушка сможет позаботиться о Питере. Ответила ей, что Питер вполне в состоянии позаботиться о себе сам и что, похоже, ему не нужна жена, голова которой забита ветряной оспой и новыми рецептами. Нашла прекрасное зеркало и гобеленовые кресла у Хэррисона. 25 июня. Романтическая любовь омрачена суровой прозой — брачным договором. Длинный и скучный документ, в котором перечислены все вероятные и невероятные ситуации. Он начинается словами: «В случае смерти или повторной женитьбы…» Называется этот документ «ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЕ». Не знала, что Питер так разумно распорядился своей собственностью в Лондоне. Харриет становится все печальнее. Спасала ее от депрессии и свозила пообедать к Рампельмайеру. В конце она мне сказала: «С тех пор, как я покинула колледж, я не потратила ни одного гроша, который сама бы не заработала». Я ей ответила: «Расскажи о своих чувствах Питеру, дорогая. Возможно, он это оценит. Хотя помни, что мужчина — не нежный цветок». После некоторого раздумья я поняла, что лучше сказать «ромашка» (Откуда это? Шекспир? Нужно спросить у Питера). Собиралась написать об этом маленьком происшествии Питеру, но передумала, пусть дети сами выигрывают свои битвы. 10 августа. Вчера вернулась из загородного дома. С договором все уже улажено. Харриет показала письмо от Питера. Очень сдержанное и умное. Письмо начиналось словами: «Я так и думал, что будут какие-то трудности». А заканчивалось так: «Если нужно будет принести в жертву мою или твою гордость, взываю к твоему великодушию, пусть это лучше будет твоя гордость». Харриет сказала: «Питер всегда видит, в чем основная проблема, и это мне в нем очень нравится». Полностью с ней согласилась. Не выношу людей, которые «не понимают, из-за чего весь этот шум». Харриет уже не возражает против «дохода, приличного ее положению», но излечила свою ущемленную гордость тем, что заказала две дюжины шелковых рубашек и заплатила наличными. Проявила железную решимость сделать так, как считает нужным. Она поняла, что, если у Хелен появится хоть малейший повод к ней придраться, Питер будет страдать. Кое-что об образовании — оно учит понимать логические связи и видеть существо проблемы. Харриет старается укрепить позиции Питера — интересно за этим наблюдать. Длинное письмо от Питера со скучнейшими рассуждениями о Лиге наций и подробнейшими инструкциями об устройстве библиотеки и спальни. Раздраженная приписка о том, что «в Риме он сам себе напоминает пломбу, которая закрывает дырки дипломатии». Англичан не любят в Италии, но у Питера была интересная дискуссия с папой по поводу какого-то древнего манускрипта, после чего в их отношениях произошли приятные перемены. 16 августа. Харриет ездила в деревню смотреть на водяную мельницу (это как-то связано с ее книгой) и заехала в Хартфордшир в свой старый дом в Пэгфорде. Рассказывала о своем отце, милом деревенском докторе. Отец зарабатывал довольно много, но никогда не откладывал деньги (неужели он собирался жить вечно?), хотя всегда очень хотел, чтобы Харриет получила хорошее образование. Вполне разумное решение. Харриет рассказала, что в детстве мечтала заработать много денег и купить дом в соседней деревне. Поместье называется Тэлбойз. В этот раз тоже заехала на него посмотреть. Большой дом в елизаветинском стиле. Сказала, что в детстве он казался ей совсем другим. Я заметила, что им с Питером все равно будет нужен деревенский дом, где-то ведь надо проводить уик-энд. Харриет, вздрогнув, сказала, что, я, наверное, права. На том пока и остановились. 19 августа. Нашла шторы для гостиной. Как раз то, что нужно. Хелен сказала, что все это сплошная антисанитария. Добавила, что Джеральд получил доклад от управляющих, и что деревни разоряются. 20 августа. Харриет написала Питеру о Тэлбойз. Я сказала, что Питер «любит дарить подарки». Конечно, любит, бедняжка. Особенно после пяти лет ожидания. Постаралась ее убедить, что ничто не доставит Питеру большей радости, чем этот дом. Когда она ушла, я станцевала в гостиной медленную джигу, к великому удивлению Фрэнклин (странная женщина, неужели за столько лет она так и не поняла, что я за человек?). 21 августа . Харриет закончила книгу и отослала ее издателю. С одной стороны, это не очень хорошо, потому что ее голова теперь свободна, и Харриет будет думать о проблемах в Абиссинии. Убеждена, что цивилизация там погибла окончательно и бесповоротно, и она никогда больше не увидит Питера. Как кошка на раскаленной крыше, все время повторяет, что загубила пять лет его жизни, и что не может себе этого простить. Жалуется, что его настоящая любовь — военная разведка, и даже если бы ему было семьдесят лет, он все равно рвался бы туда, где стреляют, где взрываются бомбы, и людей травят газом. Искренне надеюсь, что у нас больше не будет войны с этими унизительными талонами на продукты, ужасными страданиями, ранами, болезнями и смертью близких. Нелепая и бессмысленная вещь! Интересно, мать шлепала Муссолини слишком часто или слишком редко? Сейчас все объясняют психическими травмами в детстве. Прекрасно помню, как я шлепала Питера, но это его ничуть не испортило. Так что, возможно, все эти психологи не правы. 24 августа . Питер нанял агента для покупки Тэлбойз. Он должен договориться с его теперешним владельцем. Его фамилия Ноукс. Питер написал мне очень сдержанное письмо, но я прекрасно поняла, что он очень рад. Ситуация в Риме, похоже, улучшилась, по крайней мере, в том, что касается его работы. А Харриет все переживает, вдруг начнется война. 30 августа. Харриет в полном восторге от письма Питера: «Даже если наступят сумерки человечества, даже если наступит вечная ночь, я все равно буду спать в твоих объятиях…» (узнаю напыщенные речи Питера двадцатилетней давности)… В конце приписка, что пломбирование закончено, он оформляет документы. Эта часть письма заинтересовала меня намного больше. 4 сентября. Подобрали отличные канделябры для холла. Джеральд разрешил взять гобелены из Голубой гостиной — они будут отлично смотреться с канделябрами. Послал обновить и вычистить гобелены. Мне кажется, совершенно напрасно. (Питер, наверное, решит, что это я посоветовала, но я пока еще прекрасно помню, что делала, а чего не делала). Почти все время провожу с Харриет. Озирис страдает в комнате Фрэнклин. Забавно, что они так привязались друг к другу, ведь она терпеть не может кошек. 7 сентября. Питер сообщил, что приезжает на следующей неделе. Харриет пригласила меня на обед с шампанским. Вздыхает, что это ее последняя надежда, потому что Питер шампанское не любит. В краткой (насколько смогла) и остроумной речи выразила ей соболезнования по поводу утраченной свободы. Не могу представить, чтобы я с Хелен пила шампанское и произносила речи. 14 сентября. Вернулся Питер. Они где-то пообедали с Харриет и потом он пришел ко мне. Пришел один, за что я им была очень благодарна, потому что, естественно, приглашала обоих. Он похудел и выглядит усталым. Думаю, это из-за Муссолини или из-за погоды. Ничто его не беспокоит (кроме Лиги наций, конечно). Была поражена, что он смог тихо просидеть у меня часа два, не вертелся, не болтал и не перебивал. Это на него совершенно не похоже. Поблагодарил меня за то, что помогла привести в порядок дом. Попросил нанять прислугу, потому что у Харриет нет опыта. Кроме Бантера, им нужны еще восемь слуг и экономка. Так что мне предстоит нелегкая работа. 15 сентября. Заходила Харриет, показала кольцо с огромным рубином. Старый Эбрахамс подобрал и огранил его по специальному заказу. Харриет, смеясь, рассказала, что, когда вчера Питер вручил ей кольцо, она смотрела только на него, и через десять минут не могла вспомнить, какого же цвета камень! Боится, что никогда не научится вести себя, как нормальные люди. Но польщенный Питер сказал, что впервые его личные качества одержали верх над достоинствами драгоценного камня. Питер присоединился к нам за ланчем. Хелен захотела посмотреть кольцо и ядовито сказала: «Надеюсь, оно застраховано!» Надо отдать ей должное, она не смогла бы сказать что-то более гадкое, даже если бы и думала об этом месяц напролет. Потом Хелен «выразила надежду», что свадьба будет тихой и скромной, и Питер ограничится гражданской регистрацией. Но он сказал, что с таким же успехом мог бы обвенчаться в зале ожидания какого-нибудь провинциального вокзала. И попросил не навязывать свои атеистические взгляды окружающим. Тогда Хелен ответила: «Ну что ж, тогда, я надеюсь, венчание пройдет в соборе Святого Георгия в Гановере?» И тут же попыталась все перевернуть по-своему, включая дату, священника, гостей и музыку. Когда она дошла до «Дыхания рая», Питер воскликнул: «Ради всего святого, верните меня обратно в Рим!» И потом они с Харриет острили по поводу райского дыхания, а Хелен вышла из себя и до конца вечера была не в духе. 16 сентября. Хелен рассказала нам о новой форме венчания. Она оказалась довольно вульгарной. Питер очень смешно ее прокомментировал. Он сказал, что и раньше догадывался о том, что такое «деторождение», хотя и, к сожалению, в основном только в теории. Но так как все новые методы, которые необходимы для «воспроизводства рода человеческого», кажутся ему несколько экстравагантными и раз уж он позволил вовлечь себя в эту рискованную процедуру, то, с разрешения жены, он выбирает старинный церковный обряд. А что касается «дара воздержания», то лично он это даром не считает, и тем более не собирается этот дар принимать. Хелен встала и покинула поле битвы. Харриет и П. спорили, должна ли невеста говорить «повинуюсь» или нет. Питер считал это пережитком тех времен, когда муж считал жену собственностью и мог ей приказывать. Харриет возразила, что в те времена мужья командовали только тогда, когда в доме начинался пожар или наступали враги, и от жены требовалось беспрекословное подчинение. П. ответил, что в таком случае они оба должны сказать «Повинуюсь», но это будет слишком лакомый кусок для репортеров. Я оставила их на минутку, а когда вернулась, Питер решил, что он скажет «Повинуюсь» мысленно, а Харриет — вслух. Полная и окончательная победа чувств над здравым смыслом. 18 сентября. Мне очень хочется сказать «Черт возьми!». Бульварные газеты раскопали старую историю о Харриет и Филиппе. Питер в ярости. Харриет сказала: «Этого следовало ожидать». Она очень расстроена и напугана. Я боялась, что она предложит Питеру расторгнуть помолвку, но бедная девочка мужественно взяла себя в руки. Думаю, она понимает, что Питер этого во второй раз не переживет. Я думаю, что это проделки негодяйки Сильвестр-Квик. Она так хотела заполучить Питера. Мне всегда казалось, что это именно она составляет в бульварных газетах колонки «Сплетни». Приходила Хелен (походка у нее уверенная, но немного тяжеловатая, вся в отца). Она предложила наплевать на сплетни и устроить грандиозное венчание. По каким-то своим причинам считает, что 16 октября — самый удачный день. Любезно предложила «список подружек невесты». Там, естественно, только ее собственные подруги, потому что приглашать подруг Харриет «совершенно немыслимая затея». Нашла несколько вилл, которые обедневшие аристократы сдают молодоженам. Питер потерял терпение и сказал: «Хелен, не пойму, кто на самом деле собирается жениться? Ты или мы?» Джеральд попытался изобразить главу семьи, никто ему не поверил. Хелен продолжала навязывать свои бредовые идеи и под конец сказала: «Насколько я поняла, остановились на 16 октября». Питер устало отмахнулся: «Понимай, как хочешь». Хелен сказала, что уйдет отсюда только в том случае, если Питер наконец признает, что она из сил выбивается, чтобы ему помочь. Джеральд посмотрел таким обвиняющим взглядом, что П. ничего не оставалось, как извиниться за бестактность. 20 сентября. Звонил агент, договорились о цене на загородный дом. Там нужно многое менять, что-то подремонтировать, но, в общем и целом, дом вполне приличный. Решили, что его настоящие владельцы проживут там еще до конца месяца, за это время Питер определит, что и как нужно сделать и пришлет рабочих. 25 сентября. Хелен и газеты сделали нашу жизнь совершенно невыносимой. Питер в шоке от собора Св. Георгия и пышного приема. Харриет страдает от комплекса неполноценности, но изо всех сил старается это скрыть. Написала все приглашения. 27 сентября. Питер пришел ко мне и сказал, что если все так и будет продолжаться, они оба сойдут с ума. Они с Харриет решили все провести без лишнего шума. Пригласят только самых близких друзей. Скромное венчание в Оксфорде, прием в моем доме, медовый месяц где-нибудь в тихой деревушке. Я с радостью согласилась им помочь. 30 сентября. Договорились с Ноуксом, что медовый месяц проведут в Тэлбойз. Никто об этом не знает. Наверное, Н. успеет хоть немного подготовить дом к их приезду и сможет одолжить им мебель и пр. Я спросила: «А если не успеют починить водопровод? Что вы будете делать?» Питер ответил: «К черту водопровод!» Кстати, когда он был ребенком, у нас еще не было водопровода. Венчание (получено разрешение архиепископа) назначено на 8 октября. Пусть Хелен думает, что хочет. Газетчики тоже. Харриет уже немного успокоилась. Питер говорит, что медовый месяц в гостинице — непристойно. Английскому джентльмену подобает провести его под крышей собственного дома, особенно если эта крыша в елизаветинском стиле. Ужасная суматоха из-за свадебного платья. Выбрали стильное платье из золотой парчи от Борта. Длинные рукава, квадратный вырез, высокий воротник. Никаких украшений, только мои длинные серьги, которые когда-то принадлежали прабабке Делагардье. Подружки невесты — из колледжа Харриет. По-моему, очень трогательно. Сплошные разговоры по телефону и клятвы никому ни о чем не рассказывать. Бантер первым отправится в Тэлбойз, посмотрит, все ли готово к их приезду. 2 октября. Поездку Бантера придется отменить. За ним постоянно следят газетчики. Один даже пытался пробраться в квартиру Питера через служебный лифт. Бантера чуть не арестовали «за нападение на прессу». П. говорит, придется поверить Ноуксу на слово. Деньги он уже получил и пишет, что все успеет подготовить. Он и раньше сдавал дом на время летних отпусков, поэтому можно надеяться, что все будет в порядке… Хелен вне себя, потому что еще не разосланы приглашения, а 16 октября уже не за горами. Сказала ей, что, мне кажется, дату еще официально не утвердили (!). Хелен спросила, почему такая задержка? Питер струсил, или Харриет опять решила сыграть с ним злую шутку?.. Я ответила, что, во-первых, это их свадьба, а не наша, и, во-вторых, они оба уже давно совершеннолетние… Из слуг с ними поедет только Бантер: он очень хозяйственный и, если найдет себе пару помощников в Тэлбойз, все будет замечательно. Думаю, Харриет испугает слишком большой штат прислуги, и Питер решил дать ей время немного привыкнуть. К тому же, городские служанки совершенно не приспособлены к деревенской жизни. Если Харриет найдет общий язык с Бантером, у нее в будущем не будет проблем с прислугой. 4 октября. Зашла к Питеру посмотреть камни, которые он привез из Италии. Принесли большую бандероль. Почерк Харриет. Мне стало интересно, что же это такое, что нужно присылать по почте вместо того, чтобы просто принести (какая я любопытная!). Делала вид, что рассматриваю цирконий (замечательный, редкий цвет), а сама наблюдала, как Питер разворачивает пакет. Он вдруг сильно покраснел, как всегда, когда с ним говорят о чем-то очень личном, даже интимном, и так и остался стоять, не отрывая глаз от бандероли. Яне выдержала и спросила: «Что это?» Он растерянно ответил: «Подарок жениху от невесты». Сначала я за нее испугалась, потому что, в сущности, существует не слишком много вещей, которые могут порадовать очень богатого человека, разве что ты и сам настолько же богат. И в этом случае неудачный подарок хуже, чем ничего. Как потом неприятно слышать, когда тебе смущенно говорят, что «лучший подарок — это ты сама, милая». Но что ни говори, все мы наделены обычными инстинктами, и желание делать подарки — один из главных. Я подошла поближе и увидела старинный манускрипт, похоже, семнадцатого века. Красивый витиеватый почерк. Питер сказал: «Самое смешное, что еще в Риме я заказал его по каталогу и страшно расстроился, когда мне ответили, что вещь продана». Я удивилась: «Но ведь ты не собираешь рукописи!» Он ответил: «Конечно, нет. Я хотел подарить ее Харриет». Он перевернул страницу, я увидела подпись «Джон Донн» и все поняла. Питер всегда был от него без ума. Харриет подарила ему чудесное письмо от Д. к одной из прихожанок — леди N. Рассуждение о любви плотской и божественной. Я попыталась его прочитать, но всегда с трудом понимала древнюю графику. Интересно, как бы на ее месте поступила Хелен? Наверное, подарила бы золотую зажигалку. Питер подошел к телефону, и я услышала: «Послушай, любовь моя…» Он сказал это таким голосом, которого я никогда прежде не слышала. Я быстро вышла из комнаты и в коридоре наткнулась на Бантера. Он сказал, что снял лучший номер в «Лорд Ворден» на 16 октября и заказал купе до Ментона, как ему велел Питер. П. спросил, удалось ли ему оторваться от этих извергов-репортеров. Б. ответил, что главный изверг подошел к нему на безопасное расстояние и важно спросил: «А почему «Лорд Ворден», а не яхта или пароход?» Б. ответил, что у леди морская болезнь. Изверг, кажется, остался доволен и дал Бантеру чаевые. Десять шиллингов. Б. собирается передать их в фонд помощи заключенным. Питер посоветовал отправить их в фонд помощи туберкулезным больным и женщинам в стесненных обстоятельствах (мне всегда было непонятно, как это можно «стеснять обстоятельства»). 5 октября. Ворт совершил невозможное — свадебное платье уже готово. Нескольких избранных пригласили посмотреть приданое. Включая мисс Климпсон. Бедняжка Харриет потеряла дар речи, когда Питер подарил ей норковое манто за 1000 гиней. Немного экстравагантно, но зато от души. У Питера был такой испуганный и смущенный вид, как когда-то в детстве, когда он однажды удрал с браконьером, мошенником Смитом. Он тогда вернулся утром с целым ящиком кроликов. Как ужасно пахло от этого жуткого старика! Но манто действительно замечательное. И Харриет, засмеявшись, покраснела и шутливо ахнула: «Благодарю вас, мистер Рочестер!» (Кстати, мне всегда казалось, что Джейн Эйр поступила с ним просто ужасно. Жестоко требовать, чтобы твой любимый жил с седой безумной мулаткой. Подумаешь, двоеженец! Но разве можно топтать чью-то любовь?). «Изверги» напечатали заметку в «Морнинг Стар». Без подписи, но все описано абсолютно верно. Позвонила Хелен и спросила, что все это значит. Я возмутилась и уверенно сказала, что все это сплошное вранье. Вечером возила Питера и Харриет обедать к Полу. Он собирается прийти на венчание, и плевать он хотел на свой артрит. Заметила необычную сдержанность между П. и X. Вчера за обедом и вечером в театре все было в полном порядке. Пол внимательно на них посмотрел и пустился в пространные рассуждения о преимуществе французских вин над испанскими. Его конек. Неудачный вечер, все были не похожи на самих себя. Наконец, Пол вызвал такси и отправил Харриет и Питера вдвоем, сказав, что ему нужно со мной обсудить кое-какие дела — самый обычный предлог. Я спросила, не кажется ли ему, что что-то случилось? На что он мне ответил по-французски: «Наоборот, моя дорогая, это только лишнее доказательство того, что они без ума друг от друга. Только близкий человек может заставить тебя страдать». И добавил с улыбкой: «Мне было интересно, когда же Питер наконец сдастся в плен. Питер — вылитый отец, Гонория. Но в нем много и от меня. И от меня, дорогая». Не выношу таких разговоров Пола. Типичный дон Жуан, как впрочем, и отец Питера. И за что только я его так сильно любила? Я решила перевести разговор на другую тему: «А что ты думаешь о Харриет?» «Чистое золото! Ты можешь узнать женщину по…» И дальше пошли бесконечные рассуждения о женщинах. Терпеть не могу, когда Пола осеняет муза красноречия. Потому что он все говорит и говорит, приводя примеры из своей жизни и мешая английские шутки с французскими стихами. Хотя на самом деле он такой же француз, как и я — только на четверть или на одну восьмую. Поэтому я сухо сказала ему, что его диагональ совершенно справедлива (я, конечно, хотела сказать «диагноз»). Сказала, что он абсолютно прав, ведь у него такой опыт в любовных интригах. Наверное, поэтому он сразу же смог расположить к себе Харриет, хотя я на это не надеялась, учитывая ее застенчивость и его специфический вкус. Сказала, что, наверное, ему уже пора спать. А он вдруг ответил, как слабый, растерянный ребенок: «Да, Гонория, я старею. Мои кости отказываются мне служить. Мои грехи покидают меня один за другим, и, если бы я мог вернуть молодость, уж я бы постарался не терять время зря и нагрешил бы еще больше». «Питер — дурак! Ты уже одной ногой в могиле — безжалостно сказала я. — «Неудивительно, что Питер называет тебя старым дон Жуаном, ты, старый злой старик». Пол грустно ответил: «Но, согласись, это я всему научил Питера. И не ври, что он меня не любит». Мне нечего было ему ответить, поэтому я попрощалась и ушла… Опять попыталась читать «Звезды смотрят вниз»… Все главные герои — скучные, неприятные люди… Надо признать, что мы совершенно не знаем своих детей… Зря я нагрубила Полу. 7 октября. Перед отъездом в Оксфорд Харриет зашла ко мне на минутку. Я была очень рада. Думаю, что Харриет — именно то, что нужно Питеру. Я в этом уверена. Если ему вообще что-то, вернее, кто-то нужен… Все-таки чувствую некоторое беспокойство… Немного позже занималась приготовлениями к свадебному обеду. Очень трудно, потому что все нужно делать в глубокой тайне. Позвонил Питер, он сильно беспокоится: ночью шел дождь, дороги скользкие. Убежден, что Харриет по дороге в Оксфорд попадет в аварию и погибнет. Умоляла его не сходить с ума. Посоветовала отправиться в новый лондонский дом и помочь Эмили мыть стены. Прекрасное средство от депрессии. Не пошел. Послал вместо себя Джерри. Джерри на седьмом небе от счастья, что будет свидетелем жениха. На радостях разбил антикварную Дрезденскую пастушку. Позже. Слава богу, Джерри удалось уговорить Питера не ехать в Оксфорд. Приготовления закончены. Все желанные гости приглашены и предупреждены. Заказали такси для всех, кто не может добраться авт… Вечером неожиданный звонок из Дэнвера от Хелен. Она в ярости. С ней поговорил Питер. Хелен требовала объяснений, обвиняла нас в безрассудстве. С огромным удовольствием (и довольно пространно, потоку что звонок был за ее счет) поблагодарила ее за тактичное поведение. 8 октября. Венчание. Слишком измучена, чтобы писывать его подробно. Все было просто замечательно. Харриет выглядела великолепно. Как прекрасный золотой корабль, несущийся в тихую родную гавань. Питер был ужасно бледным, бедняжка, как в тот день, когда получил свои первые часы. Как будто сам себе не верил, что такое счастье возможно. Все вот-вот разобьется на мелкие кусочки или развеется, как мираж. Но потом собрался с силами и был необыкновенно мил и приветлив с гостями. (Если бы мы жили во времена инквизиции, его можно было бы приглашать развлекать осужденных. Он бы справился.) …Домой вернулись в 5.30 . Стоило посмотреть на лицо Питера, когда он понял, что предстоит проехать шестьдесят миль по переполненным дорогам в забитой вещами машине. Да еще и за рулем кто-то другой. Но никто бы не позволил ему везти Харриет в свадебном платье в открытом «даймлере»! …Помогла им ускользнуть из дома в четверть седьмого. Бантер ждал в машине за углом… 11 часов. Надеюсь, у них все в порядке. Нужно попытаться хоть немного уснуть, иначе завтра буду совершенно разбитой. Решила, что «Звезды смотрят вниз» — не слишком хорошее чтение перед сном. Взяла «Сквозь зеркало». Глава I После венчания Драйден был прав, свадьба — дело ответственное. Сэмюэль Джонсон. «Застольные беседы». Мистер Мервин Бантер, терпеливо ждавший в «даймлере» на тихой боковой улочке, физически чувствовал, как медленно идет время. В дальнем углу машины стоял ящик, заботливо укутанный в пуховое одеяло. В нем лежала маленькая коллекция лучших французских вин, тщательно отобранная им самим. Этот ящик очень беспокоил мистера Бантера. Если ехать быстро, вино нельзя будет пить, как минимум, недели две. Если ехать очень быстро — полгода. Бантер думал о том, все ли успели приготовить в Тэлбойз. Хорошо бы, если бы успели, иначе неизвестно, чем он накормит лорда и молодую леди. Нет, он, конечно, захватил с собой кое-какие продукты. Но вдруг там не окажется подходящих ножей или вилок? Жаль, что он не смог уехать раньше, как они сначала решили. Уж он-то за всем бы проследил. Дело не в том, что его сиятельство не сможет справиться с какими-то непредвиденными трудностями. Но будет ужасно, если его в день свадьбы будут дергать по каждому пустяку. Юная леди тоже пока еще terra incognita. Как с ней себя вести, хорошо знал пока только его сиятельство. За пять-шесть лет, он, наверное, успел это выяснить. Но мистер Бантер мог обо всем этом только догадываться. Надо признать, что леди сейчас производит очень благоприятное впечатление, но еще неизвестно, как все пойдет дальше. Профессия мистера Бантера заставляла его судить о людях по их поведению, причем, не по тому, как они вели себя во времена великих радостей или горестей, а по тому, каковы они были в обычной повседневной жизни с ее мелкими противными недоразумениями. Когда-то давно в доме была служанка, которую чуть не выгнали (со всеми вытекающими отсюда последствиями) за то, что она посмела нагрубить личной гувернантке графини. Но жены — не служанки, так просто их не уволишь. Мистер Бантер беспокоился и о старой графине. Он не верил, что без него у нее все будет сделано так, как нужно. Наконец, Бантер увидел такси и облегченно вздохнул: ни один репортер не уцепился за багажник, и следом не ехала машина с дико орущими журналистами. — Вот и мы, Бантер. Все спокойно? Замечательно. Я поведу машину. Ты уверена, что не замерзнешь, Харриет? Бантер быстро постелил маленький коврик под ноги невесте. — Ваше сиятельство помнит, что мы везем с собой вино? — Я буду вести машину так осторожно, как будто у нас на заднем сиденье спит младенец. Что случилось с ковриком? — Пшеница, ваше сиятельство. Я только что вымел из машины целый пуд зерна. Старый обычай. — Это, наверное, лорд Сент-Джордж, — сказала Харриет. — «Миледи» — странно было слышать это обращение из уст Бантера. От кого угодно, только не от Бантера. Но, очевидно, все не так уж и плохо. И раз так, тогда, наверное, эта невероятная вещь случилась — она действительно вышла замуж за Питера Вимси. Харриет, улыбаясь, смотрела на Питера. Машина резко поворачивала то влево, то вправо — Питер пробирался в сплошном потоке машин. Высокий лоб, нос с горбинкой, руки, крепко держащие руль. Она знала это лицо и эти руки, наверное, уже тысячу лет. Но сейчас Питер показался ей незнакомцем. (Руки Питера… Руки, которые держат ключи от рая и ада… Опять эта дурацкая писательская привычка — думать образами). — Питер! — Да, дорогая? — Я просто хотела услышать твой голос. Чтобы убедиться, что это действительно ты. Уголки его рта дрогнули. — Я изменился? — Немного. — Не волнуйся, — невозмутимо ответил он. — Ночью все будет в порядке. Слишком много жизненного опыта, чтобы изображать удивленную невинность. Слишком много искренности, чтобы делать вид, что ничего не понимаешь. Харриет вспомнила, как четыре дня назад они поздно вернулись из театра. Питер стоял у камина. Она сказала что-то смешное, что-то совсем необидное. Он резко обернулся и хрипло сказал: «Tu m'enivres!» Его взгляд вспышкой молнии осветил все, что между ними было и будет. Слепящим светом, от которого режет в глазах, а потом наступает черная бархатная темнота… Харриет не сразу пришла в себя. — Извини. Я не хотел будить всех диких зверей. Но, Боже мой, как я рад! Знать, что все в прошлом. И больше никаких диких кошек. — Я была похожа на дикую кошку? — Иногда ты меня пугала. — Я не хотела. Во всяком случае, теперь это будет совсем другая кошка. Знаешь, у меня никогда не было кошки, хотя я очень их люблю. Никто на свете, думала Харриет, не смог бы в ней этого заметить. Кроме старого Пола Делагардье, чей ироничный взгляд, как рентген, пронизывает тебя насквозь. Под конец Питер заметил: — Я сам себя не узнаю. Раньше мне нравилось французское вино и ласковые француженки. Впрочем, французское вино нравится и сейчас. Яркие лондонские огни остались позади. Машина набирала скорость. Питер оглянулся. — Мы не разбудили младенца, Бантер? — Вибрация погубит вино, милорд. Опять нахлынули воспоминания. — Что ты думаешь о детях, Харриет? У нас будут дети? — Не знаю. Я выхожу за тебя не ради этого. Я правильно поняла твой вопрос? — Слава Богу! С ними столько хлопот, особенно в деревне. Так тебе совсем не хочется иметь детей? — Во всяком случае, не целую кучу. Но, возможно, когда-нибудь мне захочется иметь ребенка… — Своего собственного? — Нет, твоего. — Правда? — почему-то растерянно спросил он и, Помолчав, добавил: — А ты когда-нибудь думала о том, какой из меня получится отец? — Я прекрасно знаю, какой: легкомысленный, слишком мягкий и… просто восхитительный! Но мне кажется, ты не очень этого хочешь. — Я хочу, Харриет, просто я не очень уверен в себе. Наш род очень древний. Но посмотри сама: Сент-Джордж — бесхарактерный мальчишка, его сестра — чахлое создание. Да, в конце концов, посмотри на меня. Без царя в голове! Комок нервов и амбиций, как говорит дядя Пол… — Вспомни, что Клер Клермон сказала Байрону: «Буду всегда помнить изысканность твоих манер, твою нежность и редкую красоту». — Нет, Харриет, я не об этом. — Твой брат женился на собственной двоюродной сестре. А твоя сестра вышла замуж за простого человека. И с ее детьми все в порядке. Не все зависит только от тебя. А я достаточно простая девушка. Или со мной что-то не так? — С тобой все в порядке, Харриет. Ты права. Боже мой, как ты права! Может быть, я просто боюсь ответственности. Милая, если ты этого хочешь и готова рискнуть… — Я не думаю, что будет вообще какой-нибудь риск. — Прекрасно. Пусть будет так, как ты решишь. Если ты захочешь, и когда ты захочешь. Когда я тебя об этом спрашивал, думал, ты скажешь «Нет». — Мне кажется, ты ужасно боялся, что я радостно закричу: «Да, конечно!» — Не знаю, может быть. Но я не ожидал услышать то, что ты сказала. — Но, Питер, если отбросить мои чувства и те страхи, которые ты нарисовал в своем воображении, скажи мне, милый, ты хочешь иметь детей? Он пришел в полное замешательство. — Эгоистичный идиот, вот кто я такой, — наконец, сказал он. — Да. Да, хочу. И, Бог знает, почему и зачем? Зачем люди рожают детей? Чтобы доказать себе, что они на это способны? Чтобы потом хвастаться: «Когда наш мальчик поступил в Итон…» Или, чтобы… — Питер! Когда мистер Мербл после помолвки притащил тот длиннющий брачный договор… — О, Харриет! — Кому ты собирался оставить свое состояние? И свой титул? — Ну, хорошо, — простонал он. — Да, я собирался оставить все своим детям. Признаю. Но Мербл считает — не смейся, я не умею с ним спорить — он считает, что все непредвиденные случайности должны быть учтены. Показались яркие огни города. Они проехали по широкому каменному мосту. Огромный «даймлер» графини с роскошными сиденьями. Сама Харриет в чудесном золотом платье и изящном меховом боа. Питер в свадебном фраке с гарденией в петлице. На его коленях покачивался шелковый цилиндр. — Итак, Харриет, мы перешли Рубикон. Ты о чем-нибудь жалеешь? — Не больше, чем в ту ночь, когда мы отправились в Червилл, целовались на пустынном берегу, и ты задал мне тот же вопрос. — Слава Богу! Держись, милая. Осталась только одна маленькая речушка. — И эта река называется Иордан. — Если я поцелую тебя прямо сейчас, то совсем потеряю голову и что-нибудь может случиться с этой проклятой шляпой. Будем вести себя, как благоразумные и благовоспитанные школьники. Как будто мы с тобой и вовсе не женаты. Еще одна река. — Еще далеко? — Нет, осталось совсем немного. Смотри — вон Старый Пэгфорд. Мы там когда-то жили. А это наш старый дом с тремя ступеньками! Здесь опять живет какой-то доктор. Видишь, вывеска светится? Через две мили нужно повернуть налево. А потом еще один крутой поворот налево, около парка, дальше прямо — в сторону поля. Когда Харриет была маленькой, у доктора Вэйна был маленький двухколесный экипаж, как у настоящего деревенского врача в старых книжках. Она, наверное, тысячу раз ездила по этой дороге, сидя рядом с ним, держась за поводья и представляя, что сама правит лошадьми. Потом экипаж сменила машина, маленькая и шумная, совсем не похожая на роскошную тихую громадину, в которой она сейчас ехала. Доктору приходилось выезжать к больным пораньше, потому что машина была старая и часто ломалась на полпути. Вторая была получше — предвоенный «Форд». Она быстро научилась ее водить. Если бы отец был жив, ему было бы уже около семидесяти. И этот необычный зять обращался бы к нему «сэр». Странное ощущение: она чувствовала, что как будто бы приехала домой, и в то же время все было не так, как она себе представляла. Вот Пэгглхэм, здесь жила женщина, которая ужасно страдала от ревматизма… миссис… миссис… Ворнер, вот как ее звали. Она, наверное, уже давно умерла. — Вот парк, Питер. — Да, действительно. А там дом? В этом доме жили Бейтсоны. Милые старики, Дарби и Джоан. Маленькую мисс Вэйн всегда ждали здесь клубника и сладкий пирог. Да, дом, покрытый черной черепицей с высокими трубами. Когда откроешь дверь и войдешь внутрь по широким, отшлифованным временем ступеням, попадаешь в кухню со старинными деревянными креслами вдоль стен, дубовыми столами, запахами свежевыпеченного хлеба, домашнего сыра и ветчины. Жаль, Дарби и Джоан давно умерли, и их должен был встретить Ноукс (она с трудом его вспомнила — широколицый крепкий человек, он тогда, кажется, продавал велосипеды). Но в окнах не было света. — Мы немного опоздали, они нас, наверное, уже не ждут, — Харриет заметно нервничала. — Ничего, мы громко постучим, — весело сказал Питер. — От таких людей, как мы с тобой, не так-то просто отделаться. Я его предупреждал, что мы приедем после восьми. Похоже, ворота там. Не говоря ни слова, Бантер выбрался из машины и пошел к воротам. Он так и знал, он чувствовал, что все будет безнадежно испорчено. Любой ценой, даже если бы пришлось удавить этого проклятого репортера голыми руками, он должен был приехать раньше, чтобы все приготовить заранее. В свете фар он разглядел маленькую белую записку на воротах. Осторожно, двумя пальцами он снял ее с гвоздя, поднес к глазам и подозрительно повертел в руках. Затем так же безмолвно понес хозяину. Там было написано: «Молока и хлеба не нужно. Когда будет нужно, сообщу». Питер удивленно хмыкнул. — Похоже, что жильцы уже выехали. Кажется, эта записка провисела здесь несколько дней. — Но он должен был остаться, чтобы впустить нас в дом. — Может, он попросил кого-то другого открыть нам дверь? Ноукс в состоянии правильно написать слово «сообщу». Судя по его письмам, он вполне грамотный человек. Но этот кто-то почему-то не подумал, что нам могут понадобиться хлеб и молоко. Ничего, мы сейчас все исправим. Он перевернул записку и написал: «Нужны хлеб и молоко». Потом вручил ее Бантеру, который прикрепил бумагу на прежнее место и с горькой улыбкой открыл ворота. Машина тихо въехала в маленький грязный дворик. По обеим сторонам дорожки они увидели ухоженные клумбы с чудесными большими хризантемами. Немного поодаль возвышались темные ряды розовых кустов. — Можно было бы посыпать двор песком, — пробурчал Бантер, пробираясь через грязь. Наконец он добрался до двери, массивной и неприветливой. В это время его сиятельство исполнил легкомысленное попурри на клаксоне. Безрезультатно. Ответа не было. В доме стояла мертвая тишина: ни шороха, ни звука, ни хриплого со сна шепота, спрашивающего, что им всем здесь нужно. Ни одна штора не шевельнулась, не скрипнуло ни одно окно. Где-то недалеко яростно залаяла собака. Расстроенный мистер Бантер зло дернул дверной колокольчик. Он оглушительно зазвенел. Опять залаяла собака. Бантер толкнул дверь, но она не поддалась. — О, Боже, — простонала Харриет. Она почувствовала, что одна во всем виновата. Это была ее идея. Ее дом. Ее медовый месяц. Ее — и этот фактор она еще не научилась принимать в расчет — собственный муж. (Впечатляющее слово, потому что в нем слышится звон меча и чувствуется дым пожара). Данный Богом супруг. Человек, который имеет на нее множество прав, включая и право не быть преданным теми, кто ему принадлежит. Фары были выключены, и она не видела его лица. Харриет почувствовала, он повернулся и положил руку на спинку ее сиденья. — Поищи другой вход! — уверенный голос Питера напомнил ей, что он вырос в деревне, и знал, что такое загородный дом. — Если в доме никого нет, попробуй найти кого-нибудь там, где лает собака. Он нажал на клаксон, и собака ответила неистовым лаем. Темная фигура Бантера двинулась вдоль дома. — Это, — удовлетворенно продолжал Питер, перебрасывая цилиндр на заднее сиденье, — по крайней мере, займет его на несколько минут. А мы с тобой, наконец-то, хоть на минуту останемся одни. Последние тридцать шесть часов мы занимались всякой чушью, вместо того, чтобы быть вдвоем… Ты понимаешь, что я наконец-то это сделал?.. Что я наконец получил тебя?.. И теперь ты никогда не сможешь от меня избавиться, до самой смерти? Забудь про Бантера. Он сейчас занят: или он ищет собаку, или собака ищет его. — Бедный Бантер! — Да, ему не повезло. Венчальные колокола звучали не для него… Это нечестно, правда? Все пинки — ему, все поцелуи — мне… Не спеши, старик. Стучи во все двери. Но дай нам еще хоть несколько минут. Опять послышался шквал ударов. Пес впал в истерику. — Может быть, хоть кто-то подойдет, — сказала Харриет, все еще чувствуя себя виноватой, — потому что если никого нет… — Если нет… Прошлой ночью ты спала на пуховой перине. Но пуховая перина и жених-принц одновременно — все это бывает только в сказках. В жизни бывает по-другому. Что ты выберешь: пуховую перину или мужа-принца? Не согласитесь ли вы, миледи, в таком случае провести с мужем ночь в прохладном чистом поле? — Мужу-принцу не нужно было бы ночевать в чистом поле, если бы я не была такой идиоткой. Я говорю о соборе Святого Георгия на Гановер-сквер. — И если бы я не отверг все десять вилл на Ривьере, которые предлагала Хелен!.. Ура! Кто-то придушил эту чертову собаку. Давно пора было это сделать… Выше нос! Ночь только начинается, и у нас еще есть шанс найти пуховую перину где-нибудь в деревенской гостинице. На худой конец, отыщем стог сена в поле. Подозреваю, если бы я не мог предложить тебе ничего, кроме стога сена в поле, ты уже давно была бы моей женой. — Думаю, ты прав. — Черт возьми! Подумать только, как много времени я потерял зря! — И я. В этот самый момент я могла бы брести за тобой по пыльной дороге с пятью детьми на руках, с синяком под глазом и ныть чувствительному полицейскому: «Отпустите его, пожалуйста. Он мой муж. Раз бьет, значит любит». — Кажется, — укоризненно заметил Питер, — синяк беспокоит тебя больше, чем пятеро голодных детей. — Естественно. Никогда не буду ходить с синяком под глазом. — Конечно, ведь они быстро проходят… Харриет, я с ужасом думаю, вдруг я тебя когда-нибудь обижу? — Дорогой Питер… — Послушай. Но я никому не навязывался так надолго. Кроме Бантера, конечно. Кстати, ты посоветовалась с Бантером? Как ты думаешь, он дал бы мне хорошую характеристику? — У меня сложилось такое впечатление, — засмеялась Харриет, — что Бантер — твоя лучшая подружка. Послышались шаги. Из-за дома вышли два человека. Кто-то визгливым голосом возмущенно говорил Бантеру: «Не поверю, пока сама не посмотрю. Я вам в сотый раз повторяю, мистер Ноукс с прошлой среды в Броксфорде. Как обычно. И он ничего не говорил мне ни о продаже дома, ни о каких-то лордах и тем более леди!» Она подошла ближе. В свете фар Харриет увидела приземистую широколицую женщину неопределенного возраста в плаще и вязаной шали. Изысканный наряд довершала лихо нахлобученная мужская шляпа с засаленными полями. На нее не произвели никакого впечатления ни размеры машины, ни сияющий никелированный бампер, ни ослепительный свет огромных фар, потому что, подойдя к окну, где сидела Харриет, она воинственно сказала: — А теперь выкладывайте, кто вы и почему устроили такой шум. Дайте-ка я на вас посмотрю! — Пожалуйста, пожалуйста, — Питер включил свет в салоне. Похоже, его очки и рыжие волосы произвели неблагоприятное впечатление. — Фу! — сказала женщина. — Гляжу я на вас, вы, наверное, киноактеры. И (она быстро окинула взглядом меха Харриет), клянусь, птички известного полета. — Нам очень жаль, что мы вас побеспокоили, — церемонно начал Питер, — миссис… — Руддл меня зовут, — отрезала женщина в шляпе — Миссис Руддл. Я порядочная замужняя женщина и у меня уже взрослый сын. Он сейчас натянет штаны, возьмет ружье и придет сюда. Он уже разделся потому что собирался ложиться спать. Мы, как порядочные люди, рано ложимся и рано встаем. Ну, ладно! Мистер Ноукс в Броксфорде, я уже сказала об этом тому вашему парню. А от меня вы ничего не добьетесь, потому что это не мое дело. Я здесь только прибираю. — Руддл? — переспросила Харриет. — Ваш муж не работал одно время у мистера Викки в Элмсе? — Работал, — быстро ответила миссис Руддл, — но это было пятнадцать лет назад. Он умер пять лет назад. И каким же хорошим мужем он был, пока не начал пить. А откуда вы знаете Руддла? — Я дочь мистера Вэйна. Мы жили в Пэгфорде. Вы его не помните? Мне знакомо ваше имя, и я припоминаю ваше лицо. Но вы тогда здесь не жили. У Вэйтсонов была ферма, и у них работала женщина по фамилии Свитинг. У нее еще жила племянница, у нее не все было в порядке с головой. — Господи! — закричала миссис Руддл. — Вы только подумайте! Дочка мистера Вэйна! Неужели это вы, мисс? Дайте-ка я на вас посмотрю. Вот теперь я вас узнаю, вы похожи на мисс Вэйн. Но с тех пор прошло уже больше семнадцати лет. Я слышала, он умер. Мне так его жаль! Ваш отец был такой добрый и умный доктор, мисс. Он принимал у меня роды. Мне тогда просто повезло. У ребенка было «неправильное положение», так это, кажется, называется. Для женщины это верная смерть. А как вы, мисс Вэйн? Что с вами было все это время? Мы здесь слышали, у вас были какие-то неприятности с полицией. Но я тогда сказала Берту: «Не верь всему, что пишут в газетах». — Вы совершенно правы, миссис Руддл. Они тогда перепутали и написали совсем о другом человеке. — Вот так всегда! — воскликнула миссис Руддл. — Вот и наш полицейский Джо Селлон туда же. Он все допытывался, не мой ли Берт украл курицу у Агги Твиттертон. Я говорю: «Сегодня куры, а завтра ты скажешь, что он кошелек украл у мистера Ноукса. Поищи-ка лучше кур в кухне у Джорджа Витерса. Уж я-то знала, что говорю! Ты сам себе вызови полицию», — говорю я. — «Я найду полицейского в тысячу раз лучше, чем ты, Джо Селлон!» Вот что я ему сказала. Я никогда не верю тому, что говорит полиция. Даже если мне заплатят. Поэтому ни о чем не думайте, мисс. Я так рада видеть вас, мисс. Вы такая красивая. Но раз вы и этот джентльмен ищете мистера Ноукса… — Да, мы искали его, но, может быть, вы нам поможете. Это мой муж. Мы купили Тэлбойз и договорились с мистером Ноуксом, что проведем здесь медовый месяц. — Неужели! — закричала миссис Руддл. — Я вас поздравляю, мисс… мэм! И вас, сэр. — Она выпростала худую руку из-под плаща и по очереди протянула ее жениху и невесте. — Медовый месяц! Приехали сюда!.. Через минуту будет готова чистая постель. Она у меня чистая и свежая, как майская роса. Минуточку! Давайте ключи… — Но, — сказал Питер, — в том-то вся проблема. У нас нет ключей. Мистер Ноукс обещал все приготовить и встретить нас здесь сегодня. — Да ну! — опешила миссис Ноукс. — Но он об этом и словом не обмолвился. Уехал в Броксфорд в среду ночью. Никому ничего не сказал. Мне ни гроша не заплатил за последнюю неделю. — Но, — сказала Харриет, — раз вы убираете в доме, у вас должны быть ключи. — Нет, у меня нет ключей, — ответила миссис Руддл. — Он никогда не давал мне ключи. Боялся, Что я что-нибудь стащу. В этом он весь. Как будто у Него есть что-то стоящее, что можно украсть! На всех окнах задвижки, на дверях замки. Я сто раз говорила Берту, что дом так когда-нибудь сгорит, когда он уедет. А ключи — аж в Пэгфорде! — В Пэгфорде? — спросил Питер. — Мне показать, вы сказали, мистер Ноукс в Броксфорде. — Он в Броксфорде. Укатил по срочному делу, и ему нельзя позвонить. То есть, я хочу сказать, позвонить можно, но он глуховат, не услышит звонка. Но раз у вас такое дело, поезжайте в Пэгфорд и спросите Агги Твиттертон. Она вам поможет. — Это та самая леди, у которой куры? — Она самая. Помните маленький домик у реки, мисс… я хотела сказать, мэм… где жил старый Блант? Так вот, это рядом. У нее ключ. Она присматривает за домом, когда он уезжает. Хотя, не знаю, что у вас получится. Я ее целую неделю не видела. Может, она заболела. Потому что обязательно пришла бы. Если он собирался оставить для вас ключ, то он может быть только у нее. — Наверное, так все и случилось, — сказала Харриет. — Она собиралась вам обо всем рассказать, а потом заболела, и ей было не до этого. Мы поедем к ней. Большое вам спасибо. Как вы думаете, мы у нее сможем раздобыть немного хлеба и масла? — Боже благослови вас, мисс… мэм. Я сейчас все принесу. У меня отличный хлеб, почти совсем свежий, и полфунта масла. Минуточку. И, — задумавшись на секунду, неожиданно сказала она, — чистые простыни, как я и обещала. Я побегу и все приготовлю. Я мигом. Не успеете вы и ваш джентльмен вернуться с ключами, как все будет готово. Простите, мэм, а как вас теперь зовут? — Леди Питер Вимси, — медленно произнесла Харриет, еще и сама не очень верившая, что это ее новое имя. — Дурья моя голова! — закричала миссис Руддл, — Ведь он так и говорил, — она кивнула в сторону Бантера, — а я ему не поверила. Простите меня, мэм, но здесь постоянно вертятся эти проклятые коммивояжеры. Они могут тебе с три короба наврать. Правда, сэр? — Что вы! Нашему Бантеру можно доверять, — ответил Питер. — Он среди нас самый надежный человек. А сейчас, миссис Руддл, мы отправимся к реке и возьмем ключи у мисс Твиттертон. Думаю, вернемся минут через двадцать. Бантер, тебе лучше остаться и помочь миссис Руддл. Я здесь смогу развернуться? — Отлично, милорд. Нет, милорд. Я хотел сказать, что вы здесь не развернетесь. Я открою ворота его сиятельству. Шляпа Вашего сиятельства. — Дай ее мне, Бантер, — сказала Харриет, потому что Питер уже заводил мотор. — Да, миледи. Спасибо, миледи. — Ну уж теперь-то, — сказал Питер, когда они благополучно выбрались на дорогу и направились обратно в Пэгфорд, — Бантер сумеет объяснить миссис Руддл, кто такие лорд и леди Питер Вимси. Если, конечно, она и сама еще не поняла. Бедный Бантер! Как она задела его самолюбие. Актеры! Вы только посмотрите на них! Эти коммивояжеры наврут с три короба! — О, Питер! Жаль, что я не могу выйти замуж за Бантера. Я его так люблю! — Признание невесты в первую брачную ночь! Слуга крадет молодую жену у господина! Но я рад, что Бантер тебе понравился. Я ему многим обязан… Ты что-нибудь знаешь об этой Твиттертон? — Нет. Но я помню старика-поденщика с такой фамилией. Он постоянно бил жену. Они не были папиными пациентами. Но, даже если она и заболела, странно, что не прислала миссис Руддл хотя бы записку. — Действительно, странно. Но я думаю о мистере Ноуксе. Симкокс… — Симкокс? Ах, это агент по продаже недвижимости, да? — Он удивился, почему дом продается так дешево. Конечно, там только дом и пара полей… Он подумал, что Ноукс продает только часть собственности. Я заплатил Ноуксу в прошлый понедельник. Проверка моего чека была закончена к четвергу. Интересно, провели ли параллельную проверку? — Какую? — Я имею в виду дружище Ноукса. Это не нарушит нашего права владения домом. Купчая в порядке. Но, не знаю, проверили ли все до конца. Может, дом был заложен в каком-то банке. Если у него были трудности, он мог его заложить, если большие трудности — заложить в нескольких банках. Когда ты была маленькой, у него был магазинчик? Он, кажется, продавал велосипеды? Как у него тогда шли дела? — Не знаю. По-моему, он продал магазин. Теперь я вспоминаю, человек, который его купил, говорил, что Ноукс — мошенник. Он ловко умел вести дела. — Да. По словам моего агента, Ноукс очень дешево купил дом. Надул стариков и подкупил брокеров. Мне кажется, что он занимался спекуляциями. — Говорили, что он очень деловой человек. Вечно был чем-то занят. — Разные мелкие делишки? Там ухватить по дешевке, здесь продать подороже и сорвать приличный куш. Так? — Что-то в этом роде. — Понятно. Раз на раз не приходится. То прибыль, то убыток. У меня в Лондоне один из арендаторов — интереснейший человек. Начинал с маленького магазинчика в бедной мансарде. Продавал подержанные вещи. А недавно я построил ему шикарный дом с огромными балконами. Он сдает его внаем и зарабатывает кучу денег. Но он еврей и прекрасно умеет вести дела. Я получил свои деньги, и он не остался внакладе. Он получает прекрасный процент на обороте. Мы его как-нибудь пригласим на ужин, и он расскажет тебе, как ему удалось сотворить такое чудо. Он начинал во время войны. На него работали только два инвалида. К тому же, у него немецкая фамилия. Но еще немного, и он будет богаче меня самого. Харриет задала еще пару вопросов. Питер ответил, но с таким рассеянным видом, что она поняла, он думает вовсе не об удачливом еврее из Лондона и даже не о ней самой. Скорее всего, он думал о загадочном поведении мистера Ноукса. Она уже начала привыкать к таким внезапным приступам максимальной концентрации, когда жизнь вокруг переставала для Питера существовать. Даже когда он делал ей предложение, вдруг на минуту запнулся, потому что неожиданный звук или образ помог ему выстроить разрозненные детали какого-то преступления в звенья стройной логической цепи. Обычно это не продолжалось долго, через пять минут он уже оживленно разговаривал с Харриет. Показались огни Пэгфорда. Глава II Пуховая перина Коттедж из желтого кирпича с красной черепичной крышей казался неудачной копией кукольного Домика. Он стоял на отшибе, и мисс Твиттертон могла издалека видеть своих гостей. Поэтому, может, ей не стоило так некрасиво высовываться из окна второго этажа и кричать громким, резким голосом, интересуясь, кто пришел, и что им здесь всем нужно. Наконец, дверь осторожно открыли, предусмотрительно надев цепочку. Мисс Твиттертон оказалась маленькой светловолосой сорокалетней старой девой. На ней был розовый фланелевый халат. В одной руке она держала подсвечник, в другой — колокольчик для вызова слуг. Она долго не могла понять, чего от нее хотят. Дядя Вильям ничего ей не сказал. Она даже не знала, что он куда-то уехал. А он никогда не уезжает без предупреждения. Он никогда бы не продал дом, не посоветовавшись с ней. Колокольчик в ее руке испуганно подрагивал, готовый в любой момент поднять в доме настоящую пожарную тревогу, если этот странный человек в очках вдруг начнет к ней приставать. Наконец, Питер достал из кармана письмо Ноукса, которое он предусмотрительно захватил перед отъездом на случай всяких недоразумений, и протянул его через полуоткрытую дверь. Мисс Твиттертон взяла документ двумя пальчиками, как будто это была бомба или гремучая змея, резко захлопнула дверь перед носом Питера и отправилась на кухню его изучать. Видимо, письмо показалось ей убедительным, потому что через несколько минут дверь широко открылась, и их пригласили войти. — Прошу прощения, — сказала мисс Твиттертон, приглашая их в гостиную, обставленную зеленой бархатной мебелью и заваленную кучей мелких безделушек, — за то, что встретила вас так невежливо. Садитесь, пожалуйста, леди Питер Вимси. Мне ужасно неловко за этот домашний наряд. Но, вы понимаете, я живу совсем одна. А на прошлой неделе у меня украли курицу-несушку, представить себе не могу, кто бы это мог сделать. И вся эта история мне совершенно непонятна. Я не знаю, что и думать. И что самое неприятное — так невежливо со стороны дяди. Что вы теперь о нас подумаете? — Только то, что, к сожалению, пришлось разбудить вас в такой поздний час, — ответил Питер. — Сейчас только четверть десятого, — ответила мисс Твиттертон, укоризненно посмотрев на маленькие китайские часы в форме цветка. — Ничего страшного, конечно, но, знаете, мы привыкли укладываться рано. В пять я уже должна кормить моих птичек, поэтому я и сама ранняя пташка. Кроме среды, конечно. У нас по средам вечером репетиция в церковном хоре. Очень неудобно, потому что в четверг мне нужно быть на рынке, но так удобнее для нашего дорогого викария. Но, поверьте, если бы я знала, что дяде Вильяму придет в голову такая необычная идея — продать дом — я, естественно, встретила бы вас и принесла вам ключ. Подождите, пожалуйста, минут пять-десять. Я немного приведу себя в порядок. Я могу поехать с вами. Это ведь ваша прекрасная машина?.. — Пожалуйста, не беспокойтесь, мисс Твиттертон, — поспешно сказала Харриет, слегка обеспокоенная ее предложением. — Мы все захватили с собой. А миссис Руддл и наш слуга прекрасно смогут нам сегодня помочь. Если бы вы могли дать нам ключ… — Ключ… Да, конечно. Это просто ужасно: вы не могли попасть в дом, а на улице так холодно. О чем только думает дядя Вильям? И, Боже мой, это письмо меня так расстроило, что я с трудом понимала, что там написано! Так вы говорите, у вас медовый месяц? Как это ужасно, что он начинается с таких недоразумений! Надеюсь, вы хотя бы поужинали? Не ужинали? Я понять не могу, как дядя Вильям мог так поступить! Но возьмите, пожалуйста, немного пирога и бутылочку домашнего вина из репы. — Нам так неловко вас беспокоить, — начала Харриет, но мисс Твиттертон уже бросилась к буфету. За спиной Питер скорбно воздел руки к небу в красноречивом жесте немого отчаяния. — Вот! — торжествующе воскликнула мисс Твитертон. — Уверена, это поможет вам хоть немного восстановить силы. В этом году у меня исключительное вино. Доктор Джеллифилд всегда берет бутылочку, когда приходит. Но приходит он, слава Всевышнему, редко. У меня удивительно крепкое здоровье для моих лет. — С удовольствием попробую, — сказал Питер, принимая бутылку с проворностью, которая, конечно, могла быть вызвана жаждой. Однако Харриет подозревала, что ему просто не терпелось скорее уйти. — Давайте я и вам налью бокальчик. — Как мило с вашей стороны, — вскричала мисс Твиттертон. — Вообще-то сейчас уже поздно, но как не выпить за ваше здоровье! Ведь у вас медовый месяц. Капельку, лорд Питер. Наш дорогой викарии говорит, что мое вино не так невинно, как кажется на первый взгляд. Боже мой! Но налейте же себе еще! Мужчины не так быстро пьянеют, как дамы. — Большое спасибо, — смущенно ответил Питер, — но не забывайте, мне еще нужно отвезти жену в Пэгглхэм. — Один бокальчик не повредит. Ну хоть полбокальчика! А теперь, конечно, вам нужны ключи. Минуточку, я сбегаю наверх. Неловко вас задерживать. Я быстренько. А пока, леди Вимси, возьмите еще кусочек пирога. Я его сама пекла. Я всегда пеку пироги сама. И для себя и для дяди. Не могу понять, что на него нашло! Мисс Твиттертон выбежала. Питер и Харриет переглянулись. — Питер, бедняжка, мой бедный великомученик, вылей его скорее в кактус. Вимси окинул взглядом растение. — Он и так уже чахлый, Харриет. Я все-таки покрепче, чем он. Думаю, выдержу. Но ты должна меня поцеловать, чтобы отбить этот привкус… Но хозяйка — особа довольно изысканная, если можно так выразиться. Она удивительно быстро запомнила твой титул. Знаешь, твое посещение просто озарило ее скучную однообразную жизнь. Можешь мне поверить, она теперь до конца жизни будет всем рассказывать, что принимала графиню Вимси. А кто был ее отец? — По-моему, пастух. — Тогда это был неравный брак. Потому что ее матерью должна быть мисс Ноукс. — Сейчас я вспоминаю, что она была учительницей где-то недалеко от Броксфорда. — Это многое объясняет… Тише, мисс Твиттертон спускается. На этом мы пока заканчиваем сплетничать о бедной женщине, хватаем ключи и быстренько исчезаем. — Ключи, — задыхаясь, сказала мисс Твиттертон. — Большой — от задней двери. Но она закрыта на засов. Маленький — от передней. Это очень надежный замок. Знаете, здесь надо быть осторожным. Его трудно открыть, если не знаешь, как. Может быть, мне все-таки лучше поехать с вами? — Не беспокойтесь, пожалуйста, мисс Твиттертон. Я отлично умею обращаться с ключами всех мастей и размеров. Большое спасибо. Спокойной ночи. И тысяча извинений. — Я должна еще раз извиниться за дядю. Не пойму, почему он поступил так легкомысленно. Надеюсь, что вы там все найдете. Миссис Руддл вам поможет, она умная женщина. Харриет заверила мисс Твиттертон, что Бантер со всем справится. Через некоторое время им наконец удалось вырваться на свободу. Их второй приезд в Телбойз ознаменовался несколькими важными событиями. Во-первых, миссис Руддл встретила их совсем по-другому. Вторым важным событием оказалось вино из репы. Питер сказал, что, если кто-то вдруг захочет проболеть всю первую брачную ночь напролет, ему нужно обязательно заглянуть к мисс Твиттертон. К Бантеру и миссис Руддл присоединился медлительный Берт (уже в своих злополучных «штанах», но без ружья). Несмотря на такую грозную поддержку, миссис Руддл заметно присмирела. Дверь с трудом открыли, Бантер включил свет, и путники наконец вошли в просторную прихожую с каменным полом. Пахло пивом и сыростью. Направо была кухня. Просторная, с низким потолком и прохладным каменным полом. Стены были обиты потемневшими от времени дубовыми панелями. Рядом с огромной белоснежной печью сияла чистотой кухонная плита, к которой было придвинуто старинное деревянное кресло с отполированной временем резной спинкой. На разделочном столе была разбросана яичная скорлупа, хлебные крошки и засохший кусочек сыра. Натюрморт дополняли внушительных размеров чашка с остатками какао и огарок свечи в массивном подсвечнике. — Видите? — всплеснула руками миссис Руддл, — если бы мистер Ноукс меня предупредил, что уезжает, я бы все убрала. Он, наверное, поужинал и уехал десятичасовым автобусом. Но он ничего мне не сказал и ключ не оставил, поэтому я и не убрала здесь. Но я сейчас все приберу, миледи, главное — мы смогли войти. В кухне грязно, поэтому и не слишком красиво, а комнаты вам понравятся. Пойдемте, я покажу вам гостиную. Это очень большая и светлая комната. И мебель там прекрасная, посмотрите, милорд. — Неожиданно миссис Руддл изобразила нечто, напоминающее реверанс. Гостиная была, несомненно, больше и светлее, чем кухня. По обеим сторонам камина были симметрично расставлены два старинных кресла. Над камином висели старомодные американские часы с восьмидневным заводом. Миссис Руддл зажгла свечи. Огоньки весело заплясали на малиновой обивке кресел, красном дереве большого круглого стола, отражаясь в зеркалах и хрустале буфета и постепенно освещая большие зеленые растения в плетеных корзинах на подоконниках, радиоприемник в углу, над которым навис невероятных размеров кактус в медной кадке, голубой плюш дивана, яркие ковры на темном дубовом полу. Вся эта разношерстная коллекция навевала мысль, что мистер Ноукс обставил комнату вещами, которые он по дешевке приобрел на распродаже, а потом не сумел продать. Кое-что в комнате осталось от прежних владельцев. Но, в общем и целом, это было достойное пристанище неутомимого перекупщика. Миссис Руддл со свечой в руках обследовала гостиную, поэтому они смогли насладиться зрелищем всей коллекции нераспроданного старья. — Отлично! — прервал Питер оду, которую миссис Руддл посвятила огромному радиоприемнику («если ветер в нашу сторону, он говорит очень громко»). — А сейчас, миссис Руддл, все, что нам нужно, — это поесть и согреться. Не могли бы вы принести еще парочку свечей? И пусть Берт поможет Бантеру принести еду из машины. И мы могли бы разжечь камин. — Разжечь камин? — нахмурилась миссис Руддл. — Погашаете, сэр, то есть милорд, я не уверена, что во всем доме найдется хоть один уголек. Мистер Ноукс здесь никогда не топил. Он говорил, что это слишком дорого. Готовит он на плите, там же и сидит прохладными вечерами. Я уж и не припомню, когда мы в последний раз в это время топили. Кажется, четыре года назад, когда здесь жила молодая пара. Тогда рано похолодало, но что-то случилось с дымоходом. Может, птичье гнездо? А мистер Ноукс не хочет его чистить, говорит, что это целая куча денег. И потом, уголь. Для плиты он не нужен, это я точно знаю. Может быть, есть в прачечной, но там уже давно никто ничего не стирал, — уверенно заключила она. — Я могу принести немного угля из дома, ма, — предложил Берт. — Правильно, Берт, — согласилась мать. — Наш Берт очень умный парень. Принеси, Берт. И еще захвати свечи. Иди через заднюю дверь. И, слушай, Берт, закрой дверь в подвал, а то так дует, просто беда. И еще, Берт, я, кажется, забыла сахар. Возьми в буфете и можешь насыпать в карман. На кухне должен быть чай, но мистер Ноукс никогда не покупал сахар. А миледи, может быть, захочет. В это время неутомимый Бантер, безуспешно перерыв всю кухню в поисках свечей, наткнулся на парочку подходящих медных подсвечников и яростно очищал их от нагара. По брезгливому выражению его лица все должны были понять, что для него чистота и порядок — важнейшие на свете вещи даже в самые тяжелые времена. — А если ее сиятельство согласится пойти со мной, — сказала миссис Руддл, приоткрывая дверь, — я покажу вам спальни. Они очень красивые, но две из них открывают, только когда приезжают гости. Осторожно, миледи, здесь ступеньки. Сюда. Господи, я все время забываю, что вы и сами прекрасно знаете этот дом. Я переменю постель, как только принесем свечи, хотя на ней никто и не спал с прошлой среды. Простыни совсем свежие. Одеяла нормальные. Если вы не страдаете от ревматизма… Сейчас ведь все леди и джентльмены болеют ревматизмом… Вам будет тепло. Хотя кровать уже очень старая, мисс… мэм… миледи. Мистер Ноукс хотел ее продать, но джентльмен, который пришел на нее посмотреть, сказал, что это старый хлам, и не дал мистеру Ноуксу ту цену, которую он просил. Когда мы с Руддлом обвенчались, я ему сказала: или я буду спать на кровати с медными набалдашниками, или вообще ничего не будет. Представьте себе, мэм, я-таки спала на кровати с медными набалдашниками. — Вам повезло, — сказала Харриет, когда они вошли в пустую спальню с голой кроватью. Ковры были скатаны и свалены в углу. Оттуда шел сильный запах нафталина. — Вот и спальня, миледи, — сказала миссис Руддл. — Не слишком роскошно, но вполне прилично. И занавески в полном порядке… там в комоде сложены. Мы их выстирали и сложили туда с мисс Твиттертон. И, пожалуйста, миледи, если вам и вашему лорду понадобится помощь, зовите меня и Берта. Мы всегда готовы вам помочь. Я так и сказала мистеру Бантеру. А там, — миссис Руддл открыла соседнюю дверь, — спальня мистера Ноукса. Там полно всякого хлама. Мистер Ноукс не разрешал ничего выбрасывать. — Такое впечатление, что он ничего с собой не взял, когда уезжал, — удивилась Харриет: на кровати лежала старая ночная сорочка, а на туалетном столике — бритвенные принадлежности. — Да, миледи. У него все есть в Броксфорде. Поэтому он никогда ничего с собой не берет. Он часто бывает в Броксфорде, он там сейчас радиоприемники продает. Но я что-то разболталась. Сейчас я переменю белье и вытру пыль. Может быть, нагреть воды, миледи? И еще, совсем забыла, — тон миссис Руддл говорил о том, что то, что она собиралась сказать, Всегда производило сильное впечатление на колеблющихся квартиросъемщиков, — там, внизу, лестница. И знаете, миледи, все самое современное. Мистер Ноукс установил, как только сюда въехал. — Ванная? — с надеждой спросила Харриет. — Н-нет, миледи, не совсем ванная, — ответила миссис Руддл так, будто там было нечто гораздо лучше, — но все остальное самое современное. Вы сами увидите. Нужно только заливать воду в бак, утром и вечером. — Понимаю, — ответила Харриет. — Отлично. — Она выглянула в окно. — Интересно, чемоданы уже принесли? — Я сбегаю, посмотрю, — с готовностью отозвалась миссис Руддл, пройдя по комнате и бесцеремонно собрав вещи мистера Ноукса в большой передник. Напоследок она прихватила с туалетного столика ночной колпак. — Не успеете оглянуться, как все уже будет доставлено. Багаж принес Бантер. Он выглядел немного расстроенным и уставшим, и Харриет виновато ему улыбнулась. — Спасибо, Бантер. Боюсь, что у тебя со мной много хлопот. А его сиятельство… — Его сиятельство внизу с молодым человеком, которого зовут Берт. Они пытаются расчистить сарай, чтобы поставить туда машину. — Он взглянул на Харриет, и его суровый взгляд немного смягчился. — Он поет французские песни, мэм. И, насколько мне известно, это значит, что у его сиятельства отличное настроение. Мне пришло в голову, миледи, что, если вы и его сиятельство захотите устроить спальню здесь, гардеробную его сиятельства можно устроить в соседней комнате. Тогда у вас, миледи, в этой комнате будет больше места. Позвольте, я все устрою. Он подошел к большому шкафу, открыл дверцы и скептически осмотрел одежду мистера Ноукса. Покачав головой, он снял все с крючков и вешалок и на вытянутых руках вынес из комнаты прочь. Через пять минут он уже очистил комод и застелил полки «Морнинг Пост», которую неожиданно извлек из объемистого кармана. Из другого кармана Бантер достал две новенькие восковые свечи и вставил в подсвечники по обеим сторонам зеркала. Он вышвырнул желтый обмылок мистера Ноукса, забрал и вынес его полотенца и кувшин для умывания и через секунду вернулся с белоснежными новыми полотенцами, девственно чистым куском ароматного мыла, завернутого в целлофан, маленьким чайничком и спиртовкой. Поднеся спичку к фитилю, он сообщил, что миссис Руддл уже поставила огромный котел с водой на плиту, и вода, как ему кажется, через полчаса уже должна закипеть, что внизу какие-то проблемы с камином и что он оставил чемодан его сиятельства в гостиной и должен за ним приглядывать. У Харриет не было ни сил, ни желания переодеваться. Комната благодаря стараниям Бантера сразу стала намного уютнее, но все-таки здесь было очень холодно. Она стояла и думала, что Питеру было бы гораздо приятнее провести эту ночь в каюте шикарного лайнера или роскошном номере гостиницы «Континенталь» где-нибудь на Ривьере. Она надеялась, что после изнурительной борьбы с сараем он сможет найти что-нибудь, чтобы они могли согреться и съесть свой запоздалый свадебный ужин хотя бы в относительном комфорте. Питер Вимси тоже надеялся. Сарай был забит кучей ненужных вещей, но, к сожалению, среди них было мало деревянных: сломанные велосипедные рамы и рваные камеры, обрывки конской упряжи, разбитые каминные решетки и гнутые кипятильники. Но погода была ненадежная, и он не мог позволить себе давить «миссис Мердт» (его девятый «даймлер» с таким именем) под открытым небом на всю ночь. Он вспомнил о пристрастии миледи к стогам сена в полях и засвистел легкомысленную французскую песенку. Но время от времени свист прерывался: Питер раздумывал, почему роскошные каюты и шикарные номера в «Континентале» нравятся ей меньше. Часы на городской церкви пробили без четверти одиннадцать, когда он наконец устроил «миссис Мердль» на ночь и вошел в дом, сметая с рукава паутину. Как только Питер переступил через порог, его окутало облако черного дыма, мешая дышать и застилая глаза. Закашлявшись, он бросился в кухню и увидел, что скоро им вообще негде будет спать. В гостиной плавал чисто лондонский смог. Питер разглядел серые тени, которые суетились вокруг камина, как мрачные призраки ночи. Он прокричал: «Привет!» и опять закашлялся. Из клубов густого черного дыма к нему выбралась фигура, в которой он с трудом узнал ту, которую утром обещал любить, почитать и защищать. Из ее глаз ручьями текли слезы. Он схватил ее за руку, и несколько минут они кашляли дуэтом. — О, Питер! — с трудом проговорила Харриет. — Кажется, все трубы забиты. Открыли окна, и сильный сквозняк понес дым по всему дому. Из дымного коридора появился пошатывающийся Бантер, изумленный, но все еще пытающийся держать себя в руках. Он успел открыть в доме все двери. Харриет выскочила в коридор и, жадно глотая свежий, чистый воздух, упала в кресло, чтобы хоть немного прийти в себя. Когда Харриет опять обрела способность дышать и видеть, она попыталась вернуться в гостиную. В дверях она столкнулась с Питером. — Ничего не получается, — сказал его сиятельство. — Трубы забиты. Я заглядывал в обе. Кромешная тьма. Не видно ни одной звездочки. Сто пудов сажи в кухонной печи. (Правый рукав красноречиво подтверждал, что он прав). Думаю, их лет двенадцать не чистили. — Их ни разу не чистили при мне, — сказала миссис Руддл. — А я живу здесь… В Рождество будет одиннадцать лет, как я здесь живу. — Значит, их не чистили одиннадцать лет, — сердито сказал Питер. — Бантер, пошли завтра за трубочистом. А сейчас подогрей нам на плите черепаховый суп и подан перепелов и бутылочку рейнвейна. — Слушаюсь, милорд. — И я бы хотел умыться. Там на кухне, кажется, есть чайник? — Да, милорд, — дрожащим голосом сказала миссис Руддл. — Огромный чайник, горячий, как огонь. А я сейчас принесу чистые простыни и постелю наверху. Питер пошел за чайником, Харриет вышла следом. — Питер, мне так жаль… Дом, о котором я так долго мечтала… Я хотела бы извиниться… — Извинись, если посмеешь, тогда увидишь, какой я бываю грозный. Я черный, как африканский скорпион. Ты же не хочешь спать сегодня со скорпионом? — Особенно на чистых простынях… И, Питер… Все и правда, как в той сказке. Там действительно пуховая перина. Глава III Река Иордан Бантер принес вино, перепелов и черепаховый суп. Питер выбрал более или менее подходящую посуду из пестрого сервиза мистера Ноукса и сказал Бантеру: — Дальше мы справимся сами. Ради Бога, найди себе что-нибудь перекусить, попроси миссис Руддл тебе постелить и отправляйся спать. Я страшный эгоист, совсем тебя вымотал. Бантер мягко улыбнулся и исчез, попросив «его сиятельство не беспокоиться», сказав, что он отлично себя чувствует и ни капельки не устал. Через несколько минут он все-таки вернулся и сказал, что в спальне миледи удалось растопить камин. Наверное, потому что в этой комнате со времен Елизаветы вообще не считали нужным топить. Ему удалось найти немного дров. Правда, они мелкие и их погрызла собака, но в спальне все-таки стало немного теплее и уютнее. — Бантер, — воскликнула Харриет, — ты просто волшебник! — Бантер, — сурово сдвинул брови Питер, — ты не слушаешь своего господина. Я попросил тебя хоть немного подумать о себе самом. А ты чем занимаешься? Надеюсь, это больше не повторится! — Конечно, нет, милорд. Я рассказал миссис Руддл, что нужно делать завтра и отпустил ее. У нее, конечно, неважные манеры, но, мне кажется, она женщина неглупая и дом содержит в относительной чистоте. Может быть, у ее сиятельства на этот счет свои планы? — Нет, Бантер, пусть она останется, если ты считаешь нужным, — ответила Харриет, удивившись его великодушию (именно Бантеру пришлось первым отражать нападение миссис Руддл, когда они приехали). — Она здесь давно работает и знает, что и где лежит. И, мне показалось, она старательная. Харриет вопросительно посмотрела на Питера. Он сказал: — За миссис Руддл водится один мелкий грешок: ей не нравится мое лицо. Но сей печальный факт, похоже, волнует меня гораздо меньше, чем бедную женщину. Ей ведь на него придется смотреть чаще, чем мне. Поэтому пусть остается… Но не переводи разговор на другую тему, Бантер. На чем я остановился? Ах, Да! Ты совершенно отбился от рук! — Милорд? — Если ты, Бантер, немедленно не сядешь и не съешь что-нибудь, я тебе задам хорошую взбучку. Боже мой! — сказал Питер, наливая суп в надтреснутую тарелку и протягивая ее Бантеру. — Неужели ты не понимаешь, что мы совсем пропадем, если ты умрешь от голода? Поэтому я решил тебя примерно наказать: налей себе вина и произнеси тост. Здесь только два бокала, придется тебе пить из чашки. Помнишь ужин в саду у моей матери? Кажется, в прошлое воскресенье. Тост, который ты тогда сказал, вполне сойдет и для наших целомудренных ушей, если внести в него мелкие поправки. — Могу ли я спросить, милорд, — сказал Бантер, придвигая стул, — как вы об этом узнали? — Ты знаешь мои методы, Бантер. На самом деле Джеймс проболтался. — Ах, Джеймс, — протянул Бантер тоном, не сулившим Джеймсу ничего хорошего. С минуту он задумчиво мешал ложкой суп, потом решительно встал с чашкой в руках. — Я желаю, — сказал Бантер, — я желаю здоровья этой счастливой молодой паре, которая сейчас перед нами. Выполнить желания и просьбы в этой семье — моя привилегия вот уже почти двадцать лет. Привилегия, которая является для меня почетной и приятной. За исключением, может быть, некоторых случаев… когда меня просят кого-нибудь фотографировать, особенно во времена тяжелой болезни или перед смертью. Прошу прощения перед дамами за такое грустное признание. — В этом месте, наверное, кухарка ахнула, — предложила Харриет. — Нет, миледи, ее в этом месте уже отослали, потому что она хихикала, когда произносила тост мисс Фрэнклин. — Жаль, что ушла миссис Руддл, — сказал Питер. — Теперь некому ахать и хихикать. Дальше! — Спасибо, милорд… Я также хочу поднять бокал этого чудесного вина, — продолжал Бантер, — за талантливую писательницу, которая сидит перед нами (Правильно, Бантер!). И за его сиятельство, прекрасного телом (Содержи его в чистоте, Бантер!) — во всех смыслах этого слова (Смех) — и душой (Согласное кивание головой) — во всех отношениях. (Опять смех и аплодисменты). Я хочу выразить надежду, что ваш союз будет также крепок, как это чудесное вино. И пусть сила духа поддерживает крепость тела, дай Бог счастья и радости этой молодой семье. Милорд! Миледи! За ваше здоровье. (Длительные аплодисменты, в течение которых оратор осушил чашу и сел на прежнее место). — Клянусь, — сказал Питер, — это самый лучший тост, который я когда-либо слышал. Какая краткость и вместе с тем какая содержательная глубина! И какая точность характеристик! — Тебе нужно что-то сказать в ответ, Питер! — Я не такой талантливый оратор, как Бантер, но все-таки попробую… Послушайте, если я не ошибаюсь, там на кухне что-то горит? Может быть, что-то с плитой? — Да, сильно пахнет дымом, — сказала Харриет. Бантер, сидевший спиной к кухне, быстро вскочил, побежал на кухню и несколько минут молчаливо боролся с огнедышащим монстром. — Боюсь, милорд, — печально сказал он, вернувшись, — что-то случилось с горелкой. Следующее нападение на чудовище, проведенное совместными усилиями, оказалось таким же 6езуспешным. — Горелка совсем испортилась. Выбрось ее отсюда, и Бог с ней, — наконец устало махнул рукой Питер. Он вернулся к столу, его лоб украшали жирные полосы черной копоти, которая летала уже по всей комнате. — При сложившихся обстоятельствах, Бантер, в ответ на твои добрые пожелания нашей молодой семье я могу только сказать, что я и моя жена искренне тебе благодарны. Я надеюсь, что твои пожелания исполнятся. А что касается лично меня, то я хотел бы добавить, что любой мужчина будет богат и счастлив, если у него хорошая жена и преданный слуга. И пусть я лучше умру, чем дам вам хоть малейший повод меня покинуть. Бантер, за твое здоровье. И пусть Бог пошлет тебе и миледи сил выносить мои капризы до самой моей смерти. Но хочу вас предупредить, что лично я собираюсь прожить очень и очень долго. — И мы, позволю себе говорить также и от имени миледи, приложим все силы, чтобы так оно и было. Аминь! Все пожали друг другу руки, и несколько минут слышался только тихий звон вилок и ножей. Молчание прервал Бантер: — Нужно сходить в спальню миледи и посмотреть, как там дела с камином. — А напоследок, — сказал Питер, — мы включим в гостиной спиртовку, сядем рядом и выкурим послеобеденную сигарету. Кстати, на спиртовке можно греть воду? — Вне всякого сомнения, милорд, — ответил Бантер. — Нужно только заменить фитиль. — О Боже! — тяжело вздохнул Питер. И действительно, когда они зажгли спиртовку, чахлый голубой огонек говорил о том, что фитиль на последнем издыхании. — Слава Богу, — сказал Питер, зажигая сигареты, — что хоть спички еще горят. Сегодня против нас все законы природы. Нам придется сегодня завернуться в одеяла, тесно прижаться друг к другу и ждать утра. Как застигнутым метелью путникам в далекой северной стране. Будем петь. Предлагаю «Берега Гренландии» или что-то в этом роде. К счастью, это не Арктика, и ночь здесь не длится по полгода. И уже полночь. — А как там дела с камином, Бантер? — спросила Харриет. — Минуточку, миледи, — Бантер с чайником в руках побежал наверх. — Если, — сказала ее сиятельство через несколько минут, — ты снимешь очки, я смогу стереть темную полосу на твоей переносице. Ты жалеешь, что мы сейчас не в Париже или Ницце? — Нет, конечно, нет. Нам приходится туговато. Но мы узнали так много нового! — Главное, что я начинаю понимать — мы с тобой женаты, Питер. Такая бездна мелких домашних происшествий могла произойти только с женатыми людьми. Нет той искусственной свадебной мишуры, которая мешает людям узнать друг друга. Ты блестяще выдержал экзамен на мужество и героизм. Теперь я смотрю в будущее с надеждой. — Спасибо, — церемонно поклонился Питер. — Но, знаешь, я, действительно, не понимаю, из-за чего здесь горевать. Я получил тебя, и это для меня главное. У меня есть пища, крыша над головой и даже некоторое подобие огня. Чего мне еще желать? Кроме того, у меня не было бы такой прекрасной возможности послушать речь Бантера и познакомиться с миссис Руддл. Даже вино из репы внесло свой особый аромат в нашу новую жизнь. Единственное, чего бы я еще хотел, так это чуть больше горячей воды и немного меньше копоти. Лично меня запах дыма не слишком беспокоит, но я категорически против духов для мужчин. — Это прекрасный запах дикой природы, — успокоила его жена, — и он намного лучше дорогих французских ароматов. И потом, я уверена, волшебник Бантер сможет его из тебя выветрить. — Надеюсь, — сказал Питер. Он вспомнил слова одной пожилой аристократки после того, как он выиграл забег на скачках: «Ах, этот молодой светловолосый джентльмен. Он, кажется, английский граф? По его осанке можно сказать, что он великий монарх, но, когда ветер дует в нашу сторону, можно подумать, что он великий турок». Судьба, кажется, решила нанести еще один удар по его тщеславию. Ну и пусть. Он сможет сразиться и без этой пропахшей дымом одежды. Питер рассмеялся. — Все замечательно! — Дорогая! — О, Питер! — Прости меня, я, кажется, сделал тебе больно? — Нет. Да. Поцелуй меня. — Через несколько минут Питер услышал тихий шепот: — Запах дикой природы или амброзии? Питер засмеялся, это была мелкая месть за «дикую кошку». Вернулся Бантер. В одной руке он держал маленький дымящийся чайник, в другой — бритвенный прибор, губку и мыло. На согнутой руке висели полотенца, пижама и шелковый пеньюар. — В спальне уже довольно тепло. Я нагрел воды для миледи. Питер укоризненно посмотрел на него. — А что для меня, любовь моя, что для меня? Бантер промолчал, но красноречиво кивнул в сторону кухни. Питер задумчиво посмотрел на свои ноги и содрогнулся. — Леди, — сказал он, — ложитесь спать и предоставьте меня моей печальной участи. В камине весело пылал огонь. Воды было не так уж много, зато она была горячая. По обеим сторонам зеркала две маленькие свечи мужественно пытались рассеять ночной мрак. Огромная кровать была покрыта роскошным покрывалом в блекло-голубых и пурпурных тонах. Благородное сияние дорогого шелка превратило скромную комнату с белыми стенами в изысканную королевскую спальню. Наконец, исчез этот ненавистный запах гари. Харриет наслаждалась ощущением тепла и чистоты. Она сидела перед старинным зеркалом, расчесывала волосы и думала, почему Питера так долго нет. Она тихонько вышла в холодный коридор и прислушалась. Откуда-то снизу раздавался грохот железа, кто-то вскрикнул и тихо засмеялся. — Бедняжка! — подумала Харриет. Она потушила свечи. Прекрасные полотняные простыни уже немного обветшали от времени, пахло лавандой… Река Иордан… В камине раскаленное полено треснуло и рассыпалось снопом золотых искр, красноватые отблески отражались в зеркале и на бронзовых ручках комода. Харриет задумчиво разглядывала голубоватые тени на потолке. Скрипнула дверь, и тихо вошел ее муж. Он с трудом сдерживай торжествующую улыбку. Харриет засмеялась. Потом вдруг ее сердце сильно забилось, кровь застучала в висках и стало трудно дышать. Питер опустился на колени рядом с кроватью. — Любимая, — его голос дрожал от смеха и волнения. — Прими своего мужа. Чисто вымытого и уже не пахнущего дымом, но чертовски уставшего и продрогшего. Сжалься над горьким страдальцем. — Милый Питер! — Знаешь, — быстро и неразборчиво пробормотал он, — знаешь, Бантер сейчас тоже наслаждается жизнью. Я послал его вытрясти тараканов из чайника. Но разве это имеет какое-то значение? Что сейчас вообще может иметь значение? То, что мы вместе. Улыбайся, дорогая, улыбайся! Это конец нашего долгого путешествия и начало великого блаженства. Мистер Мервин Бантер, который уже вытряс тараканов из чайника, налил туда воды, приготовил дрова и спички, потом завернулся в две шубы и коврик и удобно расположился на сдвинутых креслах. Ему не спалось. Он был спокоен, но в голову лезли всякие мысли. Он (титаническими усилиями!) подготовил своего любимца и вывел его на беговую дорожку, и теперь должен был оставить совсем одного. Но никакие правила приличия не могли помешать Бантеру мысленно преодолевать рядом с ним этот трудный забег. Поворочавшись полчаса, Бантер встал, зажег свечу, взял ручку и листок бумаги. Он надеялся, что исполнение сыновьего долга поможет ему хоть немного успокоиться. «Дорогая мама, пишу из «неизвестного далека»… — Как ты меня назвала? — О, Питер, я сказала, не подумав. — Как ты меня назвала? — Мой господин. — Последние два слова в языке, которые я ожидал услышать. Истинное наслаждение доставляют вещи, которые заслужишь. И чтобы тебя заслужить, я буду рыцарем, королем и… завоевателем… В задачи биографа не входит вмешиваться в то, что обычно называют «тайнами супружеского ложа». Достаточно сказать, что, наконец, и добросовестный Мервин Бантер отложил письмо, задул свечу и устроился на своем импровизированном ложе. И тот, у кого в этом доме была самая холодная и одинокая постель, в конце концов забылся мирным, спокойным сном. Глава IV Домашние боги Леди Питер Вимси, приподнявшись на локте, с улыбкой разглядывала своего спящего лорда. Насмешливые глаза были закрыты, упрямые губы расслаблены, длинный нос и разметавшиеся волосы придавали ему простоватый вид. Он был похож на школьника и немного на птенца. В волосах играли рыжие искорки. Странно, что у мужчины могут быть такие светлые, красивые, мягкие волосы. Конечно, когда их днем причешут, они приобретут свой обычный цвет ячменного зерна. Этот удивительный цвет поразил ее еще вчера вечером, когда он вошел к ней после трудов неутомимого Бантера, и она насухо вытерла их полотенцем перед тем, как привести их в порядок. Бантер? Его образ промелькнул в еще затуманенном сном сознании. Вездесущий Бантер. Издалека до нее донесся шум передвигаемой мебели, хлопанье дверей. Там сейчас, наверное, невероятная свалка. Но, конечно, к пробуждению их сиятельств все будет, полном порядке, чтобы избавить милорда от утомительных низменных хлопот. Вряд ли он хоть на минуту сомкнул глаза сегодня ночью. Ее мысли вернулись к Питеру. Она осторожно поцеловала его, боясь разбудить и надеясь, что он проснется, и думая что он скажет ей, когда наконец откроет глаза. Если он заговорит по-французски, можно надеяться, что прошедшая ночь не оставила в его сердце горького осадка недоумения или разочарования. С другой стороны, если первая фраза прозвучит по-английски, это будет означать, что он полностью отдает себе отчет, где и с кем он сейчас находится. Как будто ее тревожные мысли пробились в его скованное сном сознание, Питер шевельнулся и, не открывая глаз, протянул руку и притянул ее к себе. И его первая фраза была не по-французски, и не по-английски. Это было длинное вопросительное: — М-м-м? — М-м! — прошептала Харриет, прижимаясь к нему. — Могу ли я задать один вопрос? Ты помнишь, как меня зовут? Кто я? — Да, моя Суламифь, да. Поэтому тебе не нужно ловить меня на слове. За прошедшую половину жизни я усвоил главную заповедь настоящего джентльмена: утром первым делом нужно вспомнить, с кем вчера лег в постель. Ты Харриет, смуглая брюнетка и очень хорошенькая. И ты моя жена, а если ты об этом забыла, придется тебе выучить урок еще раз. — Ну, правильно! — сказал пекарь. — Я так и нал, что кто-то приехал. От старины Ноукса или Марты Руддл ни в жизнь не дождешься «спасибо» или «пожалуйста», когда они заказывают хлеб. Сколько вам нужно? Я каждый день буду заходить. Смотри, как много! Сдобу, буханку белого и маленькую черного. Ясно, шеф. Вот, возьмите. — Если, — сказал Бантер, приглашая пекаря, — вы любезно согласитесь войти и внести хлеб в дом, я буду вам очень признателен. У меня руки в саже. — Хорошо, — любезно согласился пекарь. — Проблемы с печкой? — Небольшие, — подтвердил Бантер. — Мне пришлось снять и заменить горелки, и теперь, смею надеяться, все будет в порядке. Это, безусловно, значительно облегчит нашу жизнь. С молочником я послал сообщение некоему Пуффетту, который, насколько мне известно, занимается ремонтом и чисткой печей. — Ваша правда, — согласился пекарь. — Вообще-то он больше соображает в строительстве, этот Том Пуффетт, но не откажется и трубы прочистить. Вы сюда надолго? На месяц? Тогда, может быть, все время будете брать хлеб у меня? А где старина Ноукс? — Насколько мне известно, в Броксфорде, — ответил мистер Бантер. — И мы хотели бы знать, почему он с нами так поступил. К нашему приезду ничего не было приготовлено, трубы неисправны! Хотя в письме он заверил, что все подготовит, и у нас не будет причин жаловаться. — Ага! Понятно, — сказал пекарь. — Наобещало три короба, да? — он моргнул. — Обещания ничего не стоят, а чистка труб — восемнадцать пенсов за штуку, да еще и за вывоз сажи плати. Ну, мне пора убираться. Я могу еще чем-то помочь? Мы же все-таки соседи. — В таком случае, не будете ли вы так добры, — ответил Бантер, — нам нужна свежая зелень и овощи. И еще яйца — существенная часть нашего утреннего меню. — Какие проблемы! — ответил пекарь. — С нашим удовольствием. Скажу Вильямсу, пусть пришлет своего мальчишку. — И еще, — миссис Руддл неожиданно появилась на пороге в голубом переднике. Рукава ее кофты были закатаны по локоть. — Передай Джорджу Вильямсу, что мы будем покупать яйца не только у него. Я могу договориться с «Импортом-экспортом». У них всегда все свежее и на полпенни дешевле! — И все же вам сегодня нужно поговорить с Вильямсом, — парировал пекарь, — если вы хотите получить яйца к завтрашнему утру. «Импорт-экспорт» приедет только послезавтра. Ну что, на сегодня все? Ну, ладно. Пока, Марта. До свидания, шеф. Он пошел к воротам, сел в повозку и уехал, оставив Бантера размышлять, что можно «импортировать» и «экспортировать» из этой мирной сельской глубинки. — Питер! — Что, любовь моя! — Кажется, внизу жарят бекон. — Чепуха! На небесах бекон не жарят. Да еще в такую рань. — Церковные часы пробили восемь. И посмотри, какое солнце! — Это какое-то глупое и неправильное солнце. Но по поводу бекона ты, кажется, права. Теперь и я чувствую запах. Наверное, через окно. Это наводит на размышления… Какое замечательное утро!.. Ты хочешь есть? — Умираю с голоду! — Не слишком романтично, но убедительно. Да я и сам готов съесть быка. И, смею надеяться, заслужил. Пора поздороваться с Бантером. — Ради Бога! Накинь на себя что-нибудь. Если Миссис Руддл увидит в окне твою голую грудь, она упадет в обморок. — Я ее вылечу. Всегда ценил прелесть новизны. Интересно, старина Руддл снимал ботинки, когда ложился в постель? Бантер! Бантер!.. Черт возьми, там действительно эта Руддл. Не смейся, лучше брось мне халат… Э-э, доброе утро, миссис Руддл. Не могли бы вы передать Бантеру, что мы хотим позавтракать? — С удовольствием, милорд, — почтительно ответила миссис Руддл (ведь, в конце концов, он действительно был лордом). Но позже она с негодованием рассказывала своей подруге миссис Ходж: — Вы не поверите, миссис Ходж, в чем мать родила! Я не знала, куда глаза девать. А на груди ни одной волосинки, прямо, как у меня! — Аристократы! — воскликнула миссис Ходж, имея в виду первую часть сообщения. — Да вы только посмотрите на эти бесстыдные картинки в журналах, которые продают в Лондоне. И потом, первый парень моей Сьюзан был настоящий мужчина, волос на нем было, что на твоем ковре, если вы меня понимаете. Но, — грустно добавила она, — это не помогло. Он на ней так и не женился. Только после его смерти она вышла замуж за молодого Тайлера из Пиготта. Когда мистер Бантер, тихо постучав, вошел в спальню с целой охапкой дров, ее сиятельство исчезла, а милорд курил, сидя на подоконнике. — Доброе утро, Бантер. Отличное утро. — Вы правы, милорд, замечательное осеннее утро. Надеюсь, ваше сиятельство всем довольны? — Хм, Бантер, тебе знакомо выражение «двусмысленное выражение»? — Нет, милорд. — Рад это слышать. Ты не забыл, что каждое утро нужно наполнять цистерну водой? — Нет, милорд. Я починил плиту и распорядился насчет труб. Завтрак будет готов через минуту. Если ваше сиятельство не возражает, на завтрак у нас чай. Продавец в местном магазине плохо себе представляет, что такое кофе. Они его продают почему-то в бутылках. Пока вы будете завтракать, я растоплю в соседней комнате камин, вчера вечером я не рискнул, там мог оказаться мусор или птицы. Да и времени не было. Надеюсь, сегодня у меня что-нибудь получится. — Хорошо. Горячая вода есть? — Да, милорд. Должен, однако, заметить, что плита на кухне работает медленно, поэтому ванны будут готовы минут через сорок. — Ванны? Боже благослови! Да, это было бы здорово! От мистера Ноукса никаких известий? — Нет, милорд. — Займемся этим позднее. Я вижу, ты нашел каминные щипцы? — Да, в сарае. Что вы сегодня наденете: серый костюм или бежевый? — Ни то, ни другое. Найди мне легкую рубашку и фланелевые брюки. Ты случайно не захватил с собой мой старый блейзер? — Конечно, захватил, милорд. — Тогда хватит болтать и давай завтракать. А то я буду, как герцог Виллет, который превратился в скелет… Слушай, Бантер… — Да, милорд. — Мне так жаль, что я вовлек тебя во все это безобразие. — Ничего страшного, милорд. Если вашему сиятельству хорошо… — Моему сиятельству очень хорошо. Ну, ладно, Бантер. Спасибо. Он потрепал Бантера по плечу. Это должно было и одновременно означать, что Питер ему благодарен, и что Бантер может идти. Потом Питер подошел к окну и долго и задумчиво смотрел на залитый солнцем двор. Вошла Харриет. — Я совершила маленькое путешествие. Мы ведь с тобой еще не видели ту часть дома, где находится то, что миссис Руддл назвала «самыми современными удобствами». Так вот, слушай. Спускаешься вниз по ступенькам, потом поворачиваешь за угол, ударяешься лбом о притолоку, потом еще один поворот. Спотыкаешься в темноте и попадаешь в маленький узкий коридорчик, дальше две спальни и треугольный чуланчик под лестницей, которая ведет на чердак. Рядом с чуланчиком в шкафу большая цистерна. Открывай осторожно: там тоже можно набить шишку на лбу и удариться подбородком о балку. — Боже мой! Ты не испортила вентиль? Знаешь ли ты, женщина, что в деревне счастье всей твоей жизни зависит от вентилей в цистерне и бойлерной на кухне. — Я-то знаю, но не думала, что об этом знаешь ты. — Знаю ли я? Если ты провел детство в доме со ста пятьюдесятью спальнями и вечными приемами, а каждая капля холодной воды должна быть добыта потом и кровью вручную, причем горячую нужно носить в две работающие ванные (остальные — только фикция), и нагреватель портится именно в тот день, когда приезжает принц Уэльский? Знаю ли я? Да я изучил все эти устройства до последнего винтика! — Питер, мне кажется, ты самый великий мистификатор, которого я когда-либо видела. Я до сих пор не поняла, кто ты. Великий детектив, ученый или плейбой? Нет, в глубине души ты навсегда остался деревенским помещиком, главная любовь которого — конюшни, а главная забота — поломанный насос. — Боже, спаси женатых мужчин! Тебе удалось раскрыть мою самую страшную тайну. Но все же ты не права. Мой отец был помещиком старой закалки. Он думал, что все эти модные нововведения расслабляют хозяина и портят слуг… Пойдем… Знаешь, я перестал жалеть о потерянном рае, когда узнал, что не было яичницы с беконом. * * * — Чтобы камины не дымили, их регулярно нужно чистить, — поучал мистер Пуффетт Бантера. Мистер Пуффетт был приземистым толстым господином, которого экзотическая одежда делала еще полнее. На мистере Пуффетте было темно-зеленое пальто, потертые брюки и бесчисленное множество пестрых свитеров, надетых один на другой. Многочисленные разноцветные горлышки этих свитеров сильно давили мистеру Пуффетту на шею. Казалось странным, что он еще как-то мог поворачивать голову. Комплекция мистера Пуффетта вызывала в памяти медицинское выражение «предпоследняя степень ожирения», а его одеяние — образ луковицы или капусты. — У вас очень хорошие, крепкие трубы, — продолжал мистер Пуффетт, снимая пальто и предоставляя Бантеру возможность полюбоваться самым верхним и, видимо, самым пестрым красно-желто-зеленым свитером. — И если бы меня сюда вовремя приглашали, все было бы в порядке. Ваши трубы я изучил еще в молодости, когда отец начал учить меня ремеслу. — Что вы говорите! — воскликнул Бантер. — Теперь мне не позволяет этого делать закон: это не моя специальность, — сказал мистер Пуффетт, покачав головой, увенчанной большой бесформенной шляпой. — Да и фигура у меня уже не та. Но я знаю эти трубы с рождения, если можно так выразиться. Должен сказать, лучших и желать нельзя. За ними только следить нужно. Трубы — как кухня. Ничего путного не получится, если там грязно, как в преисподней. Думаю, вы со мной согласитесь, мистер Бантер. — Именно так, — согласно кивнул Бантер. — И все-таки, вы бы не могли привести их в порядок? — Только из уважения к вам, мистер Бантер, к молодой леди и джентльмену. Буду счастлив почистить ваши трубы. Я по профессии строитель, но никогда не отказываюсь, если меня приглашают добрые соседи. Отец говорил, что у меня талант к трубам. Я в них, если позволите, вырос. И никто, мистер Бантер, не вычистит ваши трубы так, как я. Потому что никто их так хорошо не знает: где нужно почистить, где пробить. С этими словами мистер Пуффетт закатал по локоть многочисленные рукава, собрал веревки и щетки, разложенные перед ним, и спросил, с какой трубы начинать. — Давайте начнем с гостиной, — сказал мистер Бантер. — На кухне я пока могу обойтись плитой. Сюда, пожалуйста, мистер Пуффетт. Миссис Руддл, которую по желанию Вимси оставили на прежней должности горничной, уже тщательно убрала в гостиной, аккуратно прикрыла старыми покрывалами уродливую мебель, застелила безвкусные ковры газетами. Она не смогла передвинуть двух бронзовых кавалеров на пьедесталах по бокам камина, потому что они были стишком тяжелыми, и поэтому пришлось надеть им на головы мешки. Легкой тканью новая горничная старательно закрыла увядший тростник в огромном расписном горшке у двери, «чтобы не запылился». — Ага! — сказал мистер Пуффетт и снял верхний свитер, под которым оказалось не менее живописное одеяние цвета молодой травки. Он разложил инструменты на полу, наклонился и открыл дверцу. Он заглянул внутрь и удовлетворенно хмыкнул. — Ну, вам говорил! Труба забита сажей. Ее сто лет не чистили, а может, даже больше. — Мы тоже так думаем, — поддержал Бантер. — И обязательно обсудим этот вопрос с мистером Ноуксом. — Угу, — отозвался Пуффетт, который, привязав к щетке веревку, сделал попытку засунуть все это в дымоход. — И позволю себе заметить, мистер Бантер, — щетка с трудом продвигалась вверх, — я сейчас делаю работу, которая должна была регулярно проделываться за последние десять лет и… — он сделал еще одну попытку, — и если бы мистер Ноукс платил мне хотя бы по одному пенни, — еще один рывок, — за чистку вот этих самых труб, — еще один рывок и легкое вращательное движение, — …сейчас вы бы так не мучались, — он обернулся и красноречиво посмотрел на Бантера. — Я вам верю, — отозвался Бантер. — И чем быстрее вы ее прочистите, тем быстрее мы сможем вас отблагодарить. Он вернулся в бойлерную. Миссис Руддл выливала кипяток из большого таза в огромный кувшин. — Нужно было позвать меня. Ведь это очень тяжело. Я сам отнесу его наверх. А вы, если хотите, захватите чайник. Вернувшись в гостиную, он увидел только нижнюю часть туловища Пуффетта. Верхняя же скрылась в черном зеве трубы, посылая гулкие проклятия жадности мистера Ноукса и одобрительные междометия собственной проворности и сообразительности. Бантер удовлетворенно хмыкнул: всегда приятно посмотреть, как кто-то выполняет работу, намного более сложную и тяжелую, чем твоя. Утренняя суета ярко проявляет разницу между полами. Женщине, если она не член общества Вселенской чистоты, нужно только принять душ, надеть утреннее платье и спуститься к завтраку. Мужчина же до сих пор не смог освободиться от рабства бесчисленных кнопок, пуговиц и шнурков. Но самое жестокое изобретение человечества, изматывающее своей постоянной необходимостью и, в конце концов, полной бесполезностью, — это бритва. Харриет уже застегивала последнюю пуговицу, а за стеной все еще слышались хлюпанье воды и тяжелые вздохи. Она сочувственно улыбнулась и пошла вниз, в то место, которое Питер скорее точно, чем деликатно назвал Лестницей страдальцев. Она спустилась в узкий коридор, где находились вышеупомянутые «все современные удобства». В конце коридора были дверь в бойлерную и вторая — на улицу. Харриет вышла в сад. Он был великолепен. Вдали виднелись ухоженные ряды яблонь, ближе — ровные грядки с овощами, перед домом росли цветы. Она увидела маленький летний домик, увитый виноградом и окруженный экзотическими растениями в больших горшках. Перед домом росли чудесные белоснежные хризантемы и темно-пурпурные георгины. Шалфей протянул алые соцветия навстречу утреннему солнцу. Очевидно, мистер Ноукс знал толк в садоводстве, или у него был хороший садовник. Это пока было единственное достоинство мистера Ноукса, подумала Харриет. Она открыла дверь маленькой хозяйственной пристройки: вычищенный садовый инвентарь был сложен в образцовом порядке. Она нашла садовые ножницы и собрала огромный букет из виноградных листьев и темно-бронзовых хризантем. Она засмеялась, подумав, что ведет себя, как «примерная женушка», вьющая «уютное семейное гнездышко». Харриет с наслаждением вдохнула тонкий аромат хризантем и, подняв голову, неожиданно увидела Питера. Примостившись на подоконнике с «Таймс» на коленях и сигаретой во рту, он приводил в порядок свои ногти так задумчиво и неспешно, как будто он решил посвятить этому занятию всю оставшуюся жизнь. На соседнем подоконнике сидел большой рыжий кот, появившийся неизвестно откуда и так же неспешно облизывал переднюю лапку, а потом старательно тер смешное пятнистое ухо. Оба существа «чистили перышки», и каждый был полностью поглощен самим собой, не замечая другого. Потом существо разумное нетерпеливо хмыкнуло, бросило ножницы, посмотрело на улицу и воскликнуло, увидев Харриет: «Эй!» Второе вздрогнуло, вскочило, изогнувшись и распушив хвост, и моментально скрылось из виду. — Цветы, — сказал Питер, у которого иногда появлялся волшебный дар читать чужие мысли, — достойное занятие для изящных дам. — Ты так думаешь? — спросила Харриет. Она стояла на одной ноге, рассматривая целый пуд влажной садовой земли, которая прилипла к подошве ее туфли. — Знаешь, сад просто замечательный. Райский уголок. — И нежные ступни едва касались травы, — ответил его сиятельство. — Скажи мне, розовоперстая Аврора, того человека на первом этаже медленно душат или режут? — Мне и самой интересно, — ответила Харриет, услышав странные полузадушенные крики из гостиной. — Пойду узнаю. — Тебе уже нужно уходить? Ты так украшаешь пейзаж. Я очень люблю пейзажи, но там обязательно Должны быть нарисованы человеческие фигуры… Боже мой! Какие ужасные крики. Такое впечатление, будто кого-то собрались замуровать. Такое впечатление, что кричат в соседней комнате. Или я впадаю в старческий маразм? — Не обманывай. Ты выглядишь абсолютно спокойным и довольным жизнью. — Так оно и есть. Но нельзя эгоистично жить только своим счастьем. Мне кажется, кому-то в доме нужна помощь. Тот момент из передней двери вышел Бантер, прошествовал вокруг дома по узкой полоске травы, воздел глаза к небу, как будто искал там божественное откровение и грустно покачал головой, как брошенный дочерьми король Лир. — Ну, как наши дела? — высунулась из окна миссис Руддл. — Плохо, — ответил, возвращаясь, Бантер. — у нас ничего не получается. — Похоже, — сказал Питер, — нас ждет знаменательное событие: внизу скоро кто-то кого-то родит. Роженица просто заходится в крике. Харриет сошла с клумбы и маленькой садовой лопаткой счистила с подошвы грязь. — Мне надоело украшать собой пейзаж, лучше я стану частью домашнего интерьера. Питер соскочил с подоконника, снял пижаму и стряхнул рыжего кота со своего любимого старого блейзера. — Все дело в саже, мистер Бантер, и в трубах на крыше, — объяснял Пуффетт, выбираясь на волю. Потом он начал осторожно вытаскивать щетки и веревки. — Итак, — ответил Бантер с такой тонкой иронией в голосе, что Пуффетт ее, похоже, и не заметил, — наконец-то мы выяснили причину. — Вот именно, — согласился Пуффетт, — все дело в этой проклятой саже. Ни один камин не будет работать, если там полпуда черной засохшей сажи, как в вашем. И не ждите. — Я и не жду, — парировал Бантер. — Я просто прошу вас вычистить дымоход. Только и всего. — Ну, хорошо, мистер Бантер, — в голосе Пуффетта прозвучали первые обиженные нотки. — Я вам захватит немного, вы только посмотрите, — он протянул черную от грязи ладонь, на которой лежало нечто, похожее на застывшую лаву. — Эта ваша сажа твердая, как скала. Вот чем забит ваш дымоход. И щеткой совершенно невозможно это пробить. Как бы вы ни старались. Я уже сломал две палки, мистер Бантер, пытаясь пробить этот ужас. Пожалейте меня и мои инструменты. — Он достал из трубы палку и любовно стряхнул с нее сажу. — Эго значит, нужно придумать что-то другое. Но мы все-таки должны как-то пробить этот злосчастный дымоход, — сказал Бантер, глядя в окно. — И немедленно. Ее сиятельство идет в дом. Вы можете подавать завтрак, миссис Руддл. — Уже? — ахнула миссис Руддл, поправив салфетки и взяв поднос с радиоприемника, куда его установил Бантер. — Молодые уже проголодались? Это хороший признак. Я помню, когда мы с Руддлом поженились… — Потом нужно будет заменить фитили в лампах, почистить горелки и залить их свежим маслом, — холодно перебил ее Бантер. — Мистер Ноукс уже давно не пользовался лампами, — фыркнула миссис Руддл. — Он говорил, что ему прекрасно видно и при свечах. Наверное, деньги экономил. — Она взяла поднос поудобнее и вышла. Столкнувшись с Харриет в дверях, попыталась присесть в реверансе и уронила салфетку. — О, вы уже чистите дымоход, Бантер? Это прекрасно. Мы услышали шум и решили узнать, что здесь происходит. — Да, миледи. Мистер Пуффетт любезно согласился нам помочь. Но, насколько я понимаю, он столкнулся с непреодолимыми препятствиями. Кажется, с дымоходом и трубами. — Как мило с вашей стороны, мистер Пуффетт! Мы провели здесь ужасный вечер. По выражению лица Пуффетта она поняла, что надвигается гроза, и протянула ему руку. Мистер Пуффетт посмотрел на нее, потом на свою черную ладонь. Затем он с трудом пробрался в карман брюк, задрав все свои свитера, достал чистый красный носовой платок, осторожно его расправил, и сквозь тонкую ткань церемонно дотронулся до пальчиков Харриет, как верный паж до руки невесты своего патрона. — Да, миледи, — сказал Пуффетт, — всегда рад вам услужить. Если позволите, я вам все объясню. Во-первых, у вас дымоход забит сажей. Во-вторых, мистер Ноукс продал старые трубы на крыше. Новые по размеру с дымоходом не совпадают. Отсюда и все проблемы. Но если найдется человек, способный их решить, то этот человек перед вами, миледи. Все дело в опыте, ваше сиятельство, и, если позволите, в физической силе. — Я с вами полностью согласна, — улыбнулась Харриет. — Насколько я понимаю, миледи, — вмешался Бантер, — сам камин и дымоход в полном порядке. — Правильно, — сказал Пуффетт, польщенный вниманием графини. — Камин в отличном состоянии, так же, как и дымоход. — Он снял свитер и в очередной раз ослепил присутствующих небесно голубым орнаментом на пунцовом фоне. — Попробую еще разно теперь не щеткой, а только палками. Может быть, если поднатужиться, удастся пробить этот завал. Если не получится, мне будет нужна лестница. — Лестница? — Он попытается добраться через крышу, миледи, — объяснил Бантер. — Как интересно! — воскликнула Харриет. — Я уверена, что мистер Пуффетт отлично со всем справится. У нас есть какая-нибудь ваза, Бантер? Я хочу поставить на стол эти цветы. — Просто замечательно, миледи. (Ничто, подумал Бантер, даже университетское образование не сможет отучить женщин от этих милых глупостей. Однако он с удовольствием отметил, что она отлично держится. Через секунду перед Харриет появилась ваза с водой). — Питер! — позвала Харриет (испугавшись, что Бантер подумает, что она интересуется только женскими глупостями). — Питер, дорогой! К нам пришел трубочист! — О, сказочное утро! Иду, дорогая, — он быстро сбежал по лестнице вниз. — Как здорово, что ты сказала именно эти слова. Всю свою жизнь я ждал именно этой волшебной фразы: «Питер, дорогой, к нам пришел трубочист». Слава Богу, мы, наконец, женаты. Я догадывался, что это так, но теперь я твердо в этом уверен. — Как хорошо, что тебе достаточно только таких доказательств. Некоторые требуют большего. — Некоторые просто боятся поверить своему счастью. Трубочист! Но ты разбила все мои надежды. Я думал, у нас гроза, землетрясение или к нам в дымоход убралась какая-то несчастная заблудившаяся корова. Ну, ладно, раз это всего лишь трубочист, я постараюсь не выдать своего разочарования. А вообще-то это даже интересно. Сто лет не видел настоящего трубочиста. Бантер всегда приглашает их, когда я уезжаю, чтобы не побеспокоить мое сиятельство. Только моя жена могла поступить со мной так бесцеремонно, как я всегда мечтал, и пригласить посмотреть на… Боже мой! Он повернулся к мистеру Пуффетту и увидел только его ботинки. В эту минуту из дымохода раздался такой жуткий и долгий рев, что Питер побледнел. — Как вы думаете, он еще жив? — Не волнуйтесь. Это только «сила, которую он прикладывает». Наверное, сажа ссохлась в один твердый комок. Его трудно разбить… Питер, видел бы ты эту гостиную до того, как Ноукс замусорил ее своими бамбуковыми безделушками, бронзовыми всадниками и кактусами. — Т-с-с! Не богохульствуй! Ни одного злого слова о кактусах! Это очень плохая примета. Сейчас что-то вывалится из дымохода и заберет тебя… бр-р-р… О, Боже, а это что за чудовище над приемником? — Некоторые платят безумные деньги за такие прекрасные кактусы. — Значит, у них нет ни капельки воображения. Это не растения, это какие-то уродцы. Кроме того, всегда, когда я вижу кактус, начинаю мучительно думать, хорошо ли я побрился. Как я сегодня выбрит? — М-м… замечательно. Как шелк! Ну, Бог с ними, с этими кактусами. И потом, я думаю, если мы их отсюда уберем, они назло нам умрут. Кактусы — очень прихотливые растения, хотя по их внешнему виду и не скажешь. А потом мистер Ноукс сдерет с нас столько золота, сколько они весят. Но, скажи, надолго ли мы арендовали эту жуткую мебель? — На месяц. Но, надеюсь, сможем избавиться от нее скорее. Разве можно оскорблять этот благородный старинный дом такой дрянью! — Тебе нравится дом, Питер? — Отличный дом. Прекрасное тело, которое населяют злые духи. И я говорю не только о мебели. Мне очень не нравится наш хозяин, или арендатор, или как там его. Он не очень хороший человек, и дом будет рад от него избавиться. — Мне тоже кажется, дом его ненавидит. Но с ним плохо обращался, он его обижал. Возьми хотя бы трубы… — Да, конечно, трубы. Как ты думаешь, я могу поговорить с нашим домашним богом? Простите, мистер… — Его зовут Пуффетт. — Мистер Пуффетт, можно вас на секундочку? — Сейчас, — в черном облаке сажи из дымохода вывалится Пуффетт. — Кто это тут мешает работать честному трубочисту? Дергает его за ноги и выхватывает из рук палку? — Прошу прощения, — сказал Питер. — Я кричал, но вы не обратили на меня внимания. — Да ладно, — сказал Пуффетт, очевидно, догадываясь, кто перед ним стоит. — Вы хозяин, да? Рад видеть вас в добром здравии. — Да, у нас все отлично. Но вот видите, проблемы с каминами. Нет тяги или что-то в этом роде. — Камины здесь ни при чем, — ответил Пуффетт. — Я объяснил вашей леди, что все дело в саже. Они так забиты, что я щетку не мог просунуть. Конечно, никакой тяги и не будет, если вы меня понимаете. Кроме того, новые трубы не подходят по размеру. — Я понимаю. Трубы. Трубы трубят для Марии Тюдор… — Вот-вот, — с готовностью подхватил Пуффетт, — и я говорю, что Тюдоровские трубы — самые лучшие. Если бы там были Тюдоровские трубы — все было бы намного легче. Эти трубы — настоящий рай для трубочиста. И для него самого, и его инструмента. Они здесь и стояли, но мистер Ноукс их продал, чтобы построить солнечные часы. — Продал трубы, чтобы построить солнечные часы?! — Правильно, миледи. Все пыль в глаза пускает, я так сразу и сказал. Он всегда был такой. А взамен поставил какую-то дрянь. Потому-то все у него быстренько и забилось сажей. Нам бы сейчас как-то сажу вытрясти, потом дело пойдет быстрее. Там бездна грязи. Пока мы ее не вытрясем, никакой огонь здесь гореть не будет. Вот и все, что я могу сказать, милорд. — Вы все объяснили очень доступно, — восхитился Питер. — Я вижу, вы мастер своего дела. Продолжайте, пожалуйста. Не обращайте на меня внимания, я в восхищении. И у вас такой замечательный инструмент! Для чего нужна вон та вещь, похожая на штопор? Наверное, ею пользуются, когда джентльмен хочет выпить? — Спасибо, милорд, — ответил Пуффетт, очевидно, погашая последние слова за приглашение. — Только после работы. Первым делом работа, а развлечения — потом. Когда работа будет закончена, не откажусь. Он весело подмигнул, стянул свитер, и в очередной раз поразив воображение всех присутствующих сложнейшими узорами всех цветов и оттенков, полез обратно в дымоход. Глава V Грохот орудий — Простите за беспокойство, — взволнованно воскликнула мисс Твиттертон, — но я подумала, что должна прийти и посмотреть, как вы устроились. Я всю ночь не сомкнула глаз, все думала, как вы там. Не ожидала от дяди такого! Непростительное легкомыслия! — О, пожалуйста, входите, — сказала Харриет. — Как хорошо, что вы зашли. Садитесь, пожалуйста… Боже мой, Бантер, неужели у нас не найдется стула получше? — Как хорошо! — вскрикнула мисс Твиттертон. — Вы нашли эту китайскую вазу? Дядя выиграл ее в лотерею. В ней замечательно смотрятся хризантемы, Правда? За цветами ухаживает Фрэнк Кратчли. Он очень хороший садовник… О, спасибо, большое спасибо. Я не должна вам сегодня надоедать, я понимаю. Но я так переволновалась. Очень надеюсь, что ночью вам было удобно. — Спасибо, — вежливо ответил Питер. — Большая ее часть прошла замечательно. — Я всегда говорю, что очень важно, хорошая ли кровать… — начала мисс Твиттертон. Залившийся краской Пуффетт наблюдал, как у Питера предательски дрогнули уголки рта. Он тихонько толкнул ее в бок. — Ой! — вскрикнула мисс Твиттертон. Она удивленно посмотрела на Пуффетта, потом обвела глазами комнату: — Боже мой! Что случилось? Неужели камины опять дымят? Вечно с ними какие-то проблемы. — Послушайте, — сердито сдвинул брови Пуффетт, который, очевидно, готов был защищать камины, как тигрица свой выводок, — это отличные камины, вот что я вам скажу. Я сам не мог бы сделать лучше. Но если их никогда не чистить, а потом из пустого бахвальства снять трубы и заменить их черт знает на что! Так никакие камины не выдержат. И никакой трубочист вам не поможет. Вы и сами прекрасно это знаете! — Пресвятая Богородица! — завопила мисс Твиттертон, в полуобморочном состоянии рухнув на стул. Но почтенная женщина немедленно взяла себя в руки и мгновенно опять вскочила на ноги, готовая отразить нападение. — Что миледи и милорд теперь о нас подумают? И где же дядя?! Он бы вам все объяснил. Боже, пришел Фрэнк Кратчли! Какое счастье! Надо у него спросить, может, дядя ему что-то говорил. Френк приходит каждую среду. Во всех отношениях прекрасный молодой человек. Давайте я его позову. Думаю, он нам поможет. Я всегда посылаю за Фрэнком, если что-то случается. Фрэнк такой умный! Он всегда дает дельный совет. Не дожидаясь ответа, мисс Твиттертон подбежала к окну и закричала громким, визгливым голосом: — Фрэнк! Фрэнк! Что случилось? Мы не можем найти дядю! — Не можете его найти? — Не можем. Он уехал, а перед отъездом продал дом этим леди и джентльмену. И мы не знаем, где теперь его искать. Камины дымят, и все в доме вверх дном. Что с ним могло случиться? Фрэнк Кратчли задумчиво посмотрел на нее и растерянно почесал затылок. — Он ничего мне не говорил, мисс Твиттертон. Наверное, он в магазине. Больше негде. — А он был дома в прошлую среду, когда ты приходил? — Да, — ответил садовник. — Он был здесь, и все было в порядке. — Он помолчал, потом ему на ум пришла какая-то мысль. Он изменился в лице: — Мистер Ноукс должен был быть сегодня дома. А вы говорите, нигде не можете его найти? А что с ним случилось? — Мы и сами не знаем. Уехал и никому ничего не сказал. Что он тебе говорил? — Я думал, мы с ним сегодня встретимся. По крайней мере… — Может быть, вам лучше войти, Кратчли, — предложил Питер. — Правильно, сэр! — ответил молодой человек и облегченно вздохнул, увидев, что в доме есть хоть один мужчина, с которым можно все толком обсудить! Он пошел к задней двери, где, судя по звукам, его встретила миссис Руддл и поспешно изложила суть происшедшего. — Можно послать Фрэнка в Броксфорд, — предложила мисс Твиттертон. — Пусть съездит в магазин и узнает, что случилось с дядей. Может, он заболел? Но тогда почему не прислал за мной? Фрэнк может поехать на машине. Знаете, он работает в гараже у мистера Хэнкока в Пэгфорде. Я сегодня хотела встретиться с Фрэнком, но он уехал куда-то в своем такси. Фрэнк отлично разбирается в машинах, и он такой хороший садовник. Не подумайте, пожалуйста, что я вмешиваюсь не в свои дела, но раз уж вы купили этот дом, лучшего садовника вам не найти. — Сад в прекрасном состоянии, — сказала Харриет. — Я и сама заметила это сегодня утром. — Я рада, что сад вам понравился. Фрэнк так много работает, он ухаживает за садом, как за своим собственным… — Входите, Кратчли, — сказал Питер. Садовник, симпатичный темноволосый и голубоглазый молодой человек лет тридцати в опрятном костюме, помялся у дверей, теребя в руках кепку и настороженно глядя на незнакомых господ. Кратчли выразительно посмотрел на мисс Твиттертон, и Харриет догадалась, что ему надоели ее постоянные панегирики, и теперь он чувствовал себя растерянным и смущенным. — Все это, — продолжал Питер, — кажется немного странным, не так ли? — Ну да, сэр, — он улыбнулся и кивнул Пуффету, — вижу, вы решили привести в порядок камины. — Дело не в каминах, — раздраженно начал трубочист. Мисс Твиттертон его перебила: — Ты понимаешь, Фрэнк, дядя продал дом и уехал, никому ничего не сказав. Я ничего не понимаю. Все это так на него не похоже. Ничего не сделано, ничего не приготовлено, никого не было в доме, чтобы впустить их сиятельств в дом. А миссис Руддл ничего не знает, кроме того, что он уехал в Броксфорд… — А вы послали кого-нибудь в магазин? — молодой человек попытался остановить поток недоуменных восклицаний. — Нет, еще не послали… Может быть, лорд Питер? Вы тоже не посылали? Нет, у нас не было времени. Так вот, не оставил ключи, их сиятельства вынуждены были врываться ко мне среди ночи. Я и представить себе такого не могла… А может быть, ты съездишь, Фрэнк? Или я могла бы съездить на велосипеде. Но мистер Хэнкок сказал мне, что ты уезжал куда-то на такси. Поэтому я решила тебя дождаться и спросить. Взгляд Фрэнка Кратчли растерянно блуждал по комнате, как будто искал помощи или совета от бронзовых всадников, кактусов, старых покрывал, камина, щеток мистера Пуффетта или радиоприемника. Наконец в немом отчаянии он остановился на блейзере Питера. — Давайте начнем с самого начала, — предложил Вимси. — В прошлую среду мистер Ноукс весь день был дома, а в десять часов он уехал на автобусе в Броксфорд. В этом, по-моему, ничего необычного нет. Но он должен был вскоре вернуться, чтобы встретить нас. Да и вы, насколько я понимаю, собирались с ним сегодня встретиться. — Да, сэр. Мисс Твиттертон подпрыгнула, и ее губы сами собой сложились в изумленное: «О-о…» — Он всегда по средам дома, когда вы приходите? — По-разному, сэр. Не всегда. — Фрэнк! — возмущенно крикнула мисс Твиттертон. — Это лорд Питер Вимси. Ты должен называть его «милорд»! — Сейчас это не имеет никакого значения, — за мягкой улыбкой Питер попытался скрыть раздражение. Кратчли посмотрел на мисс Твиттертон виновато и испуганно, как школьник, которого публично отругали за немытые уши, и сказал: — Иногда он дома, иногда нет. Когда он уезжает (мисс Твиттертон нахмурилась), я беру ключи у нее (он кивнул в сторону мисс Твиттертон), прихожу, поливаю в доме цветы и завожу часы. Но я рассчитывал с ним сегодня встретиться. У нас с мистером Ноуксом небольшое дельце. Поэтому я сегодня так рано и приплелся… пришел (поправился он после сердитого шипения мисс Твиттертон). Вот и все, что я могу сказать милорду. — Его сиятельству, — тихо, но отчетливо донеслось из угла мисс Твиттертон. — Он вам говорил, что будет сегодня дома? — Да, милорд. И он обещал вернуть мне часть денег, которые я вложил в его дело. Обещал отдать сегодня. — О, Фрэнк! Ты опять приставал к дяде с этими деньгами? Я же тебе сто раз объясняла, ты ничего не смыслишь в делах. У дяди хранить деньги гораздо надежнее. Питер и Харриет переглянулись. — Обещал сегодня вернуть вам деньги? Простите за нескромный вопрос, выдали мистеру Ноуксу… значительную сумму денег? — Почти сорок фунтов, — ответил садовник. — Он взял меня в дело. Может быть, для вас это и небольшие деньги, — продолжал он задумчиво, как будто пытаясь установить степень финансового соответствия между титулом Питера, его старым поношенным блейзером, элегантным костюмом его жены и аристократическими манерами его слуги. — Но я мог бы найти лучшее применение своим деньгам. Я ему так и сказал в прошлую среду. А он, как обычно, начал молоть всякий вздор. Мол, он не держит в доме такие крупные суммы, а потом прогнал меня… — Но, Фрэнк, он, действительно, не держит таких денег в доме. Его же могут ограбить. У него как-то украли кошелек с десятью фунтами… — Но я все-таки не ушел и потребовал свои деньги, — продолжал Фрэнк, не обращая внимания на мисс Твиттертон, — Я сказал, что мне сейчас нужны деньги. И в конце он пообещал мне их вернуть сегодня, он должен был их получить… — Он вам так и сказал? — Да, сэр, так и сказал. А я ответил, надеюсь, что получите. А если нет, я найду на вас управу. — О, Фрэнк, как ты мог такое сказать! — А что мне еще делать? И почему я не могу рассказать об этом его сиятельству? Питер и Харриет опять переглянулись. Питер незаметно кивнул. Деньги за дом. Откуда Кратчли об этом узнал, если знал, конечно… — А он сказал, откуда собирается получить деньги? — Конечно, нет. Он всегда рассказывал ровно столько, сколько считал нужным. На самом деле, я думал, он мне врет, и никаких денег никто ему не пришлет. Думал, он выкручивается. Он до самого последнего момента не возвращал деньги, да и отдавал, если больше ничего не оставалось делать. Он просто больной был, когда нужно было возвращать деньги, — добавил Кратчли и презрительно усмехнулся. — Да, похоже, это было его жизненное кредо, — сказал Вимси. — Правильно, он так по крохам свое добро и собирал. Он скользкий человек, этот мистер Ноукс. Я это его дело. Я сказал ему, что мне нужно сорок фунтов на гараж. — Да, конечно, гараж, — тихо сказала мисс Твиттертон, покачав головой и нахмурившись. — Фрэнк долго копил деньги на этот гараж. — Вот так, — сердито продолжал Кратчли, — я ему и сказал. Мне нужны деньги на гараж. Или вы отдадите мне деньги в среду, сказал я, или я иду в полицию. Так и сказал. А потом я разозлился и ушел, и больше его не видел. — Понятно. Ладно, — Питер внимательно посмотрел на Кратчли, потом перевел взгляд на мисс Твиттертон. — Думаю, мы съездим в Броксфорд и попытаемся разыскать этого джентльмена. И тогда все станет ясно. А пока нужно ухаживать за садом. Так что, вы можете приступать к своим обязанностям, как обычно. — Отлично, милорд. Я буду, как всегда, приходить по средам. Мистер Ноукс платил мне пять шиллингов в день. — Я буду платить вам так же. Кстати, Кратчли, вы что-нибудь понимаете в электричестве? Мы с вами сможем установить в сарае небольшую электростанцию? — Да, милорд, с удовольствием. — Свечи и масляная плита, — продолжат Питер, улыбнувшись жене, — это, конечно, очень романтично, но с электричеством намного удобнее. Я собираюсь электрифицировать Тэлбойз. — Да хоть весь Пэгглхэм! — воодушевился Кратчли. — С большим удовольствием, милорд! — У Фрэнка золотые руки, — нежно сказала мисс Твиттертон. После этих слов бедняга Кратчли сильно покраснел и растерянно посмотрел на Питера. — Прекрасно, — сказал его сиятельство. — Поговорим об этом позже. А сейчас идите и займитесь своими обычными делами. Счастливый садовник неуклюже поклонился и ушел. Харриет смотрела на мисс Твиттертон и думала, что стремление по-матерински опекать всех окружающих мужчин у нее, похоже, в крови. Бедная мисс Твиттертон! Ничто так не ранит мужское самолюбие как назойливая опека престарелой девицы. Вдалеке стукнула калитка, послышались чьи-то шаги. Все прислушались. — Наверное, — встрепенулась мисс Твиттертон, — это дядя приехал. — Молю Бога, — сказал Питер, — что не один из этих невозможных репортеров. — Не волнуйся, — Харриет выглянула из окна. — К нам в гости пришел викарий. — Наш дорогой викарий! Может, хоть он что-то знает? — Хорошо бы, — вздохнула миссис Руддл. — Это великолепно, — сказал Питер, — я коллекционирую викариев. — Он подошел к наблюдательному посту Харриет. — Так. Взрослая особь, рост около шести футов, близорук, понимает толк в садоводстве, разбирается в музыке, курит трубку… — Пресвятая Богородица! — вскричала мисс Твиттертон. — Вы знакомы с мистером Гудекером? — …живет не слишком роскошно, жена еле сводит концы с концами на то маленькое жалованье, которое он получает. Закончил одно из самых приличных учебных заведений, похоже, розлив 1890 года. Думаю, это Оксфорд, нет, скорее Кебл. Интеллектуально развит ровно настолько, насколько позволяет сан в жизненные интересы ограничиваются приходом. Ярый христианин. — Он тебя услышит, — сердито прошептала Харриет. Почтенный джентльмен подошел к клумбе перед домом, склонился к георгинам и поверх очков бросил быстрый взгляд в сторону окна гостиной. — Клянусь Богом, ты прав. Но почему ты решил, что он ярый христианин? — Ты же знаешь мои методы, Ватсон. Посмотри на четки в руках. Часы на колокольне пробили восемь, время утренней молитвы уже давно прошло. — Как тебе все это удается, Питер! — Сам не знаю, — ответил он, слегка покраснев. — Просто я так устроен. Что бы я ни делал, глаз постоянно цепляется за всякие мелочи. — Бедняжка моя, — Харриет погладила его по щеке. — Это ведь очень утомительно. Совершенно сбитая с толку мисс Твиттертон попыталась объяснить: — Он, наверное, пришел поговорить о репетиции. По средам вечером у нас репетиция церковного хора. Всегда по средам. Наш дорогой викарий ходит и всех предупреждает. — Конечно, — покачал головой Питер. — По средам всегда репетиции церковного хора. Ничто не меняется в старой доброй Англии. Харриет, ты сделала прекрасный выбор. Лучшего дома для медового месяца не найти! Я чувствую себя на двадцать лет моложе. Викарий подошел к дому, и Питер поспешно отскочил от окна. — Может быть, вы мне и не поверите, мисс Твиттертон, но я тоже когда-то пел в церковном хоре вместе с дочерью кузнеца. Просил благословить усталых путников и посылал проклятия врагу рода человеческого. — Господи, спаси и сохрани нас от адского пламени, — перекрестился мистер Пуффетт. Красочный образ напомнил ему о том, зачем, собственно, его сюда пригласили, и он нерешительно двинулся в сторону камина. Викарий вошел в дом. — Дорогой, — мягко сказала Харриет, — мисс Твиттертон решит, что мы с тобой — парочка сумасшедших. А мистер Пуффетт, наверное, давно уже в этом уверен. — Нет, миледи. Ну что вы! — отозвался мистер Пуффетт. — Вы не сумасшедшие. Вы просто очень счастливы. Я вас очень хорошо понимаю. — Как джентльмен джентльмена, — торжественно сказал новоиспеченный муж, — я благодарю вас за эти добрые и умные слова. А где вы проводили медовый месяц? — Эрн Бэй, милорд! — ответил Пуффетт. — Боже мой, конечно! Там, где Джордж Джозеф Смит утопил свою невесту. Как мы об этом не подумали? Харриет… — Чудовище! — сказала Харриет. — Но ничего у тебя не получится. У нас здесь очень мелкие ванны. — Вот именно! — из всего непонятного разговора сознание мисс Твиттертон выхватило хоть одно слово, не лишенное смысла. — Я сто раз говорила дяде, что нужно поставить нормальные ванны! Не успел Питер предоставить новые доказательства своего помешательства, как вошел Бантер и торжественно провозгласил: — Преподобный Саймон Гудекер. Вошел викарий, худощавый, пожилой, гладко выбритый мужчина, с трубкой, торчащей из верхнего кармана темно-серого, «подобающего сану», костюма. На рукаве его сюртука была искусно пришита большая круглая заплатка. В его взгляде читалось чувство собственного достоинства, сознание умственного превосходства и полное понимание настоящего довольно бедственного материального положения. Острый взгляд викария выхватил мисс Твиттертон из группы, представшей его вниманию, он приложил руку к сердцу и церемонно поклонился, потом легким кивком дал понять, что заметил мистера Пуффетта, и подошел к Питеру. — Доброе утро, мистер Гудекер, — скорбно сказала мисс Твиттертон и приложила платок к глазам. — Боже мой! Вам уже рассказали… — Да, конечно, — сказал викарий. — Это и вправду удивительно! — Он водрузил на нос очки, прищурился и обратился к Питеру: — Простите, что я вам мешаю. Насколько я понял, мистер Ноукс… — Доброе утро, сэр, — Питер решил не дожидаться мисс Твиттертон и представился сам. — Рад вас видеть. Моя фамилия Вимси. А это моя жена. — Боюсь, вы меня не помните, — сказала Харриет. Мистер Гудекер ничуть не изменился за прошедшие семнадцать лет. Немного поседел, похудел и стал немного ниже ростом. Но это был все тот же мистер Гудекер, которого они с отцом время от времени встречали в старые добрые времена, когда приезжали к больным в Пэгглхэм. Видно было, что он ее совсем не узнает. Однако по его радостному возгласу Харриет поняла, что его взгляд все же отыскал нечто знакомое. К сожалению, это оказался старый блейзер Питера, с вышитой на нагрудном кармане эмблемой и надписью «О.У.Г.К». — Если не ошибаюсь, выпускник Оксфорда, — спросил викарии, улыбаясь так счастливо, будто одной этой надписи было бы достаточно, чтобы навеки считать друг друга друзьями. — Бэллиол, сэр, — ответил Питер. — Мэгдэлен, — парировал мистер Гудекер, не догадываясь, что слово «Кебл» намного больше укрепило бы его репутацию. Он схватил Питера за руку и энтузиазмом потряс. — Господи помилуй! Вимси из Бэллиола. Где же мы с вами… — Наверное, гольф, — подсказал Питер. — Да, — уверенно ответил викарий. — Да, да! Гольф и… Фрэнк! Я тебе мешаю? Кратчли принес стремянку и большую садовую лейку. — О, нет, сэр, совсем нет, — он сказал это тоном, который скорее означал: «Да, сэр, очень мешаете». Викарий проворно отскочил. — Не хотите ли присесть, сэр, — сказал Питер, убирая с одного из стульев старое покрывало. — Спасибо, спасибо, — благодарно улыбнулся викарий, потому что Фрэнк пытался установить стремянку как раз в том месте, где он стоял. — Я не должен был бы отнимать у вас время… Но, гольф! Конечно! И… — И теперь все мы уже давно команда ветеранов, — сказал Питер, качая головой. Но викария не так-то просто было сбить с выбранной им темы. — Я уверен, мы еще где-то встречались. Простите, я не расслышал, как представил вас ваш слуга. Вы случайно не лорд Питер Вимси? — Смешной, старый титул, но мой. — Правда? — вскричал мистер Гудекер. — Конечно, конечно. Лорд Питер Вимси — гольф и криминал! Боже мой, какая честь! Мы с женой буквально на днях читали статью в газете — ужасно интересную — о том, как вы раскрыли… — Детектив! — ахнула мисс Твиттертон и рухнула на застеленный старой простыней диван. — Он совсем безвредный и не кусается. Можете мне поверить, — засмеялась Харриет. — Надеюсь, — продолжал, шутливо нахмурившись, мистер Гудекер, — в Пэгглхэм вас привело не очередное убийство? — Хотелось бы верить, что нет, — ответил Питер. — Собственно говоря, мы с женой собирались провести здесь медовый месяц. В тишине и полном уединении. — Ах вот как! — воскликнул викарий. — Как это прекрасно! Дай вам Бог любви и счастья. Мисс Твиттертон сердито сдвинула брови, увидев огромное черное пятно на паркете вокруг камина. Глубоко вздохнув, она перевела взгляд на присутствующих и чуть не лишилась чувств от негодования. Фрэнк Кратчли взобрался на стремянку, где никто не мог видеть выражение его лица, и строил викарию непочтительные гримасы. Заметив суровый взгляд мисс Твиттертон, молодой человек мгновенно принял серьезный вид и принялся старательно поливать огромный кактус. Харриет честно призналась викарию, что очень счастлива, а Питер, согласно кивнув, заметил: — Прошли уже двадцать четыре часа, а мы все еще женаты. В наше время это настоящий рекорд. Но, видите ли, святой отец, мы ужасно старомодные люди, воспитанные в деревне. Знаете, моя жена выросла в этих местах. Викарий, который раздумывал, радоваться ли ему или огорчаться первой части заявления Питера, удивленно посмотрел на Харриет. Она засмеялась и объяснила ему, откуда она и что привело их в Тэлбойз. Неизвестно, читал ли мистер Гудекер о громком убийце, о котором писали все газеты или нет, но он не подал виду. Старик улыбнулся и сказал, что рад видеть дочь доктора Вэйна и счастлив познакомиться с новыми членами своего прихода. — Так вы купили этот дом? Боже мой! Надеюсь, мисс Твиттертон, ваш дядя не собирается покинуть нас? Мисс Твиттертон, не знавшая, куда себя деть, пока длились долгое знакомство, приятные воспоминания и обмен любезностями, оживилась: — Вы не поняли мистер Гудекер. Все это просто ужасно. Дядя ни словом не обмолвился о том, что продает дом. Ни словом. Он уехал. Или в Броксфорд, или я уже и не знаю, куда. Никого не предупредил и оставил дом в таком состоянии. — Но он, конечно, скоро вернется, — успокоил ее викарий. — Он сказал Фрэнку, что в среду будет дома. Ведь так, Фрэнк? Кратчли спустился с лестницы и теперь ползал вокруг огромной деревянной кадки, в которой рос второй колючий монстр. Откуда-то снизу раздался его сдавленный голос: — Так он и сказал, мисс Твиттертон. Он плотно сжал губы, как будто в присутствии викария не стал сообщать многие важные подробности этого таинственного дела, поднялся с колен и важно понес лейку к окну. — Но его все еще нигде нет! — сказала мисс Твиттертон. — Все это какая-то ужасная чушь. А бедные лорд и леди Вимси… Она пустилась в пространные описания событий предыдущей ночи, в котором ключи, трубы, новый гараж Кратчли, постельное белье, десятичасовой автобус и желание Питера починить электричество смешались в пестрое неразборчивое месиво. Время от времени викарий сочувственно кивал головой и ахал, но по его растерянному лицу было видно, что он абсолютно ничего не понимал. — Сколько вам пришлось пережить! — наконец, печально сказал он, когда мисс Твиттертон совсем выдохлась. — Как жаль! Если мы с женой можем хоть чем-то вам помочь, леди Вимси, надеюсь, вы сразу же дадите нам знать. — Большое спасибо, — ответила Харриет. — Но у нас действительно все в порядке. Все это ужасно забавно и немного похоже на пикник. Единственная неприятность, что мы не знаем, где мистер Ноукс. Мисс Твиттертон очень волнуется. — Я уверен, его где-то задержали дела, — сказал викарий. — Или, — какая-то мысль неожиданно пришла ему в голову, — письмо пришло не вовремя. Если так, тогда все объясняется очень просто. Наша почта работает прекрасно, но и на старуху бывает проруха. Я думаю, мистер Ноукс сейчас в Броксфорде, живой и здоровехонький. Передайте ему, что мне очень жаль, что мы с ним сегодня не встретились. Я хотел пригласить его на концерт Церковного благотворительного музыкального фонда. Поэтому и осмелился вас побеспокоить. К сожалению, нам, священникам, постоянно приходится попрошайничать. — А ваш хор еще существует? — спросила Харриет. — Помните, вы как-то выступали в Пэгфорде на большом концерте в День благодарения после войны? На торжественном обеде мы потом сидели рядом и обсуждали церковную музыку? Вы все еще поете «Аве-Мария» в ля-миноре? Она напела первый такт. Мистер Пуффетт, который все это время тихонько помалкивал, помогая Кратчли щеткой стирать пыль с колючек несчастного жителя пустыни, встрепенулся и подхватил мелодию мощным басом. — Прекрасно! — прослезился польщенный мистер Гудекер. — Мы имели большой успех. Мы выступали в Стэнфорде. А на последнем Празднике урожая мы пели «Аллилуйя». Нам аплодировали стоя. — Аллилуйя! — зарокотал мистер Пуффетт. — Аллилуйя! Ал-ли-луй-я! — Том, — смущенно улыбнулся викарий, — наш солист. Фрэнк тоже поет в хоре. Мисс Твиттертон подозрительно посмотрела на Кратчли, будто проверяя, не собирается ли и он присоединиться к Пуффетту, Она облегченно вздохнула: Фрэнк скептически посмотрел на трубочиста и пошел заводить часы. — Ну и, конечно, мисс Твиттертон, — продолжал мистер Гудекер. — Она аккомпанирует нам на органе. Мисс Твиттертон слабо улыбнулась и посмотрела на свои руки. — Но, — продолжал викарий, — нам давно нужен новый орган. В старом уже кое-где порвались меха. Особенно это чувствуется, когда мы поем «Аллилуйя». Иногда музыки почти не слышно. Бог мой! Как бы мы могли спеть! — Святой отец прав, — подхватила мисс Твиттертон. — Я в полной растерянности. Ума не приложу, что нам теперь делать. — Пусть мисс Твиттертон не волнуется, — сказал Питер, достав из кармана кошелек. — Боже мой! — воскликнул викарий. — Я не то имел в виду… Это так щедро и благородно с вашей стороны. Но очень жаль, что ваш первый день в нашем приходе. Мне… мне, действительно, очень жаль… очень приятно… такая большая сумма. Может быть, вы хотите ознакомиться с программой концерта? Боже мой! — он счастливо, почти по-детски, улыбался. — Вы не поверите, я сто лет не держал в руках такие большие деньги. На долю секунды тихий шелест купюры Национального банка Англии волшебным образом преобразил лица присутствующих. Перед Харриет предстала немая сцена: мисс Твиттертон с расширившимися зрачками и открытым ртом, на мгновение застывший Пуффетт со щеткой в руках, замерший на полпути Кратчли со стремянкой на плечах, обернувшийся посмотреть на чудо, счастливо улыбавшийся мистер Гудекер, и, наконец, сам Питер, немного смущенны» и очень довольный собой, как добрый дядюшка, который принес плюшевого медвежонка бедной племяннице. Вся эта сценка могла бы послужить прекрасной иллюстрацией бестселлера сезона: «Банкнота и церковный приход». Потом Питер беззаботно сказал: — Ну что вы, что вы, какие пустяки. Он поднял программку, которую уронил потрясенный викарий, и заколдованная на мгновение жизнь возродилась и потекла своим чередом. Мисс Твиттертон тихонько откашлялась, Кратчли вышел из комнаты, Пуффетт поднес щетку к цветку, а викарий, старательно расправив десятифунтовую банкноту, осторожно положил ее в бумажник и записал сумму в маленький черный блокнот. — Это, наверное, будет замечательный концерт, — сказала Харриет, заглядывая в программу через плечо мужа. — Когда он состоится? Мы пойдем? — Двадцать седьмого октября, — ответил Питер. — Конечно, мы пойдем. С удовольствием. — Конечно, — согласилась Харриет и улыбнулась викарию. Какие бы волшебные картинки не показывала ей невероятная семейная жизнь с Питером, все-таки деревенский концерт должен был оказаться самым потрясающим событием. Но, конечно, нужно сходить. Она подумала, что теперь понимает, почему, несмотря на весь его космополитизм, аристократическую сдержанность и даже некоторую замкнутость, чувствует себя рядом с ним такой защищенной. Они были родом из одной и той же страны. Из всех ее друзей только он говорил на знакомом языке ее детства. В Лондоне порой не знаешь, чего ждать даже от близкого тебе человека. В деревне же — неважно, что это за деревня — человек всегда остается самим собой: священник, садовник, трубочист, сын графа и дочь врача, перемещаясь во времени и пространстве по строгим неписанным законам, как по клеткам шахматной доски. И эта мысль почему-то смешно взволновала Харриет. Она сжала руку Питера, подумав: «Я вышла замуж за саму Англию». «Англия», не догадываясь о своем высоком символическом значении, ответила крепким рукопожатием, воскликнув: — Замечательно! Мисс Твиттертон, мы непременно придем вас послушать. Нельзя это пропустить! Гимн в обработке преподобного Саймона Гудекера «Слава Всевышнему». В исполнении хора мальчиков, святой отец? Дальше народные песни. (Он посмотрел на жену, чтобы удостовериться, нравится ли ей программа. И опять мысленно они были вместе, потому что он подумал: «Как они могли угадать? «Слава Всевышнему». Когда я был маленьким, его пел наш священник. Добрейшей души старик, мухи не обидит… Кажется, его звали Мертон… или Корпус. У него был редкостный баритон… Он потом влюбился в нашу экономку…) «Рио-Гранде», «Милая Англия». Он окинул взглядом пыльную комнату. — Замечательная программа, святой отец. А вот песня о нас, Харриет. — Он запел: «Две малые пташки в пустыне безлюдной…» Харриет подумала, что все в доме сошли с ума, я подхватила: «Пташки в пустыне…» Мистер Пуффетт не смог этого перенести, и его мощный бас заполонил дом: «Пташки в пустыне…» Викарий решил присоединиться: «Две малые пташки в пустыне безлюдной, Дикой, далекой, суровой…» Даже мисс Твиттертон решила подать свой слабый голосок, и теперь все это было похоже на жанровую картину «Популярную песню подхватили все присутствующие». — Браво! — сказал Питер. — Да, — сказал мистер Гудекер. — Получилось неплохо. Все пели с большим чувством. — Ох! — вздохнул Пуффетт. — Только хорошая песня может отвлечь от неприятностей. Правда, милорд? — Ты прав, мой друг! — согласился Питер. — Прочь, неприятности. — Довольно, довольно, — запротестовал викарий. — Рано вам еще говорить о неприятностях, друзья мои. Вы еще так молоды! — Когда мужчина женится, — наставительно начал Питер, — в его жизни начинаются неприятности. Иногда они принимают форму семьи. А иногда — форму сажи. — Сажа? — воскликнул пораженный викарий, как будто он впервые задал себе вопрос, что же здесь делает Пуффетт. — Ах, да, Том, кажется, у тебя маленькая проблема с каминами мистера Ноукса, вернее, лорда Питера? А что случилось? — Кажется, маленькая вселенская катастрофа, — ответил хозяин дома. — Ничего подобного, — возразил Пуффетт, бросив на него укоризненный взгляд. — Только сажа. Давно не чистили. И еще трубы на крыше. — Я уверена… — слабо запротестовала мисс Твиттертон. — Я никого не обвиняю, — продолжал мистер Пуффетт. — Пусть меня простят мисс Твиттертон и его сиятельство, но там столько сажи, сколько я, наверное, за всю свою жизнь не видел. — Это нехорошо, — укоризненно покачал головой мистер Гудекер. Он считал, что, как викарий, должен интересоваться всеми делами своей паствы. — У одного моего друга тоже как-то была проблема с камином. Я посоветовал ему одно очень старое, доброе средство… А скажите, где миссис Руддл? Где наша бесценная миссис Руддл? Харриет посмотрела на Питера, но не смогла угадать за бесстрастной вежливой улыбкой, о чем он думает. Она вышла и пригласила миссис Руддл. — Доброе утро, Марта. Ты не могла бы принести старое ружье своего сына? То, с которым он охотится на перепелов? — Пойду поищу, сэр, — ответила удивленная миссис Руддл. — Может, Кратчли вам поможет? — предложил Питер. Он подошел к столу и начал набивать табаком трубку. Харриет наблюдала за ним. Его лицо осветилось такой умиротворенной улыбкой, что, казалось, если бы разразилась гроза с громом и молнией, если бы даже само небо обрушилось и превратило весь дом в руины, он продолжал бы так же старательно заниматься своим делом. — Конечно, — согласилась миссис Руддл. — Фрэнк помоложе, и ноги у него порезвее. — И патроны не забудьте, — крикнул им вслед викарий. — Лучшее средство от запекшейся сажи — доброе старое ружье. Этот мой друг… — У меня ничего не получилось, сэр, — сказал Пуффетт, скептически усмехнувшись. — Уж я ли не старался! Две палки сломал. Ничем ее не пробьешь! — Можешь мне поверить, Том, — сказал мистер Гудекер, — ружье моментально прочистило дымоход в доме моего друга. А он у него был очень запушенный. — Может быть, сэр, — ответил Пуффетт. — Но честно вам скажу, мне не очень нравится это ваше старое средство. — С презрительной улыбкой он прошествовал к тому месту, где были свалены его пестрые свитера, взял верхний и сердито натянул на свой мощный торс. — Если не помогают палки, нам нужна лестница, а не взрыв. — Послушайте, мистер Гудекер, — осторожно начала мисс Твиттертон, — а вы уверены, что это безопасно? Я всегда боялась этих ружей. А тем более стрельбы в доме. Столько несчастных случаев… Викарий начал ее успокаивать. Харриет подумала, что бывшие владельцы дома сняли с себя всякую ответственность за камины, и что теперь все решать должна она сама, поспешно подошла к Пуффетту. — Не бросайте нас, мистер Пуффетт, — шепотом взмолилась она. — Понимаете, нельзя обижать старого викария. Но если что-то случится… — Имейте сердце, Пуффетт, — тихо сказал Питер. Пуффетт обиженно заморгал. Его маленькие глазки впились в глаза Питера, два больших серых озера обманчивого спокойствия и чистоты. — Ну, хорошо, — медленно согласился Пуффетт, — как вам угодно. Только не говорите, что я вас не предупреждал, милорд. Я категорически не согласен. — Скажите, ведь труба не рухнет вниз от выстрела? — спросила Харриет. — Не рухнет ли труба? — усмехнулся Пуффетт. — Если вы так любите старика, лучше подставить свою голову. Конечно, я выражаюсь фигурально, миледи. Питер, наконец, завершил свое ответственное дело и, засунув руки в карманы, с любопытством наблюдал за актерами домашней драмы. Он решил ни во что не вмешиваться. Однако когда Кратчли и миссис Руддл принесли ружье, он осторожно и бесшумно отступил подальше от камина, как большой умный кот, неожиданно наткнувшийся на лужицу разлитого в комнате одеколона. — Боже мой! — тихо воскликнул он. — Настоящее Ватерлоо! — Замечательно! — обрадовался викарий. — Спасибо, спасибо, Марта. Теперь мы вооружены и можем приступать к делу. — Ты быстро управился, Фрэнк, — похвалила мисс Твиттертон молодого человека. Взгляд ее упал на ружье. Мисс Твиттертон нервно вздрогнула. — А вы уверены, что оно не выстрелит само собой? — Раз в год и незаряженное ружье стреляет, мисс Твиттертон, — сделал большие глаза Питер. — Что-то мне не очень нравится эта идея с ружьем, — сказала мисс Твиттертон. — Ну что вы! — ответил викарий. — Доверьтесь мне. Все будет в порядке. — Он взял ружье, повертел его в руках, осмотрел прицел и спусковой крючок с таким видом, будто с утра до вечера только тем и занимался, что стрелял в камины. — Ружье заряжено, сэр, — доложила миссис Руддл, с гордым сознанием того, что и ее Берт хоть на что-то сгодился. Мисс Твиттертон тоненько вскрикнула. Викарий моментально автоматически повернулся с ружьем в сторону двери. На пороге появился Бантер. — Извините, милорд, — сказал он, стараясь выглядеть спокойным, — к вам пришли… — Минуточку, Бантер, — ответил его сиятельство. — У нас здесь начинается маленькая война. Трубу очистит взрывная волна. — Отлично, милорд, — Бантер взглядом попытался определить возможности ружья и возможности старого викария. — Простите, сэр. Позвольте, это сделаю я. — Нет, нет, — закричал мистер Гудекер. — Спасибо. Я прекрасно справлюсь и сам. — Взяв ружье, он подошел к камину и наполовину скрылся в его запяченном жерле. — Хм! — Питер задумчиво поправил очки. — Есть еще среди нас герои! Он вытащил изо рта трубку, свободной рукой притянув жену поближе к себе. Мисс Твиттертон, которую никто не пытался защитить, в поисках защиты придвинулась поближе к Кратчли, жалобно простонав: — О, Фрэнк! Я ужасно боюсь! — Нет никаких причин для беспокойства, — викарий выглянул из камина, как фокусник из-за темных кулис. Мистер Пуффетт надел шляпу и натянул ее поглубже. — «Ruat coelum» — провозгласил Питер, и грянул выстрел. Раздался взрыв. Похоже было, что наступил конец света. И (как и предполагал Питер) взрывная волна выбросила стрелка и ружье на свет божий. Выкатившись кубарем, оба они запутались в складках старого покрывала, лежавшего на софе. Когда Бантер склонился к счастливо спасшемуся викарию, вековая грязь с грохотом рухнула из трубы вниз. Ударившись об пол, черная глыба раскололась на множество грязных кусков и подняла столб темной пыли. Следом полетели ошметки старых гнезд, кости летучих мышей, сов и голубей, ветки и куски металлической проволоки. Дрожащие бледные тени миссис Руддл и мисс Твиттертон пулей вылетели в коридор, а им вслед еще долго несся грохот канонады. — Ура! Мы спасены! — закричал Питер, прижимая к себе жену. — «О, всесильный Иегова! Мир и Радость ты принес на горестную землю!» — Видите? — торжествовал Пуффетт. — Я вас предупреждал! Питер открыл было рот, чтобы ответить, как взгляд его упал на беднягу Бантера, ослепшего и оглохшего, черного, как нубийская Венера. Питер онемел. — О, пресвятая Богородица! — закричала мисс Твиттертон. Она большой заботливой птицей подлетела к груде серого тряпья, которая раньше была викарием. — О, Господи, Господи, Господи! О, Фрэнк! О, Господи! — Питер! — только и могла вымолвить Харриет. — Я так и знал! — глаза Питера горели. — Вот это взрыв! Я так и знал! Ты ругала кактусы, я тебя предупреждал, что может произойти что-то страшное! — Питер! Что с мистером Гудекером? — Вот это взрыв! — еще раз восхищенно повторил Питер, взял себя в руки и со вздохом принялся помогать Бантеру распутывать тугой кокон, где, по их предположениям, скрывался святой отец. Миссис Руддл и Кратчли занялись незадачливым Бантером. Наконец, показался несколько потрепанный мистер Гудекер. — Вы не ранены, сэр? — участливо спросил Питер. — Что вы! Что вы, совсем нет, — ответил викарий, потирая плечо. — Немного арники, и все, как рукой, снимет. — Он рукой кое-как пригладил растрепанные волосы и попытался на ощупь отыскать слетевшие очки. — Надеюсь, дамы не очень испугались взрыва. Кажется, у нас получилось! — Именно так, — заверил его Питер. Он снял с викария сухую ветку и начал осторожно пробираться к камину. Харриет пыталась стряхнуть со священника сажу и была похожа на Алису, омывающую раны Белому рыцарю. — Иногда в каминных трубах можно найти такие занятные веши. — Надеюсь, вы не нашли там труп? — спросил викарий. — Только фрагменты, которые представляют интерес для орнитологов. И почти целый скелет летучей мыши. А еще несколько футов цепи, которую, похоже, в прошлом веке носил мэр Пэгглхэма. — Неужели? — викарию, наконец, удалось найти очки. — Ну что вы! Это старая каминная цепь для котла. — Похоже, что для котла, — убежденно подтвердил Пуффетт. — Ее подвешивали на крюки. Смотрите! А вот остатки вертела, на котором жарили дичь в старые добрые времена. А вот, смотрите! Крестовина и колесо, которые крутили вертел. У моей бабушки когда-то был такой. — Так, — сказал Питер. — Кажется, кое-чего мы все-таки добились. Как вы думаете, Пуффетт, теперь ваши палки пройдут? — Если, — мрачно ответил Пуффетт, — труба еще на месте. — Он нырнул внутрь камина, Питер последовал за ним. — Берегите голову, милорд, могут посыпаться кирпичи. Должен сказать, что видно гораздо больше неба, чем утром. — Извините, милорд. — Да? — отозвался Питер. Он выполз наружу, выпрямился и нос к носу столкнулся с Бантером, который уже успел немного вычистить свой костюм. Питер сверху донизу оглядел слугу. — Боже мой, Бантер, мне кажется, я полностью отомщен за вчерашнее мытье в бойлерной. По лицу Бантера пробежала тень скрытых эмоций, но многолетняя выучка помогла ему сдержаться. — Пришел какой-то человек, милорд, он спрашивает мистера Ноукса. Я ему сообщил, что мистер Ноукс в отъезде, но он мне не поверил. — Ты ему сказал, что у нас мисс Твиттертон? Может быть, он поговорит с ней? Что ему нужно? — Он сказал, что пришел по срочному и очень личному делу. Мистер Пуффетт не захотел быть назойливым. Он задумчиво присвистнул и начал собирать палки и связывать их веревкой. — Что это за человек, Бантер? Бантер презрительно передернул плечами: — Судя по внешности, стряпчий, милорд. — Ого! — опять присвистнул Пуффетт. — Его зовут Моисей? — Его зовут Макбрайд, милорд. — Различие в данном случае несущественное. Скажите, мисс Твиттертон, вы знаете финансиста по имени Макбрайд? — Ах, лорд Питер, не знаю, что и сказать. Я ничего не знаю о делах дяди Вильяма. Он мне никогда ничего не рассказывал. Если бы только дядя… — Ничего, если этим делом пока займусь я? — Я буду вам очень благодарна, лорд Питер. Мне так неловко вас беспокоить. Но дяди нет, а я ничего в этом не смыслю. И потом, мужчины намного лучше разбираются в делах. Правда, леди Вимси? Боже мой! — Мой муж с радостью вам поможет, — ответила Харриет. Она хотела было с гордостью добавить: «Он прекрасно разбирается в финансовых делах», но ее перебил сам джентльмен: — Ничто не доставляет мне большего удовольствия, — провозгласил его сиятельство, — чем вмешиваться в дела других людей. Особенно финансовые. Пригласите его. И еще, Бантер! Позволь мне наградить тебя почетным титулом Героя каминных битв. За то, что ты так мужественно противостоял птичьим гнездам и скелетам летучих мышей. — Спасибо, милорд, — поклонился Бантер, принимая цепь и искореженный вертел. — Сделаю все возможное, чтобы оправдать великую честь. Будут еще какие-нибудь распоряжения? — Да. Перед уходом собери трупы. Но расстрел пленных отменяется. Хватит с нас стрельбы на сегодня. Мистер Бантер собрал скелеты в большую пыльную тряпку и гордо удалился. Но сидевшая ближе всех к двери Харриет увидела, что в коридоре он размотал цепь и незаметно запихнул ее в угол. Туда же последовал старый вертел. Джентльмен может позволить себе выглядеть смешным. Но его слуга — ни в коем случае. Никто не должен видеть слугу его сиятельства лорда Питера Вимси в облике Героя каминных битв. Глава VI Боевые действия продолжаются Мистер Макбрайд оказался проворным молодым человеком с умными черными глазами, проницательный взгляд которых, казалось, подвергал сомнению всей всех. Общее благоприятное впечатление несколько портил безвкусный галстук. Макбрайд окинул быстрым взглядом викария и мистера Пуффетта, тут же потерял к ним всякий интерес и сосредоточил все свое внимание на очках Питера. — Доброе утро, — сказал мистер Макбрайд. — Если не ошибаюсь, лорд Питер Вимси. Сожалею, что пришлось побеспокоить вас, ваше сиятельство. Насколько я понимаю, вы остановились в этом доме. Дело в том, что мне нужно встретиться с мистером Ноуксом. У меня к нему маленькое дельце. — Понятно, — весело ответил Питер. — Сегодня в Лондоне туман? — Ну что вы! — ответил Макбрайд. — На редкость солнечная погода. — Я так и думал. Я хотел сказать, что так и думал, что вы приехали из Лондона. Ваш акцент вас выдает. Хотя, конечно, вы могли приехать и из другого места. Поэтому и задал этот вопрос. Вы не сообщили о приезде заранее, насколько я понял? — Понимаете, — объяснил Макбрайд, чей акцент действительно выдавал в нем типичного лондонца, — я давно веду дела с мистером Ноуксом. И сегодня мне обязательно нужно с ним встретиться по одному важному личному вопросу. В этот момент Пуффетт нашел на полу длинный кусок черной лески и начал медленно и методично его сворачивать, недружелюбно глядя на незнакомца. — Итак, — подвел итоги Питер, — боюсь, что вы напрасно приехали. Мистера Ноукса дома нет. Я и сам хотел бы с ним встретиться. Но, может быть, вы сможете найти его в Броксфорде. — О нет, — ответил мистер Макбрайд. — Так дело не пойдет. Меня это совсем не устраивает. — Кто-то вошел. Макбрайд резко обернулся. Но это оказался всего лишь Кратчли с веником, совком и тряпкой в руках. Макбрайд невольно улыбнулся: — Я уже побывал в Броксфорде. Мне сказали, что его там нет, и что он сейчас дома. — Неужели! — ответил Питер. — Правильно, Кратчли, нужно подмести всю эту грязь и убрать грязные простыни. Но он туда приезжал? Тогда они ошиблись. В Тэлбойз его нет. И мы не знаем, где он. — Но, — воскликнула мисс Твиттертон, — это невозможно! Его нет в Броксфорде? Где же он тогда может быть? Я места себе не нахожу! Мистер Гудекер, как вы думаете, где он? — Извините, что у нас так грязно, — сказал Питер, — У нас небольшая неприятность с сажей. Кстати, это замечательное удобрение для цветов. Кроме того, говорят, убивает насекомых-вредителей… Мистер Макбрайд, это племянница мистера Ноукса — мисс Твиттертон. Может быть, она поможет вам решить ваш вопрос? — К сожалению, вряд ли, — сказал Макбрайд. — Мое дело личное. И мне обязательно нужно увидеть самого мистера Ноукса. И не старайтесь меня выпроводить. Мне все эти штучки давно знакомы. — Он вырвал из рук Кратчли швабру и бесцеремонно уселся на диван. — Молодой человек, — укоризненно сказал мистер Гудекер, — у вас отвратительные манеры. Лорд Питер Вимси лично заверил вас, что мы не знаем, где сейчас мистер Ноукс. Неужели вы думаете, что его сиятельство будет вас обманывать? Его сиятельство в некотором отдалении прохаживался по комнате, с интересом разглядывая молодого человека. — Не будет обманывать? — переспросил Макбрайд. — Бросьте! Только английская аристократия сможет наврать вам с три короба, даже не моргнув глазом. Благородное лицо его сиятельства — не документ. Его к делу не пришьешь! Пусть он все это скажет в суде. — В котором, — доверительно добавил Питер, отбывая коробку сигар и предлагая одну взволнованному собеседнику, — я уже давно не чужой. — Все равно, — гордо отвернулся от сигары Макбрайд, — ваши штучки не пройдут. Он вытянул ноги и небрежно развалился, всем своим видом давая понять, что с места не сдвинется, не увидев мистера Ноукса. Мистер Пуффетт заметил в куче хлама на полу обломок карандаша и быстро запихнул его в карман. — Мистер Макбрайд, — Питер подошел ближе с коробкой в руках, — возьмите сигару. И скажите, какую фирму вы представляете. Он серьезно смотрел на Макбрайда сверху вниз, потом насмешливо улыбнулся. Макбрайд взял сигару, затянулся и, оценив ее качество, подобрал ноги, выпрямился и мгновенно признал социальное и интеллектуальное превосходство его сиятельства. — «Макдональд и Абрахаме», — четко отрапортовал он. — На Бедфорд Роу. — Знаю. Старая английская фирма. Семейный бизнес. Юридические консультации. Я так и думал. Кое-что нужно уладить с мистером Ноуксом? Без сомнения. Итак, вам он нужен, нам он тоже нужен. Больше всех он нужен той почтенной леди… — Да, — подхватила мисс Твиттертон. — Я очень волнуюсь. Где дядя? Мы не видели его с прошлой среды. И я уверена… — Но, — продолжал Питер, — в моем доме его нет. — В вашем доме? — В моем доме. Я только что купил этот дом у мистера Ноукса. — Ах, вот как! — вскричал Макбрайд, подавившись дымом. — Вот она, черная кошка в темной комнате! Так это вы купили дом, да? И оплатили? — Вот именно! — возмущенно воскликнул викарий. Пуффетт, пытаясь натянуть очередной свитер, так и застыл со связанными руками. — Естественно, — спокойно сказал Питер, — заплатил за дом. — Он получил деньги и смылся, черт возьми, воскликнул Макбрайд и всплеснул руками. Он задел шляпу, лежавшую у него на коленях, и она волчком отлетела, ударив Пуффетта в грудь. Кратчли выронил кипу грязных газет, собранных с пола, и замер с раскрытым ртом. — Смылся?! — взвизгнула мисс Твиттертон. — Что вы хотите этим сказать? Что он хочет этим сказать, лорд Питер'? — Успокойтесь, мисс Твиттертон, — сказала Харриет — Питер знает столько же, сколько и мы с вами. — Удрал, — пояснил мистер Макбрайд. — Сбежал. Унес ноги. Улизнул с деньгами. Теперь вам все понятно? Я предупреждал мистера Абрахамса, я ему тысячу раз говорил. Если за этим парнем не приглядывать, он обязательно смоется. И он смылся. Правильно я говорю? — Во всяком случае, похоже на то, — сказал Питер. — Сбежал? — рассердился Кратчли. — Вам легко говорить «смылся». А как же мои сорок фунтов? — Фрэнк! — вскрикнула мисс Твиттертон. — Вас он тоже надул? — с растущей симпатией Макбрайд посмотрел на Кратчли. — Сорок фунтов, да? А как же мы? А как же деньги нашего клиента? — Какие деньги? — прошептала, хватая ртом воздух, мисс Твиттертон. — Чьи деньги? Я не понимаю. Какое отношение все это имеет к дяде Вильяму? — Питер, — сказала Харриет, — ты думаешь, что… — Все это странно, — сказал Вимси. — Но мы сейчас все выясним. — Вы это видите? — простонал Макбрайд. — Судный иск, вот что это. Маленькое дельце на девять тысяч фунтов. — Девять тысяч фунтов?! — голос мисс Твиттертон достиг немыслимых высот. Питер покачал головой. — Капиталовложения и инвестиции, — уже спокойнее ответил Макбрайд. — «Левай и сын». Все это длится уже пять лет. Они не могут ждать вечно, вы же понимаете. — Но фирма моего дяди… — начала мисс Твиттертон. — О Боже! Это, должно быть, какая-то ошибка… — Фирма вашего дяди, мисс, — перебил ее Макбрайд с некоторым сочувствием, — колосс на глиняных ногах. Магазин заложен. На счетах не наберется и сотни фунтов. Ваш дядя — банкрот, мисс. Понимаете? Бан-крот! — Банкрот? — ошеломленно переспросил Кратчли. — А как же те сорок монет, которые я вложил в его дело? — Можете сними проститься, мистер Как-вас-там, — холодно ответил клерк. — Пока мы не доберемся до почтенного джентльмена и не вытрясем из него свои деньги. Могу ли я спросить, милорд, сколько вы заплатили за дом? Не обижайтесь, но для меня это важно. — Шесть пятьсот, — ответил Питер. — Дешево, — коротко прокомментировал Макбрайд. — Мы тоже так подумали, — ответил Вимси. — Его оценили в восемь тысяч. Но он попросил наличными. — Он собирался его заложить, не так ли? — Не знаю. Я предпринял некоторые меры и проверил, не заложил ли он его раньше. Все было в порядке. Больше я ни о чем не спрашивал. — Да, вы совершили удачную сделку! — сказал Макбрайд. — Понадобятся еще деньги, чтобы привести дом в порядок, — ответил Питер. — Но на самом деле мы бы заплатили столько, сколько он потребовал бы. Моя жена очень хотела купить этот дом. Но он принял первое же наше предложение. Все остальное нас не интересовало. Бизнес — есть бизнес. — Хм-м! — задумался Макбрайд, с уважением посмотрев на Питера. — А кто-то еще говорит, что аристократы не умеют вести дела. И, похоже, вы совсем не удивлены тем, что произошло? — По правде сказать, не очень, — ответил Питер. Мисс Твиттертон была совершенно сбита столку. — Тем хуже для нашего клиента, — откровенно сказал Макбрайд. — Даже если бы удалось получить деньги за дом, шесть пятьсот не покрыли бы все долги. А теперь нет ни денег, ни его самого. — Пусть он вернет мне мои сорок фунтов, старый мошенник! — завопил Кратчли, сердито сжав кулаки. — Тише, тише, Кратчли, — попытался успокоить его викарий. — Не забывайте, где вы находитесь. Пожалейте мисс Твиттертон. — Вся эта мебель, — сказала Харриет, — принадлежит мистеру Ноуксу. — Если, конечно, за нее заплачено, — ответил Макбрайд, окинув комнату оценивающим взглядом. — Но это ужасно! — воскликнула мисс Твиттертон. — Я не могу в это поверить! Мы всегда думали, что у дяди Вильяма все в порядке! — У него и сейчас все в порядке, — зло усмехнулся Макбрайд, — только вдалеке отсюда. Где-то за тысячи миль к сегодняшнему дню. Вы говорите, о нем ничего не слышно с прошлой среды? Прекрасно провернул дельце. Дело в том, что с нашим транспортом любой незадачливый должник может в любую минуту скрыться от кредиторов. И никто никогда его не найдет. — Послушайте! — закричал Кратчли, теряя последние остатки самообладания. — Вы хотите сказать, что если даже его и найдут, я не получу назад свои денежки? Это ужасная подлость, вот что это такое! — Успокойтесь, — сказал Макбрайд. — Он сделал вас своим компаньоном, надеюсь? Нет? Тогда вам крупно повезло. В противном случае все его долги пришлось бы платить вам! Благодарите звезды, что за сорок фунтов так легко отделались. — Будьте вы прокляты! — орал Кратчли. — Я вытрясу свои сорок фунтов из кого бы то ни было! Вы Агги Твиттертон, подтвердите! Вы слышали, что он обещал мне вернуть мои деньги! Я подам в суд на вас! Грязные, подлые обманщики! — Да успокойтесь же вы, наконец! — рассердился мистер Гудекер. — Мисс Твиттертон ни в чем не виновата. Нельзя же так распускаться. Давайте все спокойно взвесим… — Вот именно, — сказал Питер. — Правильно. Нельзя, чтобы эмоции застилали разум. А что касается эмоций… Бантер! Ах, ты здесь. В доме есть что-нибудь выпить? — Конечно, милорд. Шерри, виски, рейнвейн. Мистер Пуффетт решил обнаружить свое присутствие. Крепкие напитки? Это по его части. — Мистер Ноукс, — равнодушно заметил он, — всегда держал бочку доброго пива в доме. По-моему, в подвале. — Отлично. Строго говоря, полагаю, мистер Макбрайд, это пиво ваших клиентов. Но если вы не возражаете… — Ну что вы, — успокоил его Макбрайд, — капля пива не спасет положение моих клиентов. — Тогда, Бантер, тащи кувшин пива и виски. Для дам, конечно, шерри. Бантер отправился на задание. Атмосфера в гостиной немного разрядилась. Мистер Гудекер воспользовался моментом, чтобы перевести разговор на более приятные темы. — Что касается шерри, — улыбаясь, сказал он, — мне всегда казалось, что это самый приятный напиток. С радостью прочитал в газете, что мода на шерри возвращается. Так же, как и на мадеру. Говорят, что в Лондоне опять все пьют шерри и мадеру. И в университетах. Это очень хороший знак. Не думаю, что все эти новомодные коктейли так же полезны и приятны, как старое доброе вино. Наоборот! Никогда не имел ничего против стаканчика вина. И, как говорил апостол, это очень полезно для пищеварения! Вино и нервы прекрасно успокаивает. Что очень кстати в такую тяжелую минуту, например, как эта. Боюсь, мисс Твиттертон, для вас это тяжелый удар. — Я и представить себе не могла, что дядя на такое способен, — печально сказала мисс Твиттертон. — Мне он всегда казался таким респектабельным человеком. Я ушам своим не верю. — А я верю, — тихо сказал Кратчли на ухо трубочисту. — Ничего нельзя знать заранее, — ответил Пуффетт, сражаясь с последним свитером. — Мне мистер Ноукс казался непростым человеком. Я никогда не мог его понять. — Удрал и стащил мои сорок монет! — Кратчли автоматически продолжал собирать газеты с пола. — Мне платил только два процента! Этот его чертов бизнес! — И не говорите! — мистер Пуффетт подобрал кусочек бечевки, торчавший из груды газет, и задумчиво наматывал его на палец. Оба они выглядели, как толстая старая невеста и ее испуганный и рассерженный жених перед алтарем. — Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Когда вкладываешь деньги, всегда есть какой-то риск. Подбери монету и спрячь ее понадежнее. Подальше положишь, поближе возьмешь. Я всегда так делаю. — На пальце получился уже довольно большой клубок бечевы, Пуффетт так же задумчиво снял его с руки и положил в карман. Кратчли никак не прокомментировал поучительное замечание трубочиста. Он отошел в сторону, уступив дорогу Бантеру, который с невозмутимым выражением лица пытался сохранить равновесие под огромным металлическим подносом, на котором возвышались бутылка виски, бутылка вина, глиняный, кувшин, два бокала, которые удалось разыскать накануне вечером, три фужера (один с надтреснутой ножкой), китайская чашка с носиком и две оловянные кружки разных размеров. — Боже мой! — воскликнул Питер (Бантер посмотрел на него взглядом нашалившего школьника). — Это похоже на распродажу битых сервизов. Но главное, что все они представляют собой полые емкости, куда можно наливать. Мне говорили, что сейчас отличный хрусталь можно купить у Вулворта, Бантер. А сейчас, мисс Твиттертон, могу я предложить вам шерри в бокале, или вы предпочтете фужер? — Ах! — внезапно опомнилась мисс Твиттертон. — Я сейчас посмотрю в буфете. Там должны быть бокалы для вина… О, спасибо, спасибо, в фужере просто замечательно. И потом дядины бокалы, наверное, все в пыли. Дядя ими совсем не пользовался. И потом, не знаю, стоит ли сейчас. — Пейте, пейте! Вам станет немного легче. — Вам обязательно надо выпить капельку вина, — сказала Харриет. — Вы находите, леди Вимси? Ну хорошо… если вы настаиваете… Ну, если только шерри… и только самую капельку… И ведь уже не слишком рано для вина, правда? О, достаточно, достаточно, это для меня слишком много. — Можете мне поверить, — заверил ее Питер, — Оно такое же мягкое, как и ваше вино из репы. — Он вручил ей фужер и налил вина Харриет. — Ты умеешь убеждать, — сказала она. — Спасибо, дорогая. Падре, какой яд выберете вы? — Шерри, спасибо, шерри. За ваше здоровье, молодые люди. — Он чокнулся с подвернувшейся мисс Твиттертон: — Мужайтесь, мисс Твиттертон. Иногда все не так плохо, как кажется на первый взгляд. — Спасибо, — сказал Макбрайд, отказываясь от виски. — Если не возражаете, я предпочел бы пиво. Ни капли виски на работе — мой девиз. Мне очень неприятно, что я принес в этот дом дурные вести. Но бизнес — есть бизнес, правда, ваше сиятельство? И теперь мы можем сказать нашему клиенту хоть что-то определенное. — Вы ни в чем не виноваты, — ответил Питер. — Думаю, мисс Твиттертон прекрасно понимает, что это ваш долг, хотя и не очень приятный. — Я уверена, — воскликнула мисс Твиттертон, — что, если бы мы смогли найти дядю, все сразу бы выяснилось. — Если бы мы только могли его найти, — многозначительно хмыкнул Макбрайд. — Да, — согласился Питер. — Если бы мы нашли Мистера Ноукса… Дверь внезапно распахнулась, не дав ему договорить: «О, пиво, знаменитое английское пиво!» — Извините меня, милорд, — Бантер стоял на пороге с пустыми руками. — Боюсь, что мы нашли минера Ноукса. — Боишься, что вы его нашли? — хозяин и слуга посмотрели друг другу в глаза. Харриет, прочитавшая в глазах Бантера ужасную правду, подошла к Питеру и молча взяла его за руку. — О, ради всего святого! Бантер, — глухо сказал Питер. — Где? В подвале? Тишину взорвал леденящий крик миссис Руддл: — Фрэнк! Фрэнк Кратчли! Это мистер Ноукс! — Да, милорд, в подвале. Мисс Твиттертон вскрикнула и вскочила на ноги: — Он умер! Дядя умер! Фужер выпал из ее повисшей, как плеть, руки и со звоном разлетелся вдребезги. — Нет, нет, — быстро проговорила Харриет. — Бантер не то хотел сказать! — О, нет, это невозможно, — простонал мистер Гудекер. Он вопросительно посмотрел на Бантера, но тот грустно покачал головой. — Боюсь, что мисс Твиттертон права, сэр. Подскочил Кратчли и схватил Бантера за руку: — Что случилось? Почему миссис Руддл кричит? Где… — Я так и знала! Я так и знала! — отчаянно кричала мисс Твиттертон. — Я знала, что случилось что-то ужасное! Дядя умер, а деньги исчезли! Она истерически захохотала, рванулась к ошеломленному Кратчли, вырвалась из рук священника, попытавшегося ей помочь, и упала на руки Харриет. — Идем! — решительно сказал Пуффетт. — Идем посмотрим! Он направился к двери, отодвинув в сторону ничего не соображавшего Кратчли. Бантер, который уже немного пришел в себя, аккуратно, но твердо закрыл дверь и прислонился к ней спиной. — Минуточку, — сказал он. — Думаю, пока лучше ничего там не трогать. Эти слова будто послужили долгожданным сигналом для Питера, который взял со стола потухшую трубку, выбил пепел в ладонь и высыпал его в пепельницу. — Может быть, — сказал мистер Гудекер, в ком еще теплилась какая-то надежда, — он просто потерял сознание? — Он быстро встал. — Может, мы еще сможем ему помочь… Он не договорил. — Уже несколько дней, как он умер, — сказал Бантер. — Это можно сказать по его внешнему виду. — Он не сводил глаз с Питера. — Нашли деньги? — спросил Макбрайд. Викарий, осторожно подобравшись поближе, атаковал бесстрастного Бантера новым шквалом вопросов: — Но как это случилось, друг мой? Он упал с лестницы? — Думаю, ему перерезали глотку. Это больше похоже на правду. Бантер, все еще не сводя глаз с Питера, сказал: — Это не самоубийство, милорд. Почувствовав, что кто-то пытается открыть дверь, он отошел немного в сторону. Вошла миссис Руддл. — О, Господи! Пресвятая Богородица! — повторяла потрясенная миссис Руддл. В ее глазах стоял благоговейный ужас. — Беднягу почти невозможно узнать! — Бантер! — позвал Вимси и, помолчав, спросил: — Ты думаешь, это убийство? Мисс Твиттертон выскользнула из рук Харриет и тихо рухнула на пол. — Я не уверен, милорд, но, боюсь, это именно так. — Дайте мне воды, пожалуйста, — попросила Харриет. — Да, миледи. Миссис Руддл! Стакан воды… Живо! — Очень хорошо, — сказал Питер, механически наливая воду в фужер и протягивая его служанке. — Ничего не трогать. Кратчли, вызовите полицию. — Если, — вмешалась миссис Руддл, — если вам нужна полиция, зовите молодого Джо Селлона. Он констебль. Джо сейчас во дворе, пришел к Альберту. Я его видела там минут пять назад. Они стояли и разговаривали. — Вода, — сказала Харриет. Питер подошел к Кратчли и протянул ему стакан виски. — Выпейте и постарайтесь собраться с силами. А потом идите и приведите этого человека, Селлона, или как там его. Быстро! — Спасибо, милорд, — молодой человек вздрогнул, схватил стакан и залпом выпил. — Похоже, я в шоке. Он вышел. Пуффетт подошел к Бантеру. — Наверное, — вполголоса сказал трубочист, легонько толкнув Бантера в бок, — вы так и не достали из подвала то пиво? — И, сокрушенно вздохнув, добавил: — Ну что ж, на войне случаются и более страшные вещи. — Ей уже лучше, бедняжке, — сказала миссис Руддл. — Она уже пришла в себя. Ну, давайте, моя милая, поднимайтесь потихоньку. Вам обязательно нужно прилечь. Мне увести ее наверх, миледи? — Да, — сказала Харриет. — Я поднимусь через минуту. Она помогла довести мисс Твиттертон до двери и повернулась к Питеру. Вимси стоял на прежнем месте, рассеянно глядя в окно. Боже мой, подумала она. Как он постарел! Наверное, он… — Питер, дорогой! А мы собирались провести здесь тихий медовый месяц! Она дотронулась до его руки. Он пришел в себя и ласково ей улыбнулся. — Проклятье! — воскликнул он. — Опять к своим баранам: снова отпечатки пальцев, следы ботинок, и кто видел его последним, и мой долг вас предупредить… В дверях показался молодой человек в голубой форме. — Итак, — сказал констебль Селлон. — Объясните мне, что здесь произошло. Глава VII Лотос и кактус Харриет устроила мисс Твиттертон на брачном ложе с горячей грелкой под боком и таблеткой аспирина на туалетном столике. Проходя мимо соседней комнаты, она вдруг обнаружила в ней Питера. Он стягивал через голову свой любимый старый блейзер. Подождав, когда покажется его лицо, Харриет сказала: — Привет! — Привет! Все больные спасены? — Да. Ей уже лучше. Что там внизу? — Селлон позвонил с почты. Из Броксфорда выехали сержант и старший инспектор. Поэтому я решил надеть пиджак и галстук. Ответ Питера ее немного позабавил. Естественно, подумала Харриет, в доме покойник, поэтому мы обязательно должны быть при пиджаке и галстуке. Это сейчас самое главное. Странные существа эти мужчины! Интересно, какие доспехи он выберет? Какой галстук? Черный, конечно, исключается. Цвета красного вина или в мелкую крапинку? Нет. Цвета хаки. Ничто не будет так соответствовать сложившейся ситуации. Строгого покроя и ни к чему не обязывающий. Ужасно глупо, но так мило! Спрятав улыбку, она наблюдала за перемещениями содержимого карманов фланелевых брюк в жилет и пиджак. — Все это, — заметил Питер, — чепуха какая-то. — Он присел на край кровати, снял домашние тапочки и надел коричневые туфли. — Ты очень расстроена? — Ему было немного трудно говорить, потому что он наклонился, чтобы завязать шнурок. — Нет. — Одно меня радует. Его убили не из-за денег, которые заплатили ему мы. Они так и остались у него в кармане. В банкнотах. — Слава Богу! — Он, наверное, собирался их спрятать в подвале, когда кто-то туда вошел. Знаешь, честно говоря, я не испытываю чувства глубокой личной утраты. А ты? — Я тоже. Только… — М-м?.. Это тебя беспокоит? Черт возьми! — Не совсем так. Но я все время думаю о том, что он все это время лежал там, в подвале. Я понимаю, что это идиотские страхи, но зря мы спали в его постели. — Именно этого я и боялся. Я знал, что ты об этом будешь думать. — Он встал, подошел к окну и некоторое время задумчиво смотрел на зеленый луг и большие, старые деревья. — И все-таки, знаешь, эта кровать, наверное, такая же старая, как и весь этот дом. Одна из немногих вещей, которая сохранилась с тех времен. Она могла бы рассказать нам много интересного о том, как здесь рождались и умирали люди, и о том, как они любили друг друга. И от этого никуда не денешься. Разве что купить совершенно новую, с иголочки, виллу и обставить ее мебелью с Тоттенхэм Корт Роуд… И все-таки, жаль, что это произошло. Я хочу сказать, что, если ты будешь себя чувствовать здесь не очень хорошо, если тебя все это будет все время беспокоить… — О, нет, Питер, нет. Я не это имела в виду. Было бы лучше, если бы наша совместная жизнь начиналась немного по-другому… — Ты права. Если бы я приехал сюда просто поразвлечься с кем-то, кто для меня ничего не значит, я чувствовал бы себя просто ужасно. Конечно, для этого бы не было никаких причин, но я бы себя чувствовал именно так. Но сейчас все по-другому. Ни ты, ни я не виноваты в том, что старик умер, Харриет. И единственное, что может рассеять эту жуткую мрачную атмосферу смерти — это то, что я чувствую к тебе, и твои чувства ко мне. Поверь мне, я точно знаю, любовь — великая сила. — Я верю тебе. Ты прав. И я теперь буду думать обо всем этом совсем по-другому. Питер… там, в подвале… в подвале ведь не было крыс? — Нет, милая, никаких крыс. Это прекрасный старый подвал. Там очень чисто и опрятно. — Это хорошо. А то я все время представляла себе злобных ужасных крыс, когда думала о бедном мистере Ноуксе. Мертвым, конечно, все равно. Но почему-то крысы мне казались самым ужасным в том, что произошло. Теперь мне стало легче. — Боюсь, нам запретят уехать из города, пока будет идти расследование. Но мы вполне можем переехать куда-нибудь, в какую-нибудь тихую гостиницу. В Броксфорде или Пэгфорде есть приличные гостиницы? Харриет помолчала. — Нет. Я не думаю, что нам стоит уезжать. Я бы осталась в доме. — Ты уверена? — Да. Это наш дом. В сущности, он для меня так и не стал домом мистера Ноукса. И я не хочу, чтобы ты думал, что мои чувства не такие сильные, как твои, что они не смогут рассеять эту мрачную атмосферу. Для меня это, наверное, было бы хуже крыс. — Милая, я не хочу, чтобы жизнь здесь стала пробкой твоих чувств. Не помню, кто это сказал, но не совместно пережитые трудности, а расставание — настоящее испытание для любви. Мне будет нетрудно все это забыть. Я родился и всю свою жизнь спал в кровати, где родились, провели первую брачную ночь и умерли двадцать поколений моих предков. И не все из них умерли своей смертью, многие жили неправедно. Поэтому такие мелочи меня уже давно не беспокоят. Но это не значит, что из-за меня должна страдать ты. — Больше ни слова об этом. Мы остаемся в доме и будем изгонять злых духов. Если ты не против, конечно. — Хорошо. Но если ты передумаешь, сразу же скажи мне об этом, — сказал он, глядя на нее все еще тревожно и грустно. — Я не передумаю. А сейчас, если ты уже готов, нам лучше спуститься вниз. Мисс Твиттертон должна хоть немного поспать, если сможет, конечно. И еще. Знаешь, о чем я думаю? Даже она не испугалась остаться в его спальне. А ведь это ее дядя. — В деревне люди очень здраво смотрят на жизнь и на смерть. Они видят это сотни раз, потому что они намного ближе к реальной жизни, чем мы с тобой. — И ты такой же. А все мои лондонские друзья совсем другие. Для них на первом месте цивилизация, они проводят медовый месяц в отеле, рожают и умирают в больнице, где они никому не причинят вреда и никого не побеспокоят. Как ты думаешь, Питер, мы, наверное, должны накормить всех этих людей: полицейских, врачей и всех, кто пришел к нам в гости. Должна ли я что-то приказывать Бантеру, или он справится со всем сам? — Мой многолетний опыт показывает, — сказал Питер, когда они спускались в гостиную, — что нет такой ситуации, в которой Бантер бы растерялся. Знаешь, как он сегодня сумел добыть «Таймс»? Целая серия хитрых уловок: молочник должен был попросить телеграфистку позвонить в Броксфорд, передать газету водителю автобуса, а тот потом вручил ее маленькой девочке, которая развозит письма и телеграммы. Разве это не пример неиссякаемой энергии и предприимчивости? Он будет тебе очень признателен, если ты поручишь ему какое-нибудь трудное, невыполнимое дело. И будет очень доволен, если ты его похвалишь. — Конечно, я его похвалю. Они пробыли наверху совсем недолго. За это время мистер Пуффетт, похоже, закончил с камином, гостиная была чисто вымыта и прибрана. Бантер успел разжечь огонь. Стол вернули в центр комнаты, водрузив на него большой поднос со множеством тарелочек, вилок, ножей и прочей посуды. Шум, доносившийся из кухни, говорил о том, что работа в полном разгаре. Харриет вышла в коридор. Перед закрытой дверью в подвал стояла массивная фигура Джо Селлона в полицейской форме. Лицо его было сковано маской бесстрастного спокойствия, как забралом средневекового рыцаря. Харриет поняла, что, как и велит ему долг полицейского, он жизни не пожалеет, чтобы отбить любое вражеское нападение на порученный ему объект. В кухне миссис Руддл готовила сэндвичи, в бойлерной Пуффетт и Кратчли убирали с большого стола сковородки, кастрюли, старые цветочные горшки, выносили их прочь и, очевидно, собирались его мыть, потому что рядом стояло ведро кипятка. Сюда собирались перенести тело Прежнего владельца дома. У задней двери Бантер рассчитывался с какими-то людьми, которые привезли на машине неизвестно откуда неизвестно что. Недалеко прогуливался Макбрайд, пытливым взором осматривая убранство старого дома. Похоже, он прикидывал, сколько можно будет выручить за мебель мистера Ноукса. И в этот момент она услышала громкий, требовательный стук в переднюю дверь. — Наверно, это полиция, — сказал Питер. Он пошел открывать входную дверь. Бантер быстро заплатил незнакомцам, вошел в коридор, где стояла Харриет и захлопнул дверь в гостиную. — Милый Бантер, — сказала Харриет, — я вижу, ты уже успел приготовить еду… — Да, миледи. Мне удалось встретиться с поставщиками из «Экспорта и импорта». Я купил ветчины. Есть еще чеширский сыр, который мы привезли из Лондона, и перепела. Сейчас мы не сможем взять пиво из подвала, поэтому я осмелился послать миссис Руддл в деревню за домашним вином. У нас есть еще икра, но, к сожалению, нет лимонов. — Я думаю, сейчас не до икры. Как ты считаешь? — Согласен с вами, миледи. Только что прибыл багаж. Я распорядился, чтобы его пока поставили в кухню, позже я со всем разберусь. — Наш багаж! Я совсем о нем забыла. — Это вполне естественно, миледи, позволю себе заметить… Бойлерная… — запнувшись, продолжал Бантер. — Мы решили, что там будет лучше, чем в кухне… Понимаете, приедут врачи. Им надо будет где-то… работать. — Конечно. Спасибо, Бантер, — благодарно посмотрела на него Харриет. — Да, миледи. Я спросил у его сиятельства, закупать ли нам уголь. Он отправил меня к вам. — Да, Бантер, вы можете его заказать. — Отлично, миледи. Думаю, между ланчем и обедом у нас будет время почистить печные трубы на кухне. Если, конечно, полиция не будет возражать. Прикажет ли ваше сиятельство пока не отпускать трубочиста? — Да, пожалуйста. Бантер, не знаю, что бы мы без тебя детали. Ты все предусмотрел до мелочей. — Спасибо, ваше сиятельство. В гостиную вошли полицейские. Через полуоткрытую дверь слышался негромкий голос Питера. Он быстро, но четко и ясно излагал подробности этого невероятного дела, отвечал на вопросы, делал паузы, чтобы констебль успевал все записать. Харриет сердито вздохнула. — Мне не нравится, что он так взволнован. Это вредно. — Да, миледи, — лицо Бантера исказилось, будто человеческое чувство пыталось прорваться сквозь вежливую маску слуги старой закалки. Он молчал, но по едва уловимым признакам Харриет поняла, что он чувствует к ней симпатию. Она быстро спросила: — Как ты думаешь, я правильно сделала, заказав уголь? Было нечестно толкать Бантера на такую скользкую дорожку. Его лицо осталось бесстрастным. — Я не могу об этом судить, миледи. Она решила не сдаваться. — Ты знаешь его намного дольше, чем я, Бантер. Если бы его сиятельство был сейчас один, как ты думаешь, он бы остался или уехал? — При таких обстоятельствах, думаю, милорд обязательно бы остался. — Именно это я и хотела узнать. Тогда закажи, пожалуйста, побольше угля, чтобы нам хватило на месяц. — Конечно, миледи. Дверь гостиной открылась, оттуда вышла маленькая процессия. Питер их представил: доктор Крейвен, сержант Блейдз, старший инспектор Кирк. Открыли дверь в подвал. Кто-то включил фонарик, и все пошли вниз. Харриет смирилась с ролью примерной жены: на ее долю оставалось только молчание и ожидание. Роль оказалась не такой скучной, потому что из кухни вышла миссис Руддл с огромным ножом в руках и стала в дверях бойлерной, будто собиралась напасть на то, что принесут из подвала. — Миссис Руддл! Миссис Руддл вздрогнула и выронила нож. — Закон, миледи! Мы им должны помогать. — У вас, кажется, какие-то дела на кухне. И, пожалуйста, закройте дверь. Гулкие, тяжелые шаги. Голоса. Миссис Руддл, не утерпев, опять вышла из кухни и стала напряженно прислушиваться. — Что вы хотели, миссис Руддл? — Да, миледи. Вот я ему и говорю: «Ты не имеешь права так со мной обращаться, Джо Селлон! — говорю я. — Вообразил о себе Бог знает что! — говорю. — Хотела бы я видеть твое лицо, когда ты понял, какого дурака свалял в той истории с курицей Агги Твиттертон! Нет, — говорю, — когда приходит настоящий полицейский, он может задавать любые вопросы, все, которые нужно. Но ты не можешь мне приказывать. Я тебе в матери гожусь. И убери свою дурацкую записную книжку! — говорю я. — Давай! Над тобой вся деревня будет смеяться. Я им уже рассказала все, что знала. Смотри, какой смелый выискался!» А он мне: «Вы не правы, миссис Руддл. Вы должны помогать следствию! Вы не имеете права мешать офицеру, когда он служит закону». «Закону?! — рассмеялась я. — Ты считаешь себя законом? Если закон — это ты, то мне вообще на все наплевать!» Он стал красный, как рак, миледи. «Я вас предупредил, — отвечает он. А я говорю: «Послушай, что тебе скажу. Я на тебя найду управу! Я им сейчас такое про тебя скажу, тебе не понравится. Будешь знать, как обижать беззащитных женщин!» А он мне… В ее голосе странно переплелись злоба и триумф, вызванные, как почувствовала Харриет, не только трагической историей с курицей Агги Твиттертон, о которой Харриет уже однажды слышала. Положение спас Бантер. — Ваше сиятельство, если вы сейчас свободны, старший инспектор хотел бы с вами поговорить. Он будет ждать вас в гостиной. Старший инспектор Кирк, крупный мужчина с мягким и задумчивым взглядом, расположился в кресле у стола. Питер уже рассказал ему, что произошло, оставалось только уточнить, когда они приехали в Тэлбойз, как выглядели гостиная и кухня, когда они туда вошли. Особенно его интересовала спальня: вся ли одежда мистера Ноукса была на месте, остались ли бритвенные принадлежности? Где были чемоданы бывшего хозяина дома? Не показалось ли Харриет, что он готовился к отъезду? Нет? Это подтверждает предположение инспектора, что мистер Ноукс не спешил уезжать и не ожидал никаких неприятных визитов. Инспектор был очень благодарен ее сиятельству, потому что ему было бы неловко беспокоить мисс Твиттертон, да и, в сущности, личный осмотр спальни ничего нового бы не дал. Тем более что вещи мистера Ноукса уже вынесли оттуда, все там было уже не так, как в тот злополучный вечер. Точно так же, как и в кухне, и в гостиной. Жаль, но никто в этом не виноват. Им пришлось прервать разговор, пришел доктор Крейвен и сообщил предварительные результаты осмотра. Инспектор хотел прежде всего знать, наступила ли смерть в результате падения, или мистер Ноукс был сначала убит, а потом его тело перенесли в подвал. Проблема в том, что на полу не было следов крови, хотя врач констатировал травму черепа в результате сильного удара. В доме побывало так много людей, что вряд ли можно было найти какие-нибудь следы или другие улики. Не заметили ли они в доме каких-то следов борьбы? Ничего? Мистер Кирк был очень благодарен Харриет за помощь. Харриет сказала, что рада была помочь, и пробормотала что-то насчет ланча. Инспектор ответил, что закончит осмотр гостиной через несколько минут, поговорит с Макбрайдом по поводу финансовой стороны дела и освободит его тотчас же. Он тактично отказался от ланча, но сказал, что с удовольствием выпьет чашечку кофе на кухне. Когда доктор закончит, им, возможно, нужно будет еще раз встретиться, чтобы уточнить некоторые детали, которые дадут результаты вскрытия. Много лет спустя леди Вимси говорила, что первые дни ее медового месяца вспоминаются, как сплошная череда мелких и больших неожиданностей, в перерывах между которыми ей подавали самые невероятные завтраки, обеды и ужины. Впечатления ее мужа были не такими четкими. Он вспоминал, что у него было постоянное чувство, что он слегка пьян, а вокруг витает легкий голубой туман. Неожиданные повороты капризной судьбы бросали его с вершины мира к самым низким проявлениям человеческой природы. Питер, насвистывая, стоял у окна. Бантер суетился в гостиной, подавал сэндвичи и кофе, стараясь одновременно ликвидировать последние следы визита мистера Пуффетта. Бантер узнал мелодию. Та самая, которую он слышал в первую ночь, когда они пытались превратить старый сарай в гараж для «даймлера»: веселенькая французская песенка. Никакая другая мелодия не могла быть более уместной в сложившейся обстановке, ничто не могло так оскорбить в мистере Бантере врожденные правила приличия. Бантер философски посмотрел на хозяина, вздохнул и спросил: — Еще сэндвич, мистер Макбрайд? (Молодая графиня в первый раз принимала гостей. Не все было гладко, но, в общем и целом, все правильно). — Спасибо, достаточно. Очень вам благодарен, — Макбрайд допил последний глоток долгожданного пива и старательно вытер руки и уголки рта большим носовым платком. Бантер унес пустую тарелку и стакан. — Надеюсь, вы успели хоть что-то съесть, Бантер? (Хозяин всегда должен думать о своем слуге. Две самые важные вещи на свете: смерть и обед для слуги. Это был тот редкий случай, когда случилось и то, и другое). — Да, благодарю вас, миледи. — Думаю, они захотят осмотреть эту комнату тоже. Доктор еще не уехал? — Думаю, он все закончил, миледи. — Не думал, что они так быстро работают, — сказал Макбрайд. Опять знакомый французский мотив. Возмущенный мистер Макбрайд оглянулся. У него были собственные представления о приличиях. Бантер быстро пересек комнату и постарался привлечь внимание его сиятельства тихим покашливанием. — Что, Бантер? — Простите, ваше сиятельство. Но в такой грустный день… — Что? О, простите. Я вам помешал? Дерзкая усмешка, прятавшаяся в уголках его губ, была настоящим вызовом. Харриет спрятала улыбку и решила прибегнуть к женской хитрости: — Дорогой, бедной мисс Твиттертон необходим хоть немного поспать. — Да, конечно. Извините. Непростительное легкомыслие. Тем более в доме, в котором случилось такое ужасное несчастье. — И опять в его глазах появилась дерзкая упрямая усмешка. — Хотя, положа руку на сердце, не думаю, что кто-то… что кто-то действительно несчастлив. — Ну, что вы! — сказал Макбрайд. — А Кратчли? А его сорок фунтов? Думаю, что парень глубоко и искренне скорбит. — Ах, вы об этом? — ответил его сиятельство. — С этой точки зрения, главным плакальщиком у нас должны быть вы. — Не думайте, что после всего случившегося я потеряю сон и аппетит, — парировал Макбрайд. — Это не мои деньги, — честно объяснит он, затем встал, открыл дверь и выглянул в коридор. — И сейчас я думаю только о том, как бы побыстрее отсюда убраться. Я должен встретиться с мистером Абрахамсом. Жаль, что у вас нет телефона. — Он помолчал. — На вашем месте я бы тоже не слишком переживал. Насколько я понимаю, погибший был порядочным негодяем. Он вышел. На душе у всех стало немного легче, как будто из комнаты, где лежал покойник, вынесли траурные венки. — Боюсь, он прав, — задумчиво сказала Харриет. — Совершенно справедливое замечание, — весело сказал Вимси. — Я вообще стараюсь не испытывать к погибшему особой симпатии, когда расследую убийства. По-моему, это дурной тон. — Но Питер, неужели ты должен расследовать это грязное дело? Бантер собрал грязную посуду на поднос и направился к двери. Это, к сожалению, неизбежно, подумал он. Но пусть они сами разбираются. У него собственные соображения на этот счет. — Я, конечно, не должен, но, наверное, я им займусь. Расследование действует на мой мозг, как наркотик. Я просто не смогу удержаться. — Даже сейчас?! Но они не могут требовать этого от тебя! У тебя есть право на личную жизнь. Хоть иногда. И это какое-то мелкое и подлое преступление, мерзкое и мелочное. — Вот именно, — неожиданно страстно заговорил он. — И именно поэтому я не могу стоять в стороне. В нем нет ничего особенного. Ничего волнующего. Ничего потрясающего воображение. Обычное мелкое грязное убийство, как работа деревенского мясника. Меня от него тошнит. Но кто я такой, черт возьми, чтобы делить преступления на первосортные и второсортные, чтобы, в конце концов, выбирать, во что вмешиваться, а когда просто умыть руки. — Понимаю. Но сейчас тебе совсем не обязательно вмешиваться во все это. Никто не просит тебя о помощи. — Интересно, как часто меня действительно просили о помощи, — ответил он. — Я сам стараюсь помочь. В половине случаев я просто навязываю свою помощь. Несмотря на подозрительность и недоверие. Лорд Питер Вимси — сыщик-аристократ. Боже мой! Не совсем нормальный богатый граф, который помешался на детективах. Думаю, именно так обо мне все и говорят. Разве я не прав? — Иногда. Я однажды рассорилась со своим другом из-за этого. Еще до нашей помолвки. Тогда я впервые задумалась, а может, я в тебя влюблена? — Правда? Тогда пусть говорят, что хотят. И я не могу умыть руки, во-первых, потому что это неудобно для моего сиятельства, как Бантер утром сказал трубочисту. Во-вторых, ненавижу насилие и жестокость! Ненавижу войну и кровь! И не говори мне, что это не мое дело. Это дело каждого. — Конечно, каждого, Питер. Вперед! Это была минутная женская слабость. Я просто распустила нюни. Мне хотелось запереть моего милого мужа в уютном тихом семейном гнездышке. Но ты не похож на вегетарианца, питающегося утренней росой и лотосами. — Я не смогу есть лотосы, даже вместе с тобой, — с чувством сказал он. — Особенно, когда вокруг земля усеяна трупами. — Не сможешь, мой ангел, конечно, не сможешь. Переходи на кактусы. И не обращай внимание на мои глупые попытки усеять твой путь розовыми лепестками. И потом, это уже не первый раз, когда мы с тобой вместе ищем отпечатки пальцев и следы на песке. Только, — она помолчала, — что бы ты ни делал, позволь протянуть тебе руку в трудную минуту! К ее великому облегчению он, наконец, улыбнулся. — Хорошо, моя дорогая. Это я твердо тебе обещаю. Кактусы или для обоих, или ни для кого. И никаких лотосов, пока мы не сможем их есть вместе. Из меня не получится добрый английский муж, несмотря на все твои героические усилия. Эфиоп остается эфиопом, как бы тщательно его ни мыли. Он торжествующе улыбнулся, а Харриет почувствовала себя набитой дурой. Улаживание семейных конфликтов, оказывается, не такое простое и приятное дело. Даже если беззаветно любишь кого-то, запросто можно неосознанно сделать ему больно. У нее осталось неприятное чувство, что он теперь не сможет ей так же безоговорочно доверять, и что между ними все-таки осталось легкое недопонимание. ОН, действительно, не был похож на доброго английского муженька, которому запросто можно сказать: «Милый, ты просто прелесть, все, что ты делаешь просто замечательно». И не важно, думаешь ли ты так на самом деле или нет. Его не одурачишь. Он был не из тех мужей, которые могут заявить: «Я делаю то, что считаю нужным, и будь добра, подчиняйся». (Слава тебе, Господи!). Он искал в друзьях полного и осознанного доверия. Ему нужно все, или ничего. Разумом она была, конечно, на его стороне. Но сердцем… Все дело было в чувствах Харриет. Хотя она и сумела их обуздать, но они были в ужасном противоречии с ее сознанием. И она не могла понять, в чем истинная причина: в ее любви к Питеру, в отвращении к этому мерзкому мистеру Ноуксу, испортившему ее медовый месяц, или в ее собственном эгоистичном нежелании в такое время иметь дело с полицией, трупами, уликами и отпечатками пальцев. — Выше нос, радость моя, — сказал Питер. — Возможно, они сами напрочь откажутся от моей помощи. Кирк запросто может меня просто отфутболить. — В таком случае, они сваляют дурака, — со слабой надеждой ответила Харриет. Неожиданно без стука вошел Пуффетт. — Увозят мистера Ноукса. Можно мне приступать к кухонной печи? — он подошел к камину. — Отличная тяга, правда? Я всегда говорил, что камины в доме прекрасные. Хорошо, что мистер Ноукс не знает, какую прорву угля заказали. Он бы еще раз умер, на этот раз от жадности. — Хорошо, Пуффетт, — рассеянно ответил Питер, думая о чем-то своем. — Вы можете продолжать. Под окном послышались шаги и он увидел маленькую печальную процессию: сержант и еще один человек в форме полицейского несли к воротам носилки. — Очень хорошо, милорд, — Пуффетт тоже выглянул в окно и поглубже надвинул шляпу. — И куда привела его скупость? — спросил он и сам себе ответил: — Никуда. Он ушел на кухню. — «De mortuis» — сказал Питер, — и еще что-нибудь очень торжественное. — Да, похоже, ему трудно будет придумать достойную эпитафию. Бедный старик! Труп, полицейские за окном — это была реальность, от которой невозможно было избавиться, о которой нельзя было забыть даже на минуту. Нужно было смириться и постараться вести себя достойно. В сопровождении Джо Селлона вошел старший инспектор Кирк. — Ну-ну, — сказал Питер. — Все готово к допросу третьей степени? — Вряд ли, милорд, — ответил Кирк. — У вас и у миледи всю последнюю неделю были дела поважнее. Вам, похоже, некогда было убивать несчастных стариков. Но еще придется поработать, Джо. Будешь стенографировать. Я послал сержанта в Броксфорд. Может, ему удастся что-нибудь выяснить. А Джо поможет мне записать свидетельские показания. Мы бы заняли эту комнату, если вы, конечно, не возражаете. — Что вы! Располагайтесь, — заметив, что грузный инспектор с сомнением поглядывает на шаткий стул времен короля Эдварда, Питер поспешно придвинул ему массивное кресло с высокой спинкой, прочными ножками и подлокотниками. — Вам это больше подойдет, я думаю. — Оно очень крепкое и удобное, — подтвердила Харриет. Деревенский констебль внес свою лепту: — Это было кресло старика Ноукса. — Итак, — сказал Питер, — Гэлэхед будет сидеть в кресле Мерлина. Кирк, старавшийся уместить свое большое тело в старинном кресле, резко поднял голову, улыбнулся и сказал: — «Альфред». Лорд Теннисон. — С первого раза прямо в яблочко, — слегка удивившись, ответил Питер. Старший инспектор удовлетворенно хмыкнул. — Интересуетесь поэзией, инспектор? — Почитываю кое-что в свободное время, — скромно ответил Кирк. — Позволяет хоть немного расслабиться. — Он наконец-то сел. — Мне всегда казалось, что рутинная полицейская работа немного отупляет. Исчезает гибкость мышления, если вы понимаете, что я имею в виду. Когда я заметил в себе первые признаки, то сразу сказал себе: «Что тебе нужно, Сэм Кирк, так это общение с великими умами. Немного, после ужина. Ученье — свет…» — …А неученье — тьма, — подхватила Харриет. — И без труда не вытянешь и рыбку из пруда, — добавил инспектор. — Помни об этом, Джо Селлон. И учись у великих. — Фрэнсис Бэкон, — подумав, сказал Питер. — Мистер Кирк, вы мне нравитесь. — Спасибо, милорд. Это действительно Бэкон. Разве не великий разум? И что мне особенно нравится, он был лордом Канцлером, так что имел некоторое отношение к закону. Ну, ладно, пора переходить к делу. — И как замечательно сказал еще один великий ум, к суровой истине пройдешь через сад ярких образов. Не позволяй сбить себя с пути. — Кто это? — задумался инспектор. — Эта фраза мне не знакома. «Сад ярких образов». Чудесно! — Каи-Ланг, — тихо сказала Харриет. — «Золотые часы», — подтвердил Питер. — «Книга Брамы». — Запиши это, пожалуйста, Джо. «Яркие образы» — вот что дает нам поэзия. Я бы сказал, живописные картины. И сад… Разве не цветы фантазии? Ладно, — он собрался с мыслями и повернулся к Питеру. — Как вы сказали, у нас нет времени на фантазии. Теперь, что касается тех денег, которые мы нашли в его карманах. Сколько вы заплатили ему за дом? — В общем и целом, шесть пятьсот. Пятьсот в первый день переговоров и шесть, когда все документы были оформлены. — Все сходится. Это объясняет происхождение тех шести тысяч, которые мы у него нашли. Видимо, он обналичил их в день убийства. — Все расчеты были закончены в воскресенье. Деньги были высланы двадцать восьмого. Он получил их, скорее всего, в понедельник. — Хорошо. Мы проверим в банке, но, думаю, они не скажут ничего нового. Интересно, что они о нем подумали, когда он забирал всю сумму наличными, вместо того, чтобы взять чек? Хм-м. Жаль, что банкам запрещено сообщать в полицию, когда люди ведут себя так странно. Но, естественно, они никогда на это не пойдут. — Наверное, все шесть тысяч были у него в кармане, когда он говорил несчастному Кратчли, что не может вернуть ему сорок фунтов. Он мог бы ему их в тот день вернуть. — Конечно, мог, миледи, если бы захотел. Он был настоящий скряга, этот мистер Ноукс. Настоящий Хитрец Доджер. — Чарльз Диккенс! — Правильно. Один из немногих авторов, который так правдиво описал преступный мир. Его почитаешь, начинаешь думать, что Лондон тогда был миленьким местечком. Настоящая клоака. Но мы не будем вешать человека за то, что он утаил старый долг. По крайней мере, не сейчас. Далее. Итак, вы отослали деньги и на следующей неделе приехали сюда, правильно? — Да. Вот его письмо. Видите, он пишет, что все уже готово. Он прислал его моему агенту. Конечно, нужно было бы прислать кого-нибудь заранее, чтобы проверить. Но я уже рассказывал, нам прохода не давали репортеры. И вся эта праздничная суета… — Эти газетчики никому не дают жить спокойно, — сочувственно вздохнул Кирк. — Когда они осаждают двери и окна вашего дома, — сказала Харриет, — и стараются подкупить ваших слуг… — К счастью, Бантер — кристалл неподкупности… — Карлайл, — одобрительно заметил Кирк. — «Французская революция». Он мне кажется хорошим парнем, этот ваш Бантер. Голова у него правильно устроена. — Нам не нужны были проблемы, — сказала Харриет. — А теперь они, похоже, опять сыплются на наши бедные головы. — Да! — ответил Кирк. — Вот что значит быть известным человеком. Нельзя спастись от слепящего света, бьющего… — Стоп! — воскликнул Питер. — Так нечестно. Нельзя цитировать Теннисона дважды. Но все-таки вы правы. Вот он, злой рок. Нет, Шекспир мне понадобится позже. Самое смешное то, что мы так и сказали мистеру Ноуксу: мы ищем тишины и покоя. И нечего оповещать все окрестности. — И ему все это очень понравилось, — сказал инспектор. — Боже мой, как вы смогли бы облегчить ему жизнь. Лучше некуда. Никаких расспросов. Он мог тихонько удалиться. Только он не предполагал, что удаляться придется так далеко. — Вы говорите, что самоубийство исключено? — Не похоже на самоубийство. Да и с чего бы это ему надо было убивать себя с такими деньгами в кармане? Да и доктор говорит, что это не самоубийство. Поговорим об этом позже. Теперь двери. Вы говорите, что все двери были заперты, когда вы приехали? — Наглухо. Переднюю дверь мы открыли ключом мисс Твиттертон, а заднюю… Дайте вспомнить… — По-моему, ее открыл Бантер, — сказала Харриет. — Лучше давайте спросим у него самого, — сказал Питер. — Он должен знать, кто открыл эту дверь. — Он позвал Бантера и повернулся к Харриет: — Вот чего нам действительно не хватает, так это колокольчика для слуг. — И вы не заметили каких-то следов борьбы или беспорядка в комнатах? Может быть, вещи были разбросаны? Никаких следов? Не видели никакого оружия? Ничего? Только яичная скорлупа и засохший сыр? — Я уверена, ничего такого не было, — сказала Харриет. — Правда, в доме было темно. Да мы и не пытались что-то отыскать в доме. И мы ведь не видели, как здесь все выглядело раньше. — Подожди минуточку, — сказал Питер. — Что-то меня сегодня утром поразило. Я… нет, не знаю. Все было вверх дном, потому что приходил трубочист. Не помню, что это было. Да если и было, теперь уже поздно вспоминать… А, Бантер! Инспектор Кирк хотел знать, была ли закрыта задняя дверь, когда мы приехали? — На замок и на засовы, верхний и нижний. — Ты не заметил в доме чего-нибудь странного. — Ничего, — доброжелательно сказал Бантер. — Кроме того, что здесь нет удобств, о которых нам сообщали в письме. Я говорю о лампах, угле, еде, ключах от дома, нормальных каминах и постелях, приличной посуде и разбросанных интимных предметах туалета мистера Ноукса. А так, милорд, все было порядке, ничего странного. За исключением… — Чего? — встрепенулся Кирк. — Я сначала не придал этому значения, — сказал Бантер медленно, будто он решал, нарушать свой служебный долг или нет, — в спальне по обеим сторонам зеркала два подсвечника. Ночники, сэр. В обоих свечи полностью сгорели. — Ты прав, — сказал Питер. — Я помню, как ты их чистил кухонным ножом. В обоих ночниках сгорели свечи. Инспектор, сосредоточившись на сообщении Бантера, упустил свой шанс. Питер получил возможность уложить его на обе лопатки: — Я знал, что мне еще понадобится Шекспир. — Что? — сказал инспектор. — Свечи в ночниках? Ромео и Джульетта? О нашей истории этого не скажешь. Сгорели полностью? Да. Значит, они еще горели, когда его убили. И это говорит о том, что все случилось, когда стемнело. — Смерть при свечах. Звучит, как название интеллектуального триллера. Один из тех, которые ты любишь, Харриет. Когда вспомнишь, скажи. — «Капитан Каттл», — Питеру не удалось застигнуть Кирка врасплох. — Второе октября. Солнце сядет в полшестого. Нет, это было летом. Тогда в полседьмого. Нужно продержаться. Вокруг ничего. Орудия нет. Ничего, что можно было бы использовать вместо оружия: ни палки, ни дубинки, ни… — Сейчас он это скажет! — трагическим шепотом сказал Питер Харриет. — Ржавого клинка. — Он сказал! — Мне никогда не нравились эти строки. — Теперь они вам пригодились. — Нет, — неожиданно вмешался Бантер, — в доме ничего похожего не было. Только то, что обычно используют в домашнем хозяйстве. И все на своих местах. — А мы уже можем предположить, — спросил Питер, — какой предмет нужно искать? Какого размера? И какой формы? — Довольно тяжелый, милорд. Вот все, что я могу сказать. С тонким тупым наконечником. Череп раскололся, как яичная скорлупа, но кожа почти не повреждена. И не было крови. И хуже всего то, что мы не можем определить, где все это произошло. Понимаете, доктор Крейвен сказал, что убитый… Джо, где врачебное заключение, которое мы должны передать следователю? Прочитай вслух для его сиятельства. Может быть, он нам поможет. У него ведь есть некоторый опыт в делах такого рода и у него образование намного лучше, чем у нас с тобой. Доктор там использует такие длинные термины. Мне без словаря не понять. Вечерком лягу в постель и прочту. Заодно и узнаю что-то новое. По правде сказать, у нас здесь нечасто случаются убийства, поэтому не могу сказать, что для меня все это слишком просто. У меня нет практики в технической части, если можно так выразиться. — Хорошо, Бантер, — сказал Питер, поняв, что инспектор с ним закончил. — Ты можешь идти. Харриет показалось, что Бантер немного расстроен. Ему бы понравился лексикон доктора. Сержант Селлон откашлялся и начал: — «Уважаемый сэр! Мой долг сообщить…» — Не это, — прервал его Кирк. — Читай с того места, где говорится об убийстве. Сержант Селлон нашел нужное место и опять откашлялся. — «Результаты предварительного осмотра позволяют сделать заключение…» Отсюда, сэр? — Отсюда. — Что погибшему был нанесен удар большим предметом с тонким тупым концом. — Думаю, что он хотел этим сказать, — пояснил инспектор, — что это не была какая-то мелочь типа молотка. — «На затылочной части…» Не могу разобрать, что здесь написано, сэр. Мне кажется, «кран», тогда смысл понятен, но это не похоже на язык доктора. — Это не может быть «кран», Джо. — Но это и не может быть «герань»… — Может быть «кранеум», — предположил Питер. — Задняя часть черепа. — Правильно! — сказал Кирк. — Именно туда его и ранили, как бы доктор это ни называл. — Да, сэр. «Немного выше левого уха. Предположительное направление удара — сзади, сверху вниз. Обширная трещина…» — Ага! — воскликнул Питер. — Слева, сзади, сверху вниз. Похоже на одного из наших старых знакомых. — Преступник-левша? — спросила Харриет. — Да. Удивительно, как часто о них пишут в детективных романах. Зловещая примета каждого второго злодея. — А может, просто ударили левой рукой? — Не похоже. Орудие убийства было очень тяжелым. Это должен был быть местный чемпион-тяжеловес. Или какой-то заблудившийся морячок требовал у Ноукса сигаретку. — Моряк бил бы его прямо в лицо. Моряки всегда дерутся честно. Еще одна интересная вещь. Насколько я помню, Ноукс был очень высоким мужчиной. — Правильно, — подтвердил Кирк. — Шесть с половиной футов. Правда, он немного сутулился. Пусть будет шесть футов и сорок дюймов. — Значит, вам нужно искать настоящего гиганта, — сказал Питер. — Или у него было оружие с длинной рукояткой. Например, клюшка для крокета. Или для гольфа. — Да, клюшка для крокета. Или садовая тяпка. — Или лопата… Но у нее слишком острый край… — А, может, это был шомпол… Или даже кочерга. — Тогда она должна быть с длинной ручкой и плоским концом. Кажется, в кухне я видел что-то похожее. Нет, там, кажется стояла швабра… — Это не могла быть швабра, она слишком легкая. А, может, это был топор или кирка? — Слишком тупые. И у них толстые края. Какие еще вещи с длинными ручками бывают в доме? Я слышал что-то о цепах, но никогда их не видел. Еще свинцовая дубинка, если достаточно длинная… Кол из забора исключается. Забор весь целый. — Кусок свинца в старом чулке тоже могли использовать… — Да… Но, послушай, Питер! Все подходит, даже скалка, если предположить, что… — Я об этом думал. Если он в это время сидел. — Тогда это мог быть просто острый камень или пресс-папье, которое я видел на письменном столе. Кирк не выдержал: — Ради всего святого! Хватит! Вы такие быстрые Ничего не пропустили? И леди так же хорошо соображает, как и джентльмен. — Это ее профессия, — сказал Питер, — она пишет детективы. — Похоже, она и сейчас этим занимается, — ответил инспектор. — Не могу похвастаться, что читаю их часто. А вот миссис Кирк, она почитывает время от времени Эдгара Волласа. Но не думаю, что это может помочь человеку моей профессии. Как-то я читал американский детектив. Что делала там полиция! Не могу сказать, что мне это нравилось. Так, Джо, принеси-ка мне то пресс-папье. Эй! Осторожнее! Ты что, никогда не слышал отпечатках пальцев? Селлон, испуганно отдернув большую руку от возможного вещественного доказательства, замер в неуклюжей позе, почесывая затылок карандашом. Это был большой румяный деревенский парень, от которого было бы больше пользы на пашне, чем в тонком детективном расследовании. Он двумя пальцами взял злополучное пресс-папье и на вытянутых руках понес его старшему инспектору. — На нем вы не найдете отпечатков пальцев, — сказал Питер, — У него пористая поверхность. Эдинбургский гранит, если не ошибаюсь. — И все равно надо быть аккуратнее, — возразил Кирк. — Отпечатки могли сохраниться на нижней поверхности или на этом гладком крае. Макет какого-то здания, да? — Кажется, Эдинбургская крепость. На нем нет никаких следов крови, волос или чего-то подобного? Минуточку, — он поднес крепость поближе к камину, надел очки, внимательно ее рассмотрел и уверенно заключил: — Ничего. — Так. Ну, ладно. Эта версия отпадает. Нужно осмотреть кочергу. — Там вы найдете кучу отпечатков. Бантера, мои, миссис Руддл. И еще, возможно, Пуффетта и Кратчли. — Черт возьми! — сокрушенно сказал Кирк. — Но, тем не менее, Селлон, ты хоть не прикасайся ни к чему, что хоть как-то похоже на орудие убийства. Если ты наткнешься на одну из тех вещей, которые перечислили их сиятельства, не прикасайся. Кричи мне, я быстренько приду. Понятно? — Да, сэр. — Вернемся, — предложил Питер, — к врачебному заключению. Вдруг Ноукс упал и сам разбил голову о ступеньку? Он ведь был уже пожилой человек. — Шестьдесят пять, милорд. Но здоров, как бык. Да, Джо? — Это точно, сэр. Еще горы мог свернуть. Сам все время хвастался своим здоровьем. Доктор говорит, он вполне мог бы прожить еще четверть века. Спросите Фрэнка Кратчли. Он-то его лучше знал. Не раз слышал, как Ноукс хвастался. А еще спросите мистера Робертса. Он держит пивную в деревне. Уж он-то точно раз сто слышал. — Врать можно, что угодно. То, что он хвастался, еще ни о чем не говорит. Все хвастаются. Как хвастается аристократия, спроси у его сиятельства. Но всех нас рано или поздно ждет могила. Нет, падение не было причиной смерти. У него на лбу большой синяк. А смертельная рана — на затылке. — Правда? — сказал Питер. — Значит, после падения он был еще жив? — Да, — ответил Кирк, немного недовольный, что Питер угадал, как все происходило, раньше, чем он сказал. — Именно это я и хотел сказать. Но опять же это ничего не доказывает, потому что он умер не сразу. Судя по заключению доктора Крейвена… — Прочитать этот кусок, сэр? — Не забивай себе голову, Джо. Все это пустая болтовня. Я сам могу все рассказать его сиятельству без этих твоих «кранов» и «гераней». Что там действительно важно, так это то, что кто-то его ударил и раскроил ему череп, и Ноукс, похоже, упал и потерял сознание. Получил сотрясение мозга, как вы бы это назвали. Через некоторое время он пришел в себя, но ничего не помнил. Не помнил, ни кто его ударил, ни что вообще произошло. — Он и не мог, — с готовностью подтвердила Харриет, которая в предпоследнем детективе описывал точно такой случай. — После такого сильного удара наступает полная потеря памяти. И он вполне мог самостоятельно встать и некоторое время чувствовать себя довольно сносно. — Но только, — продолжал Кирк, — у него было не все в порядке с головой. Но, вообще говоря, это правильно, это следует из заключения врача. Он вполне мог еще некоторое время ходить и даже кое-что сделать… — Например, закрыть за убийцей дверь? — Точно. В этом-то и заключается главная проблема. — Потом, — сказала Харриет, — он почувствовал слабость и головокружение, так? Хотел выпить воды или позвать на помощь и… Она вдруг ясно вспомнила открытую дверь в подвал между дверьми в бойлерную и во двор. — Упал, скатился по лестнице в подвал и умер. Я вспомнила, когда мы приехали, дверь в подвал была открыта. Я помню, как миссис Руддл просила Берта ее закрыть. — Жаль, что никто не догадался заглянуть внутрь, — проворчал инспектор. — Убитому этим помочь уже было нельзя, но вы хотя бы знали, что ни к чему в доме нельзя прикасаться, что все нужно было оставить, как говорится, «status quo». — Мы, конечно, могли бы, — покачал головой Питер, — но, честно скажу, нам было не до этого. — Да, — задумчиво сказал Кирк, — вам было не до этого. Да и в той ситуации это было бы не совсем удобно. Но все равно, жаль. Потому что, понимаете, у нас теперь слишком мало фактов. Не знаю, с чего начинать. Беднягу могли убить где угодно: наверху, внизу, в гостиной, в комнате миледи… — О, нет, матушка Гусыня, — быстро перебил его Питер, — только не там, дитя мое. Но продолжим, вы думаете, сколько он еще прожил после удара? — Доктор говорит, — вставил констебль, — что-то около получаса, может, час. Судя по гема… гема-чему-то. — Гематоме? — предположил Кирк, выискивая в заключении нужный абзац. — Да, верно. Вот это место. Гематома и кровоизлияние в мозг. — Кровоизлияние, — сказал Питер. — Боже мой, у него еще было много времени. Он даже мог еще успеть выйти на улицу. — Но, как вы считаете, когда же все-таки был нанесен удар? — спросила Харриет. Она была признательна Питеру за попытки полностью исключить дом, как место преступления, и злилась на себя, что не может сдержать эмоции. Это сбивало Питера с толку. Она взяла себя в руки, выражение ее лица и тон ее речи постепенно стали более спокойными. — Это, — сказал старший инспектор, — мы и должны выяснить. Сопоставив заключение доктора с некоторыми другими сведениями, одно можно сказать точно. Все случилось вечером в прошлую среду. После того, как стемнело. Потому что зажигали свечи. И это значит… Хм! Нужно пригласить этого парня, Кратчли. Похоже, он последним видел Ноукса живым. — Вот вам и главный подозреваемый, — весело сказал Питер. — Главный подозреваемый, как правило, оказывается невиновным, — в том же тоне ответила Харриет. — Это бывает только в книгах, миледи, — с легким поклоном ответил Кирк. — И обычно это касается дам. Боже их благослови! — Ладно, ладно, — сказал Питер. — Нужно избавляться от профессиональных предрассудков. Как вы думаете, инспектор, может, нам лучше уйти? — Как хотите, милорд. Я бы хотел, чтобы вы остались. Вы можете мне помочь. Хотя, конечно, обычно люди по-другому проводят медовый месяц, — покачал головой Кирк. — Я с вами согласна, инспектор, — грустно сказала Харриет. — Настоящий медовый месяц для детектива. Так испортить… — Лорд Байрон! — не подумав, вскричал Кирк. — Так испортить медовый месяц. Нет, это, кажется, не Байрон. — Попробуйте кого-нибудь из древних римлян, — отозвался Питер. — Хорошо. Мы сделаем все, что от нас зависит. Надеюсь, можно курить в суде? Нет возражений? Куда я, черт возьми, дел спички? — Пожалуйста, милорд, — сказал Селлон. Он достал спичку и зажег. Питер с любопытством посмотрел на него и спросил: — Смотрите-ка! Да вы ведь левша! — Некоторые вещи я делаю правой рукой. Пишу, например. — Левой рукой вы только зажигаете спички и берете Эдинбургские замки? — Левша? — переспросил Кирк. — Так ты левша? Надеюсь, ты не тот высокий убийца, которого мы ищем? — Нет, сэр, — кратко ответил констебль. — Было бы интересно, — улыбнувшись, сказал инспектор. — Мы бы тогда, возможно, так ни до чего бы и не докопались. А сейчас быстренько пойди и позови Кратчли. Отличный парень, — повернулся он к Питеру, когда Селлон вышел. — Очень трудолюбивый, хотя, конечно, и не Шерлок Холмс, если вы понимаете, что я хочу сказать. Медленно соображает. И думаю, в голове у него сейчас совсем другие мысли. Женился слишком рано, рано завел семью, а для полицейского, согласитесь, это весьма обременительно. — Ах! — сказал Питер. — Женитьба — это вообще одна из самых печальных ошибок. Он положил руку на плечо Харриет, а инспектор тактично уткнулся в свою записную книжку. Глава VIII ЛСД Садовник вошел и с воинственным видом направился к столу, будто в голове у него засела мысль, что полиция прибыла с единственной целью помешать ему получить свои законные сорок фунтов. Он коротко кивал, когда его спрашивали, зовут ли его Фрэнк Кратчли, приходит ли он в Тэлбойз каждую среду, получает ли за работу пять шиллингов за визит, занимается ли в остальные дни мелкими подработками, в том числе грузовыми перевозками, частным извозом и ремонтными работами в гараже мистера Хенкока в Пэгфорде. — Я долго копил, — обиженно бубнил Кратчли, — чтобы купить собственный гараж, но мои сорок фунтов украл мистер Ноукс. — Выбросьте это из головы, — сказал старший инспектор. — Ваши деньги пропали, и теперь нечего плакать о сбежавшем молоке. Кратчли был так же удовлетворен ответом, как союзники после заключения мирного договора. Тогда Лорд Канцлер заявил, что они могут забыть о компенсации ущерба, потому что денег в казне нет. Человеческому сознанию трудно смириться с тем, что денег нет. Ему гораздо легче представить, что деньги где-то есть, нужно только постараться их отнять. — Он пообещал, — настаивал Фрэнк Кратчли, упрямо пытаясь объяснить непонятливому инспектору, — что отдаст их именно сегодня. — Думаю, — сказал Кирк, — он бы так и сделал, если бы кто-то не ударил его по голове. А вам нужно было быть умнее. Почему вы не вытрясли из него деньги в прошлую среду? Кратчли поразился тупости инспектора. Но, тем не менее, спокойно объяснил: — У него не было денег в прошлую среду. — Ах, у него их не было? — спросил инспектор. — А вы уверены? Это был удар ниже пояса. Кратчли побледнел. — Черт возьми! Вы хотите сказать, что… — Да, именно это я и хочу сказать. У него были деньги в прошлую среду, — сказал Кирк. По его мнению, эта информация должна была развязать свидетелю язык, если он вообще что-нибудь знал. Кратчли бессмысленным взглядом оглядел присутствующих. Питер кивком подтвердил, что инспектор говорит правду. Харриет, которая знавала дни, когда потеря сорока фунтов была настоящей катастрофой, грустно вздохнула и сочувственно сказала: — Да, Кратчли. Боюсь, у него всегда были при себе деньги. — Что?! У него были деньги? И вы их у него нашли? — Да, нашли, — подтвердил инспектор. — Это ни для кого не секрет. — Он подождал, когда свидетель сам придет к единственно верному выводу. — Хотите сказать, что, если бы его не убили, я бы смог получить свои денежки назад? — Если бы мистер Макбрайд вас не опередил, — честно сказала Харриет, не обращая внимание на выбранную Кирком тактику. Кратчли, похоже, не стал забивать себе голову Макбрайдом. Убийца — вот человек, который его ограбил. Кратчли не стал скрывать свои чувства. — Боже мой! Я… Я… Я… Я хочу… — Да, да, — сказал инспектор. — Я вас очень хорошо понимаю. И у вас есть шанс. Вы можете нам сообщить какие-нибудь факты?.. — Факты? Меня надули, вот какие факты. И я… — Послушайте, Кратчли, — сказал Питер. — Мы знаем, что у вас большие неприятности. Но это уже не исправить. Человек, который убил мистера Ноукса, сыграл с вами злую шутку. И этого человека мы ищем. Напрягите мозги и постарайтесь нам помочь рассчитаться с ним. Тихий, спокойный голос оказал благотворное влияние. На лице Кратчли появилось более осмысленное выражение. — Спасибо, милорд, — поблагодарил Кирк. — Вы ясно и точно выразили мою мысль. А теперь, парень, давайте. Нам искренне жаль, что вы потеряли свои деньги. Но протяните нам руку. Помогите нам. Понятно? — Да, — ответил Кратчли с какой-то болезненной готовностью. — Хорошо. Что вы хотите знать? — Первое. Когда вы в последний раз видели мистера Ноукса? — В среду вечером, как я и говорил. Я закончил работу около шести и пошел в дом полить цветы. А когда я их полил, он дал мне пять монет, как обычно. А потом я спросил о моих сорока фунтах. — Где все это происходило? Здесь? — Нет, на кухне. Он всегда там сидел. Я вошел, в руках у меня была стремянка… — Стремянка? Почему стремянка? — Потому что я обычно поливаю кактусы и завожу часы. Я завожу часы каждую неделю. Без стремянки до них не достать. Так вот, захожу я на кухню, как я вам уже говорил, а Ноукс сидит там. Он дал мне полкроны, еще шиллинг, два шестипенсовика и потом еще шесть пенсов. Чтобы быть точным, все из разных карманов. Он всегда любил показать, что ведет счет каждой копейке, но я к этому уже привык. А когда он отдал мне дневной заработок, я спросил о сорока фунтах. Я сказал, что мне нужны эти деньги… — Чтобы купить гараж. Вы уже говорили. И что он вам ответил? — Пообещал вернуть в следующий раз. То есть сегодня. Я ему не поверил. Он все время говорил, что отдаст в следующую среду. Но у него всегда находились какие-то отговорки. Но на этот раз он твердо пообещал… старая грязная свинья! Врал мне, а у самого карманы были набиты банкнотами. Кровопийца! — Тише, тише, — с упреком сказал инспектор, покосившись на миледи. — Выбирайте выражения. Он был на кухне один, когда вы пришли? — Да, один. Он был не из тех людей, к которым заходят поболтать соседи. Потом я ушел, и это был последний раз, когда я его видел. — Вы ушли, — повторил инспектор. Правая рука Джо Селлона порхала над блокнотом. — А он остался на кухне. А теперь скажите, когда… — Я не говорил, что он остался на кухне. Он пошел меня проводить. И все повторял, что отдаст мне Деньги в следующий раз. А потом я услышал, как он закрывает за мной дверь. Сначала на ключ, а потом на засов. — Какую дверь? — Заднюю. Он ею чаще пользовался. А передняя дверь обычно была закрыта. — А какой там замок? Автоматический с пружиной? — Нет, врезной. Он не верил этим новомодным штучкам. Говорил, что любой грабитель сможет открыть такой замок в два счета. — Понятно, — сказал Кирк. — Значит, переднюю дверь можно было открыть только ключом, снаружи или изнутри. — Верно. Да вы лучше сами посмотрите. Мистер Кирк и без его совета успел тщательно исследовать оба замка. Он продолжил допрос. — А скажите, пожалуйста, мистер Ноукс забывал когда-нибудь ключ в двери? — Нет, он носил все ключи в одной связке. Такая небольшая связка. — Той ночью ключа в замке не было, — вмешался Питер. — Мы открыли переднюю дверь ключом мисс Твиттертон и вошли без всяких проблем. — Понятно, — сказал инспектор. — А был ли еще один запасной ключ? Кратчли отрицательно покачал головой. — Мистер Ноукс не стал бы заказывать ключи пачками, а потом разбрасывать их по всем окрестностям. Не тот человек. Ведь тогда каждый мог бы войти и взять все, что ему заблагорассудится. — Ладно, вернемся к тому вечеру. Когда вы в прошлую среду вышли из дома? — Не помню, — задумчиво ответил Кратчли. — Было минут двадцать седьмого, кажется. Когда я заводил часы, было… десять минут. А их нужно долго заводить. — Они правильно идут, — сказал Кирк, сверив настенные часы со своими. На часах Харриет и Джо Селлона было то же самое время. Питер, бросив быстрый взгляд на свои часы, сказал: — Мои остановились, — таким тоном, будто яблоко Ньютона неожиданно взлетело вверх, или диктор Би-Би-Си вдруг использовал ненормативное выражение. — А может, — здраво заметила Харриет, — просто забыл их завести? — Я никогда не забываю их заводить, — оскорбленно ответил муж, а потом со вздохом добавил: — Хотя на сей раз ты, кажется, права. Я забыл. Прошлой ночью я думал совсем о другом. — Конечно, это вполне естественно. У вас было столько проблем, — пришел ему на помощь Кирк. — Вспомните, часы шли или стояли, когда вы приехали? Вопрос отвлек Питера от тяжелых раздумий о собственных часах, он так и не стал их заводить, сунул в карман и задумчиво посмотрел на часы на стене. — Да, — уверенно сказал он. — Часы шли. Я помню, как они тикали, когда мы сидели в гостиной. Это была единственная нормальная вещь в доме. — И они шли правильно, — сказала Харриет. — Помню, ты сказал, что уже за полночь, и я посмотрела на часы. Они показывали то же, что и мои. Питер ничего не ответил, но еле слышно просвистел пару тактов какой-то веселенькой песенки. На лице Харриет не дрогнул ни один мускул. За двадцать четыре часа замужества она поняла, что, если будет обращать внимание на все подобные мелочи, краснеть ей придется непрерывно. Кратчли сказал: — Конечно, они шли. Я вам говорил, что их заводят раз в неделю. И сегодня утром я опять их заводил. А в чем проблема? — Хорошо, — сказал Кирк. — Так и запишем. Вы ушли отсюда после того, как на часах пробило шесть десять. Часы шли правильно. Что вы делали дальше? — Пошел на репетицию церковного хора. Видите ли… — Церковный хор? Это легко проверить. А во сколько начиналась репетиция? — В полседьмого. Я пришел как раз вовремя. Можете спросить у кого угодно. — Хорошо, — согласился Кирк. — Понимаете, это необходимые формальности: во сколько вы пришли, ушли и все такое прочее. Вы покинули дом не раньше шести десяти и не позже… скажем, шести двадцати пяти. А в шесть тридцать уже были в церкви. Понятно. А что вы делали после репетиции? — Викарий попросил свозить его на машине в Пэгфорд. Понимаете, он не любит ездить в темноте. Он уже не так молод. Потом я поужинал в «Гусе и поросенке». Там было соревнование: ребята метали дротики. Я немного посмотрел. Том Пуффетт может подтвердить. Он там был. Он приехал с нами. — Пуффетт увлекается дротиками? — вежливо спросил Питер. — Экс-чемпион. У него и сейчас еще удар что надо. — Нуда, все дело в силе, которую он прикладывает. Черен, как ночь, злее десяти фурий, ужасен, как исчадие ада. И потрясает чудовищным дротиком. Застигнутый врасплох, Кирк расхохотался: — Вот это здорово! Ты только послушай, Джо. Черный? Он был ужасно черный, когда я видел его в последний раз у кухонной печи. И потрясал чудовищным дротиком. Надо ему рассказать. Но самое печальное, боюсь, он никогда не слышал о Милтоне. Зол, как… О, Боже, бедный старый Том Пуффетт! Инспектор успокоился и вернулся к допросу. — Хорошо, мы еще встретимся с Томом Пуффеттом. Вы отвезли мистера Гудекера домой? — Да, — равнодушно ответил Кратчли: его не интересовал Джон Милтон. — В половине одиннадцатого я привез его домой. Или немного позже. Потом я вернулся в Пэгфорд на велосипеде. В одиннадцать я уже был дома и лег спать. — Где вы спите? В гараже у Хенкока? — Верно. Со мной живет еще один парень, Вильям. Он вам подтвердит. Кирк собирался выяснить некоторые подробности об этом парне Вильямсе, когда в дверях показалось испачканное сажей лицо мистера Пуффетта. — Простите, — сказал Пуффетт, — но я никак не могу справиться с этой трубой. Можно мне взять ружье, милорд? Или попробовать залезть на крышу и пробить трубу лестницей, пока не стемнело? Кирк собрался было отругать Пуффетта за бесцеремонное вторжение, но, увидев лицо трубочиста, опять расхохотался. — Черен, как ночь, — давясь от смеха, пробормотал он. Этот новый способ использования цитат — не для опознания, а для описания — очень его развлекал. — О, Боже, — сказала Харриет, взглянув на Питера. — Может, отложим это до завтра? — Должен заметить, миледи, — сказал Пуффетт, — мистер Бантер тоже не будет возражать. Он сказал, что приготовит обед на плите. — Я пойду сама поговорю с Бантером, — сказала Харриет. Она чувствовала, что больше не вынесет страданий Бантера. Да и мужчины вполне могли без нее обойтись. Выходя, она услышала, как Кирк приглашает Пуффетта войти. — На минуточку, — сказал Кирк. — Кратчли говорит, что в прошлую среду в половине седьмого был на репетиции церковного хора. Что вы можете об этом сказать? — Он там был, мистер Кирк. Мы оба там были. С полседьмого до полвосьмого. Благодарственный Гимн. К Празднику урожая. «Да не оста-авит нас, Господи, милостью своей», — Пуффетт почувствовал, что взял слишком низко, и откашлялся. — Полный рот сажи, сэр. «Ми-илостью своей!» Вот теперь то, что надо. — А потом ты видел меня в «Поросенке», — сказал Кратчли. — Конечно, видел. Я же не слепой. Я с вами туда приехал, а потом ты отвез святого отца в Пэгфорд и через пять минут вернулся. Потом мы ужинали. Ты ел хлеб с сыром и выпил четыре с половиной пинты пива. Я считал. Я еще подумал, что когда-нибудь ты сопьешься. — Кратчли все время был с вами? — спросил Кирк. — До самого закрытия. До десяти часов. Потом мы вернулись опять к мистеру Гудекеру. Договаривались на десять, но немного подождали, пока он наденет шляпу и поболтает с мисс Труди. Она такая болтушка, можете мне поверить! А потом он вернулся с нами. Так ведь все и было, да, Фрэнк? — Так и было. — А если, — многозначительно подмигнув, продолжал Пуффетт, — вы положили глаз на меня, спросите Джинни, когда я вернулся домой. И Джорджа спросите. Джинни ужасно разозлилась, когда мы с Джорджем сели обсуждать матч. Она ждет четвертого ребенка и поэтому стала такая злющая. Думаю, она когда-нибудь просто придушит Джорджа. — Очень хорошо, — сказал инспектор. — Это все, что я хотел знать. — Ладно, — ответил Пуффетт. — Тогда пойду уберу лестницу. Он тихо вышел, а Кирк опять повернулся к Кратчли. — Итак, все пока сходится. Вы ушли… предположительно в шесть двадцать, и той ночью больше в дом не возвращались. Убитый остался в доме один. Задняя дверь была закрыта на ключ и на засов. Передняя дверь была закрыта на ключ. С этим ясно. А как насчет окон? — Перед уходом я их все закрыл и крепко запер. Видите, какие там задвижки? Мистеру Ноуксу свежий воздух не особенно был нужен. — Хм! — сказал Питер. — Похоже, он был осторожной птичкой. Кстати, инспектор, а вы нашли в карманах убитого ключ от передней двери? — Вот связка, — ответил Кирк. Питер достал из кармана ключ мисс Твиттертон, внимательно перебрал связку и нашел такой же. — Да, вот он, — сказал он, потом еще раз осмотрел оба ключа, сравнил зубцы и протянул Кирку. — Насколько я могу судить, с ключами все в порядке. Кирк молча на них посмотрел и спросил Кратчли: — Вы еще раз приходили сюда в течение недели? — Нет. Мой день — среда. Мистер Хенкок отпускает меня по средам с одиннадцати часов. И, конечно, по воскресеньям. Но я не приходил сюда в воскресенье. Я был у девушки в Лондоне. — Вы живете в Лондоне? — спросил Питер. — Нет, милорд. Но я раньше там работал, и у меня в Лондоне остались друзья. Питер кивнул. — Что вы еще можете нам сообщить? Знаете ли вы кого-нибудь, кто мог прийти к мистеру Ноуксу той ночью? Может, он с кем-то поссорился? — Да он со всеми ссорился, — сердито сказал Кратчли. — Но не знаю никого, кто бы мог вам пригодиться. Кирк уже собирался его отпустить, но Питер задал неожиданный вопрос: — А что вы знаете о бумажнике, который недавно потерял мистер Ноукс? Кирк, Кратчли и Селлон изумленно смотрели на Него. Питер усмехнулся: — Нет, у меня нет глаз на затылке. Просто об этом проговорилась миссис Руддл. Так что вы можете об этом сказать? — Я помню, что тогда он поднял ужасный шум. У него там было десять фунтов. Во всяком случае, он так сказал. Если бы он потерял сорок фунтов, как я… — Довольно, — остановил его Кирк. — Что вам об этом известно, Джо? — Ничего, сэр. Его так и не нашли. Мы решили, что он где-то выпал у него из кармана. — Все равно, — добавил Кратчли, — он тогда поменял замки на окнах и на дверях. Это случилось два года назад. Спросите у миссис Руддл. — Два года назад… — протянул Кирк. — Похоже, это не имеет никакого отношения к нашему делу. — Но это объясняет, — сказал Питер, — почему он так трепетно относился к замкам. — Да, конечно, вы правы, — согласился инспектор. — Ну, хорошо, Кратчли. Пока у меня все. Не уходите пока, вдруг вы еще понадобитесь. — Сегодня я работаю здесь, — сказал Кратчли. — Буду в саду. Кирк подождал, пока Фрэнк закроет за собой дверь. — Не думаю, чтобы это мог быть он. У них с Пуффеттом есть алиби. — Пуффетт? Пуффетт сам себе лучшее алиби. Вы только посмотрите на него. Человеку с открытой душой и спокойным нравом ни к чему кинжал и синильная кислота. Гораций в переводе Вимси. — Тогда слова Пуффетта достаточно, чтобы снять с Кратчли всякие подозрения. Но Кратчли вполне мог сделать это позже. Доктор пишет: «Смерть наступила неделю назад». Кратчли вполне мог сделать это в любой другой день. — Не похоже. Миссис Руддл на следующее утро не могла попасть в дом. — Верно. Нужно проверить его алиби у того парня, Вильямса из Пэгфорда. Кратчли мог вернуться и совершить убийство после одиннадцати. — Мог. Но, вспомните, Ноукс еще не лег тогда спать. А что, если это случилось раньше? Скажем, в шесть часов. До того, как ушел Кратчли? — Но тогда получается неувязка со свечами. — Ах, да, я забыл. Но, знаете, можно ведь зажечь свечи и в шесть часов, чтобы обеспечить себе алиби. — Думаю, что вы бы могли, — задумчиво согласился Кирк. Было видно, что ему еще не приходилось иметь дело с такими хитрыми преступлениями. Он помолчал, потом спросил: — А как насчет яичной скорлупы и какао? — И это вполне могли сделать специально. Я знавал одного убийцу, который, чтобы обеспечить алиби, выспался на двух кроватях и съел два ужина. — Гилберт и Салливан, — неуверенно сказал инспектор. — Скорее Гилберт. Если это действительно был Кратчли, скорее всего он проделал все до шести. Ночью старик не впустил бы его в дом. С какой стати? Если, конечно, у Кратчли и вправду не было второго Ключа от дома. — Вы так думаете? — спросил Кирк и беспокойно заерзал в кресле. — Если сделали дубликат, — продолжал Питер, — то это случилось в течение последних двух лет. Это выяснить трудно, но вполне возможно. Особенно, если у вас есть друзья в Лондоне. Кирк почесал затылок. — Это была бы ловкая работа, — сказал он. — Но послушайте. Вот, что я думаю. Если это сделал Кратчли, почему он не тронул деньги? Я в это никогда не поверю. Не такой он человек. — Вы совершенно правы. И это самая загадочная вещь во всем этом деле, кто бы ни оказался убийцей. Похоже, убийство было совершено не из-за денег. Но каким тогда мог быть мотив? — Это действительно непонятно, — ответил Кирк. — Кстати, если бы после мистера Ноукса остались какие-то деньги, кто бы их унаследовал? — Да! — просиял Кирк. — Мы нашли завещание в старом столе на кухне, — он достал смятый лист и заботливо его разгладил. — «После уплаты всех моих долгов…» — Циничный негодяй! Прекрасный подарок наследникам! — «…все мое имущество переходит к моей племяннице и единственной живой родственнице Агнесс Твиттертон». Вы удивлены? — Вовсе нет. Чему тут удивляться? — улыбнулся Кирк, но, увидев, как Питер нахмурился, снова стал серьезным. — Когда эта шустрая птичка, Макбрайд, поднял весь этот шум, что сказала мисс Твиттертон? — Она вела себя вполне естественно. Чуть не потеряла сознание, — ответил Питер. — Еще бы! Для нее это был настоящий удар. — Не больше, чем можно было ожидать. А кто свидетель завещания? — Саймон Гудекер и Джон Джеллифилд. Это доктор из Пэгфорда. С завещанием все в порядке: оформлено по всем правилам. А как себя вела мисс Твиттертон, когда нашли тело? — Она закричала, а потом у нее началась истерика. — В ее поведении не было ничего необычного? Питер неожиданно почувствовал легкое замешательство. Конечно, перед лицом закона все должны быть равны. Преступница, так же, как и преступник, заслуживает виселицы. Но образ потрясенной мисс Твиттертон, растерянно протягивающей руки Харриет, его расстроил. Он готов был согласиться с Кирком, что женитьба — большая помеха в работе. — Послушайте, милорд, — понимающе улыбнувшись, сказал Кирк. — Мне тут кое-что уже рассказали другие. — Тогда, — спросил Питер, — почему бы их не пригласить сюда? — Я как раз собирался. Джо, попроси мистера Макбрайда зайти к нам на пару минут. Я понимаю, милорд, вы истинный джентльмен, и вам не чужды сострадание и жалость. Это делает вам честь. Но я выполняю свой служебный долг. И не могу, чтобы мне мешали всякие там сантименты. Это привилегия высшего общества. — К черту высшее общество! — огрызнулся Питер. Слова Кирка сильнее задели его, потому что он знал, что вполне их заслужил. — Итак, Макбрайд, — весело продолжал Кирк. — Насколько я понимаю, он вообще не относится ни к какому классу. Если бы я спросил вас о мисс Твиттертон, вы бы мне сказали правду. Но ужасно бы расстроились. Поэтому я спрошу Макбрайда. Можете быть уверены, он расстраиваться не будет. — Понимаю, — сказал Питер. — Лечение должно быть безболезненным. Он подошел к камину и сердито пнул полено ногой. Мистер Макбрайд не заставил себя долго ждать. Он с готовностью подошел к инспектору. Вполне понятно: чем быстрее закончится вся эта мура, тем быстрее он сможет вернуться к настоящим делам в Лондоне. Макбрайд уже раньше описал финансовые подробности дела, и теперь рвался в бой, как старая боевая лошадь. — Мистер Макбрайд, у меня к вам один вопрос. Вы случайно не заметили, как отреагировали на известие о смерти родственники и друзья погибшего? — Конечно, — сказал Макбрайд, — они расстроились. А кто бы не расстроился? (И из-за этого дурацкого вопроса его держат здесь целый день?) — Вы не заметили чего-нибудь необычного? — А, теперь понимаю, — сказал Макбрайд. — Тот парень, садовник, он стал белый, как простыня. Он этого не ожидал. У племянницы покойного была истерика. Хотя, похоже, она не слишком удивилась. Вам так не показалось, милорд? Он вопросительно посмотрел на Питера, но Вимси в это время внимательно рассматривал георгины за окном. — Что вы хотите этим сказать? — Понимаете, когда вошел слуга и сказал, что нашли мистера Ноукса, она вскрикнула: «Ах! Дядя умер!» — Она действительно так сказала? — спросил Кирк. Питер резко обернулся. — Понимаете, все не совсем так. У Бантера был такой вид, что любой мог предположить самое худшее. В том числе я сам. — Вы? — сказал Макбрайд. — Мне показалось, что вы не сразу в это поверили. — Он посмотрел на Кирка. — Что еще говорила мисс Твиттертон? — Она сказала: «Дядя умер, и все деньги пропали!» Так и сказала. А потом она хохотала, как безумная. Как будто ей ввели дозу ЛСД. Так все и было. — Ну и что! — сказал Питер. — Вот вы, например, если я не ошибаюсь, спросили, нашли ли у покойного деньги. — Совершенно верно, — согласился Макбрайд. — Но, согласитесь, ведь он не был моим родственником. Разбитый наголову Питер опустил оружие и признал поражение. — Полиция должна дать вам медаль, — сказал он. — Что вы обо все этом думаете? — Ничего, — коротко ответил Макбрайд и вернулся к столу. — Простите, инспектор, я вам еще нужен? Я должен возвращаться в Лондон. — Хорошо. У нас есть ваш адрес. Прощайте, мистер Макбрайд, и большое вам спасибо. Когда дверь за ним закрылась, Кирк посмотрел на Питера: — Все верно, милорд? — Совершенно верно. — Хорошо, а теперь, думаю, нужно пригласить мисс Твиттертон. — Попрошу жену привести ее сюда, — сказал Питер и вышел. Старший инспектор сидел в кресле Мерлина и задумчиво потирал руки. — Прекрасный человек, Джо, — сказал Кирк. — Сливки общества. Приятный и обходительный. И очень образованный. Но он чувствует, откуда дует ветер, и этот ветер ему не нравится. Его маленький недостаток. — Но, — возразил констебль, — трудно представить, что Агги Твиттертон могла тюкнуть старину Ноукса молотком по темечку. У нее и силенок-то не хватит. — Ничего нельзя сказать заранее, друг мой. Женщина в ярости намного страшнее мужчины. Это Редьярд Киплинг. Милорд и сам это знает, но ему воспитание не позволяет говорить об этом вслух. Уж лучше бы он сам мне все рассказал. Ан нет! Предоставил это Макбрайду. Ведь прекрасно понимал, что рано или поздно я все равно обо всем узнаю. — В конце концов, он так и не смог ей помочь. — Он и не собирался ей помогать, Джо, — сказал Кирк. — Они обычно не столько помогают, сколько усложняют дела. Но они обычно приятные люди, я бы сказал, безвредные. Ты должен научиться манерам, Джо, если собираешься иметь дело с аристократией. И запомни: то, что они не договаривают, намного важнее того, что они говорят. Особенно, если у них такие светлые мозги, как у этого джентльмена. Он прекрасно понимает, что если Ноукса и убили, то только из-за денег, которые после него должны были остаться… — Но после него ничего не осталось! — Мы об этом знаем. Но она не знала. Агги Твиттертон не знала. И если его убили из-за этих денег, тогда понятно, почему они остались нетронутыми. Может быть, она не знала, что они у него в кармане. А если знала, то не взяла, потому что они и так ей достались бы по наследству. Шевели мозгами, Джо Селлон! Питер пошел наверх и на лестнице наткнулся на Макбрайда. — Как вы будете добираться? — Один Бог знает, — честно ответил Макбрайд. — В Пэгфорд я приехал на поезде, а потом сел в автобус. Если не будет подходящего автобуса, придется голосовать. Представить себе не мог, что в пятидесяти милях от Лондона есть такие глухие места. Как вы можете здесь жить? Хотя это, конечно, дело вкуса. — Бантер отвезет вас в Пэгфорд, — сказал Питер. — Он констеблю пока не понадобится. Жаль, что вы тоже влипли в это дело. Макбрайд его от всей души поблагодарил и добавил: — Ничего, мне не впервой. Вам больше досталось вам и ее сиятельству. Ума не приложу, кто бы это мог сделать. Здесь всего-то три-четыре дома. Как вы думаете, это та маленькая женщина? Всякое может быть. Но в нашей профессии нужно всегда держать ухо востро и не спускать глаз с родственников, особенно, если речь идет о деньгах. Некоторые люди отказываются составлять завещание, говорят, что, им кажется, это значит подписать себе смертный приговор. И они не так уж далеки от истины. Все это можно сказать и о старине Ноуксе. Я знавал людей, готовых ради денег пойти на все. Ну, ладно, прощайте. Передайте поклон ее сиятельству и мою искреннюю благодарность. Бантер вывел машину, и Макбрайд, ловко забравшись внутрь, помахал на прощание. Питер нашел Харриет и объяснил, что было нужно Кирку. — Бедняжка, — вздохнула Харриет. — Ты тоже туда пойдешь? — Нет. Хочу подышать свежим воздухом. Я скоро вернусь. — Что случилось? Тебя обидел Кирк? — Ну, что ты! Вел себя со мной, как с министром. Отдал дань уважения моему титулу, должности и всему, чему смог. Моя вина, что я все это принял. О, Господи, это, кажется, викарий. Что ему нужно? — Его попросили вернуться. Выходи через заднюю Дверь. Я его отвлеку. Кирк и Селлон в окно наблюдали за отъездом Макбрайда. — Может, я сам пойду и приведу Агги Твиттертон? — предложил Селлон. — Его сиятельство мог попросить жену ее подготовить. — Твоя главная проблема, Джо, — отозвался Кирк, — в том, что ты ничего не смыслишь в психологии. Они никогда на это не пойдут. Ни он, ни она. Они никогда не станут нарушать закон и ставить нам палки в колеса. Все дело в том, что он боится обидеть женщину, а она боится обидеть его. Но ни один из них и пальцем не пошевелит, чтобы что-то изменить. Все должно идти, как положено. И это их главная отличительная особенность. Изложив кодекс чести высшей знати, мистер Кирк шмыгнул носом и сел на прежнее место. Открылась дверь, вошли Харриет и мистер Гудекер. Глава IX Время убийства Преподобный Саймон Гудекер нервно потирал руки, оказавшись один на один с двумя представителями власти. И даже коротенькое замечание Харриет, что святой отец собирается кое-что сообщить инспектору, не помогло святому отцу взять себя в руки. — О, Господи! Хорошо. Да. Я вернулся, потому что думал, может, я вам понадоблюсь. Как вы сами просили, помните? Как сами просили. И еще я хотел сказать мисс Твиттертон… А где мисс Твиттертон?.. Что я только что видел Лагга и говорил с ним о… Боже мой!.. о гробе. Будет нужен гроб, конечно. Трудно об этом говорить, но ведь нужно обязательно заказать гроб. — Конечно, — сказал Кирк. — Да, спасибо. Я тоже так подумал. Я отослал Лагга к вам, потому что думал, что тело уже увезли. — Его повезли в «Корону», — сказал инспектор. — Будут проводить вскрытие. — О, Пресвятая Богородица, — тихо воскликнул мистер Гудекер. — Вскрытие. Конечно. — А потом у следователя можно уточнить необходимые формальности. — Да, спасибо, спасибо. И еще я встретил по пути Кратчли… — Что он вам сказал? — Видите ли… Мне показалось, он решил, что его подозревают. — Почему он так решил? — Боже мой! — воскликнул викарий. — Я, наверное, лезу не в свое дело. В сущности, он не сказал мне прямо, что думает, что его подозревают. Я сам сделал такой вывод из того, что он мне рассказал. Но, поверьте мне, инспектор, я могу подтвердить его алиби минута за минутой. С шести тридцати до семи тридцати он был на репетиции хора. После этого он возил меня в Пэгфорд, а потом мы вернулись сюда. Было десять тридцать. Поэтому вы сами видите… — Хорошо, сэр. Если нам понадобится алиби на это время, и вы, и Кратчли будете вне подозрений. — Я вне подозрений?! — воскликнул мистер Гудекер. — Боже, спаси и сохрани! Инспектор… — Я пошутил, сэр. Мистер Гудекер решил, что шутка явно неудачная, однако постарался держать себя в руках: — Да-да. И поэтому, думаю, я могу успокоить Кратчли. Я очень высокого мнения об этом молодом человеке. Очень старательный и трудолюбивый. Не придавайте слишком большого значения его жалобам по поводу сорока фунтов. Для человека в его положении это большие деньги. — Не беспокойтесь об этом, сэр, — сказал Кирк. — Благодарен вам за такое признание. — Да, да. Я должен был об этом сказать. А теперь, инспектор, я могу вам еще чем-то помочь? — Большое спасибо, сэр. Скажите, где вы провели ночь со среда на четверг. После половины одиннадцатого? — Почему вы меня об этом спрашиваете? Конечно, дома, — ответил викарий, не вполне понимая, почему он должен отчитываться. — Жена и служанка могут это подтвердить. Но неужели вы думаете… — Мы пока ничего не думаем, сэр. Выводы мы будем делать позже. А пока мы должны соблюсти необходимые формальности. А вы, случайно, не приходили сюда в течение недели? — О, нет. Ведь мистера Ноукса не было дома. — А откуда вы узнали, что его нет дома? — Я не знал, просто я так думал. Точнее говоря, да, я знал. Я заходил сюда в четверг утром, но дома никого не было, поэтому я решил, что он уехал. Он иногда уезжал и раньше. А, может, миссис Руддл сказала мне, что он уехал. Да, теперь припоминаю, миссис Руддл сказала. — Вы заходили только один раз? — О, Господи, конечно, один. У меня было небольшое дельце. Подписка на благотворительный концерт. Я и сегодня сюда зашел из-за этого. Проходил мимо и увидел записку на воротах. Просили привезти хлеб и молоко. Поэтому я решил, что он вернулся. — Ах да! А когда вы приходили сюда в четверг, не заметили ничего странного? — Бог мой, нет! Ничего необычного. А что я должен был заметить? — Понимаете… — начал Кирк, но, в конце концов, что мог заметить этот подслеповатый пожилой священник? Следы борьбы? Отпечатки на дверной ручке? Следы на земле? Вряд ли. Возможно, мистер Гудекер заметил бы труп, если бы на него случайно наткнулся. Но такие мелочи? Никогда! Поэтому инспектор поблагодарил и отпустил священника. Старик еще раз повторил, что может целиком и полностью подтвердить не только алиби Кратчли, но и свое собственное, в очередной раз нервно потер руки и, бросив взволнованное «До свидания», вышел. — Так, так, — нахмурился Кирк. — Почему священник так уверен, что это было в то самое время? Мы еще не знаем этого наверняка. — Не знаем, сэр, — согласился Селлон. — Мне кажется, он очень волновался. Трудно предположить, что это мог сделать он, хотя, знаешь, он довольно высокий старик. Даже выше тебя. Думаю, такой же высокий, как мистер Ноукс. — Я уверен, сэр, — сказал констебль. — Это не викарий. — А я разве говорю обратное? Думаю, Кратчли решил, что это было то самое время. Он это понял из допроса. У нас трудная работенка, — вздохнул инспектор. — Когда допрашиваешь свидетеля, невольно выдаешь свои подозрения. А если не допрашиваешь свидетеля, вообще ничего не узнаешь. А когда тебе кажется, что набрел на что-то действительно стоящее, выясняется, что ты нарушил служебные полномочия. — Да, сэр, — уважительно сказал Селлон. Харриет привела мисс Твиттертон. Констебль встал и придвинул еще один стул. — О, пожалуйста, — простонала мисс Твиттертон. — Пожалуйста, не оставляйте меня, леди Вимси. — Нет, нет, — ответила Харриет. Кирк поспешил успокоить свидетельницу. — Садитесь, мисс Твиттертон. Вам не о чем беспокоиться. А теперь, пожалуйста, ответьте на несколько вопросов. Насколько я понял, вы ничего не знали о переговорах вашего дяди с лордом Вимси. Я имею в виду продажу дома и так далее. Нет. Понятно. А когда вы видели его в последний раз? — О, наверное, — мисс Твиттертон замолчала и начала загибать пальцы на обеих руках, — дней десять назад, не позже. Я к нему забегала в субботу после обедни. Я, конечно, хотела сказать, в воскресенье. Видите ли, я хожу в церковь помогать нашему дорогому викарию. Играю на органе. У нас маленькая церковь, и приходит не так уж много людей. А в Пэгглхэме никто не умеет играть на органе. И, в любом случае, я была бы рада помочь, чем могу. Я в тот день заходила к дяде. Все было так, как всегда. И это был… это был последний раз, когда я его видела. О, Боже мой! — А вы знали, что его не было дома всю прошлую неделю? — Но он был дома! — воскликнула Твиттертон. — Он все время лежал здесь. — Именно так, — согласился инспектор. — А вы знали, что он всю прошлую неделю был здесь? — Конечно, нет. Он часто уезжает. Но всегда предупреждает меня… Я хотела сказать, предупреждал. Не было ничего удивительного в том, что он уехал в Броксфорд. Я имею в виду, если бы он меня предупредил. Я ничего такого бы не подумала. Но он мне ничего не сказал. — Не сказал о чем? — Не сказал ни о чем. Я хочу сказать, что никто мне не говорил, что он уехал. Поэтому я думала, что он здесь. Боже мой! Так оно и было на самом деле… — А если бы вам сообщили, что дом закрыт, и миссис Руддл не может войти, вы бы не удивились? — Нет. Такое часто случалось. Я бы подумала, что он в Броксфорде. — У вас есть ключ от передней двери? — Есть. И от задней тоже, — мисс Твиттертон порылась в большом старомодном кошельке. — Но я никогда не пользовалась ключом от задней двери, потому что она всегда закрыта на засов, — она достала большую связку ключей. — Я их оба отдала лорду Питеру вчера вечером. Они были в этой связке. Я всегда носила дядины ключи вместе со своими собственными. За исключением вчерашнего вечера, естественно. Потому что отдала их лорду Питеру. — Хм! — нахмурился Кирк, доставая ключи, которые ему дал Питер. — Это те самые? — Д а, должно быть, те самые, если их вам дал лорд Питер. — А вы никогда не давали эти ключи кому-нибудь другому? — Конечно, нет! — возмутилась мисс Твиттертон. — Я никому не давала ключи. Когда дядя уезжал, а Фрэнку Кратчли нужно было попасть в дом, чтобы полить цветы, он всегда приходил ко мне. А потом мы вместе шли к дяде, и я лично открывала ему дверь. Дядя всегда был очень осторожен. И потом, я должна была лично убедиться, что в доме все в порядке. Когда дядя Вильям уезжал, я каждый день приходила в дом. — Но в этот раз вы не знали, что его нет дома. — Не знала. Я вам все время повторяю, что я не знала. Поэтому я и не приходила. А он на самом деле никуда и не уезжал. — Вот именно. Вы уверены, что вы никогда не теряли ключи, что их у вас никто не мог украсть или… взять на время? — Нет, никогда, — честно призналась мисс Твиттертон. Она сама затягивает веревку на своей шее, подумала Харриет. Она должна понимать, что ключ от дома — это ключ ко всей этой таинственной истории. Инспектор бесстрастно продолжал допрос: — Куда вы кладете ключи на ночь? — Они всегда лежат в моей спальне. Ключи, мамочкин серебряный кофейник и распятие, которое наша дорогая тетя Софи подарила на свадьбу бабушке и дедушке. Каждую ночь они лежат рядом со мной на ночном столике. Рядом с колокольчиком для слуг на случай пожара. И я уверена, что никто не мог забраться в спальню, пока я спала. Я всегда ставлю под дверью стул. — У вас в руках был колокольчик, когда вы открыли нам дверь вчера ночью, — немного рассеянно подтвердила Харриет, потому что ее внимание отвлекло лицо Питера в окне. Он старался рассмотреть, что происходит в комнате. Харриет помахала ему рукой. Наверное, подумала она, он уже успокоится и решил опять присоединиться к ним. — Стул? — переспросил Кирк. — Если грабитель решит пробраться в дом, — очень серьезно объяснила мисс Твиттертон, стул — лучшая защита. Как только он начнет открывать дверь, стул упадет. Вы услышите шум и проснетесь. А потом успеете выглянуть в окно и позвонить в колокольчик. — Боже мой! — воскликнула Харриет (Лицо Питера в окне исчезло. Наверное, он пошел в дом). — Какая жестокость, мисс Твиттертон! Ведь бедняга может от испуга упасть, скатиться по лестнице и сломать себе шею! — Какой бедняга? — Грабитель. — Но, дорогая леди Вимси, в том-то все и дело, что к нам никогда не заглядывали грабители. — Хорошо, — сказал Кирк. — Не похоже, чтобы кто-то мог без спроса взять ключи. А теперь, мисс Твиттертон, поговорим о деньгах вашего дяди… — О, Боже! О, Боже! — замахала руками мисс Твиттертон. — Я ничего о них не знала. Это ужасно. Для меня это был настоящий удар. Я думала… мы все думали, что дядя очень богат. Питер вошел так тихо, что его заметила только Харриет. Он остановился у двери, завел часы и сверил их с настенными. Похоже, он окончательно пришел в себя, потому что лицо его не выражало ничего, кроме вежливого интереса. — Вы не знаете, дядя составил завещание? — равнодушным тоном спросил Кирк. Вышеупомянутый злополучный листок бумаги лежал на столе под его блокнотом. — О, да, — ответила мисс Твиттертон. — Я уверена, что он оставил завещание. В этом не было особой необходимости, потому что из всех родственников осталась только я. Но я помню, он мне говорил, что написал завещание. И когда у меня были проблемы с деньгами… Понимаете, я не так хорошо обеспечена… Он всегда мне говорил: «Не переживай, Агги. Я ничем не могу помочь тебе сейчас, потому что все деньги вложены в дело. Но после моей смерти все это будет твоим». — Понимаю. А вам никогда не приходило в голову, что он мог изменить завещание? — Ну, что вы! Конечно, нет! Кому бы он тогда все оставил? Я его единственная родственница. Надеюсь, с завещанием нет проблем? — Должен вас огорчить. — О, Боже! Неужели это то, что он называл «вложить все деньги в дело»? Что это значит?! — Это может значить очень многое, — грустно сказала Харриет. — Тогда это значит, что… — начала мисс Твиттертон и замолчала. — Что это значит? — быстро спросил инспектор. — Ничего, — грустно ответила мисс Твиттертон. — Я думаю о своем. О личном. Он мне что-то говорил о трудностях, о том, что люди не хотят платить по счетам… О Боже, что же я наделала? Как я смогу объяснить… — Что объяснить? — настойчиво переспросил Кирк. — Ничего, — в сердцах повторила мисс Твиттертон. — Это так глупо! — по выражению ее лица Харриет поняла, что она сказала не то, о чем думала. Мисс Твиттертон продолжала, с трудом выговаривая слова: — Он занимал у меня однажды. Не очень много. Но у меня и было-то немного. О Боже! Это, наверное, ужасно, что я сейчас говорю о деньгах, но… Я кое-что отложила на то время, когда стану совсем старой и не смогу больше работать… А времена сейчас такие тяжелые… Это была рента за дом… и… Она разрыдалась. Харриет смущенно сказала: — Не нужно плакать. Я думаю, все обойдется. Кирк не смог больше этого выносить. — Мистер Микобер! — в сердцах сказал он. Тихий шум позади привлек его внимание, он обернулся и увидел Питера. Мисс Твиттертон судорожно рылась в кармане в поисках носового платка. На пол градом посыпались бечевочки, карандаши, резинки для цыплячьих ножек и прочий хлам. — Я так рассчитывала на эти деньги, — всхлипывала мисс Твиттертон. — О, простите меня, пожалуйста. Не обращайте на меня внимания! Кирк откашлялся. Харриет, всегда носившая с собой носовой платок, на сей раз с огорчением обнаружила в кармане только элегантный кусочек кружева. Им можно было разве что утереть слезы радости, которые могут увлажнить глаза невесты в медовый месяц. На помощь пришел Питер, достав из кармана нечто, похожее на флаг молодежной организации. — Он совершенно новый, — сказал он и ободряюще улыбнулся. — Я всегда ношу с собой запасной. (Конечно, черт возьми, ты носишь, подумала про себя Харриет. Тебя так долго этому учили!) Мисс Твиттертон уткнулась в цветной шелк и всхлипывала так тихо и жалобно, что у Харриет сжалось сердце. Джо Селлон сосредоточенно изучал последнюю страницу своего блокнота. Сцена грозила затянуться до бесконечности. — Вам еще нужна мисс Твиттертон, инспектор? — наконец, не выдержала Харриет. — Я думаю, что… — Ладно, — ответил Кирк. — Если мисс Твиттертон не возражает, осталась только одна формальность. Где вы были ночью в прошлую среду? Мисс Твиттертон вынырнула из платка. — Но по средам репетиции церковного хора! — заявила она, потрясенная, что кто-то мог до сих пор об этом не знать. — Ах, да! — согласился Кирк. — А вы не заходили к дяде по дороге домой? — О, нет, — ответила мисс Твиттертон. — Конечно, нет. Я пошла домой ужинать. И потом, по средам я очень занята. — Чем вы заняты? — спросил Кирк. — Видите ли, в четверг у нас базарный день. Мне нужно было зарезать и ощипать полдюжины кур. Я еле успеваю справиться с этим за вечер. Ложусь очень поздно. Мистер Гудекер так добр! Он всегда говорит, что знает, среда — не очень подходящий день для репетиций. Но так случилось, что некоторым нашим мужчинам удобнее репетировать по средам. Поэтому… — Шестерых зарезать и ощипать, — повторил Кирк, задумчиво глядя на мисс Твиттертон, будто подсчитывая, сколько времени ей на это потребуется. Харриет тоже смотрела на нее в некотором замешательстве. — Но вы же не хотите сказать, что сами… их убиваете? — О, конечно, сама, — светло улыбаясь, ответила мисс Твиттертон. — Это намного легче, чем думаете. Особенно, если вы делаете это из года в год. Кирк расхохотался, а Питер, увидев, как это ее поразило, состроил удивленную физиономию и наставительно сказал: — Мое дорогое дитя, чтобы свернуть кому-то шею, нужна прежде всего ловкость. Сила здесь ни при чем! Руками он изобразил живописную сцену сворачивания птичьих шей, а Кирк, начисто забывший о том, зачем он здесь сидит, а также в немалой степени по злому умыслу ехидно добавил: — Все верно, — он затянул на своей толстой шее воображаемую петлю и потянул. — Заматываешь ли, затягиваешь ли — все равно. Все дело в умелом рывке! Его голова неожиданно бессильно упала на спинку кресла, мисс Твиттертон испуганно вскрикнула. Она, похоже, впервые поняла, чем может закончиться вся эта история. Харриет рассердилась. Брови ее нахмурились. Все мужчины одинаковы, даже Питер ничем не отличается от других. Сейчас они с Кирком стояли по одну сторону пропасти, и она ненавидела их обоих. — Тише, инспектор, — сказал Вимси. — Мы испугали дам. — О, Боже, как они меня повеселили, — не мог угомониться Кирк, но его взгляд стал таким же серьезным, как и взгляд Питера. — Ладно, большое спасибо, мисс Твиттертон. Думаю, пока достаточно. — Хорошо, — Харриет встала. — Мы пойдем посмотрим, как дела у мистера Пуффетта. — Она помогла мисс Твиттертон встать и увела ее из комнаты. Проходя мимо Питера, она сердито посмотрела на него, но тут же опустила глаза, как Гиневра перед Ланселотом. — Да, кстати, миледи, — закричал им вслед инспектор. — Будьте любезны, пригласите миссис Руддл. Нужно еще кое-что выяснить, — пояснил он Селлону. Констебль согласно кивнул, достал большой нож и начал чинить карандаш. — Вот видите, — тон Питера можно было расценить, как вызов. — Она искренне ответила на все ваши вопросы. — Да, милорд. И она многое нам рассказала. Опасно, когда знаешь слишком мало. — Не знаешь, а учишься! — злорадно поправил его Питер. — Мало учишься! Папа Александр. — Неужели? — невозмутимо переспросил мистер Кирк. — Нужно запомнить. Похоже, что никто не мог взять эти ключи. Хотя у меня полной уверенности нет. — Мне показалось, она говорила правду. — Правда бывает разной, милорд. У каждого своя правда. И не обязательно на допросе говорят ту, которая нужна. Я же ее пока не спрашивал, не открывала ли она дверь кому-то, кроме Кратчли. Я спросил только, когда она в последний раз видела дядю. Понимаете? — Понимаю. Лично я вряд ли признался бы, что у меня есть ключи от дома, в котором только что нашли труп. — Естественно, — согласился Кирк. — Но бывает так, что лучше, когда думают, что ключи были у тебя, а не у кого-то еще, если вы меня понимаете. А бывают времена, когда… Как вы думаете, что она имела в виду, когда сказала: «Ах! Что я наделала!» А? Может, она вспомнила, что оставляла ключи без присмотра, случайно или специально? Или… — Из-за денег? — Вот именно. И, возможно, она вспомнила, что еще что-то такое натворила, что, как теперь выяснилось, повредит ей или кому-то другому. Что-то она не договаривает. Я это чувствую. Если бы она была мужчиной, я бы из нее быстренько вытряс правду. Но женщины! Они начинают плакать, падают в обморок, и ничего с ними поделать нельзя. — Это правда, — сказал Питер, думая обо всех женщинах, в том числе и о собственной жене. В конце концов, разве не так она вела себя в том деле, которое для нее могло кончиться виселицей? Он думал и о другой женщине, в которой не было ничего поэтического и которая, вытирая фартуком большие красные руки, сейчас входила в гостиную, визгливо крича: «Вы меня звали, сэр?» Разве она не такая? Кирк, знавший миссис Руддл получше, сразу взял быка за рога: — Да. Мы сейчас уточняем время, когда было совершено убийство. Кратчли сказал, что видел мистера Ноукса живым и здоровым в среду вечером около половины седьмого. Вы тогда уже ушли домой? — Да, меня уже здесь не было. Я приходила к мистеру Ноуксу по утрам. А после обеда шла домой. — А на следующее утро вы пришли и увидели, что дом закрыт? — Правильно. Я громко постучала в двери. И в переднюю, и в заднюю. Мистер Ноукс был глуховат, поэтому я всегда стучала как можно громче. А потом я пошла к окну его спальни и позвала. А потом опять стучала, но никто мне не ответил. Чертов старик, подумала я, опять уехал в Броксфорд. Я подумали, что он уехал на автобусе, который идет в десять часов. Вот! Я еще подумала, что мог бы мне сказать. И еще, что он так и не заплатил мне за последнюю неделю. — Что вы делали потом? — Ничего. Что я могла сделать? Только передать пекарю и молочнику, что продукты не нужны. И почтальону. На почте я попросила, чтобы его письма приносили мне. Но писем не было, только два. Это были счета. Поэтому я просто положила письма на полку. — Вот, вот! — сказал Питер. — Так и нужно обращаться со счетами. Как верно подметил поэт, пусть счета лежат себе нетронутыми, как куры на золотых яйцах. Мистеру Кирку цитата не понравилась, и он пропустил ее мимо ушей. — А почему вы не сходили к мисс Твиттертон? Ведь она всегда приходит, когда мистер Ноукс в отъезде. Вас не удивило, что она тоже не пришла? — Это не мое дело. Мне не платят за то, чтобы вызывать людей, когда они сами не хотят идти, — ответила миссис Руддл. — Если бы мистер Ноукс хотел, чтобы пришла Агги Твиттертон, он сам бы за ней послал. Вот так я тогда и подумала. Но он был уже мертв, и, конечно, не мог за ней послать. Но развел об этом знала? И потом, я на него тогда разозлилась, потому что он мне не заплатил. С какой это стати я еще должна была пешком идти две мили? Мне-то это зачем нужно? Только башмаки сбивать. И потом, — она выразительно посмотрела на инспектора, — если он ничего не сказал мне, он должен был предупредить Агги Твиттертон, а если и ее не предупредил, то зачем мне лезть в чужие дела? Я вас спрашиваю! — Ага! — сказал Кирк. — Так вы подумали, что у него свои причины никому ни о чем не говорить? — Может, были причины, а может, не было. Я так и подумала тогда. Конечно, он мне не заплатил, но тогда это было не к спеху. Я могла и подождать. Мне Агги Твиттертон заплатила бы, если бы я попросила. — Конечно, — сказал Кирк. — И в воскресенье в церкви вы у нее ни о чем не спросили? — Я? — миссис Руддл пришла в замешательство. — Я хожу к нонконформистам. Мы заканчиваем гораздо позже. Не то, чтобы я против нашей церкви… Но там, сами понимаете, сели — встали, сели — встали, будто ты не ползаешь целую неделю на коленках, а кости у тебя к дождю не болят. Я не имею ничего против мистера Гудекера. Он очень милый человек. Ничего не могу о нем плохого сказать. Но я всегда ходила в нашу секту, и мои родители ходили. А это на другом конце деревни. И когда я возвращаюсь, они уже все дома, а Агги Твиттертон еще раньше, потому что у нее есть велосипед. Так что, видите, я никак с ней не могла встретиться, даже если бы и захотела. — Да, действительно, — согласился Кирк. — Ну, хорошо. Итак, вы не стали ничего сообщать мисс Твиттертон. Но кому-нибудь в деревне вы говорили, что мистер Ноукс уехал? — Вообще-то да, — сказала миссис Руддл. — В этом ничего такого нет, поэтому я и сказала. — Вы сказали, — вмешался Питер, — что он уехал десятичасовым автобусом? — Это я так тогда думала, — ответила миссис Руддл. — И это вам тогда не показалось странным. Скажите, кто-нибудь приходил к мистеру Ноуксу на той неделе? — Только мистер Гудекер. Я его встретила в четверг утром. Он ходил вокруг дома, увидел меня и крикнул: «А где мистер Ноукс? Уехал?» «Уехал, — ответила я. — В Броксфорд». А он мне говорит: «Тогда я приду в другой день». И потом больше я никого не видела. — Вчера вечером, — спросил Кирк, — когда вы вошли в дом вместе с леди и джентльменом, вы не заметили чего-нибудь необычного? — Ничего. Кроме… мусора на кухне. Он всегда за собой убирал. И всегда ужинал в полвосьмого, а потом сидел на кухне, читал газету. До половины десятого. И так повторялось каждый день. У него всегда был строгий распорядок. Кирк улыбнулся. Это была ценная информация. — Итак, он поужинал. Но ведь спать он не ложился? Постель была не смята? — Похоже, что не ложился. Но я, конечно, все равно постелила чистые простыни для их сиятельств. Я знаю, как нужно встречать гостей. Я в прошлую среду перестелила постель. Простыни были чистые, но лежали там целую неделю, — взволнованно оправдывалась миссис Руддл. — Понимаете, дом-то ведь был закрыт, поэтому я и не могла сменить постель. Поэтому я принесла простыни на кухню и хорошенько вытряхнула. И они стали, как новенькие. Хоть короля с королевой встречай! — Вы нам очень помогли, — сказал Кирк. — Мистер Ноукс всегда ужинал в полвосьмого, поэтому можно предположить, что в это время он был еще жив. — Он вопросительно посмотрел на Питера, но Питер не стал развивать прежнюю тему об убийцах, съедающих ужины своих жертв. Поэтому инспектор повернулся к свидетельнице и продолжал: — А не знаете ли вы, миссис Руддл, когда он обычно ложился спать? — В одиннадцать, мистер Кирк, всегда в одиннадцать. Он выключал радио, шел в спальню и зажигал свечи. Из моего дома хорошо видно окно его спальни. — Миссис Руддл! Постарайтесь вспомнить, в тот вечер в его спальне горел свет? — Хорошо, что вы об этом спросили, мистер Кирк, — воскликнула миссис Руддл. — Я совсем забыла. Я тогда еще сказала Берту: «Если бы я вчера вечером посмотрела на его окна, я бы точно знала, уехал он или нет. Но в тот вечер я так устала, что моментально уснула, как только моя голова коснулась подушки. — Ах, вот как! — разочарованно протянул Кирк. — Ну, ладно, это не столь важно. И так понятно, что он не ложился спать, раз постель не смята. Значит, он был внизу, когда… (Слава Богу, подумал Питер, не в спальне миледи). Громкий вопль миссис Руддл не дал инспектору договорить: — О, Господи! Мистер Кирк! Вот еще что! — Вы вспомнили что-то важное? Испуганный взгляд миссис Руддл перебегал с Кирка на Селлона, с Селлона на Питера, потом опять на Кирка. Очевидно, то, что она вспомнила, было не только важным, но просто потрясающим. — Конечно! Не знаю, как я это выпустила из памяти, но это и понятно после всего того ужаса, который мы здесь пережили. Я сейчас уверена, что, если он не уехал десятичасовым автобусом, в полдесятого он уже был мертв. Рука констебля замерла над блокнотом. Кирк быстро спросил: — Почему вы так думаете? — Потому что молчало его радио. Я тогда сказала Берту… — Минуточку. При чем здесь радио? — Понимаете, мистер Кирк, если бы мистер Ноукс был жив, он ни за что не пропустил бы новости в девять тридцать. Что бы ни произошло, он всегда по вечерам слушал новости. Хотя что это ему, бедняге, дало. Я сейчас вспоминаю, что сказала Берту вечером в прошлую среду: «Странно, — сказала я. — Сегодня мистер Ноукс не слушает радио. Это на него не похоже». — Но неужели вам слышно радио из дома мистера Ноукса? Даже когда все окна и двери закрыты. Миссис Руддл облизнула пересохшие губы. — Я вас не обманываю, мистер Кирк, — она помолчала и, вздохнув, продолжила дальше, стараясь не смотреть инспектору в глаза. — Я в это время выскочила на минуточку. У мистера Ноукса в сарае есть керосин. Я одолжила капельку. И если бы радио работало, я не могла бы его не услышать. Стены там не очень толстые, а он всегда включал радио на полную мощность, чтобы лучше слышать. Он ведь был глухой. — Понятно, — сказал Кирк. — У него там полно керосина, — продолжала миссис Руддл, осторожно двигаясь поближе к выходу. — Целая куча. Ничего страшного нет в том, что я позаимствовала самую капельку. — Хорошо, — задумчиво сказал Кирк. — Новости в девять тридцать. По первому каналу. — Да, новости в шесть часов он никогда не слушал. Питер посмотрел на Кирка, подошел к радиоприемнику и поднял крышку. — Настроен на первый канал. — Если его не трогали после того вечера… — Питер отрицательно покачал головой, и Кирк продолжал: — Похоже, что он его тоже не включал. Хм! Ну, это уже кое-что. Картина проясняется. Ниточка за ниточкой, ниточка за ниточкой, там кусочек, здесь кусочек… — Исайя, — сказал Питер, закрывая крышку. — Нет, больше похоже на Иеремию. — Исайя, милорд. «Плач Иеремии» здесь ни при чем. Время мы приблизительно знаем. Он был мертв или лежал без сознания в девять тридцать. В последний раз его видели в шесть двадцать. Поужинал в… — Шесть двадцать? — изумилась миссис Руддл. — Бросьте! Он был жив и здоров в девять! — Что?! Откуда вы знаете? Почему вы раньше мне об этом не сказали? — Да я думала, вы сами об этом знаете. Вы же меня не спрашивали! Откуда я знаю? Потому что я его видела, вот откуда. Что это вы тут со мной хитрите? Стараетесь выяснить, что мне известно? Вы это знаете так же хорошо, как и я. В девять он был жив. Он разговаривал с Джо Селлоном. Кирк окаменел. — Что? — спросил он у констебля. — Да, — грустно пробормотал Селлон. — Так и было. — Вы что думали, я вру? — гордо спросила миссис Руддл. В маленьких глазках светилась злобная радость отмщения, смешанная, однако, с немалой долей непритворного ужаса. — Ты ничего мне не сделаешь, Джо Селлон! Я тебя видела так же хорошо, как и сейчас. В девять часов я ходила за водой. И я видела тебя в этом самом окне. И я кое-что слышала. Ты говорил такие слова! Постыдился бы, Джо Селлон, порядочной женщине негоже слышать такие слова. Я вышла во двор, вы знаете, мистер Кирк, где у нас насос. Мы там берем воду для питья. Мистер Ноукс всегда разрешал брать воду. А для стирки и уборки я обычно брала дождевую воду. Она помягче и лучше отстирывает. Так вот, я брала воду, и услышала твой голос, Джо Селлон. Ты так орал, что даже насос не мог тебя заглушить. «Боже мой! — подумала я. — Что там происходит?» — И тогда я спряталась за углом и заглянула в окно. Я видела тебя, Джо, и твой полицейский шлем видела тоже! Поэтому ты не сможешь отвертеться! — Хорошо, мэм, — сказал Кирк, переводя потрясенный, но все еще дружелюбный взгляд на констебля. — Большое спасибо. Теперь мы знаем время уже точнее. Вы говорите, девять часов? — Около девяти. На моих часах было десять минут десятого, но они спешат. Да вы спросите у Джо Селлона. Если вам нужно знать точное время, спросите у полицейского! — Очень хорошо, — ответил инспектор. — Этот вопрос мы сейчас и уточним. Два свидетеля лучше, чем один. А пока достаточно, миссис Руддл. Вы можете идти. И, пожалуйста, держите язык за зубами. — Понятно, — обиженно сказала миссис Руддл. — Вы мне не доверяете! — Конечно, доверяем, — успокоил ее Питер. — Никто вам этого не говорил. Но, понимаете, вы очень важный свидетель. Вы и Селлон. И, наверное, найдутся люди — репортеры и другой сброд — которые захотят из вас что-то вытянуть. Поэтому вы должны молчать… Вот, как, например, Джо Селлон. И никому ничего не говорить. Иначе у мистера Кирка могут быть проблемы. — Джо Селлон! Конечно, — презрительно сказала миссис Руддл. — Тоже мне пример! Я и сама знаю, как разговаривать с репортерами. Грязные подлецы и негодяи! — Очень неприятные люди, — искренне согласился Питер. Он мягко взял ее под руку, проводил к выходу и открыл перед ней дверь. — Я знаю, на вас можно положиться, миссис Руддл. Вы дитя молчания и тишины. Но что бы вы ни делали, — добавил он, многозначительно глядя ей прямо в глаза, — ничего не говорите Бантеру. Он такой болтун! — Ни слова, милорд, — твердо сказала миссис Руддл. Дверь за ней закрылась. Кирк выпрямился. Его дрожащий подчиненный сжался, как воробей перед бурей. — Ну, Джо Селлон! Что все это значит? — Понимаете, сэр… — Ты меня разочаровал, Джо, — устало продолжал Кирк. — Я потрясен. Получается, что ты был здесь в девять часов и разговаривал с мистером Ноуксом. И ты мне ничего не сказал? А как же твой долг? — Извините меня, сэр. Лорд Питер Вимси подошел к окну и сделал вид, что все происходящее его мало интересует. Малоприятная вещь — слушать, как в твоем присутствии шеф распекает своего подчиненного. — Извините? Это все, что ты можешь мне сказать? Ты офицер полиции! Утаиваешь важные сведения! И теперь говоришь: «Извините!?» — Я и подумать не мог… — растерянно начал Селлон, а потом зло добавил: — Что эта старая кошка меня видела! — Какая, к черту, разница, кто тебя видел?! — закричал, распаляясь, Кирк. — Ты мне сразу же должен был все рассказать… Боже мой, Джо Селлон, я не знаю, что с тобой теперь делать. Честное слово, не знаю… Ты понимаешь, что ты теперь тоже под подозрением? Селлон беспомощно сжал руки, он ничего не мог сказать в свое оправдание, только жалобно причитал: — Простите, сэр… Простите… — А теперь слушай, — угрожающе сказал Кирк. — Что ты здесь такое делал, раз ты не хотел никому об этом говорить?.. Говори!.. Подожди-ка. Подожди-ка. (Он что-то вспомнил, понял Питер). Ты ведь у нас левша, да? — О, Боже, сэр, о, Боже! Я не убивал, сэр! Клянусь, я его не убивал! Хоть у меня и была тысяча причин, я не убивал! Я его пальцем не тронул! — Причины? Какие причины?.. Давай, выкладывай. Чем вы тут с Ноуксом занимались? Селлон затравленно оглянулся. За его спиной невозмутимым видом стоял Питер. — Я до него даже не дотронулся. Я ничего ему не сделал. Пусть меня гром поразит, сэр, я его не убивал! Кирк резко тряхнул большой головой, как бык, отгоняющий муху. — Что ты здесь делал в девять часов? — Ничего, — упрямо наклонив голову, ответил Селлон. Силы покидали его. — Просто зашел поболтать. — Поболтать?! — взревел Кирк так грозно, что Питер решил вмешаться. — Послушайте, Селлон, — мягко сказал он. — Вам лучше облегчить душу. Лучше во всем признаться мистеру Кирку. Что бы там ни случилось. — Нет, вы только послушайте, — бушевал Кирк. — Отлично! Офицер полиции… — Полегче, инспектор, — сказал Питер. — Он просто глупый юнец, — он замолчал. Возможно, Селлону легче будет во всем признаться без лишних свидетелей. — Пойду пройдусь по саду. — Селлон умоляюще посмотрел на него. — Нет, нет! Я все скажу. О, Господи, сэр! Не уходите, милорд! Не уходите, пожалуйста. Я свалял ужасного дурака! — С кем не бывает, — мягко сказал Питер. — Вы мне поверите, милорд… О Боже, я погиб! — Не сомневаюсь, — зло хмыкнул Кирк. Питер посмотрел на инспектора. Тот, видимо, понял, что немного переборщил и немного смягчился. Питер сел на край стола. — Соберитесь, Селлон. Мистер Кирк вас не обидит. Не такой он человек. Ну, рассказывайте, что тогда случилось? — Понимаете… Тот кошелек мистера Ноукса… который он потерял… — Два года назад. И что с ним произошло? — Я его нашел… Я… Он его потерял на дороге. В нем было десять фунтов. Я… Моя жена тогда только что родила, она была в ужасном состоянии. Доктор сказал, что нужны дорогие лекарства. А у меня ничего не было. Платят нам очень мало. Я тогда свалял дурака. Я собирался вернуть деньги. Думал, для него это такая мелочь. Он так богат. Я знаю, нельзя брать чужого, но на каждом шагу нас подстерегают искушения. — Да, — сказал Питер. — Щедрая страна требует великой честности за два или три фунта в неделю. — Кирк потерял дар речи, поэтому Питер продолжал: — И что случилось потом? — Он об этом узнал, милорд. Я не знаю, как, но он обо всем узнал. Угрожал, что донесет на меня. Мне тогда конец. Без работы, да и кто бы дал мне работу после всего, что случилось? Поэтому я вынужден был платить ему, чтобы он держал язык за зубами. — Платить ему? — Это шантаж, — Кирк постепенно выходил из состояния шока. Он выразительно произнес слово «шантаж», будто оно было решением всей этой невероятной ситуации. — Это уголовно наказуемо. Шантаж. Причем должностного лица. Поэтому с отягчающими обстоятельствами. — Называйте это, как хотите, сэр. Для меня это был вопрос жизни и смерти. Он высасывал у меня пять монет в неделю. Все эти два года. — Это омерзительно! — поморщился Питер. — И поэтому, милорд, когда сегодня утром я сюда пришел и услышал, что случилось, я совсем голову потерял… Но я его не убивал, клянусь, не убивал. Вы мне верите? Милорд, вы мне верите? Я этого не делал. — Не знаю, кто смог бы вас осудить, если бы вы даже и убили эту грязную свинью. — Но я не убивал, — со слезами повторил Селлон. Питер молчал, поэтому он повернулся к Кирку. — Я знаю, сэр, я совершил непростительную ошибку. И готов понести наказание. Но, клянусь Господом, я не убивал мистера Ноукса. — Ладно, Джо, — мрачно сказал Кирк. — Плохи твои дела. Ты прав, ты свалял дурака. Поговорим об этом позже. А сейчас расскажи, что случилось тем вечером. — Я пришел к нему и сказал, что у меня нет денег. Он рассмеялся мне прямо в лицо, старый черт. Я… — Во сколько ты пришел? — Я шел по дорожке и заглянул в это окно. Шторы не были опущены, в комнате уже было темно. Потом я увидел, как он выходит из кухни со свечой в руках. Он поставит свечу там, и я увидел, что было пять минут десятого. Питер быстро спросил: — Вы увидели часы через окно? Вы уверены, что было пять минут десятого? Свидетель не заметил опасности, таившейся в этом вопросе, и, нервно облизнув губы, быстро повторит: — Да, милорд. — Я постучал в окно, он открыл, и я ему сказал, что у меня нет денег. Потом он рассмеялся мне в лицо. «Ладно, — сказал он. — Утром я обо всем сообщу в полицию». Я разозлился и сказал: «Ты Ничего не расскажешь. Это шантаж. Все эти деньги, которые ты из меня вытянул, — это шантаж. И тоже увижу тебя в тюрьме». А он отвечает: «Деньги? Какие деньги? Ты ничего не сможешь доказать. У тебя что, есть расписки? У тебя ничего нет». Потом я его обругал. — Ничего удивительного, — сказал Питер. — Он сказал: «Убирайся!» А потом захлопнул окно. Я попытался открыть дверь, но все было заперто. Поэтому я ушел, и это был последний раз, когда я его видел. Кирк глубоко вздохнул. — Ты не входил в дом? — Нет, сэр. — Ты мне все рассказал? — Клянусь Богом, все, сэр. — Селлон, вы уверены? На сей раз угроза была более явственной. — Честное слово, милорд. Питер нахмурился. Он встал и медленно подошел к камину. — Хм! — протянул Кирк. — Я, правда, не знаю, что и сказать. Тебе сейчас лучше отправиться в Пэгфорд. Проверишь алиби Кратчли. Встретишься с этим парнем, Вильямсом, и возьмешь у него показания. — Хорошо, сэр, — покорно сказал Селлон. — Когда вернешься, поговорим. Селлон повторил: — Хорошо, сэр. — Он умоляюще посмотрел на Питера, который задумчиво смотрел на горящие поленья. — Надеюсь, вы не будете держать на меня зла, сэр. — Посмотрим, — уже беззлобно ответил Кирк. Констебль вышел, опустив голову. — Итак, милорд, — спросил инспектор, — что вы обо всем этом думаете? — Звучит убедительно. Особенно то, что касается бумажника. Вот вам и мотив, прекрасный новый мотив. С пылу, с жару. Немного расширило наш кругозор. Шантажисты, как правило, не ограничиваются одной жертвой. Кирк пропустил мимо ушей благородную попытку графа отвлечь его внимание от тяжелых мыслей. Один из его подчиненных нарушил свой служебный долг. Сокрытие сведений!.. И это человек, которому он доверял. То, что вообще никогда не должно было произойти. Инспектор в сердцах чертыхнулся: И почему этот молодой дурак не пришел к сержанту, или ко мне, если ему так уж нужны были деньги! Вот что меня больше всего злит. — Чего только не случается на небе и на земле, — меланхолично заметил Питер. — Вы правы, милорд. И Гамлет прав. — Гамлет? — неожиданный смех Питера озадачил инспектора. — Но, черт возьми, вы правы. Маленькая деревушка, а какие страсти кипят на этой благословенной земле. Как у Шекспира. Собери тину с деревенского пруда, увидишь, как он воняет. — Он беспокойно ходил по комнате. Свет, который неожиданно пролился на темные делишки мистера Ноукса, только подтвердил его подозрения. И если и был тип преступника, которого он готов был придушить голыми руками, так это шантажист. Пять шиллингов в неделю в течение двух лет. Эта часть истории не вызывала никаких сомнений. Многие люди готовы на все пойти ради собственной репутации. И все-таки… Питер резко повернулся к Кирку. — Послушайте, — сказал он. — У вас ведь нет официального заявления о пропаже бумажника? И деньги уже уплачены. Даже сторицей. Кирк внимательно на него посмотрел. — Вам хорошо быть таким добреньким, милорд, то же не ваш подчиненный! Тем не менее, рука помощи была принята, и Питер облегченно вздохнул. — Смотри-ка, — задумчиво сказал Кирк. — Этот Ноукс был порядочный негодяй. — Чертовски грязная история. Так можно человека и… Но он не закончил, и Кирк так и не узнал, что можно сделать с человеком. — О, черт! — растерянно сказал Питер. — Что случилось? — Инспектор, мне очень жаль этого молодого дурака, но, черт возьми, я должен вам об этом сказать… — Я вас слушаю. Кирк знал, что Питер чего-то не договаривает. Но он надеялся, что тот расколется сам. Прижми такого к стенке, все скажет, как миленький. Кирк решил, что будет к нему снисходительным, потому что, в конце концов, Питер был ему симпатичен. — Эта его история. Все в ней звучит правдоподобно… За исключением одной маленькой детали. — Какой детали? — Он сказал, что не заходил в дом… Он сказал, что видел часы через окно… — Ну и что? — Я попытался проделать то же, когда гулял по саду. Я хотел посмотреть, который час… У меня ничего не получилось. Мешает этот чертов кактус. — Что? Кирк резво вскочил. — Я говорю, этот проклятый кактус на стене. Он закрывает часы. Нельзя увидеть часы через окно. — Нельзя?! Кирк бросился к окну, заранее зная, что он оттуда увидит. — Зря стараетесь, — сказал Питер. — Это абсолютно невозможно. Он не мог видеть часы через это окно. Глава X Разведка Допрос временно приостановили. Несчастный Кирк подпрыгивал, становился на цыпочки, всячески изгибался и извивался, но все было напрасно: часы нельзя было увидеть через окно. Расстроенный, он махнул рукой и удалился на кухню пить кофе. Инспектор высказал сомнительное предположение, что Ноукс после шести двадцати снял кактус со стены, а после девяти тридцати повесил его на место. Но он и сам не смог объяснить, зачем Ноуксу нужно было так глупо себя вести. Хотя у них были только показания Кратчли, что в шесть двадцать кактус висел на своем обычном месте. Кратчли сказал, что в шесть двадцать он его поливал. Но вдруг это садовник его зачем-то снял, а позже Ноукс вернул проклятый цветок на место. Можно было его еще раз спросить, но Кирк понимал, что это вряд ли принесет желаемый результат. Он вяло обыскал обе спальни, бегло просмотрел бумаги и книги на письменном столе и еще раз спросил миссис Руддл, о чем разговаривали Ноукс и Селлон. Результаты были малоутешительными. В записной книжке Ноукса среди других записей он обнаружил список еженедельных платежей по пять шиллингов. Вверху была пометка «Д.С». Это еще раз подтвердило правдивость истории Джо, хотя никаких подтверждений, собственно, уже и не требовалось. С другой стороны, это породило новое подозрение: откровенность Селлона была вынужденной. Он мог догадываться, что в бумагах Ноукса инспектор найдет подобный документ, и только поэтому сам во всем признался. На это Питер резонно возразил, что, если Джо — убийца, первым делом он бросился бы на поиски злополучного документа. Кирку пришлось удовольствоваться этим слабым утешением. В бумагах не обнаружили доказательств, что Ноукс шантажировал кого-то еще, зато стало понятно, что дела его шли даже хуже, чем предполагалось. Нашли также интересную папку с вырезками из газет. Ноукс собирал объявления о продаже дешевых коттеджей на западном побережье Шотландии, куда, как известно, бегут от долгов. Подозрения Кирка, что Ноукс был «законченный обманщик и подлец», окончательно подтвердились. Но, к сожалению, в данном случае под сомнением была не его порядочность. Миссис Руддл ничем не помогла. Она слышала, как Ноукс закрыл окно, а Селлон направился к передней двери. Подумав, что шоу закончено, она поспешила домой. Ей показалось, что в двери еще некоторое время стучали, и она тогда подумала: «Он еще не потерял надежду». Когда ее спросили, не слышала ли она, из-за чего возникла ссора, миссис Руддл сказала, что точно не знает, но думает (со злорадной усмешкой), что об этом «лучше расскажет сам Селлон», что он «частенько захаживал к мистеру Ноуксу», и, если уж Кирку так важно знать, скорее всего он «пытался занять деньги, но Ноукс наотрез отказался дать ему в долг. Миссис Селлон всегда была транжиркой, все об этом говорят. Кирк хотел было спросить, раз она знала, что Ноукс исчез сразу после такой бурной ссоры, почему не поинтересовалась, где он. Но вопрос застрял у него в горле. Ему пришлось бы объяснять, что под подозрением находится офицер полиции. Пока не было прямых улик, он решил лучше об этом помалкивать. Теперь Кирку предстояла нелегкая обязанность допросить обоих Селлонов, и, видит Бог, он всячески оттягивал эту минуту. В самом мрачном расположении духа он отправился к следователю. К этому времени мистер Пуффетт успел прочистить трубу на кухне, помог развести огонь, получил причитавшееся ему вознаграждение и ушел домой после бесчисленного множества благодарных поклонов и заверений в вечной преданности. Наконец, и мисс Твиттертон, заплаканная, но обласканная Харриет, была доставлена на машине в Пэгфорд. Ее велосипед также благополучно добрался вместе с ней на заднем сиденье «даймлера». Харриет помахала ей на прощание и вернулась в гостиную, где ее лорд и господин, сидя в грустном одиночестве, строил на столе карточный домик, доставая засаленные карты из потрепанной пачки, взявшейся неизвестно из какого хлама. — Ну, наконец-то, — улыбнулась Харриет. — Все ушли. И мы теперь одни. — Слава Богу, — все так же грустно ответил Питер. — Да, я уже не могла больше этого выносить! А ты? — Я тоже не мог… Я и сейчас этого не выношу. Это прозвучало не грубо, скорее как-то устало и безнадежно. — И я, — вздохнула Харриет. Он не ответил, сосредоточившись на непослушной карте, то и дело соскальзывавшей с шаткой конструкции. Некоторое время она молча смотрела на него, потом подумала, что ему лучше сейчас побыть одному, и пошла наверх искать перо и бумагу. Самое время написать несколько строк старой графине. Проходя мимо спальни Питера, она увидела, что там поработали на славу. На окнах висели шторы, на полу постелен ковер, на кровати — старинное тонкое покрывало ручной работы. Она несколько секунд постояла, думая, что бы все это могло значить. В ее собственной комнате волшебным образом исчезли все следы краткого пребывания мисс Твиттертон. Перина взбита, подушки разложены по местам, грелку внесли, на туалетном столике стройными рядами раскалены разнообразные баночки и бутылочки. Ящички и дверцы, которые выдвинул и раскрыл Кирк, заняли положенные им места. На подоконнике стоял огромный букет хризантем. Заботливая рука Бантера стерла малейшие воспоминания об ужасном происшествии и последовавшем за ним обыске. Она нашла то, что искала, и спустилась вниз. Карточный домик вырос до шестого этажа. Питер, обернувшись на звук ее шагов, неловко взмахнул рукой, и эфемерное строение рассыпалось. Он что-то пробормотал и упрямо начал его восстанавливать. Харриет посмотрела на часы. Было почти пять, и она подумала, что пора пить чай. Догадливая миссис Руддл уже поставила чайник на плиту и начала что-то готовить. Харриет вернулась в гостиную, села к столу и начала писать письмо. Новости были не совсем такие, какие ожидала получить графиня. Но нужно было успеть сообщить ей обо всем, пока не разнюхали лондонские газеты. Было еще кое-что, что Харриет обязательно хотела обсудить с графиней. Она закончила первую страницу и подняла глаза. Питер хмурился. Дом на этот раз достиг четвертого этажа, но некоторые печальные признаки указывали на его скорую и неминуемую гибель. Харриет рассмеялась. — Почему ты смеешься? — спросил Питер. Шаткое строение немедленно рассыпалось, и он сердито перемешал карты и отодвинул их в сторону. Его лицо неожиданно просветлело, и появилась знакомая улыбка. — Я увидела нас с тобой со стороны, — оправдываясь, сказала Харриет. — Семейная пара, которая прожила вместе уже лет сорок. Это совсем не похоже на медовый месяц. — Ты права! — виновато сказал он, потом встал и подошел к ней. — И мне кажется, — он внимательно посмотрел ей в глаза, — я веду себя, как настоящая деревенщина. — Ты так думаешь? В таком случае, должна тебе сказать, что у тебя неверное представление о деревне. Ты просто не знаешь, с чего начать разговор. Смех Харриет его успокоил. — Я не думал, что все так получится, — запинаясь, начал он. — Бедный, бедный Питер… — Не смейся. Я так хотел, чтобы у тебя был чудесный медовый месяц… Она дала ему возможность самому подыскать нужные слова, что он и сделал с поразительной быстротой: — На самом деле, это все мое дурацкое тщеславие. Бери перо и записывай. «Его сиятельство находится во власти самых низменных чувств, вследствие чего Провидение теперь не на его стороне…» — Мне так и написать твоей матери? — Ты пишешь ей? О, Господи, я совершенно о ней забыл. Я тебе так благодарен. Моя бедная старенькая мама, все это ее ужасно расстроит. Она была так уверена, что когда ее белокурый мальчик женится, в его жизни наступит полное блаженство и счастье без конца. Аминь. Удивительно, как мало наши матери о нас знают. — Твоя мама — самая разумная женщина, которую я когда-либо встречала. У нее такие здравые суждения о жизни, что тебе до нее далеко. — Правда? — Конечно. Кстати, ты ведь не будешь настаивать на праве мужа читать письма своей жены? — О, небеса, конечно, нет! — ужаснулся Питер. — Я очень рада. Оно тебе все равно не понравится. Тише, Бантер идет. Может быть, он несет нам чай. Миссис Руддл сейчас в таком состоянии, что, боюсь, она вскипятит молоко и положит чайные листья на сэндвичи. Нужно было побыть с ней рядом, пока она не закончит готовить. — Бедная миссис Руддл! — Бедняжка. Вся надежда на Бантера. Неожиданное вторжение миссис Руддл с подносом в руках подтвердило все подозрения Харриет. Миссис Руддл с грохотом водрузила свою ношу на маленький столик у камина. — Я принесла бы пораньше, но там приехал полицейский из Броксфорда. Я как раз готовила тосты. У меня сердце чуть из груди не выпрыгнуло, думала, что-то случилось. Но он привез какие-то бумаги от следователя. Целую пачку, а это письмо — вам. — Спасибо, — сказал Питер, вскрывая печать. — Они работают быстро. «Его сиятельству лорду Питеру Бредону Вимси за подписью и печатью Джона Перкинса». Спасибо, миссис Руддл, вам незачем ждать. — Мистер Перкинс, он адвокат, — пояснила миссис Руддл. — Очень приятный мужчина. Мне так говорили, хотя я ни разу с ним не разговаривала. — «…Следователь Его Величества из вышеупомянутого графства Хартфордшир прибудет к нему в четверг, октября, десятого дня…» Завтра у вас будет прекрасная возможность с ним поговорить, миссис Руддл… «…ровно в одиннадцать часов утра предстать перед следователем в гостинице «Корона», расположенной в городе Пэгглхэме вышеупомянутого графства… для дачи показаний по поводу смерти Вильяма Ноукса. Просьба не покидать пределы графства без предварительного уведомления». — Просто замечательно, — сердито сказала миссис Руддл. — А кто приготовит обед для моего Берта? Он всегда обедает в двенадцать часов, а я ни за что не оставлю своего Берта голодным, ни ради короля Георга, ни ради кого-то другого! — Боюсь, что Берту придется обойтись без вас, — грустно сказал Питер. — Видите, что здесь наткано: «В случае неподчинения — уголовное наказание» — О, Господи! — спросила миссис Руддл. — Какое такое наказание? — Тюрьма, — сделал страшное лицо Питер. — Меня ждет тюрьма? — миссис Руддл пришла в негодование. — Замечательное предложение для почтенной женщины. — Лучше все-таки попросите свою подругу накормить Берта, — сказала Харриет. — Ну, ладно, — задумчиво ответила миссис Руддл. — Может, миссис Ходж согласится. Но, думаю, она и сама захочет пойти послушать, как будет проходить дознание. Придумала! Я сегодня вечером испеку пирог и оставлю его Берту на завтра. — Она погрузилась в глубокие раздумья, повернулась и пошла к двери. Потом вдруг резко обернулась и хрипло прошептала: — Как вы думаете, мне обязательно рассказывать про керосин? — Я так не думаю. — Ну разве это такое уж большое преступление, — сказала миссис Руддл, — занять капельку керосина? Особенно если он валяется, где попало. Но эти полицейские! Вы же знаете, они запросто могут переврать слова почтенной женщины. — Не волнуйтесь, миссис Руддл, — успокоила ее Харриет. — И, пожалуйста, закройте дверь, когда будете выходить. — Да, миледи, — сказала миссис Руддл и исчезла с неожиданным проворством. — Если я хорошо понял, что представляет собой Кирк, — сказал Питер, — дознание долго не продлится. — Не должно. И хорошо, что Джон Перкинс так быстро отреагировал. Думаю, пока мы там не встретим ни репортеров, ни зевак. — Ты совсем не хочешь видеть репортеров? — Во всяком случае, не так сильно, как ты. Не волнуйся, Питер. Постарайся найти во всем этом смешную сторону. — Ты права. Но Хелен устроит истерику. — Ну и пусть. Не похоже, что ей легко живется бедняжке. В конце концов, она все равно ничего не сможет изменить. Я имею в виду, что я здесь, рядом с тобой, наливаю тебе чай — хотя и из старого треснувшего чайника — и с этим уже ничего нельзя поделать. Я здесь. — У нее нет причин для беспокойства. Я пью свою собственную чашку чая. — По-моему, она ненавидит чай. Она любит красивые чайники. — Да, уж она-то не потерпела бы трещины. Она бы поставила на стол серебряный чайник, даже если в него нечего было налить. Давай я налью тебе еще. Извини, я пролила чай. Но это только из-за моей великой щедрости, или от избытка чувств. Питер молчал. Он все еще был недоволен собой. У него было такое чувство, что он пригласил любовь всей своей жизни в ресторан, она, наконец, пришла, и вдруг выяснилось, что их столик занят. В такой унизительной ситуации мужчины обычно начинают придираться к официанту, ругать еду и раздраженно отвергать всякую попытку уладить недоразумение. От самых ярких проявлений уязвленного самолюбия Питера удерживало прекрасное воспитание, но мысль, что он во всем виноват, погружала его в полную депрессию. Харриет сочувственно наблюдала за борьбой чувств в его душе. Если бы оба они были на десять лет моложе, то ситуация разрешилась бы сама собой после бурных слез, упреков и последовавших за всем этим поцелуев и объятий. Но сейчас эта дорога была для них закрыта. Ничего не поделаешь, он должен был сам справиться со своими мрачными мыслями. Целых пять лет Харриет сама изрядно портила ему жизнь, поэтому сейчас она не чувствовала никакой обиды. По сравнению с ней он вел себя вполне сносно. Она отодвинула чашку и прикурила сигареты для них обоих. Потерев ладонями виски, он сказал: — Ты так терпеливо сносишь мое дурное настроение. — Как ты это назвал? Я знавала дурное настроение, по сравнению с которым твое состояние можно назвать небесной гармонией. — Как это ни назови, ты все равно стараешься его сгладить. — Совсем нет, — (отлично, он сам напросился, придется прибегнуть к хирургическому вмешательству) — я только стараюсь дать тебе понять, в самой мягкой и приятной манере, что, раз я с тобой, я согласна быть слепой, глухой, немой, хромой, с радостью вынесу лишай и коклюш, переплыву океан в ветхой лодке без воды и еды. И плевать мне на гром и молнию. Но ты почему-то не хочешь меня понять. — Милая моя! — расстроенно сказал он и покраснел. — Я не знаю, что ответить. Только то, что я всю жизнь об этом мечтал. Мне не нужно ничего другого. Но понимаешь, я чувствую, что это именно я усадил тебя в разбитую лодку, сорвал одежду, отобрал последнюю корку хлеба, вызвал гром и молнию и напоследок заразил тебя коклюшем. Что там было дальше? — Лишай, — холодно подсказала Харриет. — Но он не заразный. — Опять промахнулся, — его глаза смеялись, и сердце Харриет дрогнуло. — О великие Боги! Как мне измерить великодушие и доброту этой почтенной жены! И все-таки я чувствую себя уже лучше. Я чувствовал бы себя еще лучше, если бы не был переполнен чувствами и тостами с маслом. А это, смею заметить, две вещи несовместные. И это навевает на меня одну замечательную мысль. А не взять ли нам машину и не отправиться ли в Броксфорд пообедать? Уверен, там есть хоть какой-то ресторанчик. И глоток свежего воздуха поможет изгнать последние черные мысли из моей израненной души. — Прекрасная идея. А мы возьмем с собой Бантера? Мне кажется, он лет сто ничего не ел. — Опять покушаешься на моего Бантера! Лично я пережил ради любви вещи намного страшнее, чем голод. Ладно, можешь взять своего Бантера. Но тогда мне тоже нужна будет спутница. Интересно, миссис Руддл сегодня вечером свободна? Жаль, а закон рыцарей Круглого стола гласит: люби одну единственную и оставайся верен ей до самого конца. Я имел в виду, только одну в определенный промежуток времени. Я не против теплой компании, но две девушки одновременно — все-таки многовато для меня. — Миссис Руддл немедленно отправится домой печь пирог. Я лично прослежу. А потом закончу письмо, и мы сможем отправить его в Броксфорде. Но Бантер тактично отказался от предложения, если, конечно, милорду не понадобятся его услуги. С позволения их сиятельств, он бы предпочел немного иначе провести неожиданный выходной. Он сходил бы в «Корону». Ему хотелось бы познакомиться с местными жителями. А что касается ужина, миссис Руддл любезно оставила ему кое-что на плите. И он в любое время сможет поесть. — Это значит, — перевел Питер витиеватое сообщение для Харриет, — Бантер хочет послушать местные сплетни о Ноуксе и его слугах. К тому же, он попытается установить дипломатические отношения с продавцом угля, человеком, который выращивает лучшие овощи в городе, фермером, который недавно спилил дерево и сможет обеспечить нас дровами, мясником, у которого бывает самое свежее мясо, деревенским плотником и местным водопроводчиком. Тебе придется довольствоваться мной. Потому что ничто в мире не сможет свернуть Бантера с выбранного им тяжелого пути. Когда вошел Бантер, в пивной гостиницы «Корона» было уже полно народу. Вокруг, несомненно, чувствовалось незримое присутствие покойного мистера Ноукса. При появлении незнакомца шумные голоса стихли, а взгляды, устремленные на дверь, немедленно уткнулись в тарелки и кружки. Все это было в полном соответствии с местным этикетом. Бантер поприветствовал собравшихся вежливым «Добрый вечер» и заказал кружку пива и пачку сигарет. Мистер Гаджен, хозяин заведения, выполнил заказ быстро и с большим достоинством. Получив десятишиллинговую монету, он заметил, что погода сегодня была прекрасной. Бантер согласился, добавив, что после города здесь дышится очень легко. Мистер Гаджен заметил, что многие джентльмены из Лондона считают так же, а потом поинтересовался, бывал ли посетитель в этих местах раньше. Бантер ответил, что частенько проезжал через эту часть страны, но останавливаться здесь ему еще не приходилось. А жаль, потому что Пэгглхэм, как он успел заметить, отличное местечко. Он также добавил, что сам родом из Кента, на что получил вежливое: «Неужели? Там, кажется, выращивают хмель». Бантер подтвердил. Плотный одноглазый джентльмен из публики заметил, что его кузина как-то бывала в Кенте и говорила, что там, действительно, выращивают замечательный хмель. Бантер ответил, что хмель выращивают в тех местах, где живет его мать. Сам-то он мало об этом знает, потому что с пяти лет живет в Лондоне. Худой человек с мрачным лицом вспомнил, что в июне прошлого года мистер Гаджен заказывал галлон пива в Кенте. Это, очевидно, было намеком на какое-то происшествие, известное всей честной компании, потому что пивная содрогнулась от мощного взрыв, хохота. Худой джентльмен положил этому конец, стукнув кулаком по столу и сказав: «Ну, ладно, Джим пусть это будет хмель, раз ты так хочешь». В это время новый посетитель взял свою пинту пива и скромно удалился к столику у окна. Разговор перешел на футбол. В конце концов, плотна! женщина (которая, на самом деле, была не кто иная, как подруга миссис Руддл миссис Ходж) заметила с той женской смелой откровенностью, на которую не способен ни один самый храбрый джентльмен: — Похоже, вы сейчас потеряете клиента, мистер Гаджен. — Ох! — опомнился мистер Гаджен. Он посмотрел в сторону окна, но заметил только затылок незнакомца. Поэтому махнул рукой и сказал. — Одни уходят, другие приходят, миссис Ходж. Я в накладе не останусь. — Ваша правда, — согласилась миссис Ходж. — Никто не останется в накладе. А, правда, что их всех упрячут в тюрьму? — Кто знает, — осторожно ответил мистер Гаджен. — Завтра все узнаем. — А это не скажется на торговле, мистер Гаджен? — спросил одноглазый человек. — Не знаю, — ответил хозяин. — Придется закрыть заведение, пока все не закончится. Решение властей. И лично мистера Кирка. Какая-то костлявая женщина неопределенного возраста внезапно визгливо спросила: — А какой он сейчас, Джордж? Можно мы хоть одним глазком посмотрим? — Чертова Кэти! — закричал мрачный человек, потому что хозяин отрицательно покачал головой. — Не может оставить человека в покое, ни живого, ни мертвого. — Давай, мистер Пэддок, — не осталась в долгу Кэти, и аудитория одобрительно загудела. — Ты ведь у нас в присяжных. Оставь мне местечко в первом ряду! — Сегодня на тело смотреть нельзя, — примирительно пробубнил мистер Пэддок. — Вон Джордж Лагг. У него спроси. Из внутренней комнаты вышел гробовщик, и взгляды присутствующих устремились в его сторону. — Когда похороны, Джордж? — В пятницу, — ответил мистер Лагг. Он заказал пинту светлого и обратился к молодому человеку, который закрыл за ним дверь и отдал ключ Гаджену. — Лучше начинать, Гарри. Я скоро подойду. Гроб понадобится сразу, когда закончится дознание. А пока ему придется полежать. — Ага! ответил Гарри. — Нужно поспешить. Погода-то теплая. — Он заказал полпинты, залпом выпил и сказал: — Увидимся, папа. Гробовщик подошел к кому-то из своих приятелей, и они стали обсуждать омерзительные последствия теплой погоды. Неукротимая миссис Ходж опять подала голос: — А Марта Руддл говорила, что вряд ли после него останутся какие-то деньги. — Да! — ответил низенький человечек с редкими рыжими волосами и злобными глазками. — Я очень сомневаюсь. Пускал пыль в глаза. Не хочу над ним смеяться, но кое-что в бизнесе я понимаю. И книжки иногда почитываем, и деньжата водятся. Всегда водились. Но эти большие компании мне всегда не нравились. Перекладываешь денежки с одного места на другое, пока и сам не знаешь, что у тебя осталось. — Твоя правда, — сказал одноглазый человек. Он вечно куда-то вкладывал денежки. Очень умный, но только наполовину. — А какой был скупердяй! — сказала миссис Ходж. — Пресвятая Богородица! Помню, он как-то одолжил моей бедной сестре пару грошей. Так потом содрал бешеный процент. И забрал всю ее мебель. — Он не слишком много заработал на этой мебели, — сказал рыжий. — Потому что вывез ее в дождливый день. Том Дадден был на торгах, и говорит, что кроме дилеров, не было ни одной живой души. Пожилой человек с седыми бакенбардами впервые подал голос: — Товар, приобретенный нечестным путем, никогда не принесет прибыль. Это еще в Писании сказано. Он обижал и обирал бедных, жил в доме, который построил не он… Да! А мебель! Ведь и мебель тоже… поэтому никому не нужно было то, что он продавал. Он получил по заслугам. Правда, мистер Пэддок? Душа его улетела, но Господь не подаст ей руку. Грязный был человек. И мы еще увидим, как исполнится кара Господня. Сегодня приезжал человек из Лондона, привез бумагу, что все его имущество отбирают. И дети его пойдут с протянутой рукой… — Успокойся, папа, — сказал хозяин, видя, что старик не на шутку разволновался. — У него нет детей, слава Господу Богу! — Правильно, — сказал одноглазый человек. — Но у него есть племянница. Для Агги Твиттертон наступили тяжелые времена. Она всегда надеялась, что получит его денежки, а теперь надежды лопнули, как мыльный пузырь. — Да, — согласилась миссис Ходж. — Они всегда задирали нос. И другим людям от них не было ничего, кроме расстройства. Ее отец был пастухов у Тома Бейкера, когда женился. Грязный, драчливый, подлый парень. Да, к тому же, пьяница. Чем же тут гордиться? — Правильно, — сказал старик. — Жуткий драчун. Бил свою бедную жену нещадно. Да, бил. — Когда с человеком обращаются, как с грязью, — сказал одноглазый человек, — он и ведет себя так же. Он был неплохим парнем, этот Дик Твиттертон. Пока не женился на учительнице. Со всем ее высокомерием и этими манерами. «Вытирай ноги, оставляй ботинки на коврике, — говорила она ему, — когда входишь в дом». Какая хорошая жена скажет так своему мужу, когда он грязный, потный и голодный возвращается домой с работы? — Он был красивый, правда? — сказала Кэти. — Ты опять, Кэти, — упрекнул ее мрачный человек. — Да, он был красавчик, Дик Твиттертон. На это учительница и клюнула. А ты будь осторожна с такими взглядами, а то они доведут тебя до беды. Большинство присутствующих с ним согласилось. Гробовщик сказал: — Что бы там ни было, мне жаль Агги Твиттертон. — Да ну! — ответил мрачный человек. — С ней-то как раз все в порядке. У нее остались куры и пианино. У нее все идет не так плохо. Рухнули, конечно, ее Надежды, но жить дальше можно, и очень даже неплохо. — Слушай, мистер Пэддок, — закричала миссис Ходж. — А не собираешься ли ты сделать ей предложение? — Конечно, он именно это и задумал! — радостно вставила словечко Кэти. Старик печально присвистнул: — У нее плохая кровь. С обеих сторон. Смотри, не вляпайся, Тед Пэддок. Ее мать была сестрой Вильяма Ноукса, не забывай об этом. А Дик Твиттертон был подлецом, пьяницей и дебоширом. Открылась дверь, и вошел Фрэнк Кратчли. С ним была девушка. Бантер, всеми позабытый в темном углу, внимательно ее рассмотрел. Это была живая молодая особа с хорошеньким личиком. Между ними были нежные, даже, можно сказать, близкие отношения. И Бантер подумал, что Кратчли решил залечить свои душевные раны с помощью Бахуса и Афродиты. Он заказал своей даме большой бокал портвейна (Бантера слегка передернуло), а всем присутствующим по кружке пива, что вызвало шквал одобрительных возгласов. — Удача повернулась к тебе лицом, Фрэнк? — Старый Ноукс показал ему, где раки зимуют! — Бросил все свои глупые мечты? — Вот как живут настоящие капиталисты! Когда теряют миллионы, заказывают ящик шампанского. — Эй, Полли! Ты бы лучше подумала, прежде чем гулять с парнем, который мечтает! — Она думает, что отучит его мечтать, когда он начнет приносить домой денежки. — Конечно, — игриво ответила Полли. — Эй, вы двое, вы что, решили сладить дело? — Никаких препятствий, — ответил Кратчли. — А как же та юная леди из Лондона? — Какая леди из Лондона? — изумился Кратчли. — Черт его подери! Вы только на него посмотрите. У него их так много, что он и счет потерял. — Держи ухо востро, Полли. Может, он уже трижды женат, и у него детей целая куча. — Уж я побеспокоюсь, — кивнула головой Полли. — Вот так все и бывает. За похоронами следуй свадьба. А когда ваша свадьба, Фрэнк? — Теперь мне нужно подсобрать деньжат, — весело сказал Кратчли. — Мои сорок фунтов пошли прахом. Но это того стоило, чтобы посмотреть на лицо Агги Твиттертон. «Ах! Дядя умер, и деньги пропали! — сказала она. — Как! Но он же богат! Кто бы мог подумать!» Старая глупая корова! — Кратчли презрительно рассмеялся. — Давай быстрее, Полли, если хочешь, чтобы мы успели в кино. — Вот какое у тебя настроение! Не собираешься рыдать по старому Ноуксу? Так? — По Ноуксу? — ответил Кратчли. — По этому старому грязному негодяю? Да я в сто раз больше заработаю у нового милорда. У него карманы набиты банкнотами, а нос, как у кролика… — Эй! — попытался предостеречь его мистер Гаджен. — Его сиятельство будет вам очень признателен, мистер Кратчли, — холодно сказал Бантер, выходя из своего угла. — Извините, — сказал Кратчли. — Я вас не заметил. Не хотел никого обидеть. Просто пошутил. Позвольте, я вас угощу. Что вы будете, Бантер? — Я твердо знаю, чего не буду. Не буду терпеть фамильярностей от кого бы то ни было, — с большим достоинством ответил почтенный джентльмен. — Для вас я мистер Бантер. И, кстати, мистер Гаджен. Я как раз собирался попросить вас прислать бочку свежего пива в Тэлбойз. — Замечательно, — с готовностью отозвался хозяин заведения. — Когда прислать? — Завтра утром, — ответил Бантер. — И еще дюжину галлонов светлого пива, если вас не затруднит… Мистер Пуффетт, добрый вечер. Я собирался с вами встретиться. — Добрый вечер, — радостно ответил Пуффетт. — Зашел выпить кружечку пивка на сон грядущий, да и Джинни принесу глоток. У нас сегодня на ужин пирог, и мы с Джинни были бы рады вас видеть у себя. Налейте мне кварту, мистер Гаджен, пожалуйста. Он поставил на прилавок кувшин. Хозяин немедленно его наполнил и обратился к Бантеру: — Мы с вами договорились, мистер. В десять часов пиво будет у вас. — Очень вам благодарен, мистер Гаджен. Я лично прослежу, чтобы его у вас приняли и расплатились. Кратчли воспользовался моментом и улизнул вместе с девушкой. Пуффетт покачал головой. — Опять в кино побежали. Какой чушью сейчас забивают девушкам головы! Потом пойдут шелковые чулки и прочая чепуха. В наше время все было по-другому. — Да брось ты, — сказала миссис Ходж. — Полли уже давненько встречается с Фрэнком. Может, хоть на этот раз у них будет все в порядке. Она хорошая девушка, хотя и порядочная вертушка. — Он опять передумал, — сказал Пуффетт. — Ведь он собирался привезти жену из Лондона. Но теперь, видно, боится, что она видеть его не захочет, раз он потерял свои сорок фунтов. Скажет, извини, не сошлись характерами, так они теперь это называют. Так вот они теперь и женятся, и разводятся. Хотя, чтобы ты ни делал, тебя все равно поймают в силки, и поведут, как бычка на веревочке, к венцу. Хотя жених, конечно, должен иметь кое-какие деньги. Все веселее, чем две пары босых ног в постели! — Черт тебя побери! — сказала Кэти. — Да, ноги в шелковых чулках лучше, — не унимался Пэддок. — Да ладно, Тед, — примирительно сказала миссис Ходж. — Ты вдовец. У тебя водятся денежки. Поэтому у всех нас еще есть шанс. — Что ты говоришь? — сказал Пуффетт. — Тогда попробуйте, не стесняйтесь. А теперь, мистер Бантер, если вы готовы… — Фрэнк Кратчли родился в Пэгглхэме? — спросил Бантер, когда они вышли. Пуффетт шел очень медленно, чтобы пиво в кувшине не превратилось в сплошную пену. — Нет, — ответил Пуффетт. — Он приехал сюда из Лондона. Мистер Хенкок дал объявление, и он приехал. Фрэнк здесь уже лет шесть или семь. Кажется, он сирота. Он энергичный молодой человек. Вот только девушки за ним бегают, ему и трудно определиться. Надеюсь, у него хватит ума выбрать Полли Мейсон. Мне кажется, она серьезная и скромная девушка. Но он всегда хотел жениться на девушке со средствами. Лучше сразу сказать, чего хочешь. Мужчина предлагает, а женщина располагает. Ладно, жизнь — штука сложная. Взять хотя бы вашего милорда. Наверное, за ним бегало много богатых девушек. А ему, видишь ты, ни одна не понравилась. И вот пожалуйста, он здесь, у нас проводит свой медовый месяц. А, как сказал святой отец, миледи — девушка вовсе небогатая. — Его сиятельство, — сказал Бантер, — женился по любви. — Вот и я говорю, — вздохнул Пуффетт, взяв кувшин в другую руку. — Он себе это может позволить, я говорю. * * * В конце этого приятного и, в целом, полезного вечера, мистер Бантер поздравил себя с тем, что выполнил и начал много важных дел. Он заказал пиво и прекрасную утку на следующий день (у жены Пуффетта Джинни). Мистер Пуффетт порекомендовал ему человека, который мог продать фунта три замечательных бобов. Он нанял зятя мистера Пуффетта залатать дыру в котле и вставить новые рамы в бойлерной. Еще узнал имя фермера, у которого был лучший в округе бекон, а также послал в Лондон заказ на несколько фунтов кофе консервов и копченого мяса. Перед тем, как отправиться в «Корону», он велел Берту отнести багаж наверх и успел аккуратно разложить вещи его сиятельства по многочисленным шкафчикам, полочкам и тумбочкам. Миссис Руддл устроила ему уютную спальню в одной из комнат, и эта, хотя и весьма незначительная, мысль доставляла мистеру Бантеру большое удовольствие. Он лично обошел дом и осмотрел камины, с удовлетворением обнаружив, что муж подруги миссис Руддл — мистер Ходж — привез дрова, как и было условлено заранее. Бантер достал пижаму его сиятельства, побрызгал лавандой в спальне ее сиятельства и прибрал ужасный беспорядок, который она в спешке оставила на туалетном столике: закрыт пудреницу и положил маникюрные ножницы на место. Отсутствие помады на туалетном столике его очень обрадовало: его сиятельство ненавидел окурки с розовыми или ярко-красными пятнами. Немного раньше он с удовольствием отметил, что молодая графиня не красит ногти в кровавые тона. На столике стояла бутылочка лака для ногтей, но пристойного бежевого цвета. Можно признать, у нее хороший вкус, подумал Бантер, и забрал пару спортивных туфель, собираясь их почистить немного позже. Спустившись вниз, он услышат, как к дому подъехала машина и замерла у подъезда. Бантер успел ускользнуть по боковой лестнице. — Устала, Божественная? — Очень. Но хорошо, что мы немного прогулялись. В последнее время случилось так много всего ужасного, правда? — Хочешь выпить? — Нет, спасибо, я лучше сразу поднимусь наверх. — Хорошо. Я только поставлю машину. Однако Бантер уже заводил мотор. Питер подошел к сараю и подождал, пока Бантер закончит. — Да, мы видели Кратчли с девушкой в Броксфорде. Понимаю, что, когда у мужчины на сердце тяжело… Ты нагрел воду? — Да, милорд. — Тогда живо в постель. Хоть раз я справлюсь сам. На завтра серый костюм, с твоего позволения и одобрения. — Именно то, что нужно, милорд, позволю себе заметить. — И еще, закрой, пожалуйста, двери. Мне нужно научиться самому обращаться с этими замками. А потом давай заведем кошку и будем выставлять ее на ночь за дверь. — Отлично, милорд. — Тогда у меня все. Спокойной ночи, Бантер. — Спокойной ночи, милорд, и большое спасибо… Когда Питер постучал, Харриет сидела у камина, задумчиво глядя на огонь. — Скажи, Харриет, ты сегодня будешь спать со мной? — Что?.. — Извини, это прозвучало немного двусмысленно. Я хотел сказать, может, тебе удобнее в отдельной комнате? Я не буду капризничать, если ты захочешь немного от меня отдохнуть. А хочешь, давай поменяемся комнатами. — Какой ты милый, Питер. Ты хочешь меня совсем избаловать? Или собираешься превратиться в снисходительного муженька, который во всем потворствует своей глупенькой жене? — Боже милостивый! Какая жуткая тирания! И в тот самый момент, когда я решил проявить человеколюбие! Какое жестокое наказание! Харриет встала, погасила свечи и подошла к нему — За наказанием следует награда, — сказала она. — Хорошо. Тогда давай сегодня делать глупости вместе. — Иногда наказание само по себе бывает наградой, — засмеялся Питер. — Давай делать глупости. Глава XI Участь полицейского Мистер Кирк провел вечер в напряженных раздумьях. Он соображал немного медленно, хотя и был человеком довольно умным. Наконец, в результате длительного напряженного умственного труда он выработал для себя приемлемую линию поведения в этой непростой ситуации. За ним на машине из Броксфорда приехал сержант. Кирк упал на заднее сиденье, надвинул шляпу на глаза и принялся мучительно размышлять. Одно он знал точно: следователь должен услышать как можно меньше свидетельских показаний, а дальнейшее выяснение подробностей этого дела можно предоставить ему, Кирку. К счастью, закон позволяет это сделать, и, если мистер Перкинс не заупрямится, все должно пройти гладко. Этому чертову Джо Селлону придется, конечно, рассказать о том, что он в девять часов видел Ноукса живым, но, если повезет, можно будет не останавливаться на подробностях этой встречи. Главная опасность таилась в миссис Руддл: у нее такой длинный язык, и за всем этим стояло дело о курице Агги Твиттертон, после которого у миссис Руддл был зуб на всю английскую полицию. Кроме того, был еще неприятный факт пропажи кошелька, о чем помнили некоторые жители деревни, намекая, что Марте Руддл об этом кое-что известно. Вряд ли она придет на выручку Джо Селлону. Может, прибегнуть к запрещенным методам и намекнуть ей на керосин? Или просто дать понять следователю, что излишняя болтливость миссис Руддл может привести к дискредитации всей полиции в целом? — Осторожнее, Блейдз, — прервал свои раздумья инспектор. — Что этот парень себе думает? Он же всем дорогу перегородил! Эй, ты! Ты разве не знаешь, что здесь нельзя останавливаться грузовикам? Если тебе нужно сменить колесо, поезжай дальше и остановись на обочине… Ладно, парень, посмотрим… Давай-ка сюда свои права… А что касается Джо Селлона… Эти вечные парковки на поворотах, неужели он не знал… Неопытный водитель на дороге намного опаснее опытного лихача. Полиция любит выглядеть честной: магистрат строго следит за порядком. Поворачивать нужно только на очень малой скорости, потому что в середине — пешеходный островок. Но, интересно, какой дурак будет стоять на этом островке, в любую минуту из-за угла может на бешеной скорости вылететь другой дурак. Вина нарушителя — пятьдесят на пятьдесят. Поэтому и наказание должно быть соответствующим. Это будет справедливо. Здесь можно действовать строго по инструкции… Но Джо Селлон!.. В любом случае, нужно выводить его из дела Ноукса. Он не должен принимать участие в расследовании. Буквально на днях инспектор Кирк читал книгу, в которой убийцей оказался полицейский. Он тогда еще сказал жене: «Чего только не выдумают эти писатели!» Вот леди Вимси, которая сама сочиняет такие книги, та уж, наверное, готова поверить в такую невероятную историю. Как, впрочем, и все остальные. — Как ты думаешь, Блейд, этот Билл Скиптон действительно не заметил знак? Что-то он слишком разволновался. И, кажется, алкоголем от него пахнет. На всякий случай приглядывай за ним. Мистер Рейкс опять на него жаловался. Не удивлюсь, если Билл опять взялся за старое. — Да, сэр. Обычное дело: начальник редко знает, что за человек его подчиненный. Вежливые разговоры от случая к случаю и на этом все. Если бы он получше присмотрелся к Селлону, повнимательнее его расспросил, бедняга не попал бы в такую переделку. Что о Селлон не знает сержант Фостер? Нужно будет с ним поговорить. Жаль, конечно, что сержант, во-первых, трезвенник, во-вторых, слишком хорошо образован, в-третьих, принадлежит к одной из очень закрытых религиозных сект. «Плимутское братство» или что-то вроде этого. Надежный офицер, но к такому человеку запросто не придешь и не выложишь все, что у тебя на душе. А нужно было, чтобы рядом с Селлоном оказался именно такой человек. Некоторые обладают особым даром располагать к себе людей. Например, этот лорд Питер. Селлон никогда с ним раньше не встречался, но был готов раскрыть душу скорее лорду Вимси, чем своему прямому начальнику. Нельзя на него за это обижаться, все это вполне естественно. Неужели таким людям нравится изо дня в день заниматься чужими проблемами? Почему нет? Кирк вспомнил, как рядом с его родителями жил старый эсквайр с женой. Все бежали к ним со своими бедами. Таких людей теперь редко встретишь. А жаль! К сыну старого эсквайра теперь никто не ходит. Во-первых, он по полгода живет в городе, во-вторых совершенно незнаком с деревенскими обычаями… Но почему Джо так глупо врал лорду? Во-первых, Вимси умный, проницательный человек. Стоило посмотреть на его лицо, когда он слушал эту наглую ложь. Во-вторых, нужна очень серьезная причина, чтобы посметь врать человеку, который пытается тебе помочь. Такая причина, о которой и думать не хочется. Машина остановилась перед домом Перкинса, и Кирк с тяжелым вздохом выбрался наружу. А может, Джо и в самом деле говорит правду? Нельзя сбрасывать такую возможность со счетов. Ладно, в конце концов, сначала решай ту задачу, которая лежит прямо перед тобой. Это Чарльз Кишели или Лонгфеллоу? И, Бог ты мой, гак ведь всегда и бывает, когда хромую собаку заставляют брать барьер на трех ногах. Слава Богу, следователь решил, что в свете информации, которую он получил о настоящем расследовании, дознание необходимо провести строго по инструкции». Кирк был рад, что мистер Перкинс был по образованию адвокатом. Следователи-медики часто переоценивают значимость своей личной персоны и собственных полномочий. Дело не в том, что полиция стремилась любым способом ограничить эти полномочия, просто иногда в интересах следствия приходится добывать информацию не слишком деликатными способами. Неразумная общественность часто поднимает ливший шум о том, что нужно «щадить чувства свидетеля», но эта же самая общественность требует надежной защиты и эффективной работы. А сама делает все, чтобы этой работе помешать. Вот и вертись, как хочешь. Конечно, особого вреда следователи причинить не могут, но они всегда стараются противопоставить себя полиции и вырваться из-под ее контроля. Хотя, кажется, с Перкинсом не должно быть слишком больших проблем. К тому же, у него сильная простуда. Поэтому он будет рад закончить все как можно быстрее. Так, с этим все понятно. Теперь Джо Селлон. Лучше сначала заглянуть в участок и посмотреть, как там у него дела. Первое, что ему вручили, когда он переступил порог участка, был доклад Джо Селлона. Джо допросил человека по фамилии Вильямс, который подтвердил, что Кратчли появился в гараже около одиннадцати и сразу же улегся спать. Они с Кратчли жили в одной комнате, и кровать Вильямса стоит у двери. Он обязательно бы проснулся, если бы Кратчли решил куда-то отправиться ночью, потому что дверь сильно скрипит. К тому же Вильямс страдает бессонницей. Он один раз просыпался, когда услышал, что к гаражу подъехала машина. Оказалось, что это машина коммивояжера. У него что-то случилось с двигателем. Нужно было посмотреть машину и потом заправить. Все это произошло в час ночи. Кратчли еще не спал, он зажег свечу и отправился ремонтировать двигатель. Рядом с дверью есть небольшое окно, поэтому Вильямс заметил бы, если бы Кратчли выходил из гаража на улицу. В его показаниях не было противоречий. Но, в сущности, они мало чем помогли, потому что Ноукса убили до девяти тридцати. Если, конечно, миссис Руддл не врет. А врать, насколько понимал Кирк, У нее причин не было. Время убийства выяснили случайно, благодаря ее героическому походу за керосином. А вдруг она специально хочет утопить Селлона? Кирк покачал головой. Не похоже на правду. И все-таки, правду она говорила или лгала, нужно как можно точнее проверить все алиби. И потом, почему он должен сомневаться в показаниях Селлона? Черт возьми, это ужасно, когда перестаешь доверять своим… Придется отстранить Селлона отдела. А потом нужно еще раз проверить показания Вильямса, хот это, возможно, окажется пустой тратой времени. Он спросил, где Селлон. Ему ответили, что Джо так и не дождался инспектора и час назад уехал в Пэгглхэм. Они, наверное, разминулись в дороге. Почему этот чертов Селлон не поехал сразу в Тэлбойз? Что еще? Ничего особенного. Инспектора Джордана вызвали в ресторан «Ройял Оук» усмирять разбушевавшегося посетителя, который нецензурно выражался и применил физическое насилие по отношению к хозяину. Женщина заявила о пропаже сумочки, в которой было девять шиллингов и сорок пенсов, обратный билет и ключи от дома. Санитарный инспектор доложил о вспышке заболевания на одной из ферм в Дэттчете. Ребенок упал в реку с моста, его спас инспектор Гауди, который, к счастью, находился недалеко от места происшествия. Инспектор Норман по собственному недосмотру разбил служебный велосипед и вывихнул большой палец ноги. О деле Ноукса по телефону доложили следователю, который лежал с воспалением легких, но потребовал немедленного подробного отчета о расследовании. По радио из Эссекса поступило сообщение, что разыскивается молодой человек лет семнадцати без определенного места жительства (описание), подозреваемый в краже со взломом (подробности дела, включая размер украденного имущества: кусок сыра, часы и пара галош. Стоимость похищенного оценивается в три шиллинга шесть пенсов). Предположительно, молодой человек направляется в Хартфордшир. Необходимо разослать судебные повестки по делу о каминных трубах на Южной Авеню. Домовладелец прислал жалобу на соседей: по ночам мешает непрерывный собаки лай. Арестовали двух молодых людей за азартные игры у входа в собор. Сержант Джейкс в результате блестяще проведенного расследования установил личность и задержал нарушителя, который в пятницу поднял ложную пожарную тревогу. Прекрасный, тихий и спокойный день. Мистер Кирк терпеливо слушал рапорт помощника, выражая одобрение и порицание там, где это было положено. Потом он позвонил в Пэгфорд и спросил сержанта Фостера. Сержант отправился в Хартфордшир разыскивать того самого малолетнего грабителя. Итак, подумал Кирк, подписывая накопившиеся за время его отсутствия бумаги, Дэттчет находится недалеко от Пэгтлхэма, на это дело он и перебросит Селлона. В этом простом деле он, даже при желании, ничего не напортит. Он распорядился, чтобы Фостер явился к нему с докладом сразу, как только вернется. Потом инспектор решил, что не мешало бы и подкрепиться, направился к себе и заморил червячка пинтой пива, мясным пирогом и сливовым тортом. Он уже заканчивал ужин, чувствуя себя намного лучше, когда прибыл сержант Фостер. Сержант был очень доволен успешными поисками бродяги и расстроен тем, что вместо тихого семейного ужина его ожидала поездка в Броксфорд, что он и выразил в холодном замечании о плохом вкусе инспектора относительно напитков. Кирку всегда было немного трудно с Фостером. Во-первых, он был трезвенником, а Кирку не нравилось, когда его невинную пинту пива называли громким словом «алкоголь». Во-вторых, несмотря на то, что Фостер был намного ниже рангом, речь его была намного правильнее и богаче. Фостер закончил какую-то чертову грамматическую школу вместо нормальной общественной начальной. У него никогда не было ошибок в падежах, хотя, собственно, Кирк предпочитал выражать свои мысли с помощью цитат, а здесь, как известно, трудно ошибиться в падежах или временах. В-третьих, сейчас Фостер был не в лучшем расположении духа. С одной стороны, он ставил долг превыше всего и всеми силами старался доказать, что он «отличный офицер» с другой — считал, что Кирк к нему, как обычно, придирается и требует слишком многого. И, в-четвертых, Фостер всегда делал только то, что считал «абсолютно законным», в этом-то и таилась его главная слабость: он был начисто лишен воображения, что мешало ему быть этим самым «отличным офицером» и находить общий язык с сослуживцами. Кирк, несмотря на свой возраст и положение, скрепя сердце терпеливо выслушал длинный доклад Фостера о бродяге, а затем ознакомил его с делом в Тэлбойз. В общих чертах Фостер был, конечно, с ним уже знаком, потому что Пэгглхэм был недалеко от Пэгфорда. К тому же рапорт Селлона поступил именно к нему буквально через десять минут после сообщения о бродяге. Он, естественно, не мог отправиться в два места одновременно, поэтому позвонил в Броксфорд и спросил, что ему делать. Кирк отправил его разыскивать бродягу, а убийство взял на себя. Как, впрочем, и обычно, стараясь забрать себе самые интересные и важные дела. Когда Фостер вернулся в Пэгфорд, он получил крайне невразумительный рапорт от Селлона. И теперь нет ни самого Селлона, ни каких-либо вестей о нем. Когда он хотел хоть что-то выяснить о Селлоне, ему передали, что инспектор хочет ему кое-что сообщить. И действительно, пора было ему все сообщить. Однако сообщение Фостеру совершенно не понравилось. И, как следовало из этого неприятного сообщения, в чем-то обвиняют и самого Фостера. В том, что он не стал нянькой у ребенка Селлона? Или в том, что он не следил за семейным бюджетом каждого деревенского констебля во всем графстве? Это несправедливо. Фостеру всегда казалось, что у этого молодого человека «что-то на уме». Но в этом ничего необычного нет. У деревенских констеблей всегда что-то на уме. Чаще всего девушки. У него полно работы в полицейском участке в Пэгфорде. Женатые констебли должны как-то сами заботиться о своих семьях. Жалованье у них весьма приличное. А если констебль не может содержать семью, пусть он ее не заводит. Он знаком с миссис Селлон. Простушка, была очень хорошенькой до того, как вышла замуж, хотя и носила дешевые платья. Он, как сейчас, помнит, что отговаривал Селлона жениться на ней. А если у Селлона возникли финансовые трудности, он должен был прийти к нему, Фостеру. Он бы ему напомнил, что служебный долг превыше всего. К тому же, если не транжирить деньги на пиво и табак, можно сэкономить значительные суммы. Не говоря уже о спасении души. Хотя вряд ли Селлона интересует эта бессмертная часть его личности. Когда он (Фостер) сам был констеблем, то еженедельно откладывал очень приличную сумму. — «Доброе сердце, — ответил ему Кирк, — дороже короны», — сказал тот, кто и сам носил корону. Пойми, я не обвиняю тебя в том, что ты плохо выполнял свои служебные обязанности. Но жаль, что жизнь молодого человека будет разбита только из-за того, что ему нужно было хоть немного помощи или добрый совет. Я уж не говорю о другом подозрении, которое, даст Бог, окажется беспочвенным. Этого Фостер вынести не смог. Последовало бурное объяснение, что один раз он уже предлагал помощь и тысячу добрых советов. Когда Селлон женился. Но все было напрасно. — Я ему говорил, что он дурак и что эта девушка сломает ему жизнь. — Ты ему так и сказал? — мягко спросил Кирк. — Неудивительно, что Селлон не пришел к тебе в трудную минуту. На его месте я ни за что не обратился бы за помощью к тебе. Понимаешь, Фостер, когда молодой человек влюблен, ни к чему называть имя девушки. Ты только оттолкнешь его и поставишь себя в дурацкое положение. Во всяком случае, помочь ему ты уже не сможешь. Когда я ухаживал за миссис Кирк, не думаю, что потерпел бы хоть слово против нее даже от самого старшего констебля. Вряд ли. Поставь себя на его место. Сержант Фостер вкратце объяснил, почему он не может поставить себя на место Селлона, почему никогда не станет валять дурака из-за юбки и почему ему трудно представить, что он, Фостер, когда-либо смог бы покуситься на чужие деньги, нарушить служебный долг и писать невнятные рапорты старшему офицеру. — Я в рапорте Селлона не понял ровным счетом ничего. Он его здесь просто бросил, пробормотал что-то невнятное Дэвидсону, который в это время дежурил, а потом скрылся, и мы до сих пор не можем его найти. — Что ты хочешь этим сказать? — Селлон до сих пор не вернулся домой, — сказал сержант Фостер. — Он не звонил и не оставил никакой записки. Не удивлюсь, если выяснится, что он просто дал тягу. — В пять часов Селлон был здесь и искал меня, — расстроенно сказал Кирк. — Он привез рапорт из Пэгфорда. — Я же говорю вам, что он оставил рапорт в участке, — сказал Фостер. — Он написал сплошную чушь на нескольких отдельных листках. Машинистка до сих пор не может разобраться. Дэвидсон говорит, что в рапорте чего-то не хватает. Думаю, что не хватает как раз того куска, где он… — Что ты говоришь! — прервал его Кирк. — Не думаешь ли ты, что он забрал свое собственное признание? Не говори глупости… Меня беспокоит другое. Если он был здесь в пять часов, а потом отправился домой, почему мы не встретили его по дороге? Может, он спешил? Может, у него было срочное дело? Возможно, он поехал на автобусе. Но в таком случае куда делся его велосипед? — Если он и поехал на автобусе, то уж во всяком случае не домой, — усмехнулся сержант. — Наверное, его жена волнуется. Нужно срочно этим заняться. Нам еще не хватало несчастного случая. Так, первым делом ты берешь свой велосипед… Нет, это слишком долго, да и у тебя был сегодня трудный день. Пошлем лучше Харта. У него мотоцикл. Пусть расспросит, не видел ли кто-нибудь Селлона на дороге в Пиллингтон. Дорога вдет через лес, там река… — Неужели вы, действительно, думаете… — Я уже не знаю, что и думать. Нужно поговорить с его женой. Может, заодно и тебя подбросить? Велосипед заберешь завтра. А в Пэгглхэме сядешь на автобус. Сержант Фостер ничего обидного в предложении не нашел, хотя согласился нехотя. Насколько он понял, из-за этого Джо Селлона поднялся настоящий шум. А Кирк, похоже, всю вину свалит на него. Кирк почувствовал огромное облегчение, когда они встретили автобус, еще не доехав до Пэгглхэма. Он высадил из машины своего сурового попутчика, даже не предложив вместе заехать к жене Селлона. Он нашел миссис Селлон в «плачевном состоянии духа», как сказала бы миссис Руддл. Она чуть не умерла от страха, когда, открыв дверь, увидела старшего инспектора. Это была стройная блондинка с заплаканными глазами, еще довольно хорошенькая. С неодобрением Кирк заметил, что она опять ждет ребенка. Женщина пригласила его войти, извинившись за беспорядок. Двухлетний малыш, чье появление на свет и стало началом всех бед в жизни Селлона, раскачивался на старой скрипучей деревянной лошадке. Стол был уже давно накрыт к чаю. — Джо еще не приехал? — мягко спросил Кирк. — Нет, — ответила миссис Селлон. — Не знаю, что с ним случилось. О, Артур, пожалуйста, тише! Он не приходил домой обедать, и ужин давно остыл… Пожалуйста, мистер Кирк, скажите мне! С Джо ничего не случилось? Марта Руддл говорит такие ужасные вещи. Артур! Сейчас же успокойся, вредный мальчишка! Если ты не перестанешь шуметь, я заберу у тебя лошадку! Кирк подхватил Артура на руки и поставил перед собой. — Маму нужно слушаться, — сказал он. — Ты ведь хороший мальчик? Как он подрос, миссис Селлон. Скоро станет хорошим помощником. А теперь я бы хотел немного поговорить с вами о Джо. До этого Кирк встречался с миссис Селлон не более двух или трех раз. Но у него было большое преимущество. Он родился в Пэгфорде, поэтому здесь он не чувствовал себя чужим, и все принимали его за своего. Поэтому миссис Селлон не чувствовала по отношению к нему ни страха, ни отчуждения. И слезы вперемежку с жалобами полились сплошным потоком. Как и подозревал Кирк, она знала о Ноуксе и его пропавшем кошельке. Конечно, Селлон не сразу ей обо всем рассказал, но еженедельные поборы не так-то легко было скрыть, они тяжелым бременем легли на их скромный семейный бюджет. И в один прекрасный момент миссис Селлон «выжала из мужа правду». С того дня она совсем потеряла покой и жила в постоянном страхе, что вот-вот случится что-то ужасное. И, наконец, это случилось несколько дней назад, Джо пошел к мистеру Ноуксу и сказал, что на этой неделе заплатить не сможет. У Селлона был «ужасней вид», когда он вернулся домой. Он заявил жене, что теперь все позади, он «все решил раз и навсегда». Всю неделю он вел себя «как-то странно», а теперь мистер Ноукс мертв, Джо пропал, а Марта Руддл рассказала ей, что они, оказывается «жутко поссорились, и правда, мистер Кирк, я ужасно боюсь, что Джо мог сделать что-то страшное». Кирк как можно деликатнее спросил у миссис Селлон, не говорил ли ей Джо что-нибудь о ссоре с Ноуксом. Нет, очень немного. Он только сказал, что Ноукс сначала ничего не хотел слушать, а теперь все в порядке. Он не любил, когда она задавала лишние вопросы, да миссис Селлон и сама предпочитала ни о чем не спрашивать. А потом Джо вдруг сказал, что нужно все здесь бросить к чертовой матери и махнуть к его старшему брату в Канаду. И спросил, поедет ли она с ним. Она спросила, зачем им куда-то ехать. Мистер Ноукс так долго ни о чем не рассказывал, да и все деньги уплачены сполна. Он презрительно ответил: «Сама все завтра увидишь». А потом он долго сидел, закрыв лицо руками, и молчал. На следующее утро они узнали, что мистер Ноукс уехал. Она боялась, что Ноукс поехал в Броксфорд доносить на Джо. Но ничего такого не случилось, и Джо немного повеселел. А сегодня утром она услышала, что Ноукса убили, и поблагодарила Бога, «вы только ничего такого не подумайте». А теперь Джо куда-то пропал, и приходила Марта Руддл и сказала ужасные вещи. И раз уж мистер Кирк узнал об этом кошельке, значит все «выплыло наружу», и что же ей теперь делать, и где, в конце концов, Джо? Ни на один вопрос Кирк не смог сказать ничего утешительного. Он немного приободрился, узнав, что Джо откровенно рассказал жене о ссоре. Но ему совсем не понравилось упоминание о брате в Канаде. Хотя, если Джо действительно пришил Ноукса, у него было столько же шансов сбежать в Канаду, как и стать каннибальским королем. И по здравом размышлении он, должно быть, и сам все понял. Но этот первый безумный порыв бежать в Канаду Кирку совершенно не понравился. Инспектору пришло в голову что тот, кто это сделал, пережил несколько ужасных дней. Потому что не похоже, что убийца сам затолкал Ноукса в подвал. Иначе, почему он оставил дверь открытой? Скорее всего, он нанес смертельный удар где-нибудь в гостиной, в кухне или другой комнате внизу. Там, где тело сразу же нашли бы. Первый, кто стал бы заглядывать в окна: миссис Руддл, викарий, почтальон, да просто любопытный прохожий. Или Агги Твиттертон могла забежать к дяде. В любой момент кто угодно мог сделать страшное открытие. Бедняга (на секунду Кирк почувствовал к убийце нечто, похожее на искреннее сострадание) всю неделю сидел, как на иголках, раздумывая: вот завтра его обязательно найдут. Во всяком случае, в следующую среду (то есть сегодня), потому что по средам приходит Кратчли. Если, конечно, преступник об этом знал. А он наверняка знал. Если его не убил какой-то бродяга. Вот было бы замечательно! Сам того не замечая, Кирк стал тихо бормотать себе под нос. Джо мог уехать по какому-то срочному делу. Он уже послал человека его искать. Мужчина в форме полицейского — фигура заметная. Не может быть, что его никто не запомнил. И вообще нечего придумывать себе какие-то глупые страхи. Еще ничего точно не известно. Странно, что Селлон… Да, Боже ты мой, это действительно странно. Почему это сразу не пришло ему в голову? Но разве можно спокойно о чем-то думать под жалобные причитания миссис Селлон? Нужно было время, чтобы к этому прийти. И спокойная обстановка… Кратчли уже около часа околачивался в доме, когда было обнаружено тело. Но ведь и Селлон тоже был неподалеку. Совпадение? Кирк опять тяжело вздохнул. Миссис Селлон не смолкала ни на минуту: — Мы так удивились, когда Вилли Эббот сегодня утром принес молоко и сказал, что дом купил какой-то джентльмен. Мы не знали, что и думать. И я сказала Джо: «Странно. Это не похоже на мистера Ноукса: вот так просто бросить дом и куда-то уехать». Потому что он всегда кого-нибудь предупреждал, когда уезжал. Джо страшно разволновался. Я спросила: «Тебе не кажется, что он вообще отсюда уехал?» А он сказал: «Не знаю, но сейчас пойду и все выясню». И он ушел. А потом он пришел домой и едва притронулся к завтраку. Джо мне сказал: «Я ничего не узнал. Только то, что там теперь живут какие-то леди и джентльмен, а Ноукса нигде нет». А потом он опять ушел, и больше я его уже не видела. Так, подумал Кирк, теперь все понятно. Он совсем выпустил из виду Вимси. Их приезд все перевернул с ног на голову. Хотя Кирк не обладал богатым воображением, он ярко представил себе Селлона. Когда Эббот сообщил потрясающую новость, что в доме теперь живут какие-то незнакомые люди, Селлон сразу бросился в Тэлбойз. И очень растерялся, узнав, что тело еще не нашли, и ходил вокруг дома, не осмеливаясь спросить прямо. Потом изобразил сожаление по поводу того происшествия с Мартой Руддл, долго говорил с «ее Бертом», хотя Руддлов он терпеть не мог. И все ждал, ждал страшного известия. Он знал, что рано или поздно оно все-таки должно прийти. А он — единственный представитель власти в округе, поэтому обратиться должны именно к нему. Если повезет, осмотр трупа тоже поручат ему. Можно будет уничтожить все улики… Кирк вытер ладонью лоб, заметив, что в комнате немного жарко. Он не слышал, что ему ответила миссис Селлон, он опять думал о своем. Люди, которых убийца (лучше пока не называть его Селлоном) встретил в том доме, оказались не парочкой праздных отдыхающих, не свободными художниками, немного не от мира сего и ничего не понимающими в реальной жизни, не милыми престарелыми учительницами, приехавшими полюбоваться деревенскими красотами и недельку насладиться свежим воздухом и свежими яйцами. Он встретил графа, которому плевать было на чье-то мнение, который четко знал, где должен находиться ближайший полицейский участок и который раскрыл столько убийств, сколько Пэгглхэм не видел за четыре века своего существования, чья жена сочиняет детективы, и чей слуга неслышной поступью живенько обежал все окрестности и к концу дня знал все не хуже любого местного жителя. Но если предположить, только предположить, что тело обнаружили бы Агги Твиттертон и Фрэнк Кратчли, как, собственно, и должно было бы произойти? Констебль не стал бы с ними церемониться, делал бы, что ему вздумается: арестовал бы их, да вытряс наизнанку. Мозг Кирка работал медленно, но, если он находил какую-то зацепку, то работал с такой поразительной эффективностью, что его владелец совершенно выбивался из сил. Он попытался как-то успокоить миссис Селлон, выдавив из себя несколько общепринятых, ничего не значащих, вежливых фраз. Вдруг у ворот послышался рев мотоцикла. Кирк выглянул в окно и увидел сержанта Харта, позади которого сидел Джо Селлон собственной персоной, как раненый рыцарь позади своего спасителя. — Ну вот! — воскликнул Кирк с радостью, которая совершенно не соответствовала его истинному настроению. — Вот и Джо вернулся. Живой и невредимый. Но побитый, изможденный вид Селлона совершенно выбил из колеи инспектора, и он с большим неудовольствием подумал о том, что должен сейчас продолжить допрос. Глава XII Пир ума Провидение спасло старшего инспектора Кирка от его печальной обязанности: Селлон был не в состоянии выдержать длительный допрос. Сержант Харт сразу поехал в Пиллингтон, где запомнили полицейского, проезжавшего мимо на велосипеде. Его там видели около половины седьмого. Нашлась какая-то девушка, которая вспомнила, как полицейский пешком направился к Блэкрэвенскому лесу. Во время летних отпусков там настоящий рай для детей и их родителей. Она его именно потому и запомнила, что обычно в этих местах не бродят мужчины в полицейской форме. Харт последовал в указанном направлении и вскоре обнаружил велосипед Джо на обочине маленькой тропинки. Сержант бросился туда. Он очень испугался, потому что вспомнил, что тропинка ведет к берегу реки. Начало темнеть, а в лесу уже вообще ничего не было видно. Харт включил фонарик и какое-то время искал его в лесу, крича во всю мощь своих недюжинных легких. Примерно через три четверти часа (возможно, немного дольше) он наткнулся на Селлона, который молча сидел на поваленном дереве. Джо ничего не делал, просто сидел в полном оцепенении. Харт на него наорал и спросил о чем он, черт возьми, думает. Но не смог добиться от него ни слова. Потом Харт ему сказал (в довольно резких выражениях), что пора возвращаться обратно, и что о нем спрашивал старший. Селлон не возражал и молча подчинился. Когда Харт еще раз спросил его, что он там делал, Селлон ответил, что «хотел все обдумать». Харт, который не знал подробностей дела Ноукса, так ничего и не понял. Он не решился отправить Селлона одного, поэтому лично привез его домой на мотоцикле. Кирк его похвалил. Они с Хартом сидели в гостиной. Миссис Селлон увела Джо на кухню и старалась заставить его проглотить хоть кусочек. Кирк объяснил Харту, что Джо был «немного не в себе», что у него проблемы, и отослал его обратно в Броксфорд, строго приказав держать язык за зубами. А потом вернулся к своей заблудшей овечке. Скоро он понял, что, ко всему прочему, у Джо еще и маковой росинки не было с самого утра, поэтому он совсем выбился из сил. Кирку с трудом удалось из него вытянуть, что после их разговора Селлон отправился к Вильямсу, написал рапорт и поехал в Броксфорд. Он думал, что Кирк уже там. После всего, что случилось, он не смог себя заставить вернуться в Тэлбойз. Полтора часа он прождал Кирка, но все его расспрашивали об убийстве, и в конце концов, Джо не смог дальше всего этого выносить. Поэтому он вышел из участка и некоторое время просто бродил по улицам, собираясь потом опять вернуться в участок. А потом «на него нашло», он думал обо всем, что случилось, и понял, что, даже если и удастся выбраться из этого дела об убийстве, все равно для него все кончено. Поэтому он взял свой велосипед и уехал «куда глаза глядят». Селлон не мог точно вспомнить, куда и почему он ехал. В его памяти все смешалось. Он припомнил, что проезжал, кажется, через Пиллингтон, потом шел по каким-то полям. Он не знал, почему решил отправиться в Блэкрейвенский лес. Видимо, просто потому, что тот оказался на его пути. Потом он, кажется, уснул. Потом ему пришло в голову, что лучше утопиться, и все концы в воду. Но пожалел жену. И, к сожалению, ничего больше к своим показаниям прибавить он не может. Кроме того, что он Ноукса не убивал. И грустно добавил, что, если даже его сиятельство ему не поверил, тогда у него нет никакой надежды. Кирк решил не распространяться о причинах недоверия его сиятельства и горячо заверил Селлона, что все ему поверят, если он будет говорить правду, что он, молодой дурак, все бросил и так долго блуждал неизвестно где. А сейчас ему лучше отправляться в постель и постараться уснуть. Он уже и так здорово напугал жену. А уже десять часов (Черт возьми! А рапорт главному констеблю еще не написан). Утро вечера мудренее, и они завтра встретятся перед дознанием. — Тебе придется давать показания, — сказал Кирк. — Но я разговаривал со следователем и, думаю, он не станет уж очень давить на тебя. Ведь расследование еще не закончено. Селлон только закрыл лицо руками. Кирк понял, что в таком состоянии от него все равно ничего не добьешься, и ушел, постаравшись хоть немного успокоить миссис Селлон. Он посоветовал не мучить Джо расспросами, а постараться накормить его и уложить в постель. По дороге в Броксфорд он непрерывно думал над своими новыми подозрениями. Перед его глазами стоял взволнованный Селлон около дома Марты Руддл. Он ждал… Только одно его хоть немного успокаивало, хотя и раздражало одновременно. Одна очень любопытная фраза: «Если его сиятельство мне не верит, тогда мне не на что надеяться». Если уж на то пошло, у Вимси не было абсолютно никаких причин верить Селлону. Но, черт возьми, это прозвучало так искрение! Он не мог забыть молящего взгляда Селлона и его растерянного голоса: «Не уходите, милорд! Милорд, вы мне поверите!» Порывшись в дальних уголках памяти, Кирк вытащил одно замечательное изречение: «Проси помощи у Цезаря, только Цезарь тебя защитит». Но, похоже, Цезарь оказался глух к мольбам Селлона. И только, когда Кирк закончат длинное послание старшему констеблю, на него снизошло великое озарение. Он так и замер с ручкой в руках, невидящим взглядом уставившись в стену. Сначала это было нечто, только отдаленно напоминавшее мысль, ему показалось, что она приходила ему на ум и раньше, только у него не было времени получше ее рассмотреть. Ну, конечно, это все объясняет! Это объясняет слова Селлона и оправдывает его. Это объясняет, как он смог увидеть часы через окно, как кто-то умудрился убить Ноукса за закрытыми дверями! Это вообще объясняет всю эту историю. Потому что, с видом победителя подумал Кирк, на самом деле никакого убийства-то и не было! Минуточку, сказал себе старший инспектор, остынь немного. Нужно хорошенько все продумать. Здесь, может быть, какая-то ловушка? Как мы пришли к такому выводу? Первой ловушкой, которая не давала блестящей Теории быть воплощенной на практике, был проклятый кактус. Первое предположение, что его просто кто-то снял, Кирк выбросил из головы, как нелепое, но если допустить, что так на самом деле все и было, инспектор получал ключ к решению многих проблем. Перед отъездом из Тэлбойз он разговаривал с Кратчли в саду. Ему тогда показалось, что он блестяще провел допрос. Кирку удалось избежать прямого вопроса: «Не трогали ли вы кактус, Кратчли?» Он был намного осторожнее: «А не забыли ли вы повесить кактус на место?» Это отвлекло внимание садовника от того, что пока было их с Вимси секретом. Ему не хотелось, чтобы все приставали с этим вопросом к Селлону, пока он сам все окончательно не выяснит. Поэтому инспектор притворился, что забыл, о чем Кратчли в последний раз разговаривал с Ноуксом. Они были в кухне? Да. Кто-то из них потом ходил еще раз в гостиную? Нет. Но, насколько он помнит, Кратчли говорил, что во время разговора поливал цветы. Нет, к тому времени он уже с этим закончил и ставил на место стремянку. Ах, так? Тогда, вероятно, Кирк что-то перепутал. Извините. А сколько длились препирательства с Ноуксом? Ноукс был в гостиной, когда Кратчли возился с цветами? Нет, в кухне. Но разве Кратчли не носит цветы в кухню, когда поливает? Нет, он делает это прямо в гостиной. А потом он завел часы и понес на место стремянку. После этого Ноукс заплатил ему за работу, и началась перепалка. Все это длилось примерно десять минут. Нет, наверное, пятнадцать. Нет, не перепалка, часы и цветы. Так, как раз в шесть Кратчли закончил работу и получил свои пять монет. За восемь часов, включая перерыв на обед. Кирк извинился, он не все понял со стремянкой. Ему показалось, стремянка нужна была для того, чтобы достать цветы из кашпо на стене. Нет, стремянка нужна для того, чтобы их поливать и чтобы завести часы. Все точно так, как он проделал это сегодня утром. И это все. Ничего в этом странного нет, когда люди поливают цветы со стремянки. Все так делают. А потом он понес стремянку на кухню. «Вы что, пытаетесь выяснить, — Кратчли уже начал злиться, — не стоял ли я на лестнице с молотком и не стукнул ли я старика этим молотком по затылку?» Это была гениальная идея. Она еще никому не приходила в голову. Кирк ответил, что ничего особенного он не думает, только пытается выяснить время убийства. Он обрадовался, что Кратчли подумал: все подозрения связаны с лестницей. Но потом, к сожалению, у него так и не представилось случая задать вопрос о кактусе. Да, к тому же, и сам Ноукс мог снять несчастный цветок по той или иной причине. По какой причине? Трудно сказать. Может, он увидел мучнистую росу или от чего там еще страдают эти уродцы. Может, ему захотелось стереть с него пыль, или… Но он мог для этого взять стремянку или стул, он был довольно высоким стариком. Ничего не получается. Что там еще может произойти с растением? Может, его пора было пересаживать? Кирк не был уверен, нужно ли кактусы время от времени пересаживать. Но вдруг вам просто приходит в голову посмотреть, нет ли трещины на дне горшка. А что, вполне возможно. А для этого цветок обязательно нужно снять. Или проверить, не пересохла ли земля. Не годится, его только что поливали. Но минуточку! Ноукс же этого не видел! Он не видел, как Кратчли их поливал. А вдруг он решит проверить, хорошо ли Кратчли справился со своей работой? Вдруг он пощупал землю, она показалась ему недостаточно влажной, и тогда… Нет, он скорее решит, что Кратчли полил их слишком сильно. Эти Коварные кактусы не любят влаги. Или любят? Кирка раздражало, что он так мало знает об этих колючих чудовищах. Его собственные познания в цветоводстве и огородничестве сводились к огурцам, помидорам и маленькой клумбе у него под окном. В любом случае, нельзя полностью исключать возможность, что Ноукс по какой-то причине сам снял цветок. Кто докажет, что он этого не делал? Допусти, он снял его. Хорошо. Тогда в девять часов к окну подошел Селлон, увидел, как Ноукс входит в гостиную… Здесь Кирк опять задумался. Если Ноукс собирался, как обычно, слушать новости в девять тридцать, тогда он пришел в гостиную слишком рано. Он вошел (сообщил Селлон) и посмотрел на часы. Старик не носил часов, и Кирк предположил, что он просто зашел узнать, который час. И скоро ли будут передавать новости. Но, возможно, он также собирался повесить на место кактус и именно поэтому пришел в гостиную немного пораньше. Пока все сходится. Старик входит. Он думает: «Успею ли я принести цветок из бойлерной (или из кухни) до того, как начнутся новости?» Он смотрит на часы. В этот момент Джо Селлон стучит в окно. Они разговаривают, а потом Джо уходит. Старик хочет повесить на место цветок и начинает взбираться на стул или что-то вроде этого. Возможно, на лестницу. И вдруг он замечает, что уже почти половина десятого. Он начинает спешить, поэтому неосторожно наклоняется, или лестница начинает скользить, короче, он теряет равновесие, падает на спину и ударяется головой о пол. Или об угол кресла. Старик теряет сознание. Через некоторое время он приходит в себя, ставит на место стул, лестницу или что там было. А после этого, ну, известно, что с ним после этого случилось. Вот, пожалуйста. Просто, как дважды два. Никакой тебе кражи ключей, орудия убийства, никакой лжи, наконец. Ничего, просто обычный несчастный случай. И, значит, все говорили чистую правду. Кирк пришел в такое же восхищение от красоты, простоты и краткости своего решения, как, наверное, Коперник, решивший поставить солнце в центр Солнечной системы и увидевший стройную систему вместо сложных и неуклюжих геометрических схем сидел и с довольной улыбкой минут десять наслаждался своим логическим построением, не решаясь подвергнуть его проверке. Однако теория есть теория. Для подтверждения ее правоты нужны доказательства. Необходимо убедиться, что в ней нет противоречий. Прежде всего, может ли падение с лестницы привести к смерти? На его письменном столе рядышком со стопкой карманных изданий английских поэтов и философов, справа от «Популярных изречений» Барлетта и слева от удобного специального издания, в котором были собраны, проанализированы и расклассифицированы по орудиям убийства все самые известные преступления, стояли два голубых тома «Медицинской юриспруденции» Тейлора, огромные и грозные. Это каноническое собрание неканонической практики. Популярный путеводитель по черным лабиринтам смерти. Частенько вечерами Кирк перелистывал его страницы. Он сделал энциклопедию обязательным вечерним чтением на случай непредвиденных обстоятельств. Кирк взял первый том и начал перелистывать страницы. Наконец он нашел раздел «Внутричерепные кровотечения». Он искал главу, в которой рассказывалось, как джентльмен выпал из экипажа. Да, вот она. Рапорт из Гайской больницы, 1859 год. «Джентльмен выпал из экипажа и ударился головой о мостовую. В результате полученной травмы он на некоторое время потерял сознание, однако скоро пришел в себя. Он почувствовал себя значительно лучше, и его друг усадил его обратно в карету и привез в дом родителей. Пострадавший не придал инциденту особого значения, посчитав его обычной незначительной травмой. Однако через некоторое время у него начались головокружения и боли. Ему был рекомендован постельный режим. Симптомы становись все более тревожными, и примерно через час он скончался от кровоизлияния в мозг». Достойный, но несчастный джентльмен. Имя его известно, так же, как и внешность. Жизнь его так и осталась тайной. Но благодаря Тейлору слава о нем переживет гранитные памятники королям. Он был молодым и немного легкомысленным, жил в доме отца и, скорее всего, еще не был женат. Носил элегантные смокинги и шелковые цилиндры, которые тогда как раз входили в моду. Почему он выпал из экипажа? Может, он выпил лишнего? С экипажем, как можно судить по сообщению, было все в порядке. Его попутчик был трезв настолько, что смог привезти его в родительский дом. Смелый (раз он решился опять сесть в тот же экипаж), заботливый молодой человек (он не придал инциденту особого значения, наверное, чтобы не волновать родителей). По поводу его преждевременной кончины было пролито немало слез. Кто бы мог подумать, что почти через восемьдесят лет деревенский детектив будет сидеть и читать короткую эпитафию: «Джентльмен выпал из экипажа…?» Старший инспектор Кирк не стал бы зря забивать себе голову биографическими подробностями. Но что его действительно расстроило, так это отсутствие сведений о высоте экипажа или хотя бы скорости, с которой он ехал. Как можно сопоставить описанный Тейлором случай с падением пожилого человека с лестницы? В следующем описании информации было еще меньше. Молодой человек восемнадцати лет в драке получит травму головы. Он прожил еще десять дней. На одиннадцатый почувствовал сильную головную боль, а ночью скончался. Потом следовала история пятидесятилетнего извозчика, частенько злоупотреблявшего спиртным. Извозчик упал с кэба и скончался на месте. Сообщалось, что до этого несчастный дважды или трижды падал, но на этот раз ему не повезло. Он попал под колеса собственного кэба. Но все это не давало ответ на вопрос: могло ли падение с относительно небольшой высоты привести к смерти? Кирк еще немного посидел в раздумье и пошел к телефону. Доктор Крейвен терпеливо выслушал версию инспектора и сказал, что все это весьма любопытно. — Но только, — в заключение сказал он, — если вы хотите, чтобы я доложил следователю, что Ноукс упал на спину, я этого сделать не могу. Нет ушибов на спине и левой стороне туловища. Если вы читали мой рапорт, то, наверное, обратили внимание на то, что кровоподтеки были на правой стороне тела, причем впереди. И, конечно, гематома на голове, которая и привела к смерти. Больше ничего я прибавить не могу. На правом предплечье и на локте синяки, что говорит о гематомах, которые были получены непосредственно перед смертью. Я бы сказал, что после того, как Ноукс получил удар немного позади левого уха, он упал лицом вниз, причем на правую сторону, что было вызвано направлением удара. Руки и лицо пострадавшего испачканы, на основании чего можно сделать вывод, что остальные повреждения он получил, падая по ступенькам вниз. Он умер почти сразу же после падения, потому что размер гематом относительно небольшой. Я, конечно, не принимаю во внимание эдему, ведь он почти неделю пролежал в подвале лицом вниз. Эдема, естественно, на передней части тела. Кирк забыл, что значит «эдема», но он ясно понял, что все, о чем говорит доктор, вряд ли сможет подтвердить его теорию. Он спросил: — А, может быть, Ноукс просто упал, ушибся и умер? — Да, конечно, — ответил доктор Крейвен. — Но объясните мне, пожалуйста, как он мог удариться затылком и потом упасть вниз лицом? С этим аргументом нельзя было не согласиться. Прекрасный корабль дал течь. Это, как маленькая трещинка в лютне. Ее почти не видно, но чудесная музыка постепенно смолкает. Кирк сердито покачал головой. С Теннисоном или без Теннисона, он без борьбы сдаваться не собирается. Он призвал на помощь другого поэта, более оптимистичного. Того, кто «падает, чтобы встать и сражаться дальше». Инспектор встал, взял шляпу, пальто и вышел из кабинета. Нужно будет еще раз побывать в этой гостиной. Тогда он сможет объяснить, как произошло то роковое падение. В гостиной в Тэлбойз было уже темно. Свет горел в кухне и на верхнем этаже. Кирк постучал, ему сразу же открыл Бантер. — Мне очень неловко так поздно беспокоить его сиятельство, — начал Кирк, только сейчас сообразив, что уже, наверное, часов одиннадцать. — Его сиятельство, — ответил Бантер, — уже в постели. Кирк объяснил, что неожиданно возникла необходимость еще раз осмотреть гостиную. И, к сожалению, завтра перед дознанием он этого сделать уже не успеет. Его сиятельству не нужно лично присутствовать при осмотре. Бантер молча поклонился и открыл перед ним дверь. — Меньше всего нам хотелось бы, — помолчав, сказал он, — мешать полиции выполнять долг. Но позвольте заметить, время уже позднее, и освещение уже не то. Кроме того, гостиная расположена как раз под спальней его сиятельства… — Инспектор! Инспектор! — послышался мягкий голос из верхнего окна. — Милорд? — Кирк отступил немного назад, что бы Вимси смог его увидеть. — Венецианский купец. Акт V, сцена 1. Тише! «Луна уже спит, ее нельзя будить!» — Приношу свои извинения, милорд, — сказал инспектор, искренне радуясь, что его лица не видно в темноте. И, наверное, леди тоже еще не спит и слушает. — Ничего страшного. Я могу вам чем-нибудь помочь? — Позвольте мне только еще раз взглянуть на гостиную, — попросил Кирк извиняющимся тоном. — Разве не весь мир перед нами, и время требует песен, инспектор, не печали. Берите, что хотите. Но только, как сказал поэт, приходите и слушайте мои песни. Вы, бесплотные духи. Первый Марвелл, а второй — Руперт Брук. — Большое спасибо, — Кирк поблагодарил его одновременно и за информацию и за разрешение. — Дело в том, что у меня появилась одна идея. — Хотите ли вы исповедаться сегодня, или это может подождать до утра? Кирк попросил его сиятельство не беспокоиться. — Тогда удачи вам и спокойной ночи. Однако Питер колебался. Врожденное любопытство боролось с вполне обоснованным чувством, что рано Кирку задавать вопросы. Обоснованное чувство победило, но минут пятнадцать он еще стоял у окна, пока внизу не стихли шаги и шорохи. Потом послышался звук запираемой двери и удаляющиеся шаги по тропинке. — Его силуэт растаял в ночи, — громко сказал Питер жене. — Он нашел змеиные яйца в стойле своего коня. И это было правдой. Прекрасный корабль Кирка безнадежно и безмолвно тонул. Вместе с ним шло на дно все, что он мог сказать в защиту Джо Селлона. Можно еще было как-то найти место, где Ноукс упал, Ударившись одновременно грудью и затылком. Но, совершенно очевидно, проклятый кактус веками висел на своем законном месте. Теперь Кирк продумывал еще две возможности. Во-первых, можно было достать керамический горшок, не притрагиваясь к латунному кашпо. Во-вторых, кашпо можно было просто снять с цепочки, на которой оно висело. После внимательного осмотра, первая версия отпала сразу и бесповоротно. Горшок имел конусообразную форму, поэтому без кашпо он просто не смог бы стоять. Далее, колючие ветки кактуса настолько переплелись с цепью, что ни один человек в здравом уме не рискнул бы пытаться их распутывать. Но Кирк сделал еще одно открытие, которое его многолетний опыт позволял считать главным ударом по новорожденной теории. Край внутреннего керамического горшка был украшен затейливым орнаментом. Горшок был вставлен так плотно, что между орнаментом и кашпо не было видно даже узкой полоски керамики. Расстроенный Кирк спросил, что думает обо всем этом Бантер. Бантер с холодной готовностью подтвердил, что инспектор абсолютно прав. И когда они вместе попытались извлечь горшок из кашпо, стало абсолютно ясно, что пожилой человек в одиночку, да еще в полутемной гостиной ни за что бы с этим не справился. Хватаясь за последнюю надежду, Кирк спросил: — Кратчли чистил медное кашпо сегодня утром? — Мне кажется, нет. Он не приносил с собой никаких средств и не пользовался теми, которые стоят на кухне. Вам сегодня еще потребуется моя помощь? Кирк в последний раз осмотрел комнату. — Мне кажется, — сказал он, — эти часы с места не сдвигали. Как вы думаете? — Вам лучше убедиться в этом самому, — ответил Бантер. Но на стене не было абсолютно ничего такого, на что можно было бы повесить тяжелые часы. Был только один маленький гвоздик слева, но он был занят — там висело «Рождение души». Второй гвоздик, справа, был занят небольшим распятием. Оба были слишком маленькими и легкими. К тому же, слишком далеко от окна. Кирку пришлось сдаться. — Теперь, кажется, все. Большое спасибо. — Спасибо, — холодно поклонился Бантер, почти грубо указывая инспектору жестом на дверь. Кирк был добрым человеком, поэтому пожалел, что пришел сюда до, а не после допроса. Тогда он мог хотя бы намекнуть на возможность несчастного случая. Теперь же отпали абсолютно все сомнения. Глава XIII Суета сует — И что же, — спросил лорд Питер Вимси у Бантера на следующее утро, — было нужно инспектору прошлой ночью? — Он хотел выяснить, милорд, не снимали ли на прошлой неделе кактус со стены. — Что? Опять? Мне показалось, он сам убедился, что это невозможно. Это же сразу видно. Посмотри на следы на краю горшка. И стоило ради этого врываться среди ночи, хватать лестницу и носиться по гостиной, как шмель в бутылке? — Вы совершенно правы, милорд. Но я решил его впустить. Вы сами говорили, что полиции нужно помогать. — Да. Его мозги работают, как мельницы богов. Но у него есть другое замечательное качество: он очень добрый человек. И даже, подозреваю, немного Сентиментальный. Он так старается вытащить Селлона из этого кошмара. И я его понимаю. Но инспектор штурмует внешнюю сторону дела, в то время как вторая, скрытая, работает против него. — А что ты сам думаешь о Селлоне, Питер? Они завтракали наверху. Харриет уже успела привести себя в порядок и курила сигарету у окна. Питер, еще полуодетый, сидел у камина, вытянув ноги поближе к огню. Явился рыжий кот и промурлыкал утреннее приветствие. А потом устроился на плече у Питера. — Я не знаю, что и думать. В сущности, у нас очень мало фактов. Поэтому, по-моему, думать еще рано. — Селлон не похож на убийцу. — А кто из них похож? Ты это и сама знаешь. Он, похоже, не из тех, кто будет беззастенчиво лгать, не будь на то веской причины. Но иногда люди врут просто от страха. — Думаю, он и сам не знал, что часы не видны с улицы. И что сразу же возникнет подозрение, что он заходил в дом. — Нужно быть очень умным человеком, да еще и обладать даром предвидения, чтобы говорить полуправду. Уж лучше врать напропалую, от начала до конца. Но ведь он не собирался рассказывать о своей ссоре с Ноуксом, поэтому ему пришлось выкручиваться. Меня вот что беспокоит: как Селлон вошел в дом. — Может, его впустил Ноукс? — Представь себе. Пожилой человек в наглухо закрытом доме. Приходит другой человек, молодой, большой и сильный. В воинственном расположении духа. Ссорится с ним в самых крепких выражениях, а возможно, еще и угрожает. Старик говорит, чтобы он убирался прочь, и захлопывает окно. Молодой человек продолжает стучать в двери, окна и пытается войти. Старику незачем его впускать, но он все-таки это делает, а потом великодушно поворачивается к нему спиной, чтобы тот смог его ударить чем-то острым и тяжелым. Это возможно. Но, как говорил Аристотель, это невозможная возможность. — А вдруг Селлон сказал, что он все-таки принес деньги? Ноукс его впустил и сел писать расписку. Нет, расписка ему не нужна. Никаких документов. Если только Селлон ему, конечно, не пригрозил. — Если бы у Селлона были деньги, Ноукс прекрасно смог бы забрать их через окно. — Ну, хорошо, предположим, он брал деньги через окно или собирался это сделать. Ноукс открывает окно, а Селлон в это время забирается внутрь. Или он не смог бы? Рамы довольно узкие. — Ты себе не представляешь, — внезапно совершенно непоследовательно сказал Питер, — как приятно говорить с человеком, у которого есть какой-то метод. Мотив — это термин, который нужен в первую очередь психологам. И судьи туда же. Если они находят мотив, то твердо уверены, что подсудимый виновен. Хотя иногда говорят, что мотив доказывать не нужно, на одном мотиве дело не построишь. А ведь нужно совсем другое. Необходимо выяснить и доказать, как произошло преступление, а уж потом, если уж так хочется, в качестве доказательства привести его мотив. Если ты сможешь доказать, что преступление могло произойти только так, а не иначе. И сделать это мог только этот человек, а не кто-то другой, считай, Дело сделано. И не важно, выяснил ты мотивы преступления или нет. Есть только Как, Когда, Где, Почему и Кто. И если ты выяснил, Как, то пойдешь, Кто. Так говорил Заратустра. — Мне кажется, я вышла замуж за одного из своих собственных читателей, причем самого умного. Только ты все перевернул с ног на голову. Но очень Искусно. И, по-моему, ты совершенно прав. — Я давно заметит, что все, что верно в искусстве, Обычно оказывается верным и в жизни. Иногда мне кажется, что жизнь — только послушный плагиатор искусства. Продолжай развивать свою теорию. Но только помни, что предположить, как все было на самом деле, не значит доказать это. Позволю себе заметить, это типичная ошибка, которую совершают люди твоей профессии. Они часто путают собственную уверенность с юридическим доказательством. — Еще немного, и я брошу в тебя чем-нибудь тяжелым… Послушай, а вдруг в Ноукса чем-то запустили? В окно? Боже мой! Теперь у меня две теории одновременно. Нет, подожди!.. Селлон каким-то образом заставляет Ноукса открыть окно и пытается забраться внутрь. Ты мне не ответил, смог бы он пролезть через эти рамы? — Я, наверное, смог бы, но Селлон намного шире в плечах. Но, как говорится, где пройдет голова, там и тело пролезет. Думаю, что смог бы. Может, не так быстро и легко. Но вряд ли Ноукс не догадался бы о его истинных намерениях. — Хорошо, переходим к летающим предметам. Предположим, Селлон начал забираться в окно, Ноукс испугался и бросился к двери. Тогда Селлон бросил в него… — Что? — Ты прав. Селлон вряд ли предусмотрительно принес с собой камень. Но, может, он его подобрал под окном, когда стучал? Или… Я знаю! То пресс-папье на подоконнике. Ноукс побежал к двери, а Селлон бросил в него пресс-папье. Как ты думаешь, работает моя версия? Я не слишком сильна в траекториях. — Это очень похоже на правду. Нужно пойти и посмотреть. — Так, что было потом? Ах, да. Потом он забрался в дом, поднял пресс-папье и положил его на подоконник. И выбрался через окно на улицу. — Правда? — Конечно, нет. Окно было закрыто изнутри. Нет. Он закрыл и запер окно, взял ключи у Ноукса из кармана, открыл переднюю дверь, отнес ключи на место… Опять не то. Тогда дверь осталась бы открытой… Но, постой. Потом Ноукс приходит в себя, он сам закрывает дверь. Мы не можем исключить такую возможность, кто бы ни оказался убийцей. — Гениально, Харриет. Очень трудно найти в твоей теории слабое место. И я тебе вот еще что скажу. Селлон был единственным человеком, который спокойно мог бы оставить дверь открытой. Это было бы даже преимуществом. — Ты забегаешь вперед. Но, скажи, почему это должно было быть преимуществом? — Все очень просто. Потому что он деревенский констебль. Послушай, что должно было случиться дальше. Посреди ночи он вдруг решает обойти деревню, проверить, все ли в порядке. Его внимание, как он потом написал бы в рапорте, неожиданно привлекает свет в доме Ноукса. Вот почему он не погасил свечи, хотя любой другой убийца непременно сделал бы это. Он подходит к двери, и видит, что она открыта. Селлон входит в дом, Убеждается, что все улики уничтожены и испуганно зовет соседей: какой-то бродяга забрался в дом и пристукнул мистера Ноукса. Плохо быть последним человеком, который видел покойного. Но сколько преимуществ имеет тот, кто первым обнаружил тело. Думаю, для него было ударом, что Дверь оказалась запертой изнутри. — Наверное. И ему пришлось отказаться от хитроумного плана. Особенно, если он перед этим заглянул в окно и увидел, что Ноукса в гостиной уже нет. Шторы были опущены? Нет, я хорошо помню, что шторы были подняты, когда мы приехали. Интересно, о чем он тогда подумал? — Он подумал, что Ноукс остался жив и теперь ждет утра, чтобы отправиться в… — Бедняга!.. А потом, когда и на следующее утро ничего не произошло, и Ноукс так и не объявился? Да от этого с ума можно было сойти. — Если, конечно, все случилось именно так. — А потом приехали мы. Он, наверное, весь день крутился вокруг дома, ожидая услышать самое худшее. Он ведь был здесь, когда нашли труп… Послушай, Питер, это ужасно! — В конце концов, это только теория. Ведь мы не доказали в ней ни единого слова. Вот на чем часто ломаются авторы детективных романов. Все должно быть доказано от начала до конца. А теперь давай построим другую теорию. Кого возьмем? Как насчет миссис Руддл? Она хоть и старая, но еще довольно сильная женщина. И характер у нее далеко не ангельский. — Но почему миссис Руддл? — Все, что угодно, только не Почему. «Почему» нас никуда не приведет. Лучше Как. Вот послушай. Миссис Руддл пробралась «занять капельку керосина». Ноукс еще шнырял по дому и услышал шум. Он привел ее в дом и потребовал объяснений. Он сказал, что всегда сомневался в ее честности. Она ответила, что он не заплатил ей за последнюю неделю. Разгорелась ссора. Он на нее наступал, она схватила кочергу. Он попытался убежать, а миссис Руддл бросила кочергу вдогонку. И, естественно, попала в голову. Сколько угодно разных Почему, когда люди приходят в ярость. Если, конечно, не предположить, что Ноукс сделал ей неприличное предложение, а она в праведном гневе защищала свою поруганную честь. — Идиот! — Не знаю, не знаю. Взять хотя бы Джеймса Флеминга и Джесси Макферсон. Меня бы миссис Руддл, конечно, не заинтересовала. Но у меня всегда были строгие вкусы. Итак, что у нас получается? Миссис Руддл стукнула Ноукса по темени. А теперь начинается самое интересное. Она приходит в ужас, выскакивает во двор и кричит: «Берт! Берт! Я убила мистера Ноукса!» Берт отвечает: «Глупости!» И они вдвоем возвращаются в дом. Как раз в тот момент, когда Ноукс дополз до подвала и скатился по лестнице. Берт бросается вниз… — Не оставляя ни единого следа на пыльных ступенях. — Он уже лег спать и поэтому разулся. Он выскочил на улицу в тапочках. А вокруг дома трава. Итак, Берт спускается в подвал, наклоняется над трупом и говорит: «На этот раз все в порядке. Он мертв». Потом миссис Руддл вдет за лестницей. Берт в это время закрывает входную дверь и кладет ключи в карман мистеру Ноуксу. Затем они пробираются на чердак, потом на крышу, и миссис Руддл придерживает лестницу, пока спускается Берт. — Неужели ты все это говоришь серьезно, Питер? — Нельзя ничего утверждать, пока мы не осмотрели крышу. Но одну вещь забывать нельзя. Берт оставил открытой дверь в подвал. Чтобы все выглядело как можно естественнее. Вдруг все подумают, что это просто несчастный случай? Но неожиданно приезжаем мы, и они немного сбиты с толку. Мы не те люди, которые должны были найти тело. Это была задача мисс Твиттертон. Ее они легко смогли бы обмануть, а мы — темные лошадки. Во-первых, миссис Руддл вообще не хотела впускать нас в дом. Но когда мы все-таки настояли и вошли в дом, она быстро сориентировалась. Ты вспомни, она позвала Берта и сказала: «Берт, закрой дверь в подвал, сильно сквозит». Она решила сначала к нам присмотреться, а потом решить, как действовать дальше. И, кстати, у нас только показания миссис Руддл, что Ноукс умер в девять тридцать. И что он так и не лег в постель. А, может, все случилось намного позже, ночью или следующим утром. Он уже встал и оделся, а она могла опять прибрать постель. — Что? Утром? Все эти дела на крыше? А вдруг какой-нибудь случайный прохожий? — Ну и что! Берт на лестнице, он чинит крышу. А что в этом особенного? — Крышу?.. Но свечи! Разве они не доказывают, что все произошло ночью? — Не доказывают, они только позволяют сделать такое предположение. Мы не знаем, когда их зажигали. Может, Ноукс заслушался радио, вот они и сгорели дотла. Ведь именно миссис Руддл сказала, что радио в тот вечер не работало. Именно поэтому все и решили, что убийство произошло между девятью и половиной десятого. Как раз после ссоры Селлона и Ноукса. Вспомни, она сказала, что ушла, не дослушав, чем дело кончится. А это совсем не в духе миссис Руддл, если хорошенько подумать. Если посмотреть на это дело под определенным углом, то все ее поступки кажутся странными. А когда ее спросили о Селлоне, она преспокойно свалила все на него. — Да, — задумчиво сказала Харриет. — А, знаешь, мне показалось, что она все время на что-то намекала, когда мы с ней в кухне готовили сэндвичи. А как она мастерски отвертелась, когда до прихода инспектора Селлон начал задавал ей вопросы! Но скажи честно, Питер. Неужели у миссис Руддл и Берта хватило бы ума проделать такие хитроумные манипуляции с ключами? И хватило бы разума и выдержки не взять деньги? — Вот это вопрос потруднее. Но одно я знаю точно. Вчера днем Берт взял в сарае лестницу и полез вместе с Пуффеттом на крышу. — Ах, Питер! Ведь так оно и было! — Еще один маленький ключик к разгадке. По крайней мере, мы знаем, что была лестница. Но какие еще следы мы можем обнаружить? — Дверь на крышу. Питер грустно улыбнулся. — Пуффетт мне рассказал, когда они несли лестницу, что Берт уже побывал на крыше. Он смотрел, не забит ли дымоход снаружи. Он поднялся по боковой лестнице и через твою спальню выбрался на крышу. В это время мисс Твиттертон разговаривала внизу с инспектором. Ты ничего не слышала? Ты, наверное, в это время привела мисс Твиттертон, а он быстренько шмыгнул на крышу. Харриет закурила. — А теперь слушается дело Кратчли и викария. — Так. Здесь все немного сложнее. У них есть алиби. Если один из них не был в сговоре с миссис Руддл, мы смогли бы объяснить, почему молчал приемник. Начнем с Кратчли. Если предположить, что убил он, трудно представить, что он забрался в окно. Во всяком случае, пока Ноукс не пошел спать. Он отвез викария домой в десять тридцать, а потом до одиннадцати успел вернуться в Пэгфорд. У него не было времени для долгих прогулок под окнами и операций с ключами. Это в случае, если его алиби подтвердил тот парень из гаража. Но если алиби нет, то у него хватило бы времени и на то, и на другое, потому что это необходимая часть плана. Если это сделал Кратчли, то это заранее обдуманное убийство. Это также значит, что он каким-то образом сумел украсть ключи и сделать дубликат. Тогда все случилось ранним утром. Кратчли взял из гаража машину. Скорее всего, для какого-то несуществующего клиента. Он оставляет машину неподалеку, пешком идет к дому, отбывает дверь своим ключом и входит в дом… Стоп! Не получается. Кратчли тогда нашли бы в постели раздетым. Нет, эта версия маловероятна. Еще и потому, что у Кратчли мог быть один-единственный мотив — ограбление. А деньги Ноукса остались нетронутыми. — Видишь, вот и ты спросил, Почему. Но предположим, Кратчли решил ограбить дом, взломал бюро или где там у Ноукса хранились деньги. Кажется, в кухне, где нашли завещание. Он там рылся, а Ноукс услышал и спустился… — Предварительно надев пиджак и галстук и предусмотрительно захватив все деньги в крупных купюрах. — Конечно, нет. Он спустился в пижаме. Ноукс наткнулся на Кратчли, Кратчли на него набросился. Ноукс попытался убежать, Кратчли догнал и ударил. Старше падает, садовник думает, что он мертв и в страхе убегает, закрыв дверь снаружи. Потом Ноукс приходит в себя. Ничего не помнит и удивляется, что это он тут на полу делает. Поднимается наверх, одевается. Чувствует себя плохо и вдет к задней двери, чтобы позвать миссис Руддл. Но по пути падает и скатывается по лестнице в подвал. — Отлично. Но кто убрал постель? — О Господи! И мы еще не объяснили, почему молчал радиоприемник. — Не объяснили. Моя идея такова. Кратчли заранее перерезал провод или испортил антенну, чтобы обеспечить себе алиби в ночь убийства. Я говорил «предумышленное убийство», но мне понравилась твоя версия об ограблении бюро. — Извини. Я погналась за двумя зайцами. Н" Кратчли вполне мог это сделать. Кстати, приемник сейчас работает? — Мы это выясним. Если нет, это доказывает что-нибудь? — Если мы выясним, что его специально испортили, го, конечно, доказывает. Он, по-моему, работает на батарейках. Нет ничего проще. Вставь батарейку неправильно, будет выглядеть, как обычная рассеянность. — Но Ноукс и сам прекрасно смог бы исправить такую мелочь. — Конечно, мог бы. Давай я сбегаю вниз и посмотрю, что с приемником. — Лучше спроси у Бантера. Он тебе сразу скажет. Харриет вышла на лестницу и позвала Бантера. Через секунду она вернулась и сообщила: — С приемником все в порядке. Бантер вчера его включал, когда мы ушли. — Понятно, тогда это ничего не доказывает. Возможно, Ноукс пытался включить его, но смог отремонтировать только после того, как кончились новости. — Возможно, так все и было. — Но тогда время убийства установлено неправильно. — Очень жаль. — Почему? Ведь в таком случае у викария был отличный шанс нанести смертельный удар с десяти тридцати до одиннадцати. — А почему он?.. Извини, я опять задаю этот вопрос: Почему? — В нашей семье, похоже, все проявляют нездоровое любопытство. Ты только представь наших детей, Харриет. Совершенно невыносимые почемучки. С самого раннего детства. — Такими они, наверное, и будут. Жуткое зрелище. И все-таки как-то спокойнее, когда есть мотив. Убийство ради удовольствия — дурной тон. И, к тому же нарушение всех законов детективного жанра. — Хорошо. Тогда постараемся найти мотив для стера Гудекера. Один мне уже пришел на ум. Он приходит к Ноуксу примерно в десять тридцать пять. Стучит в дверь. Ноукс его впускает. А почему бы не впустить в дом викария? К тому же, он такой мягкий, приятный человек. Но на самом деле под маской добродушия викарий давно скрывал жуткую сущность, широко распространенную среди наших священников и так живо изображенную современными реалистами. Итак, Ноукс открыл ему дверь. Викарий говорит, что заглянул на огонек, а потом начинает обвинять Ноукса в том, что он портит деревенских девушек. Тайное желание самого святого отца, подавленное и вытесненное в подсознание. — Конечно! — весело воскликнула Харриет. — И почему это раньше не пришло мне в голову! Это же совершенно очевидно. У них происходит жуткая сцена, потом у викария наступает временное помешательство, он представляет себя молотом Господа, как пастор в рассказе Честертона. Он бьет Ноукса кочергой и удаляется. Ноукс приходит в себя, далее — смотри выше. Зато теперь понятно, почему убийца не взял деньги. Мистеру Гудекеру они были не нужны. — Точно. А почему сейчас викарий опять стал приятным человеком и ничего не знает об убийстве? Да просто потому, что приступ прошел! Он все забыл. — Раздвоение личности. Думаю, это наша лучшая версия. Осталось только придумать имя опозоренной девушке. — Да мы и без имени можем прекрасно обойтись. У викария могла быть совершенно другая мания. Например, страсть a la Plato . Скажем, к садовнику. Или нездоровая привязанность к кактусам. Он замечательный садовник, ты, наверное, знаешь. А любовь к огурцам и помидорам запросто может превратиться в болезненную привязанность. Ты помнишь того человека из повести Эден Филлпотс, который полюбил железный ананас, а потом кого-то стукнул этим ананасом по голове. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но викарий в тот вечер приходил сюда неспроста. А когда бедный Ноукс упал на колени и взмолился: «Возьми мою жизнь, но не покушайся на честь моего кактуса», — он замахнулся цветочным горшком… — Все это замечательно, Питер. Но беднягу действительно убили. — Сердце мое, я помню. Но пока мы не выясним Как, мы можем сочинять только фантастические истории. В этом чертовом мире лучше смеяться, чтобы твое сердце не было разбито. Мне делается дурно, когда я вспоминаю, что в тот вечер не проверил подвал. Мы могли бы сразу оказаться на месте преступления, все улики и следы были бы нетронутыми. Никакие Пуффетты, Руддлы и Вимси не слонялись бы вокруг и ничего бы не трогали. Боже мой! Такой бездарной ночи у меня еще не было! Если он хотел ее развеселить, то жестоко просчитался. — Все это очень грустно, — сказала Харриет, придя в себя. — Никогда, никогда, никогда мы не будем жить, как другие, нормальные, люди. Мы будем смеяться, когда нужно плакать. Будем любить друг друга, когда нужно работать. Мы станем всеобщим посмешищем, и все будут показывать на нас пальцем. Посмотри сейчас на себя! Что скажет Бантер, когда увидит тебя в таком виде? У тебя в волосах пепел. Тебе лучше одеться и посмотреть будущему в лицо. — Она вернулась к окну. — Смотри-ка, по тропинке идут двое. У одного из них фотоаппарат. — Черт! — Пойду их развлекать. — Подожди меня, — благородно предложил Питер и пошел следом за ней. Бантер открыл дверь и бесстрашно вступил в заранее проигранный бой. — Какой ты невежливый, Бантер, — сказал Питер. — В доме произошло убийство, господа хотят все знать. Привет! Неужели это ты, Салли? Замечательно! Ты что, трезвый? — К сожалению, — ответил мистер Сэлком Харли, давний знакомый Питера. — Да, я трезвый. В этом доме найдется что-нибудь для несчастного страдальца? Ты нам задолжал после того теплого приема во вторник. — Бантер, принеси виски джентльменам. И подсыпь немного яду. А теперь, детки, шевелитесь. У меня в одиннадцать дознание. Я же не могу явиться туда в пижаме. Что вам больше нравится? — «Загадочная смерть во время медового месяца»? Или «Романтическая любовь в высшем обществе»? — И то, и другое, — усмехнулся Харди. — Думаю, лучше начать с сердечного поздравления и плавно перейти к искреннему соболезнованию. Писать, что вы убиты горем? Или для света лучше подойдет «они счастливы, несмотря ни на что». — Мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее, Салли. Напиши: «…они грызлись, как кошка с собакой, и только возможность провести небольшое расследование на некоторое время их примирила». — Получится грандиозная статья, — восхитился Сэлком Харди, но, подумав, покачал головой. — Вы вместе расследуете это дело? Я правильно понял? — Вовсе нет. Этим занимается полиция. Можешь сам у них спросить. — Большое спасибо! Но из того, что скажут полицейские, получится только передовица. А мне нужен взгляд рядового англичанина на это гнусное преступление. Давай, Вимси, расскажи нам о своих впечатлениях. Это же история века! Известный сыщик-любитель женится на писательнице детективных романов. А в первую брачную ночь они находят труп. — Враки. В первую брачную ночь мы ничего не нашли. В том-то вся и проблема. — Да что ты! И в чем же проблема? — На следующее утро мы смели все следы и затоптали улики, — сказала Харриет. — Думаю, нам лучше все рассказать. Она посмотрела на Питера, он согласно кивнул. Лучше мы, чем миссис Руддл, — подумали оба. Они вкратце рассказали все, что случилось. — Скажите, а у вас уже есть какая-нибудь версия? — Конечно, — ответил Питер. — Замечательно, — обрадовался Сэлком Харди. — Моя версия такова: это ты, Салли, привез сюда труп, чтобы потом состряпать веселенькую статейку. — Как я сам до этого не додумался? А еще какие-нибудь версии? — Я же тебе сказал, — ответил Питер. — Все следы и улики уничтожены. Ты можешь построить версию на пустом месте? — Дело в том, — вмешалась Харриет, — что мы в полной растерянности. Питер сбит с толку. — Сбит, как кран в нашей ванной, — печально согласился муж. — И жена моя тоже сбита с толку. Это единственный пункт, в котором у нас полнейшее согласие. Когда мы устаем ругаться, мы садимся рядышком и вместе смеемся, что оба сбиты с толку. И Полиция сбита с толку. Они подозревают нас и, возможно, скоро арестуют. Или одного, или другого. Кого арестовать, Салли? Выбирай! — Да, — сказал Салли. — Все это чертовски неприятно. Я — тоже порядочная неприятность для вас. Но что я могу с собой поделать? Не возражаете, если мы сделаем парочку снимков? Прекрасный загородный дом эпохи Елизаветы. Стропила у вас просто уникальные! Невеста одета в рабочий твидовый костюм, жених — в костюме Шерлока Холмса. Питер, возьми в одну руку трубку, в другую — пачку табака. — Зачем табак? Я лучше возьму в одну руку кокаин, а в другую — скрипку. Давай побыстрее заканчивай, Салли. И послушай, старик, я понимаю, что тебе нужно на что-то жить. Но, ради Бога, имей хоть капельку такта. В синих глазах Сэлкома Харди зажегся огонек неподдельной искренности. И он прочувствованно пообещал быть тактичным, как английская королева. Но Харриет почувствовала себя после этого разговора, как выжатый лимон. Питер даже хуже. Он тщательно подбирал слова, и его голос немного дрожал. На этом дело не кончится. Харриет собралась с силами и решительно повела репортеров к выходу и вышла проводить до ворот. По пути она тихо сказала: — Послушайте, мистер Харди. Я понимаю, что от вас мало что зависит. Вы обязаны писать то, чего от вас ждут читатели и ваше руководство. Однажды я уже с этим сталкивалась. Но если вы напишете обо мне или Питере что-нибудь эдакое — вы понимаете, что я имею в виду — это будет крайне неприятно не только для нас, но и для вас. Питер, в сущности, вовсе не равнодушный и толстокожий человек. Вы знаете… — Дорогая мисс Вэйн… Извините, леди Вимси… О Боже, я совсем забыл спросить, продолжите ли вы писать детективные романы после замужества? — Да, конечно. — Под тем же именем? — Естественно. — Могу ли я об этом написать? — О да, об этом написать вы можете. Вы можете писать о чем угодно. Но только, умоляю, не пишите матримониальные пошлости типа: «…сказал он, с улыбкой глядя на красавицу-новобрачную…» и прочую чепуху. Я хочу сказать, что все это для нас большое испытание. Оставьте нам хоть чуточку человеческого достоинства. Если, конечно, сможете. Послушайте. Если вы будете осторожны и постараетесь хоть немного усмирить других репортеров, обещаю, вы будете получать информацию из первых рук. В конце концов, мы с Питером сейчас оба — Главные новости. Так зачем же обижать Новости? Питер вел себя с вами очень достойно. Он сказал вам все, что мог. Не усложняйте ему жизнь. — Буду с вами честен, — ответил Салли. — Я сделаю все, что смогу. Но издатели есть издатели… — Издатели — настоящие упыри, вурдалаки и каннибалы. — Вы совершенно правы. Но я, правда, постараюсь. И что касается ваших романов. Не могли бы вы дать мне эксклюзивное интервью? Ваш муж хочет, чтобы ваша профессиональная деятельность после свадьбы не закончилась? Я правильно понял? Он не считает, что место женщины — на кухне? Сможете ли вы использовать его опыт в своей работе? — О, черт возьми! — застонала Харриет. — Вы в своем амплуа. Да, я, конечно, буду продолжать писать. И он, конечно, не возражает. Я думаю, он будет очень рад. Но только не пишите, что он сказал это с гордым взглядом и светлыми слезами. Или подобную тошнотворную чепуху. Обещаете? — Ни за что. Вы сейчас над чем-нибудь работаете? — Нет, я только что закончила книгу. Но у меня уже есть замысел следующей. В сущности, сюжет я нашла в Тэлбойз. — Замечательно! — вскричал Сэлком Харди. — Книга об убийстве известного журналиста. И уже есть название: «Любопытство погубило кошку». — Замечательно, — невозмутимо повторил Салли. — И, — продолжала Харриет, когда они шли по тропинке мимо хризантем, — Питер вам сказал, что я здесь бывала еще в детстве. Но мы ничего не сказали о милых стариках, которые здесь тогда жили и всегда угощали меня пирогом и клубникой. Они были очень добрыми, а сейчас уже умерли, поэтому им уже не будет больно. — Чудесно! — А всю эту уродливую мебель и жуткие кактусы привез Ноукс, поэтому не пишите, что у нас дурной вкус. Он был жадный и тщеславный старик, продал даже печные трубы. Харриет открыла ворота, и репортеры уныло вышли на дорогу. — А это, — торжествующе продолжала Харриет, — чей-то рыжий кот. Он нас усыновил. А во время завтрака он сидит у Питера на плече. Дарю вам историю о рыжем коте. Читатели будут в восторге. Она улыбнулась и закрыла ворота. Сэлком Харди подумал, что жена Питера Вимси, когда нужно, может быть очень решительной женщиной. И ему понравилось, что она так беспокоится за мужа. Похоже, она действительно влюблена в старого бродягу. В общем, он был глубоко тронут, еще и благодаря тому, что виски разливали щедрой рукой. Он решил, что сделает все возможное, чтобы не ранить их чувства слишком сильно. На полпути он вспомнил, что как-то позабыл опросить слуг. Он оглянулся. Но Харриет все еще стояла у ворот. Мистеру Гектору Панчену из «Морнинг Стар» повезло куда меньше. Он прибыл через пять минут после того, как ушел Сэлком Харди, и у ворот сразу же столкнулся с леди Вимси. Ему так и не удалось просочиться мимо нее, поэтому пришлось удовольствоваться тем, что она сама любезно согласилась ему сообщить. Вдруг на шее он почувствовал чье-то теплое дыхание. — Не бойтесь! Это всего-навсего обыкновенный бык, — весело сказала Харриет. Мистер Панчен, всю свою жизнь проживший в Лондоне, смертельно побледнел. Бык шествовал в окружении шести коров. И все стадо шло прямо на него. Если бы он знал, что коровы — лучшая гарантия приличного поведения быка! Но для Гектора и бык, и коровы были большими, страшными рогатыми животными. Он не мог отогнать их прочь, потому что леди Вимси принялась задумчиво поглаживать быку лоб, рассказывая милые подробности о своем детстве в Пэгфорде. Мужественно — репортеры должны мириться с издержками профессии — Гектор стоял на своем посту, рассеянно (он ничего не мог с собой поделать) слушая Харриет. — Вы любите животных? — немного невпопад спросил он. — Очень, — ответила Харриет. — Так и сообщите своим читателям. Это должно понравиться. — Еще бы, — ответил Гектор Панчен. Все бы ничего, но они с быком стояли по эту сторону забора, а Харриет — по другую. Рыжая корова ласково лизнула его ухо. Он был потрясен, что у коров такие шершавые языки. — Извините, что не открываю ворота, — приветливо улыбнулась Харриет. — Я люблю коров, но, согласитесь, в саду им делать нечего. — К великому изумлению Гектора, она перепрыгнула через ограду и твердой рукой повела его к машине. Интервью было окончено, и у него не осталось никаких шансов выяснить, что Вимси думают об убийстве. Гектор нажал на клаксон. Опустив головы, коровы лениво расступились. По счастливому совпадению, как только он уехал, будто из воздуха возник пастух и начал собирать стадо. Увидев Харриет, он улыбнулся и приподнял шляпу. Она пошла по тропинке к дому. Оглянувшись, Харриет увидела, что пастух опять собрал стадо прямо перед воротами. В окне кухни она увидела Бантера. Он невозмутимо протирал стаканы. — Очень удобно, — сказала Харриет. — Я говорю о коровах на лужайке перед воротами. — Да, миледи, — скромно ответил Бантер. — Там удивительно сочная трава. Пусть бедняжки немного попасутся. Харриет открыла было рот, но сразу же закрыла, потому что ей в голову пришла неожиданная мысль. Она прошла по коридору, открыла заднюю дверь и не слишком удивилась, увидев во дворе огромного уродливого мастифа. Бантер вышел из кухни и тихо прошел в бойлерную. — Это наша собака, — Бантер? — Сегодня утром его привел хозяин. Он спросил, не нужна ли милорду собака с такой наружностью. Я знаю, что эти собаки — отличные сторожа. Я предложил оставить пока собаку здесь, пока его сиятельство не даст свое согласие. Харриет изумленно посмотрела на Бантера. — А ты подумал о самолетах, Бантер? Может, нам на крыше стоит завести стаю лебедей? — Не думаю, что в этих местах водятся лебеди, миледи. Но я знаю одного человека, у которого есть козел… — В таком случае мистеру Харди крупно повезло. — Его хозяин, — неожиданно сердито сказал Бантер, — опаздывает, хотя и получил очень четкие инструкции. Потерянное время придется вычесть из оплаты. Его сиятельство к этому не привык. Извините, миледи, козел вот-вот приедет. Боюсь, что могут возникнуть проблемы из-за собаки. Потрясенная Харриет молча вышла. Глава XIV Дознание Следователь решил не ограничиваться выяснением личности убитого и приступил к свидетельским показаниям. Надо заметить, делал он это с большим тактом и похвальной осторожностью. Мисс Твиттертон была в новенькой черной юбке, легкомысленной маленькой шляпке и черном пиджаке старомодного покроя. На нее опять нахлынули страшные воспоминания. Всхлипывая, она подтвердила, что убитый приходился ей дядей, что звали его Вильям Ноукс, и что она не видела его с прошлой недели. Она рассказала, что дядя жил попеременно то в Тэлбойз, то в Броксфорде, и что существовало два комплекта ключей. Ее попытки прокомментировать продажу дома и открывшееся печальное финансовое положение дяди были мягко, но твердо пресечены. Ее место занял лорд Питер Вимси и дал краткое, но исчерпывающее описание своей первой ночи в новом доме. Он вручил следователю целую кипу документов, подтверждавших его право на владение домом и под довольное бормотание следователя сел на свое место. Затем бухгалтер из Броксфорда рассказал о результатах предварительной проверки фирмы Ноукса и о том плачевном состоянии, в котором находились ее счета. Мервин Бантер в изысканных выражениях рассказал о визите трубочиста и о том, как было найдено тело. Доктор Рейвен сообщил о причине смерти и предполагаемом времени убийства. Характер повреждений свидетельствовал о том, что самоубийство или несчастный случай полностью исключались. Следующим был Джо Селлон. Он был смертельно бледен, но старался держать себя в руках. Он рассказал, как его вызвали осмотреть тело, а также — в каком месте и в каком положении оно лежало. — Вы деревенский констебль? — Да, сэр. — Когда вы в последний раз видели пострадавшего живым? — В среду вечером, в девять ноль пять. — Расскажите нам об этом. — Да, сэр. Мы обсуждали с погибшим некоторые вопросы личного характера. Я подошел к дому, и мы поговорили с ним у окна гостиной. Около десяти минут. — Вы не заметили в его поведении ничего необычного? — Нет, сэр. Не считая его волнения и того, о чем мы с ним говорили. Когда мы закончили, он закрыл и запер окно. Я попытался войти в дом через дверь, но она была закрыта. Тогда я ушел. — Вы не входили в дом? — Нет, сэр. — Когда вы в девять пятнадцать уходили, он был жив и здоров? — Да, сэр. — Очень хорошо. Джо Селлон хотел уже уйти, но один из присяжных заседателей, мрачный человек, которого Бантер видел в пивной, встал и сказал: — Мистер Перкинс, мы хотели бы спросить свидетеля, о чем он говорил с погибшим. — Вы слышали? — кивнув, спросил следователь. — Жюри присяжных хочет знать тему вашего разговора. — Да, сэр. Погибший угрожал заявить на меня в полицию. По поводу нарушения служебного долга. — Ах, так! — ответил следователь. — Ну что ж, мы здесь собрались не для того, чтобы выяснить, как вы работаете. Ведь это он вам угрожал? Не вы ему? — Совершенно верно, сэр. Хотя я разозлился и разговаривал с ним резко. — Понятно. Вы в тог день еще раз возвращались в дом Ноукса? — Нет, сэр. — Очень хорошо. Достаточно. Старший инспектор Кирк. После сенсационного заявления Селлона в зале зашумели, но под строгим взглядом следователя все опять стихло. Спокойный и уравновешенный Кирк очень медленно и довольно долго описывал расположение комнат в доме и тип замков на дверях и окнах. Он рассказал, что в дом попасть довольно трудно. Шум подняли новые жильцы (приехавшие хоть и не вовремя, но в то же время очень кстати). Следующей свидетельницей была Марта Руддл. Она была очень взволнована, и весь ее вид выражал безграничную преданность закону. Именно эта преданность ее и погубила. — …Всякий, — говорила миссис Руддл, — испугался бы, если бы вдруг стали стучать среди ночи в дверь. Подъехали в такой большой машине, какую я сроду не видала. Даже на картинке. «Какой лорд?» — спросила я. Я ему сначала не поверила. И это неудивительно, потому что, извините, они были больше похожи на кинозвезд. Извините. Я, конечно, ошибись. Но машина была такая большая, а леди была в шубе а джентльмен — в очках, прямо как Ральф Лини. Первую минуту я разглядела только это… Питер надел очки и изумленно посмотрел на свидетельницу. В зале послышался тихий смех, который степенно перерос в оглушительный хохот. — Пожалуйста, не отвлекайтесь. Отвечайте на вопрос, — сердито прервал ее следователь. — Вы удивились, когда узнали, что дом продан. Хорошо. Мы уже слышали, как вы вошли в дом. А теперь расскажите, что вы увидели, когда вошли. Все в доме было, как обычно? Из потока ненужных подробностей и явных несообразностей следователю удалось понять, что на кровати никто не спал, на кухне лежали объедки, а дверь в подвал была открыта. Тяжело вздохнув (потому что он был сильно простужен, и ему не терпелось поскорее вернуться домой), следователь постарался вернуть свидетельницу к событиям прошлой среды. — Да, — сказала миссис Руддл. — Я видела Джо Селлона. И что это за полицейский, который так грязно ругается. Порядочной женщине не подобает такое слушать. Неудивительно, что мистер Ноукс захлопнул окно прямо перед его носом… — Вы видели, как он это сделал? — Прекрасно видела. Он стоял у окна со свечой в руках и громко смеялся. Конечно, раз Джо Селлон говорил такие глупости. Я себе так и сказала, хороший же ты полицейский, Джо Селлон! Я это сразу поняла, когда ты приходил ко мне из-за этих кур Агги Твиттертон… — Нас это сейчас не интересует… — начал следователь, как вдруг мрачный человек опять встал и сказал: — Жюри присяжных хочет узнать, слышала ли свидетельница, о чем разговаривали мистер Ноукс и Джо Селлон? — Конечно, слышала, — выпалила свидетельница, не дожидаясь разрешения следователя. — Они ссорились из-за его жены. Вот о чем они говорили. Я вам прямо скажу… — Чьей жены? — спросил следователь. Зал замер в ожидании. — Жены Джо, конечно, — сказала миссис Руддл. — «Что ты сделал с моей женой, старый мерзавец?» — сказал он. А дальше пошли такие выражения, что у меня и язык не поворачивается сказать. Джо Селлон вскочил. — Это ложь, сэр! — Тише, Джо, — сказал Кирк. — Мы вас послушаем через минуту, — сказал Перкинс. — Итак, миссис Руддл. Вы уверены, что слышали именно эти слова? — Плохие слова, сэр? — Слова «Что ты сделал с моей женой»? — О, да, сэр. Я это слышала, сэр. — Джо Селлон ему угрожал? — Н-нет, сэр, — с сожалением сказала миссис Руддл. — Только плохие слова. Потому что до мистера Ноукса нельзя было дотянуться. — Понятно. Абсолютно никаких угроз? — Сэр? — Не грозился ли Селлон его убить? — Я такого не слышала, сэр. Но я не удивлюсь, если Селлон — убийца. Ни минуты не буду сомневаться. — Но все-таки вы ничего такого не слышали? — Нет, не могу так сказать, сэр. — И мистер Ноукс был жив и здоров, когда закрывал окно? — Да, сэр. Кирк наклонился к следователю и что-то тихо шепнул. Перкинс спросил: — Вы слышали, что было дальше? — Я не хотела слушать, что было дальше. Я только знаю, что Селлон еще некоторое время барабанил в дверь. — Вы не слышали, Ноукс открыл ему дверь? — Открыл дверь? — воскликнула миссис Руддл. — Зачем было мистеру Ноуксу открывать ему дверь! Мистер Ноукс никогда не открыл бы дверь, если бы его так оскорбляли, как Селлон. Мистер Ноукс был очень осторожный человек. — Понятно. А на следующее утро вы пришли и увидели, что дом закрыт? — Правильно. И я себе сказала: «Боже мой, мистер Ноукс, наверное, уехал в Броксфорд…» — Да, вы уже говорили. Скажите, неужели вы не подумали, что с мистером Ноуксом могло что-то случиться после такой сильной ссоры? — Нет, не подумала. Я думала, мистер Ноукс уехал в Броксфорд. Он часто ездил… — Хорошо. До того, как нашли тело Ноукса, вы не вспоминали об этой ссоре и не придавали ей особого значения? — Ну, — ответила миссис Руддл, — только после того, как я узнала, что его убили до половины десятого. — Как вы об этом узнали? Со множеством подробностей была изложена история о радиоприемнике. Питер Вимси написал пару строк и послал записку Кирку. Старший инспектор кивнул и передал записку следователю. Когда миссис Руддл, наконец, закончила, Перкинс спросил: — Ноукс продавал радиоприемники? — Да, сэр. А что? — Если бы что-то случилось с приемником, он смог бы его сам починить? — Конечно, сэр. Он здорово в них разбирался. — Но слушал он только новости? — Совершенно верно, сэр. — Когда он обычно ложился спать? — В одиннадцать часов, сэр. Он был точный, как часы. В полвосьмого ужин, в полдесятого — новости, в одиннадцать уже в постели. Когда он был дома, конечно. — Понятно. Объясните, как вам удалось узнать, что приемник не включали, и как вы оказались в этом время около дома. Миссис Руддл молчала, затем нерешительно начала: — Я шла в сарай, сэр. — Так. — Мне там нужно было кое-что взять, сэр. — Так. — Капельку керосина, сэр, — выдохнула миссис Руддл и быстро закончила: — Утром я бы обязательно его вернула, сэр. — Понятно. Но пока нас это не касается. Спасибо. А теперь, Джо Селлон, вы хотите еще сделать какие-то заявления? — Да, сэр. Только одно. То, что было сказано о миссис Селлон, — неправда. Может быть, я тогда сказал: «Пожалуйста, сэр, не заявляйте на меня в полицию. У меня будут неприятности. И что станет с моей женой?» Это все, сэр. — Убитый никогда… не стоял между вами и вашей женой? — Нет, сэр. Конечно, нет, сэр. — Думаю, должен вас спросить вот еще о чем. Скажите, не было ли у вас каких-то недоразумений с предыдущей свидетельницей? — Думаю, были, сэр. Речь шла о курах мисс Твиттертон. Я расследовал это дело и задал несколько вопросов ее сыну Берту. Она, наверное, неправильно меня поняла. — Хорошо. Думаю, что… Да, инспектор? Мистер Кирк только что получил еще одно послание от своего титулованного коллеги. Очевидно, оно несколько озадачило инспектора, но он честно передал записку следователю. — Хорошо, — сказал Перкинс. — Думаю, вы могли бы и сами его об этом спросить. Ну, ладно. Старший инспектор хочет знать, какой длины была свеча, которую держал в руках Ноукс, когда стоял у окна? Джо Селлон опешил. — Не знаю, сэр, — наконец, сказал он. — Я не обратил внимания. Думаю, свеча была обычных размеров. Следователь вопросительно посмотрел на Кирка. Инспектор, не зная, что крылось за этим вопросом, коротко кивнул головой. Мистер Перкинс сердито высморкался, отпустил свидетеля и повернулся к жюри присяжных. — Итак, джентльмены, думаю, на сегодня мы можем закончить. К каким выводам мы можем прийти? Невозможно точно установить время, когда Ноукс был убит. Он мог пропустить вечерние новости из-за того, что приемник сломался, и Ноукс починил его слишком поздно. Вы слышали, что полиция столкнулась с определенными трудностями в поисках улик, потому что (неприятный эпизод, в котором никого нельзя винить) все улики были уже уничтожены. Насколько я понимаю, полиция настаивает на том, чтобы дело пока было отложено. Необходимо дополнительное время, чтобы собрать улики. Я правильно вас понял? Кирк согласно кивнул. Следователь отложил дознание на две недели. Публика нехотя покидала зал. Кирк догнал Питера. — Эта сварливая старуха! — сердито сказал он. — Мистер Перкинс на нее очень разозлился. Но если бы он меня послушал, можно было бы ограничиться только установлением личности убитого, а показания оставить на потом. — Думаете, это было бы разумно? Чтобы она разнесла свою историю по всей деревне? И все бы потом говорили, что это вы помешали ей рассказать все следователю? Во всяком случае, она имела возможность выговориться. На самом деле, он вам оказал услугу, о который вы и не догадываетесь. — Может быть, вы и правы, милорд. Я об этом не подумал. А почему вы спросили о свече? — Я хотел узнать, действительно ли он все хорошо помнит. Ведь он был в состоянии аффекта. Если он ничего не помнит о свече, то с таким же успехом мог вообразить себе часы. — Вы правы, — медленно сказал Кирк. Он не знал, радоваться ли ему или пока повременить. Сказать по правде, Питер и сам этого не знал. — А может, — прошептала Харриет ему на ухо, — он наврал про время? — Не может. Странно, но он назвал точное время. На часах миссис Руддл было то же самое. — О, Боже! — воскликнул инспектор. — Вы только посмотрите! Питер посмотрел. На ступеньках образовалась маленькая стихийная пресс-конференция. В центре стояла миссис Руддл. — О, Господи! — ахнула Харриет. — Питер, ты не можешь их оттуда убрать? Кто устроил весь этот бедлам? — Они имеют на это право. — Но каждый крестьянин должен уважать своего лорда. Это будет твой девиз. — Моя жена, — печально сказал Питер, — с улыбой бросит меня в ров с тиграми, если потребуется. Попробуем что-нибудь сделать. Он решительно направился к миссис Руддл. Мистер Панчен, видя, что его сиятельство совершенно один, и никаких быков вокруг не видно, подскочил к Питеру с плотоядной улыбкой. Остальные тесно сомкнули ряды. — Вот я и говорю, — совсем рядом послышался сердитый голос. — Я тоже должен был давать показания. Закон должен знать о моих сорока монетах. Они хотят это скрыть от следствия, вот что они делают. — Не думаю, что это их волнует, Фрэнк! — Это волнует меня. Кроме того, разве он не обещал мне заплатить в среду? Думаю, нужно обо всем рассказать следователю. Сэлком Харди, уже получивший от Питера все, что его интересовало, теперь не выпускал из цепких объятий миссис Руддл. В голове Харриет созрел хитроумный план. — Мистер Харди, если вы хотите узнать подробности этого дела, так сказать, изнутри, вам лучше поговорить с садовником, Фрэнком Кратчли. Вон он стоит, разговаривает с мисс Твиттертон. Его в суд не вызывали, но уверена, у него есть что рассказать. Салли что-то благодарно промычал. — Может получиться эксклюзивный репортаж, — коварно улыбнулась Харриет. — Большое вам спасибо, — ответил Салли, — за совет. — Это часть нашего соглашения, — улыбка Харриет стала просто лучезарной. Мистер Харди немедленно пришел к выводу, что Питер женился на выдающейся женщине. Он бросился к Кратчли, и через несколько секунд они в обнимку проследовали к бару. Покинутая всеми миссис Руддл сердито оглядывалась вокруг. — Ах вот вы где, миссис Руддл! А где же Бантер? Пусть он отвезет нас домой, а потом вернется за его сиятельством. Иначе мы не успеем с обедом. Просто умираю от голода. Какие невыносимые зануды эти журналисты! — Вы правы, миледи, — ответила миссис Руддл. — Порядочной женщине нечего делать рядом с ними. Она поправила прическу и поплелась следом за своей госпожой. Усевшись на роскошное сиденье, миссис Руддл и сама почувствовала себя кинозвездой. Сейчас бы сюда репортеров! Когда они отъезжали, защелкали камеры. — Ну вот видите, — сказала Харриет. — Завтра вы будете во всех газетах. — Не может быть! — ахнула миссис Руддл. — Питер? — Да, мадам? — Помнишь, мы с тобой сочиняли версии? И теперь это заявление по поводу миссис Селлон. — Замужняя женщина вместо деревенской девушки. Да, очень любопытно. — Как ты думаешь, в этом что-то есть? — Кто знает! — Но когда мы это все придумывали, ты же говорил несерьезно? — Люблю придумывать всякие глупости. Почему-то досужим домыслам верят охотнее, чем правде. Правда, не всегда получается. Еще котлетку? — Да, пожалуйста. Бантер великолепно готовит. Домашний ангел-хранитель. Мне кажется, Селлон на удивление легко прошел дознание. — Ничего, кроме правды, причем в рамках официальной версии. Кирк его здорово подготовил. Я все думаю… Ладно, к черту! Ни о чем не хочу думать. Не буду забивать себе голову всеми этими людьми и их тайнами. В конце концов, у нас медовый месяц, а друг для друга у нас совершенно не остается времени. Знаешь, о чем я вспомнил? Нас как-то приглашал к себе на вечеринку викарий. Обещал угостить отличным шерри. — Шерри? О Господи! — Компанию обеспечиваем мы, а шерри — за ним. Его жена будет очень рада видеть нас у себя. Она попросила прощения, что не предупредила нас по телефону. Днем у нее женское собрание. — Это обязательно? — Думаю, обязательно. Мы подали ему пример, и он решил ввести в этих краях моду на шерри. Для пробы даже заказал бутылочку. Харриет недоуменно посмотрела на него. — Где заказал? — В лучшей гостинице Пэгфорда… Я принял приглашение за нас обоих. Я правильно сделал? — Питер, ты ненормальный. Вечеринка с шерри в доме викария? В какое положение ты ставишь тихого, достойного старика? Мы должны придумать какой-то предлог. Ну, например, в последний момент ты залил пиджак вином. Ты ведь не пойдешь в залитом вином пиджаке? — А ты думаешь, им такой пиджак не понравится? Я думаю, понравится. К тому же у тебя было какое-то платье, которое ты давно собиралась мне показать. — Ты слишком хорош, чтобы жить… Конечно, мы пойдем и будем пить их шерри, если тебе так хочется. Но разве мы не можем хоть немного побыть капризными эгоистами? — Как это? — Куда-то поехать вдвоем. — Боже мой! Конечно, можем… Ты себе так представляешь счастье? — Моя фантазия еще не залетала так высоко. Но подозреваю, такое неслыханное счастье возможно. И брось танцевать на моем трупе. Лучше съешь кусочек этого. Я не знаю, что это, но готовил Бантер. Выглядит замечательно. — Могу ли я быть капризным эгоистом? …Можно я поеду быстро?.. По-настоящему быстро? Харриет подавила дрожь. Она любила водить машину, любила, когда кто-то хорошо ведет машину, но при скорости выше семидесяти миль чувствовала, что все внутри обрывается. И все-таки, женатые люди не могут все делать по-своему. — Хорошо. Можешь по-настоящему быстро, если хочешь. — Действительно, слишком хорошо, чтобы жить! — Я бы сказала, слишком хорошо, чтобы умирать… Но «по-настоящему быстро» означает, что мы уже на шоссе? — Правильно. Мы выехали на шоссе и теперь помчимся с ветерком. Пытка длилась до самого Пэгфорда. Хорошо, что они не встретили никого из подчиненных старшего инспектора Кирка, притаившегося где-нибудь на обочине. Зато обогнали Фрэнка Кратчли на старом такси. Фрэнк изумленно-восхищенным взглядом проводил роскошный «Даймлер». Мимо полицейского участка Питер предусмотрительно прополз на скорости не более тридцати миль. Потом они свернули и, наконец, выехали на проселочную дорогу. Харриет, почти не дышавшая в течение последнего получаса, набрала полную грудь воздуха и абсолютно спокойным голосом заметила, что для гонок погода просто идеальная. — Ты так думаешь? А как тебе понравилась дорога? — Великолепная, — пылко ответила Харриет. — Особенно последний поворот. Он улыбнулся. — Я должен был ехать помедленнее. Боже мой, я и сам когда-то боялся скорости. Наверное, я весь в отца. Нужно смотреть в лицо опасности. Когда-то он проделал то же самое со мной. Это помогло. К тому же, было модно все время доказывать, что ты не трус. И бравировать этим. — Что-то я этого не заметила. — Ты меня мало знаешь. Я уже не боюсь скорости, поэтому и устраиваю такие шоу. Но даю тебе слово, это больше не повторится. Во всяком случае, сегодня. Стрелка спидометра упала до двадцати пяти, и они тихо ехали через поля и луга по заброшенной проселочной дороге. Около полудня они оказались в маленькой деревушке, милях в тридцати от дома. Посреди старой деревушки возвышалась новая церковь. Напротив, у подножия холма, блестел пруд. Холм был покрыт густой зеленой травой. — Давай поднимемся на холм, — сказала Харриет, когда Питер вопросительно посмотрел на жену. — Оттуда, наверное, замечательный вид. Машина медленно въезжала на вершину холма. По обеим сторонам дороги рос низкий кустарник, который уже слегка позолотила осень. До самого горизонта раскинулись луга. Поля спелой пшеницы тусклым золотом блестели под октябрьским солнцем. Пастбища манили душистой зеленью. Сизый дымок поднимался над красными черепичными крышами и легким облаком стоял над садами. Прямо под холмом они увидели старую полуразрушенную церковь. Остались только паперть и колокольня. Остальные камни, очевидно, пошли на строительство новой церкви в центре деревни. Но еще оставались фрагменты античного пола, солнечные часы и деревянные скамьи, на которых возносили молитвы многие и многие поколения прихожан. Ветер врывался через пустые окна, теребя траву и цветы, пробившиеся между плитами. Питер ахнул и остановил машину на краю холма. — Пусть я потеряю все свои деньги, до последнего пенни, — сказал он, — если это не одна из наших труб! — Мне кажется, ты прав, — сказала Харриет, задумчиво глядя на солнечные часы, чья колонна имела неоспоримое сходство с «Тюдоровскими трубами». Они вышли из машины и пошли к церкви. Вблизи часы оказались странным уродцем, собранным из совершенно несовместимых вещей. Циферблат и стрелка были, несомненно, древними. Фундаментом служило мельничное колесо, а колонна, на которой они были установлены, оказалась полой внутри. — Я верну нашу трубу обратно, — решительно сказал Питер. — Даже если это будет стоить мне жизни. Вместо нее мы подарим деревне прекрасную колонну из белого мрамора. Богу — богово, кесарю — кесарево. Верните крестьянину его кобылу. Объявляю новый вид спорта: охота за печными трубами. Я думаю, вместе с этими трубами из дома ушли радость и счастье. Это наш святой долг — вернуть дому его поруганную честь. — Это было бы замечательно. Сегодня утром я подсчитала: не хватает четырех. Ноукс оставил только три. — Я твердо уверен, это наша труба. Так мне говорит мой внутренний голос. Давай совершим акт вандализма и напишем, что это наша собственность. Не беспокойся, все это будет смыто первым же дождем, — он торжественно достал из кармана карандаш и краевым почерком написал: «Тэлбойз, Питер Вимси». Потом передал карандаш жене, она приписала: «Харриет Вимси» и поставила дату внизу. — Ты впервые это написала? — Да, получилось немного криво, но это потому, что мне неудобно писать. — Ничего страшного. Зато разборчиво. Давай сядем на ту замечательную скамью и будем созерцать окрестности. Машину я поставил далеко от дороги, она не будет мешать, если кому-то вздумается взобраться на холм. Скамья была удобной и широкой. Харриет сняла шляпу. Ветерок приятно перебирал пряди волос. Ее взгляд бесцельно блуждал по залитой солнцем долине. Питер повесил шляпу на протянутую руку каменного херувима, сел рядом и задумчиво посмотрел на свою спутницу. В его сознании теснились совершенно разные мысли и образы. Нераскрытое убийство и тайну Джо Селлона он сразу изгнал на самые дальние задворки. Но нужно было еще привести в порядок хаос собственных чувств и эмоций. Он получил, что хотел. Более шести лет он упорно шел к цели. Но до самого последнего момента так и не задумался, а что же будет, если он победит. В последние два дня думать тоже было некогда. Питер успел понять только одно: он попал в совершенно необычную ситуацию, в которой что-то случилось с его эмоциями. Он сосредоточился на жене. В этом лице чувствуется характер, но никто и никогда не осмелился бы назвать его прекрасным. А он всегда бессознательно считал красоту главным условием. Она была высокой и сильной, и у нее была та свобода движений, которая при большей уверенности в себе могла перерасти в грацию. А он мог бы назвать — если захотел — с десяток грациозных женщин, сложены намного лучше. У нее был глубокий волнующий голос. Но он однажды обладал лучшим сопрано Европы. В таком случае, что же? Кожа необыкновенного бледно-медового цвета и острый, проницательный ум, который заставлял живее работать его собственный? Еще ни одна женщина так не волновала его кровь. Ей достаточно было только взглянуть на него, как все его тело охватывал трепет. Теперь он знал, что она способна ответить страстью на страсть. С такой готовностью, какой он и не предполагал. И с огромной благодарностью, которая говорила ему больше, чем ей самой. По молчаливому согласию оба никогда не произносили имя ее погибшей любви. Питер, смотревший на ту историю уже в новом свете, поймал себя на том, что награждает того несчастного молодого человека разными эпитетами, среди которых «эгоистичный щенок» и «бесчувственное бревно» были самыми приятными. Ощущение огромного взаимного счастья уже не было для него новым. То, чего он прежде никогда не испытывал, было чувство глубокого и полного родства. Его не волновало, что этот новый союз нельзя разорвать без скандала, нервов и вмешательства адвокатов. Но впервые Питера действительно волновал вопрос, какие же отношения его связывают с женщиной, которую он любит. Раньше он только отдаленно мог представить себе, что же будет, когда его желание исполнится: придут в согласие его душа и сердце, как лев и ягненок. Но сейчас все было совершенно не так, как он думал. Он получил жезл и скипетр, но еще не верил, что может назвать империю своей. Как-то Питер сказал дяде (с пылкостью, подходящей скорее юноше, чем мужчине): «Конечно, можно любить головой, а можно сердцем». Мистер Делагар сухо ответил: «Ты совершенно прав. Можно и думать митральными клапанами вместо мозгов». С ним случилось именно это. Как только он начинал думать о Харриет, в груди у него рождалось нежное тепло. Он чувствовал, что с ней теряет ту невидимую броню, которая защищала его от всего мира, и куда-то подевалась его великолепная уверенность в себе. Глядя в ясное лицо Харриет, он чувствовал, что эта уверенность каким-то образом перешла к ней. До свадьбы он ее такой никогда не видел. — Харриет, — вдруг сказал он. — Что ты думаешь о жизни? Я хотел спросить, считаешь ли ты, что это, в общем и целом, приятная вещь? Что стоит жить? (Во всяком случае, с ней он мог не опасаться резкости: «Замечательный вопрос для медового месяца».) Она быстро повернулась и внимательно посмотрела на него, как будто он сказал то, о чем она и сама до этого долго думала. — Да! Я всегда была уверена, что это прекрасная штука. Если только можно всегда держаться на правильном пути или хотя бы иметь возможность все исправить. Я ненавижу почти все, что случилось в моей жизни. Но я всегда чувствовала, что именно у меня было неправильно и как это можно исправить. Даже когда мне было совсем плохо, я никогда не думала о самоубийстве и никогда не хотела умереть. Только хотелось побыстрее выбраться из этой грязи и все начать сначала. — Это прекрасно. А у меня было по-другому. Мне нравилось все, что со мной происходило. Но только пока это длилось. Если я и продолжаю что-то делать, то только потому, что чувствую: если брошу, пойдет насмарку все, что было до сих пор. Хотя я не особенно переживаю, что в любой момент, хоть завтра, могу умереть. Хотя теперь начинаю понимать, что в это бесконечной кутерьме что-то есть… Харриет… — Мы с тобой похожи на Джека Спрата и его жену. — Как ты думаешь, у нас все будет в порядке? Мы с тобой начали чертовски хорошо, правда? Несмотря на этот кошмар, из которого мы все-таки когда-нибудь выберемся… Хотя за ним может запросто последовать новый. — Именно это я тебе и пытаюсь объяснить. Наступают плохие времена, но если очень постараться, обязательно можно выбраться на хорошую дорогу. Все будет замечательно. Нужно только очень стараться и надеяться на чудо. — Честное слово, Харриет? — Мне кажется, впереди нас ждет чудо. И у нас будет ужасно много счастливых часов и минут. Некоторые минуты будут просто хорошими, другие очень хорошими, а третьи — просто замечательными. Но некоторые, конечно, будут и плохими. — Совсем плохими? — Нет, не совсем. И потом, ко многому можно привыкнуть. Плохо, когда это длится слишком долго, но когда проходит, начинается счастье. Ты будешь чувствовать… Ты… Ты, ты бессовестный человек, Питер. С тобой я чувствую себя на седьмом небе. Так почему мы должны говорить только о твоих чувствах? — Не знаю. И мне трудно поверить, что ты счастлива. Иди ко мне, и я постараюсь во всем разобраться. Так-то лучше. Его щека прижалась к ее щеке, и не страшны им были злые ветры… Смотри-ка, ты совсем легкая. И не сопротивляйся! Послушай, дорогая, если все это правда, или хотя бы полуправда, я начну бояться смерти. В моем возрасте это не совсем прилично. Ладно, мне всегда нравились новые ощущения. Женщины часто говорили, что у него очень чуткие и нежные руки. Они иногда пылко, иногда смущаясь, говорили, что в его руках чувствуют себя, как в Раю. Он с легким пренебрежением выслушивал такие признания, потому что, в сущности, до сих пор ему было все равно, чувствуют ли они себя в раю или только на Елисейских полях. Самое главное, чтобы это не было им неприятно. Но сейчас он был так взволнован и смущен, будто ему доверили чистую, любящую душу. Строго говоря, у него и у самого должна быть душа, и он даже хотел об этом сказать, но вспомнил о верблюде и игольном ушке. И самонадеянное предположение так и осталось невысказанным. Потому что небесное царство было совсем другим. Он знал, что такое царства земные, и для него этого было довольно. Хотя сегодня было бы, наверное, дурным тоном желать чего-нибудь подобного. Сегодня у нею было дурное предчувствие, что он вторгся в недосягаемые выси. Будто его тело, его плоть и кровь, прошло сквозь тиски, а сейчас вырвалось на волю, но вокруг что-то непонятное и необъяснимое, таинственное и манящее. Что-то странное и незнакомое, с чем он никогда до сих пор не сталкивался. Он мысленно помахал рукой навязчивой мысли, и покрепче обнял Харриет, будто хотел убедиться, что она здесь, рядом. Она ответила тихим мелодичным смехом, и этот звук будто сорвал печать где-то внутри него и выпустил на волю прятавшееся там счастье. Оно рвалось к солнцу, неистовое и обжигающее, заставляя кровь стучать в висках и наполняя сердце и легкие волной блаженства. Он чувствовал себя одновременно смешным и всемогущим. Он был счастлив. Ему хотелось кричать. На самом деле он сидел молча и неподвижно. Он сидел очень тихо, прислушиваясь к новому неведомому чувству. Что бы это ни было, оно освобождало и опьяняло его. Это чувство вело себя, как капризный ребенок и мудрый старик. — Питер? — Что, леди? — У меня есть деньги? Абсолютная непоследовательность вопроса выпустило счастье наружу, и оно фонтаном ударило в небо. — Моя дорогая дурочка, конечно, есть. Мы целое утро подписывали разные бумаги. — Да, я знаю. Но где они? Я имею в виду, могу ли получить чек? Я вспомнила, что не заплатила секретарю, а сейчас у меня нет ни пенни, кроме твоих денег. — Они не мои, а твои. Они переведены на твое имя. Мербл все объяснил, но, похоже, ты его не слушала. Но я понимаю, что тебя беспокоит. Да, ты можешь в любой момент выписать чек. А почему вдруг такая внезапная нищета? — Потому что, мистер Рочестер, мне не хотелось выходить замуж в рубище. Я из кожи вон лезла, чтобы ты мог мной гордиться. Я бросила бедную мисс Брейси в слезах и заняла у нее в последний момент десять монет на бензин, чтобы доехать до Оксфорда. Правильно, смейся! Я убила свою гордость. Но, Питер, какая это была сладкая смерть! — Целый обряд жертвоприношения. Харриет, теперь я действительно верю, что ты меня любишь. Иначе ты никогда не наделала бы таких ужасных и милых глупостей. — Я знала, что это тебя развеселит. Поэтому решила тебе все рассказать вместо того, чтобы воровать марки у Бантера и посылать запрос в банк. — Ты хочешь сказать, что принимаешь дар. Великодушная женщина! Раз уж мы об этом заговорили, объясни мне еще кое-что. Как тебе удалось выкупить письмо Донна? — Это потребовало немало усилий. Несколько мелочей в три с половиной тысячи слов по сорок гиней в «Триллеры года». — Что? История о молодом человеке, который убил любимую тетю бумерангом? — Да. А еще о противном торговце недвижимостью, которого нашли у викария в передней с размозженной головой, как старика Ноукса. О, Боже! Я совсем забыла о бедняге Ноуксе. — К черту старика Ноукса! Хотя, может, мне не стоило этого говорить. Все может оказаться правдой. Я помню дом викария. А что еще? Повар, который подсыпал синильную кислоту в миндальное мороженое? — Да. Неужели ты читаешь эту бульварную чушь? Или это Бантер наткнулся на них в свободное время? — Нет, он покупает журналы по фотоискусству. Но существуют такие места, как информационные агентства. Они рассылают вырезки из газет и журналов. — Ах да, как я могла забыть! И давно ты собираешь вырезки? — Около шести лет. Мои вырезки влачат жалкое существование в дальних ящиках комода. Бантер делает вид, что ничего о них не знает. Когда какой-нибудь тупоголовый репортер доводит меня до несварения желудка, он вежливо объясняет мое дурное настроение перепадами погоды. Не смейся над бедным романтиком. Меня в жизни всегда интересовали исключительно духовные вещи. И тебе не удастся спустить меня на грешную землю. Я как-то недели три страдал над старой вырезкой из «Панча». Злая, коварная дьяволица. Надеюсь, тебе стало стыдно. — Мне никогда ни за что не стыдно. Я уже забыла, что такое стыд. Он молчал. Фонтан превратился в ручей, который, поблескивая, тек через его сознание, постепенно превращаясь в широкую реку, переполнявшую все его существо. Харриет посмотрела на него, медленно поставила ноги на скамью, чтобы его коленям стало легче, и прижалась к нему. Они так и сидели, забыв об остальном мире и предоставленные этим миром самим себе. И могли выйти из этого безмолвного транса, а могли так и остаться в нем, как влюбленный Джон Донн и его неведомая прекрасная дама. Или как молчаливая статуя на надгробном камне. Где-то неподалеку раздался скрип колес. Они увидели бородатого старика на повозке. Он безразлично посмотрел на них, но колдовство было нарушено. Харриет быстро вскочила с колен Питера. Питер, который в Лондоне скорее умер бы, чем бросился к кому-то с объятиями на публике, ничуть не смутился и крикнул старику: — Вам моя машина не мешает? — Нет, сэр, спасибо. Не беспокойтесь. — Сегодня прекрасный день. — Он подошел поближе, и старик придержал лошадь. — Ваша правда, сэр. Действительно, хороший день. — Прекрасное местечко. Кто здесь построил скамейку? — Это сквайр, сэр. Мистер Тревор. Он живет в том большом доме. Он ее сделал для наших женщин. Чтобы они могли передохнуть, когда идут с цветами на кладбище. Новую церковь построили всего пять лет назад, и многие ходят сюда на кладбище. Здесь уже больше никого не хоронят, по люди приходят на старые могилы. Сквайр поэтому сказал, а почему не сделать это место удобным и приятным? Тяжело подниматься на холм. Особенно детям и старикам. Поэтому он здесь и устроил эту скамью. — Это он здорово придумал. А давно здесь солнечные часы? Старик хихикнул. — Боже вас благослови, сэр, нет. Их сделали совсем недавно. Викарий нашел верхушку, когда разобрали старую церковь. А Билл Маггинс сказал, что рядом со старой мельницей валяется ненужное колесо, и из него получится хороший фундамент. Но между ними нужно поставить очень прочную подставку. А Джим Хотри сказал, что знает человека из Пэттдлхэма, у которого есть целая дюжина старых печных труб. Он их продает. Может, подойдет? Они сказали об этом викарию, викарий попросил сквайра. Потом собрали деньги, а Джо Дадден и Гарри Гейтс как-то съездили в Пэгглхэм, когда у них было свободное время, и привезли трубу. Потом купили известковый раствор. А викарий взял книгу и устроил часы по книге, поэтому они показывают точное время. Можете сами проверить. Летом они вообще-то на час отстают, показывают Божье время, а мы живем по государственному. И знаете, сэр, какая странная вещь. Того самого человека из Пэгглхэма, который продал трубу, вчера нашли мертвым. Его нашли в собственном доме, и говорят, что это убийство. — Что вы говорите! Все это действительно очень странно. А как называется эта деревня? Лопсли? Большое спасибо. Возьмите, выпьете за наше здоровье… Кстати, вы знаете, что у вас левое колесо болтается? Возница ответил, что не заметил и поблагодарил зоркого молодого человека за предупреждение. Телега двинулась дальше. — Пора возвращаться, — с сожалением сказал Питер, — если мы хотим успеть переодеться. Скоро мы уже должны быть у викария. Нужно будет связаться со сквайром. Я твердо решил вернуть трубу обратно. Глава XV Сладкие напитки и горькие лекарства Харриет порадовалась, что они все-таки переоделись. Она вспомнила, что когда-то давно встречала крупную краснолицую добрую женщину на рынке и на выставках цветов. По случаю их визита она надела черное кружевное платье и бархатный цветастый жакет. Жена викария встретила их с радостной улыбкой: — Бедняжки! Как это все неприятно! Но как хорошо, что вы решили нас навестить. Надеюсь, Саймон извинился, что днем я не смогла вам позвонить. Столько дел в приходе и по дому. А еще и это женское собрание. Весь день кручусь, как белка в колесе. Проходите, пожалуйста, устраивайтесь у камина. Вы, моя дорогая, наша старинная приятельница, хотя, может быть, уже и не помните меня. Позвольте мужу помочь вам снять пальто. Какое миленькое платье! Какой замечательный цвет! Вы не сердитесь, что я так говорю? Люблю красивые платья и красивые лица. Проходите, устраивайтесь на диване, на фоне этой зеленой подушки ваше платье будет выглядеть просто замечательно… Нет, нет, лорд Питер, не садитесь сюда. Это очень ненадежное кресло, оно вечно преподносит всякие сюрпризы. Мои гости обычно предпочитают вон то, оно удобное и прочное. А теперь, Саймон, предложи гостям сигареты. — Пожалуйста, пожалуйста. Надеюсь, вам этот сорт понравится. Сам-то я курю трубку, и, боюсь, не очень разбираюсь в сигаретах. О, спасибо, спасибо, никаких трубок до обеда. Я тоже попробую сигарету, просто для сравнения. А ты, дорогая, не хочешь присоединиться к нам? — Обычно я не курю, — ответила миссис Гудекер. — Из-за прихода. Это, конечно, полный абсурд, но, понимаете, мы почему-то должны подавать пример. — Эти двое прихожан, — сказал Питер, зажигая спичку, — парочка нераскаявшихся грешников. — Замечательно, тогда я тоже закурю, — ответила жена викария. — Браво! — воскликнул мистер Гудекер. — У нас получается очень веселая вечеринка. А теперь, позвольте предложить вам шерри. Я твердо убежден, что шерри — единственный напиток, с которым богиня Никотина находится в полном согласии. — Вы совершенно правы, святой отец. — Вы тоже так думаете? Очень рад, правда, рад это слышать. И, пожалуйста, угощайтесь, берите печенье. Боже мой, какие они разные. — Это печенье-ассорти, — просто сказала миссис Гудекер. — Оно, кажется, называется печенье для коктейля. Их продают сразу в коробках. Мы купили одну для пробы. — Интересно, какие из них с сыром? — Думаю, эти, — сказала многоопытная Харриет. — И еще эти длинные. — Точно. Откуда вы знаете? Будьте моим проводником в этом таинственном лабиринте. Должен сказать, эти маленькие вечеринки — замечательная вещь. — Не хотите ли поужинать с нами? — волнуясь, сказала миссис Гудекер. — А, может, переночуете у нас? В комнате для гостей? Как вы себя чувствуете в Тэлбойз? Особенно после этого жуткого случая? Я просила мужа передать, что, если мы чем-то можем вам помочь… — Он передал ваше любезное предложение, — ответила Харриет. — Вы так добры. Но нам очень хорошо в Тэлбойз. — Тогда, — сказала жена викария, — думаю, лучше оставить вас в покое и не мешать. Мне вовсе не хотелось бы стать надоедливой старухой. Понимаете, в нашем положении часто приходится вмешиваться в чужие дела ради блага людей. Но мне это совершенно не нравится. Кстати, Саймон, бедная миссис Селлон очень расстроена. Ей утром было очень плохо, пришлось вызвать сиделку. — О, Боже мой! — сказал викарий. — Бедная женщина! Марта Руддл сегодня сделала очень странное заявление. Думаю, в нем нет ни капли правды. — Конечно, нет! Полнейшая чепуха. Марта любит быть в центре внимания. Вздорная старуха. Хотя… О мертвых не принято говорить плохо, но этот Вильям Ноукс был порядочный негодяй. — Но не до такой же степени, как говорит Марта! — Кто знает? Но я хотела сказать, что вполне могу понять, почему Марта так его не любит. Ты всегда все приукрашиваешь, Саймон. Даже людей и их недостатки. И, кроме того, ты разговаривал с ним только о садоводстве. Хотя, в сущности, садом у Ноукса занимался Фрэнк Кратчли. — Фрэнк — замечательный садовник, — сказал викарий. — И вообще он очень способный молодой человек. Он мне моментально починил мотор. Думаю, он далеко пойдет. — Боюсь, он уже зашел слишком далеко с бедняжкой Полли, — ответила жена. — Фрэнку давно пора сделать девушке предложение. Ее мать ко мне на днях приходила. Я ей посоветовала, что лучше поговорить не с тобой, а с Фрэнком. Нужно выяснить, какие у него намерения. Сегодня трудно воспитывать дочерей. Ну, ладно, хватит, не будем сегодня о делах прихода. — Мне бы не хотелось, — сказал викарий, — плохо говорить о Фрэнке Кратчли. И о бедном Вильяме Ноуксе тоже. Думаю, там ничего, кроме разговоров. Боже мой! Подумать только, ведь я в четверг приходил к нему домой, а он в это время мертвый лежал в подвале. Помню, мне очень нужно было с ним встретиться. Хотел поговорить с ним о кактусах. Он их обожает. У меня было одно предложение. И когда сегодня я убирал в саду, мне было очень грустно. — Мне кажется, вы любите цветы даже больше чем он, — сказала Харриет, окидывая взглядом бедно обставленную комнату. Стены и подоконники были увешаны и уставлены цветами. — Боюсь, это мой маленький грешок, — улыбаясь, ответил мистер Гудекер. — Цветы для меня — настоящее спасение. Жена говорит, что это дорогое удовольствие, и, боюсь, она права. — Ему уже давно пора купить новую сутану, — сказала миссис Гудекер. — Но раз он предпочитает кактусы, ничего не поделаешь. — Интересно, — задумчиво сказал викарий, — что станется с цветами Вильяма Ноукса? Думаю, их заберет Агги Твиттертон. — Не знаю, — ответил Питер. — Может, все придется продать, чтобы вернуть деньги кредиторам. — Боже, Боже! — воскликнул викарий. — Надеюсь, цветы попадут в хорошие руки. Особенно кактусы. Это такие нежные создания. В такое время года они могут не перенести переезда. Помню, в прошлый четверг заглянул в окно и подумал, что они могут погибнуть в нетопленом помещении. В это время их лучше всего переносить в теплицу. Особенно тот большой, который висит на стене, и все, которые стоят на окнах. Но, конечно, после вашего приезда в доме будет наконец-то тепло. — Конечно, — сказала Харриет. — Теперь с вашей помощью у нас все в порядке с трубами. Надеюсь, ваше плечо прошло? — Побаливает немного. Но ничего страшного. Небольшой синяк, только и всего… Если будет распродажа, я бы купил эти кактусы. Если Агги Твиттертон сама не захочет их купить. И если вы, миледи, не возражаете. — Откровенно говоря, Саймон, мне они кажутся безвкусными колючими чудищами. Но я открою им дверь своего дома, раз они так много для тебя значат. Ты их домогался долгие годы. — Не то, чтобы я их домогался, — сказал викарий. — Но, должен признаться, кактусы — моя слабость. — Это не слабость. Это какая-то всепожирающая страсть, — вздохнула жена. — Ты права, моя дорогая. Но все-таки не стоит использовать такие сильные выражения. Пожалуйста, леди Вимси, еще бокал шерри. Прошу вас, не отказывайтесь. — Мистер Бантер, варить бобы? Бантер замер с тряпкой в руках посреди гостиной и неодобрительно посмотрел в сторону двери. — Я сам займусь бобами, миссис Руддл. В свое время, — он посмотрел на часы. Было пять минут седьмого. — Его сиятельство очень привередлив в отношении бобов. — Правда? — миссис Руддл истолковала эти слова, как приглашение к разговору, и немедленно возникла на пороге. — Прямо, как мой Берт. «Ма, — всегда говорит он мне. — Терпеть не могу недоваренные бобы». Ох уж эти бобы. Вечно недоваренные. Или развариваются в кашу. Не одно, так другое. Бантер никак не прокомментировал ее слова. Миссис Руддл сделала еще одну попытку: — Здесь нужно кое-что почистить. Хорошенькие вещички, правда? Она протянула медную цепь, вилку для тостов и вертел, чудесным образом возникшие из камина во время устроенного викарием взрыва. — Спасибо, — сказал Бантер. Он повертел цепь в руках и пристроил ее на гвоздик у камина, а рядом довесил вертел. — Интересно, — продолжала миссис Руддл, — как эти аристократы относятся к старым вещам? Если бы меня спросили, я бы сказала, что это просто мусор. — Это антикварная вещь, — веско заметил Бантер, отступил на шаг назад и полюбовался созданной композицией. Миссис Руддл фыркнула. — Интересно, что они делали в трубе! Лично я предпочитаю газовые плиты. У моей сестры в Бигглзвейде газовая плита. Отличная штука! — Иногда из-за газовых плит умирают, — насмешливо заметил Бантер. Он взял блейзер его сиятельства, встряхнул его, чтобы определить, есть ли что-нибудь в карманах, и извлек на свет Божий трубку, пачку табака и три коробки спичек. — Как вы можете такое говорить, мистер Бантер? У нас и так полно неприятностей. Труп в доме нашли! Не понимаю, как они после этого могут жить в этом доме! — Если говорить обо мне и его сиятельстве, мы к трупам привыкли, — он достал еще несколько коробков спичек и на дне кармана обнаружил зажигалку и щеточку для трубки. — Что вы говорите! — глубоко вздохнула миссис Руддл и смахнула сентиментальную слезу. — А где хорошо ему, там хорошо и ей. Сразу видно, она благословляет землю, по которой он ходит. Бантер достал два носовых платка, мужской и женский, и задумчиво их разглядывал. — Это вполне обычно для молодой замужней женщины. — Золотое времечко! Но ведь это только начало, мистер Бантер. Человек — есть человек. Когда все уже сказано и сделано, он становится таким, какой он есть на самом деле. Руддл, бывало, выпьет лишку, да и поколотит меня, если я что-то не так скажу. А ведь он был хорошим мужем, деньги домой приносил регулярно. — Миссис Руддл, я вас очень прошу, — сказал Бантер, убирая спички на место, — не делать таких сравнений. Я служу его сиятельству вот уже более двадцати лет. Трудно найти человека с таким замечательным характером, как у него. — Но вы же не были за ним замужем, мистер Бантер. Вы каждый день можете от него уйти. — Мне кажется, я сам смогу решить, уходить мне от него или оставаться, миссис Руддл. За двадцать лет службы я от него не слышал ни одного грубого слова. — Голос его дрогнул. Он рассеянно убрал пудреницу, потом любовно сложил блейзер и повесил на руку. — Вам повезло, — сказала миссис Руддл. — Я не могу того же сказать о бедняге Ноуксе. Хоть он и недавно умер, но я считаю его злым, жадным, подозрительным занудой… бедный старый джентльмен! — Джентльмен, миссис Руддл, понятие очень растяжимое, я бы сказал. Его сиятельство… — Вон, посмотрите, — прервала его миссис Руддл. — Идет по тропинке настоящий джентльмен, любовь всей жизни. Брови Бантера поползли вверх. — О ком вы говорите, миссис Руддл? — Глаза его метали громы и молнии. — О Фрэнке Кратчли! О ком же еще! — Неужели? — молнии сменились недоумением — Кратчли? Он любовь всей вашей жизни? — Типун вам на язык, мистер Бантер! Моей? Побоитесь Бога! Не моей — Агги Твиттертон. Бегает за им как старая кошка за котенком. — Правда? — В ее-то года! Старая овца в шкуре ягненка. Меня просто тошнит. Если бы она знала все, что знаю я… Но тише! Интересное замечание прервалось на полуслове. В дверях появился Кратчли. — Добрый вечер! — бросил он всей компании. — На сегодня будут какие-нибудь указания? Я забежал, думал, вдруг что-то понадобится. Мистер Хенкок отпустил меня на пару часов. — Его сиятельство просил помыть машину, но сейчас ее в гараже нет. Они уехали. — Жаль, — ответил Кратчли. — Странный день они выбрали для прогулок! Он собрался было усесться в кресло, но под строгим взглядом Бантера осмелился только опереться на его спинку. — Ты не слышал, когда будут похороны? — спросила миссис Руддл. — Завтра в полдвенадцатого. — И пора бы. Он ведь лежит уже больше недели. Рыдать особенно никто не собирается. Уж я-то знаю. Думаю, найдется немало людей, которым хотелось бы с ним рассчитаться. Не считая того, кто это уже сделал. — Они замяли дознание, как мне показалось, — сказал Кратчли. Бантер открыл буфет и попытался выбрать парочку подходящих бокалов для вина. — Не дали никому и слова толком сказать, — согласилась миссис Руддл. — Хотели так дело представить, будто между ним и Джо Селлоном ничего не было. Этот Кирк, да он просто взбесился, когда Тед Пэддок задавал вопросы. — Мне так показалось, они вообще свернули эту часть допроса. — Не хотят, чтобы кто-то подумал, что полицейский может быть замешан в убийстве. Помнишь, как следователь закрыл мне рот, когда я начала рассказывать об их разговоре. Помнишь? А репортеры как раз наоборот, очень этим заинтересовались. — Могу ли я вас спросить, вы высказали репортерам свое мнение? — Могла бы высказать, а могла бы и не высказать. Только в тот момент ко мне подошел его сиятельство, и репортеры на него набросились, как пчелы на мед. Мы с миледи завтра будем во всех газетах. Меня тоже сфотографировали. Вместе с ее сиятельством. Здорово, когда о твоих друзьях пишут в газете, правда? — Неужели вы думаете, что мне понравится, когда выставляют напоказ подробности жизни его сиятельства? — холодно спросил Бантер. — Что вы, мистер Бантер! Если бы я рассказала им все, что знаю о Джо Селлоне, они вообще поместили бы мой портрет на первой странице. Но зря они позволяют этому молодчику разгуливать на свободе. В один прекрасный момент он нас всех перережет в собственных постелях. В тот момент, когда я увидела мертвое тело мистера Ноукса, я себе сказала: «В этом замешан Джо Селлон. Он последний видел беднягу живым». — Значит, вы тогда уже знали, что убийство совершено в среду вечером? — Ну… конечно… Нет, тогда не знала. Послушайте, мистер Бантер, что это вы перевираете слова почтенной женщины. Я… — Я бы посоветовал вам следить за тем, что вы говорите, — ответил Бантер. — Он прав, — согласился Кратчли. — Если вы не придержите язык, то в один прекрасный день можете сами оказаться в тюрьме. — Ах, так! — рассердилась миссис Руддл, отступая назад в кухню. — Лично у меня не было никаких причин убивать мистера Ноукса. Не то, что у некоторых, не будем показывать пальцем… Из-за сорока фунтов! Кратчли изумленно смотрел ей вслед. — Черт возьми! Вот это язык! Как это она еще не отравилась собственным ядом. Я бы за ее показания ломаного гроша не дал. Старая тупоголовая курица! Бантер никак не прореагировал на последнее замечание, молча собрал блейзер, несколько других разбросанных вещей и пошел наверх. В его отсутствие Кратчли почувствовал себя намного свободнее и медленно подошел к камину. — Эй! — сказала миссис Руддл. Она принесла зажженную лампу, поставила ее на стол и повернулась к садовнику с ядовитой улыбкой. — Дожидаешься поцелуев под луной? — О чем это вы? — угрюмо спросил Кратчли. — Вон с горы на велосипеде спускается Агги Твиттертон. — О, Бо-оже! — молодой человек выглянул в окно. — Это точно она. — Он почесал затылок и выругался. — Что мне ответить, если девушка о вас спросит? — ядовито спросила миссис Руддл. — Послушайте, Полли — моя девушка. Вы об этом знаете. Между мной и Агги Твиттертон никогда ничего не было. — Может быть, между тобой и ней ничего и не было. Может, что-то было между ней и тобой, — многозначительно заявила миссис Руддл и удалилась прежде, чем он успел ответить. Когда Бантер спустился в гостиную, он увидел, что Кратчли стоит у камина и задумчиво вертит в руках кочергу. — Могу ли я вас спросить, что вы здесь делаете, мистер Кратчли? Вы работаете во дворе и в саду. Если вы хотите увидеться с его сиятельством, можете подождать его в гараже. — Пожалуйста, мистер Бантер, — взмолился Кратчли. — Можно, я немного посижу здесь? Там вертится эта Агги Твиттертон. И если она меня увидит… Вы меня понимаете? Она немного… Он многозначительно повертел пальцем у виска. — Хм-м! — ответил Бантер. Он подошел к окну и увидел подъехавшую мисс Твиттертон. Она слезла с велосипеда, поправила шляпку и сняла корзинку, висевшую на руле. Бантер быстро опустил штору. — Ладно, только недолго. Их сиятельства могут вернуться в любую минуту. Что еще, миссис Руддл? — Я достала те тарелки, про которые вы говорили, мистер Бантер, — со скромной гордостью объявила миссис Руддл. Бантер нахмурился. Миссис Руддл завернула что-то в край передника. Бантер подумал, что придется долго обучать ее приличным манерам. — И я нашла еще одно блюдо для овощей. Но оно разбито. — Очень хорошо. А теперь возьмите эти бокалы и вымойте. В доме есть хоть один графин? — Да не беспокойтесь, мистер Бантер. Вымою я эти бутылки. — Бутылки? — спросил Бантер. — Какие бутылки? — в его сознании родилось чудовищное подозрение. — Что у вас там? — Как что? — ответила миссис Руддл. — Одна из тех старых грязных бутылок, которые вы с собой привезли, — она достала из-под передника бутылку. — Вот полюбуйтесь, сверкает, как новенькая. Земля начала уплывать у Бантера из-под ног. Он схватился за спинку кресла. — Боже мой! — Нельзя же ее такую грязную ставить на стол, правда? — Женщина! — заорал Бантер и вырвал бутылку из рук. — Это Кокберн девяносто шесть! — Правда? — заинтересованно спросила миссис Руддл. — А я думала, это выпивка! Бантер с трудом взял себя в руки. Он специально оставил бутылки в дорожном погребке. Полиция в доме все вверх дном перевернула, но, согласно всем законам королевства, винный погребок джентльмена всегда оставался его личной собственностью. Дрожащим голосом он спросил: — Надеюсь, вы не трогали остальные бутылки? — Я только их распаковала и перевернула вверх горлышком. Их так удобнее брать, — весело объяснила миссис Руддл. — Силы небесные! — завопил Бантер. Маска благовоспитанного джентльмена слетела с его лица и разбилась на мелкие кусочки. Из-под нее показалась пасть разъяренного тигра. — Силы небесные! Это невероятно! Все вино его сиятельства! — Он воздел дрожащие руки к небу. — Безумная, ленивая старуха! Глупая любопытная тетеря! Кто позволил вам совать свой длинный нос в вина его сиятельства! — Правда, мистер Бантер… — начала миссис Руддл. — Так ее! — с удовольствием поддакнул Кратчли. — Кто-то стучится в дверь. — Уберите ее отсюда, — не стесняясь, бушевал Бантер, — пока я не содрал с нее шкуру. — Но откуда же я знала? — Убирайтесь! Миссис Руддл осторожно отступала к кухне, растеряв все свое достоинство. — Ну и манеры! — Пора сматываться, мэм, — с усмешкой посоветовал Кратчли. Миссис Руддл обернулась в дверях. — В конце концов, можете сами мыть свою грязь, — оскорбленно заявила она и удалилась. Бантер взял на руки обезображенную бутылку и стал печально укачивать ее, как ребенка. — Весь портвейн! Весь портвейн! Две с половиной дюжины. Все взболтала! А его сиятельство всю дорогу вез его на заднем сиденье и вел машину так осторожно, будто там лежал спящий ребенок! — Я поразился, — сказал Кратчли, — как он сегодня ехал в Пэгфорд. Думал, он врежется в меня на дороге. Чуть не спихнул мое старенькое такси на обочину. — Ни единой капли целых две недели! А он всегда пьет бокал вина после ужина! — Ну, ладно, — философски заметил Кратчли с тем стоическим спокойствием, с каким мы обычно переносим несчастья других. — Ему не повезло. Ну, что же тут поделаешь! Бантер посмотрел на него безумным взглядом Кассандры и издал странный птичий крик: — На этом доме какое-то проклятие! В этот момент дверь осторожно открылась и на секунду возникшая фигура мисс Твиттертон с криком отпрянула назад, получив гневный окрик прямо в лицо. — Пришла мисс Твиттертон, — зачем-то прокричала из кухни оскорбленная миссис Руддл. — О, Боже! — испуганно всплеснула руками мисс Твиттертон. — Прошу прощения… А… леди Вимси дома?.. я принесла ей… Наверное, они уехали… Миссис Руддл такая глупая… Возможно… — Она переводила вопросительный взгляд с одного на другого. Бантер скрепя сердце взял себя в руки и кое-как напялил прежнюю маску интеллигентного слуги. Эти поразительные метаморфозы еще больше напугали миссис Твиттертон. — Если вас не затруднит, мистер Бантер, передайте леди Вимси, что я принесла немного свежих яиц. — Конечно, мисс Твиттертон. — Что случилось, то случилось. И уже ничего нельзя было исправить. — Он взял корзину мисс Твиттертон с прежней признательной улыбкой главного дворецкого его сиятельства. — Мои орпингтонские куры, — объяснила мисс Твиттертон, — несут замечательные яйца. Они такие крупные, правда? Вот я и подумала, может… — Ее сиятельство будет вам очень признательна. Вы хотите ее подождать? — О, спасибо… Не знаю… — Я думаю, они уже скоро приедут. Они сейчас у викария. — Неужели! — сказала мисс Твиттертон. — Тогда я подожду. — Она беспомощно опустилась в заботливо придвинутое Бантером кресло. — Я хотела просто вручить корзину миссис Руддл, но она чем-то расстроена. Кратчли коротко хохотнул. Он уже сделал пару неудачных попыток улизнуть, но ему мешали Бантер и мисс Твиттертон. Теперь смех его выдал. Бантер, в свою очередь, обрадовался возможности высказаться. — Это я очень расстроен, мисс Твиттертон. Миссис Руддл испортила все вино его сиятельства. А мыс таким трудом довезли его из Лондона. — Боже, какой ужас! — воскликнула мисс Твиттертон, осознав, что, видимо, это небольшое происшествие имело огромное значение. — И все испорчено? Думаю, они смогут купить хорошее вино в «Гусе и поросенке». Только оно очень дорогое четыре шиллинга и шестьдесят центов за бутылку. — Боюсь, — сказал Бантер, — нас это не устроит. — А я с радостью могла бы предложить им свое вино из репы… — Интересно! — сказал Кратчли, постучав пальцем по бутылке, которую держал в руках Бантер. — А сколько стоит эта жидкость? Бантер больше не мог этого всего выносить. Он повернул к выходу. — Двести четыре шиллинга за дюжину! — Черт! — ахнул Кратчли. Мисс Твиттертон не поверила своим ушам. — Дюжину чего? — Бутылок! — ответил Бантер. Он вышел, пошатываясь, с опущенными плечами, но твердой рукой закрыл за собой дверь. Мисс Твиттертон, быстро подсчитав что-то на пальцах, ошеломленно посмотрела на Кратчли. Садовник смотрел на нее с насмешливой улыбкой, больше не пытаясь спастись от приятной беседы. — Двести четыре. Семнадцать шиллингов за бутылку. Это невозможно! Это же… с ума сойти! — Да. Нам это и во сне не снилось. Да! Этот парень может достать из кошелька сорок фунтов и даже не заметит. Но думаете, он достанет? Нечего и надеяться! Он подошел к камину и помешал угли. — О, Фрэнк! Не нужно быть таким резким. Ты же не думаешь, что лорд Питер… — «Лорд Питер»! Кто вы такая, чтобы называть его по имени? Что вы о себе думаете? — Его именно так и нужно называть, — ответила слегка опешившая мисс Твиттертон. — Я прекрасно знаю, как нужно обращаться к людям такого ранга. — Ну, конечно! — издевательски воскликнул садовник. — Конечно. И говорить «мистер» его чертову слуге. Брось ломаться, девочка! Он для тебя такой же «милорд», как и для всех остальных… Я знаю, моя мать быта учительницей. А твой отец — Тед Бейкер, простой пастух. Если она вышла замуж за человека такого низкого сословия, то нечего теперь из себя строить. — Я твердо уверена, — голос мисс Твиттертон дрожал, — что ты — последний человек, который может мне это говорить. Кратчли насмешливо посмотрел на нее. — Да неужели! Думаешь, можешь смотреть на меня свысока? Ну, пожалуйста, иди пятки облизывай своим аристократам. Лорд Питер! Он глубоко засунул руки в карманы и небрежной походкой направился к окну. Было очевидно, что он специально начал ссору. Даже мисс Твиттертон безошибочно это поняла. Могло быть только одно объяснение. Она лукаво на него посмотрела. — Какой ты глупышка, Фрэнк! Мне кажется, ты ревнуешь! — Ревную?! — он посмотрел на нее и расхохотался. Он хохотал все громче и громче, зло глядя ей прямо в глаза. — Вот это здорово! Это просто замечательно! Прекрасная идея! Теперь положила глаз на его сиятельство? — Фрэнк! Он женатый человек. Как ты можешь так говорить? — Ах, ну да! Он ведь женат. Повязан по рукам и ногам. «Да, дорогая!», «Нет, дорогая!», «Обними меня крепко, дорогой!». Замечательно, да? Мисс Твиттертон и на самом деле думала, что это замечательно. — Мне кажется, это прекрасно, когда люди так любят друг друга. — Романтика в высшем свете. Хотела бы оказаться в ее шкуре, а? — Я не хочу оказаться ни на чьем месте, — заплакала мисс Твиттертон. — Но, Фрэнк. Если бы мы тобой тоже когда-нибудь могли пожениться… — Конечно! — мстительно ответил Кратчли. — Твой дядя Ноукс тоже приложил к этому руку, ведь так? — О, я целый день старалась остаться с тобой наедине и поговорить, что нам делать дальше. — Что нам делать дальше? — Я не о себе думаю, Фрэнк. Я что угодно для тебя сделаю. Я все готова отдать! — Да, от тебя можно много получить. Как насчет моего гаража? Если бы ты не распускала сопли, я бы уже давно вытряс свои сорок монет из старика. Мисс Твиттертон задрожала под его угрюмым взглядом. — О, пожалуйста, не сердись на меня. Кто же мог знать! И это еще… еще не все! — Что еще? — Я… у меня… у меня было кое-что отложено на черный день. Там монетка, здесь монетка. Я насобирала пятьдесят фунтов. Хотела положить их в банк. — Пятьдесят фунтов, да? — Кратчли немного смягчился. — Ну, это, конечно, не Бог весть что… — Я хотела дать их тебе на гараж. Хотела сделать тебе сюрприз… — Хорошо. И что же с ними случилось? — глядя на ее заплаканные глаза и трясущиеся худые руки, он опять разозлился. — Банк сгорел? — Я… я… я отдала их дяде. Он сказал, что у него не было денег. Люди не платят по счетам… — Ну, — нетерпеливо перебил ее Кратчли, — Надеюсь, ты взяла расписку? — Он дрожал от волнения. — Это твои деньги. Они не посмеют наложить на них лапу. Ты их заберешь у них, ведь у тебя есть расписка. Ты отдашь мне расписку, и я все улажу с Макбрайдом. Это хоть покроет мои сорок монет. — Но мне и в голову не пришло взять у дяди расписку. С родственниками так себя не ведут. Как я могла? — Тебе и в голову не пришло?.. Нет расписки' Из всех самых больших дур… — О, Фрэнк, дорогой, прости меня. Все пошло прахом. Но ты же говорил, что и мечтать не смел… то, что я для тебя сделала… — Я не знал, иначе я бы вел себя по-другому, могу тебе поклясться. Он сердито сжал челюсти и с такой силой бросил полено в огонь, что из камина полетели искры. В ее глазах зажглась новая надежда. — Фрэнк, послушай! Может, лорд Питер сможет одолжить тебе деньги на гараж? Он так богат! Кратчли задумался. Рожденный богатым и рожденный слабым значило для него одно и то же. Это было вполне возможно, если произвести хорошее впечатление. Хотя для этого, конечно, придется пресмыкаться и называть его этим чертовым титулом. — Это факт, — согласился Кратчли. — Он мог бы. Робкий проблеск надежды разгорелся для мисс Твиттертон в полную уверенность. Ее мечты понеслись далеко в алмазную даль. — Я уверена, он согласится. И тогда мы сможем пожениться, и купить тот маленький домик у дороги, о котором ты рассказывал. А там всегда останавливается так много машин. И я тоже смогла бы зарабатывать деньги. У меня отличные орпингтонские куры. — Опять ты со своими орпингтонскими курами! — Я могла бы давать уроки. Учить детей играть на фортепиано. Я уверена, что смогу найти учеников. Маленькая Элси, дочь станционного смотрителя… — К черту маленькую Элси! А теперь послушай меня, Агги! Пора нам выяснить все до конца. Нас с тобой связывала только одна вещь: мысль о том, что тебе когда-нибудь достанутся деньги твоего дорогого дядюшки. Только бизнес, понимаешь? А если у тебя нет денег, то извини! Все кончено! Ты это можешь понять? Мисс Твиттертон тоненько вскрикнула. Он грубо продолжал: — Мужчине, который только начинает жизнь, конечно, нужна жена. Хорошенькая малышка, к которой он спешил бы по вечерам. Кого он мог бы обнять. Но только не такая тощая старая курица с орпингтонским выводком. — Как ты можешь мне все это говорить? Он резко схватил ее за плечо и рывком повернул к зеркалу. — Посмотри на себя, старая дура! Ты что, хочешь, чтобы я женился на своей бабушке? Она отшатнулась, и он оттолкнул ее от себя. — Чтобы ты ходила за мной, как учительница со своими «Не забывай о своих манерах, Фрэнк!» и «Помни о носовом платке, Фрэнк!», а как ты выставлялась перед своим лордом: «Фрэнк такой умный!» — ха! И я выглядел, как полный идиот! — Я только хотела тебе помочь. Я хотела, чтобы ты ему понравился! — Да уж! И для этого выставляла меня, как будто я был твоей собственностью. Ты бы брала меня с собой в постель, как свой серебряный кофейник. Да от меня и пользы было бы, как от твоего кофейника! Мисс Твиттертон закрыла уши. — Я не хочу тебя слушать… ты сумасшедший… ты… — Думала, что купишь меня на дядюшкины деньги, да? Ну, так где они теперь? — Как ты можешь быть таким жестоким? После всего, что я для тебя сделала? — Ты для меня много сделала, как же! Выставила посмешищем, вываляла в грязи. Ты, наверное, по всей деревне растрезвонила, что мы собирались обвенчаться! — Я никому ни слова не сказала. Правда, верь мне ни слова! — Ни слова? Ты, наверное, слышала, что говорила старая Руддл? — А если я и сказала, — горько заплакала мисс Твиттертон. — Почему я должна была молчать? Ты мне сто раз говорил, что я тебе нравлюсь. Ты говорил, что… ты говорил… — И ты верила всей этой чепухе? — Но ты же мне говорил! О, Боже, ты не можешь ты не можешь быть таким жестоким! Ты не знаешь… Фрэнк, пожалуйста! Дорогой Фрэнк! Я понимаю, ты очень расстроен. Но ты же на самом деле так не думаешь? Ты же не можешь… О, пожалуйста, Фрэнк, не мучай меня! Я ведь так люблю тебя! В полном отчаянии она бросилась к нему, прижавшись дряблыми, трясущимися щеками и худым жилистым телом. Его передернуло от отвращения. — Черт, отвяжись! Убери свои когти от моей шеи. Заткнись. Меня тошнит от тебя! Он с трудом разжал ее руки, бросил обратно на кресло и издевательски нахлобучил шляпу. Мисс Твиттертон закрыла лицо руками, она была на грани обморока. Кратчли стоял и смотрел на нее, наслаждаясь ее беспомощностью и полным унижением. У ворот послышался глухой шум мотора. Стукнул засов, и на тропинке послышались шаги. Мисс Твиттертон всхлипнула, судорожно глотнула и начала лихорадочно искать носовой платок. — Небесные колокола! — сказал Кратчли. — Они идут сюда! Со двора доносилось тихое слаженное пение двух голосов: Et ma joli' colombe Qui chante jour et nuit… — Заткнись, дура, — прошипел Кратчли, стараясь в спешке отыскать свою шляпу. Qui chante pour les filles Qui n'ont pas de mari… Он нашел шляпу на подоконнике, быстро ее надел и бросился к выходу, на ходу пробормотав: — Тебе лучше сматываться отсюда. Я ухожу. Теперь пел только женский голос, чистый и волнующий: Pour moine chant guere Car j'en ai un joli… Мелодия и слова будто хлыстом ударили мисс Твиттертон. Чужое счастье, такое полное и откровенное, заставило ее глубже вжаться в кресло. Теперь пели уже дуэтом: Aupres dema blonde Qu'il fait bon, fait bon, fait bon… Она поднята распухшее, заплаканное лицо. Но Кратчли уже ушел. Она прислушалась к песне. У ее матери была маленькая книжечка, в которой были песни на французском языке. Но этому, конечно, детей в школе не учили. Голоса доносились уже из коридора. — О, привет, Кратчли, — уверенный властный голос — Поставь машину в гараж. И голос Кратчли, тихий и покорный, как будто он в жизни не произносил ни одного грубого слова: «Хорошо, милорд». Куда бежать? Мисс Твиттертон ладонью вытерла слезы. Только не в коридор. Там они все. И Фрэнк тоже. И Бантер, наверное, вышел из кухни. А что подумает лорд Питер? — Что-нибудь еще на сегодня, милорд? Стукнула дверная ручка. Послышался мягкий дружелюбный голос ее сиятельства: «Спокойной ночи, Кратчли». «Спокойной ночи, милорд. Спокойной ночи, миледи». В панике мисс Твиттертон выскочила на лестницу в спальню, в тот самый момент, когда из коридора открывалась дверь. Глава XVI Тихие семенные радости — Ну, наконец-то! — сказал Питер. — Вот мы и дома. — Он помог Харриет снять пальто и нежно поцеловал ее в шею. — С чувством выполненного долга. Она пошла в гостиную. Питер проводил ее взглядом. — Замечательная вещь — чувство выполненного долга. У меня на сердце необычайно легко. Чувствуешь какой-то внутренний подъем. — Она упала на кушетку и лениво положила руки на подлокотник. — И еще я чувствую, что немного пьяна. Неужели это из-за того шерри, которым угощал нас викарий? — Нет, — уверенно сказал он. — Скорее всего, нет. Хотя я чувствую, что тоже выпил лишнее. Немного, но все-таки. Нет. Это пьянящее чувство благородного поступка. А может, это деревенский воздух или что-то вроде этого? — Немного голова кружится, но, в общем и целом, прекрасно. — Да, действительно. — Он размотал шарф, снял часы, положил все это на спинку кресла и нерешительно направился к кушетке. — Действительно, как после шампанского. Почти, как влюбленность. Но ведь этого не может быть, правда? Улыбаясь, она повернулась к нему. Он посмотрел на ее запрокинутое лицо и поцеловал. — Ну что ты! Конечно, нет! — Он нежно провел по ее плечу, его рука скользнула немного ниже. Харриет шутливо запротестовала и, сжав руку в ладонях, прижалась к ней щекой. — Думаю, что нет. Потому что мы ведь, в конце концов, уже женаты. Или еще нет? Невозможно быть женатым и влюбленным одновременно. Во всяком случае, в одного и того же человека. Так не бывает. — Абсолютно исключено. — Жаль. Потому что сегодня вечером я чувствую себя молодым и глупым. Нежным и вьющимся, как очень молодой горошек. И ужасно романтичным. — Это, милорд, совершенно недопустимо для джентльмена в вашем состоянии. — Состояние моей души просто ужасающее. Я хочу, чтобы играли скрипки, чтобы звучала нежная музыка, и осветитель тихо зажег звезды и луну… — И чтобы певцы хорошо знали свои партии! — Черт возьми, почему нет! И у меня будет моя нежная музыка! Отпусти мои руки, девушка! Посмотрим, что нам может предложить Би-Би-Си. Она разжала руки. И теперь ее взгляд провожал его. — Подожди немного, Питер. Нет, не оборачивайся. — Почему? — он послушно замер. — Мое несчастное лицо уже начинает действовать тебе на нервы? — Нет, я просто любовалась твоей спиной. В этом романтическом полумраке у тебя потрясающий силуэт. Глаз не оторвать! — Правда? Жаль, что я не вижу. Но обязательно скажу своему портному. Он всегда дает мне понять, что это он «делает» мне спину. — А он не «делает» тебе твои прекрасные уши, кончик носа и затылок? — Это уж слишком для моей жалкой внешности, Я сейчас начну мурлыкать от удовольствия. Ты ведь могла бы выбрать более впечатляющий набор из носа ушей, затылка и прочего. Знаешь, очень трудно выражать признательность затылком. — Вот именно. Обожаю блеск неразделенной любви. Вот, скажу я себе, вот его чудесный затылок. И что бы я ни сказала, что бы ни сделала, ничто не сможет его смягчить. — Я в этом не уверен. Однако постараюсь жить в соответствии с твоими пожеланиями. Моя искренняя и трепетная любовь цепями сковала сердце, но кости пока еще мне подчиняются. Хотя сейчас бессмертные кости подчиняются умирающей плоти и гибнущей душе. Черт возьми, зачем я сюда шел? — Нежная музыка. — Ах да, конечно. Итак, мои маленькие менестрели из Портленда! Играйте, юноши, увенчанные миртовыми венками, пойте, гибкие и нежные девы! — «Х-р-р!» — ответил приемник, — «…перины нужно взбивать очень тщательно, прилагая максимум усилий…» — Помогите! — Этого, — Питер быстро выключил приемник, — вполне достаточно. — У этого человека грязные мысли. — Омерзительные. Напишу в дирекцию радиовещания ругательное письмо. Это просто неслыханно. В тот момент, когда юноша исполнен чистейшими, священнейшими чувствами, когда он чувствует себя как Галахад, Александр и Кларк Гейбл, вместе взятые, когда он, так сказать, руками разгоняет облака, и душа его уносится в сияющую высь… — Дорогой! Ты уверен, что это не шерри? — Шерри! — его возвышенное чувство рассыпалось дождем искр. — «Леди, под юной благословенной луной, я клянусь…» — Он замолчал, вглядываясь в полумрак. — Послушай, но они зажгли луну не с той стороны! — Какая недопустимая оплошность со стороны осветителя! — Опять пьян, опять пьян… Возможно, ты права насчет шерри… Будь проклята эта луна, она лжет. У меня есть другая луна! — он обернул носовым платком абажур лампы и поставил ее на стол позади Харриет. Ярко-красный цвет ее платья в лучах мягкого света заиграл, как утренняя заря. — Так лучше. Начнем сначала. Миледи, под юной благословенной луной я клянусь, под серебристыми листьями сакуры я клянусь… обратите внимание на сакуру, — он театральным жестом указал на кактус, — специально выписали из Японии ради такого случая. Причем по безумно дорогой цене… Слабый отзвук голосов долетал до дрожащей Агги Твиттертон, которая забилась в уголок комнаты наверху. Она попыталась убежать по задней лестнице. Внизу стояла миссис Руддл и в чем-то пыталась убедить Бантера. Он, видимо, был на кухне, потому что его голоса мисс Твиттертон не слышала. На полпути она замерла и прислушалась. Мисс Твиттертон старалась не дышать, каждую минуту она могла себя выдать, и тогда… Бантер тихо вышел из кухни, и она услышала его громкий и сердитый голос где-то прямо под собой: — Мне больше нечего вам сказать, миссис Руддл. Спокойной ночи. Задняя дверь громко хлопнула, слышно было, как Бантер задвигает засов. Теперь не оставалось никаких шансов выйти незамеченной. В следующий момент она опять услышала его шаги. Бантер поднимался по лестнице. Мисс Твиттертон бросилась в спальню Харриет. Шаги приближались. Вот они стихли на лестничной площадке, вот они слышны уже у двери! Мисс Твиттертон бросилась дальше и вдруг с ужасом обнаружила, что попала в спальню милорда. Пахло ромом и духами Харриет. В соседней комнате перевернули поленья в камине, опустили шторы, налили в кувшин свежей воды. Дверная ручка начала опускаться, и задыхающаяся мисс Твиттертон выскочила на темную лестницу. «…Ромео был зеленый глупец, и все его яблони давали зеленые плоды. Сядь здесь, Аголиба, ты будешь королевой. Голова твоя увенчана венком из виноградных листьев, а в руках у тебя будет скипетр из цветов. Дай мне свой плащ, я буду твоим королем и всей его ратью. Скажи мне приветственную речь, молю тебя, дрожа от нетерпенья. Мой белоснежные кони горячи и быстры… Простите, это из другой оперы… Говори, моя королева, говори своим серебристым голоском: «Я королева Аголиба…» Она засмеялась и поцеловала его. — Питер, ты сломаешь кресло. Ты сошел с ума. — Дорогая, лучше бы я сошел с ума, — он отбросил плащ и наклонился к ней. — Всякий раз, когда я хочу быть серьезным, выгляжу полным дураком. Просто напасть какая-то, — его голос дрожал, то ли смеха, то ли от страсти. — Только подумай! Не смейся! Отлично воспитанный, прекрасно образованный, вполне обеспеченный англичанин сорока пяти в крахмальной рубашке и очках падает на колени перед женой — перед своей собственной женой, что особенно смешно — и говорит ей… и говорит… — Скажи мне, Питер. — Не могу. Я не смею. Она взяла его лицо в свои ладони и посмотрела ему в глаза. То, что она там увидела, заставило кровь бешено стучать в висках. — Мой дорогой, не нужно… не нужно ничего говорить… Я боюсь быть такой счастливой. — Это совсем не страшно, — быстро сказал он, смелея от ее страха. — Питер… Он расстроенно покачал головой. — Где я могу найти слова? Их все уже забрали поэты, мне нечего сказать, и ничего я уже не могу сделать… — Ты впервые объяснил мне, что они значат на самом деле. Он отказывался верить своим ушам. — Неужели мне это удалось? — О, Питер… — она во что бы то ни стало хотела заставить его поверить, потому что это для него значило так много. — Всю свою жизнь я блуждала в потемках. А потом я нашла тебя… и я счастлива. — И чем кончаются все самые великие строки? Я тебя люблю. И я наконец с тобой. Я вернулся домой. В комнате стадо тихо, и мисс Твиттертон решила, что Бантер уже ушел. Она тихо кралась вниз, ступенька за ступенькой, боясь, что кто-то может ее услышать. Рядом с собой она обнаружила дверь и тихонько ее открыла. В комнате было темно, но она вовсе не а пустой. В дальнем углу в круге света, как на картине замерли две фигуры. Женщина в платье огненного цвета обнимала склоненные плечи мужчины. Ее тонкие пальцы перебирали его золотистые волосы. Они сидели так неподвижно, что даже огромный рубин на ее левой руке не мерцал, а горел ровным тусклым светом. Мисс Твиттертон окаменела, не осмеливаясь шагнуть ни вперед, ни назад. — Мой любимый, — прозвучал еле слышный шепот, — Сердце мое. Моя единственная любовь. Мой милый муж. — Она, видимо, сильнее прижала его к себе, потому что рубин вдруг ярко вспыхнул. — Ты мой, ты, наконец, мой. Только мой. И другой голос подхватил эту восторженную нежность: — Твой. Только твой. Такой, какой я есть: со всеми своими глупостями и ошибками. Твой полностью и навсегда. Пока у этого слабого, ненадежного тела есть руки, чтобы тебя обнимать, и губы, чтобы повторять: «Я тебя люблю!»… — Боже! — сдавленно крикнула мисс Твиттертон. — Я больше не могу это выносить! Я не могу это выносить! Маленькая сцена распалась, как ореховая скорлупа. Главный герой вскочил на ноги и громко сказал: — Черт возьми! Харриет встала. Вдребезги разбитое волшебное чувство и страх за Питера заставили ее голос звучать так резко, как она сама от себя не ожидала. — Кто это? Что вы здесь делаете? — Она подошв поближе и всмотрелась в темноту. — Мисс Твиттертон? Мисс Твиттертон в полуобморочном состоянии от страха и стыда только молча истерически всхлипывала. Голос у камина мрачно сказал: — Я так и знал, что буду выглядеть полным идиотом. — Что-то случилось, — уже мягче сказала Харриет и протянула руку. Мисс Твиттертон узнала свой голос: — О, простите меня… Я не знала… Я не хотела… — воспоминание о собственном несчастье кольцом сдавило ей горло. — О Боже! Я так несчастна! — Думаю, — сказал Питер, — мне лучше принести глоток вина. Он вышел, быстро и почти бесшумно, не закрыв за собой дверь. Слова Питера постепенно дошли до сознания мисс Твиттертон. Новый ужас сковал ее сердце. Слезы полились потоком. «О, Боже! Нет! Вино! Сейчас он опять будет сердиться!» — Боже всемогущий! — воскликнула совершенно сбитая с толку Харриет. — Что случилось? Что с вами? Мисс Твиттертон вздрогнула. Крик «Бантер!» в коридоре говорил о том, что кризис неминуем. — Миссис Руддл сделала что-то ужасное с вином. — О, мой бедный Питер! — простонала Харриет. Она с волнением прислушалась. Из коридора теперь слышался голос Бантера: непрерывное виноватое бормотание. — О, Господи! О, Господи! О, Господи! — причитала мисс Твиттертон. — Но что могла натворить эта женщина? Мисс Твиттертон и сама точно не знала. — По-моему, она трясла бутылку, — всхлипнула она. — о, Господи! Грозный вопль огласил окрестности. Вопль превратился в гром. — Что? Все мои милые цыплятки? Но последние слова мисс Твиттертон приняла особенно близко к сердцу. — О-о-о-о! Хоть бы он его не ударил! — Ударил?! — Харриет не знала, плакать ей или смеяться — о, не беспокойтесь, мисс Твиттертон. Но тревога, как инфекция, уже начала распространяться и на нее… Даже самые выдержанные и прекрасно воспитанные господа иногда бывают грубы со своими слугами. Несчастные женщины прижались друг к другу в ожидании взрыва. — Так, — где-то далеко сказал сердитый голос. — Все, что я могу сказать, Бантер, постарайся, чтобы впредь этого больше никогда не было… Хорошо… Боже мой, приятель, зачем ты мне это говоришь?.. Конечно, ты не хотел… Пойдем, посмотрим на покойников. Голоса удалились, женщины вздохнули свободнее. Черное крыло мужской ярости тенью накрыло дом и исчезло. — Вот видите, — сказала Харриет. — Все оказалось не так страшно… Дорогая мисс Твиттертон, что все-таки случилось? Вы вся дрожите… Вы, конечно… конечно, не думали, что Питер начнет крушить мебель или бить посуду, правда? Садитесь здесь у огня. У вас ледяные руки. Мисс Твиттертон позволила себя усадить. — Простите… это так глупо. Но… Я всегда ужасно боюсь, когда… мужчины сердятся… и… и… в конце концов, все они мужчины, не так ли?.. А мужчины такие ужасные существа! Конец фразы утонул в новом потоке слез. Харриет начала подозревать, что здесь нечто большее, чем бедный дядюшка Вильям или пара дюжин бутылок портвейна. — Дорогая мисс Твиттертон, что случилось? Я могу вам чем-то помочь? Вас кто-то обидел? Ее участие совсем доконало мисс Твиттертон, она упала прямо в добрые руки. — О, миледи, миледи! Мне так стыдно об этом говорить. Он говорил мне такие ужасные слова. О, пожалуйста, простите меня! — Кто говорил? — спросила Харриет, усаживаюсь рядом. — Фрэнк. Страшные слова… Я знаю, что немного старше, чем он. И, конечно, я была ужасной дурой. Но он же сам говорил, что я ему нравлюсь. — Фрэнк Кратчли?! — Да. И я сама виновата в том, что случилось с деньгами. Мы собирались пожениться. Мы только ждали, когда дядя вернет Фрэнку сорок фунтов и мои маленькие сбережения, которые я ему одолжила. А теперь все пропало, и я не получу наследства. И теперь он говорит, что ненавидит меня, что не может на меня смотреть. А я… я его так люблю! — Мне так жаль, — беспомощно сказала Харриет. Что еще можно было сказать. Все это было так нелепо и так грустно. — Он… он… он назвал меня старой курицей, — это была самая страшная фраза, и когда мисс Твиттертон все-таки ее повторила, ей стало немного легче. — Он так на меня рассердился, что я потеряла свои деньги. Но я же не могла взять у дяди расписку! — О, дорогая мисс Твиттертон! — Я была так счастлива. Думала, мы поженимся, как только Фрэнк купит гараж. Мы, конечно, никому не говорили, потому что, понимаете, я немного старше, хотя, конечно, я в лучшем положении. Но он так хорошо работал. И он такой замечательный… Такой страшный удар, подумала Харриет, но все так и должно было случиться. Вслух же она сказала: — Дорогая, если он так к вам относится, значит, он вовсе не такой уж замечательный. Он не достоин чистить вашу обувь. Питер пел: «Que donneriez-vous, belle, Pour avoir votre ami?..» (Кажется, он уже немного успокоился, подумала Харриет). — И он такой красивый… Мы встречались с ним на церковном дворике. Там есть милая скамеечка… По вечерам там никого не бывает… И я разрешала ему себя целовать… «Je donnerais Versailles, Paris et Saint Denis!» — …А теперь он меня ненавидит… Я не знаю, что делать… Я этого не переживу… Никто не знает, что я сделала для Фрэнка… «Aupres de та blonde Qu'il fait bon, fait bon, fait bon…» — О, Питер, — трагически прошептала Харриет. Она встала и закрыла дверь, чтобы никто не видел душераздирающего зрелища. Мисс Твиттертон, совершенно измученная, сидела в уголке дивана и тихо всхлипывала. Харриет переполняли самые разные мысли и чувства, они лежали разноцветными слоями, как неаполитанское мороженое. Что же с ней делать?.. Он поет французские песни… И, наверное, уже пора ужинать… Кто-то говорил о Полли… Миссис Руддл скоро сведет всех с ума… Bonte d'ame… Мертвый Ноукс в нашем подвале… Бедный Бантер!.. Селлон?.. Если ты поймешь, Как, ты узнаешь, Кто… Этот дом… Сердце мое охвачено искренней и чистой любовью… Она вернулась и села в кресло. — Послушайте. Не нужно так горько плакать. Он этого не стоит. Честное слово, не стоит. Среди десяти тысяч мужчин вы не найдете такого, кто стоит хоть одной вашей слезинки (нельзя говорить такие вещи). Постарайтесь его забыть. Я понимаю, что это трудно… Мисс Твиттертон подняла заплаканные глаза. — Вы сами могли бы забыть? — Забыть Питера? (Нет, это совершенно разные вещи). Понимаете, Питер… — Да, — беззлобно сказала мисс Твиттертон. — Вам очень повезло. И я уверена, вы этого заслуживаете. — Я твердо уверена, что не заслуживаю (Боже правый, сколько разных женщин… И у каждой своя судьба?) — И что вы теперь обо мне подумаете! — всхлипнула мисс Твиттертон, к которой неожиданно вернулось чувство реальности. — Надеюсь, лорд Питер не очень рассердился. Понимаете, я услышала, как вы подходите к дому. Я не хотела, чтобы меня видели. Поэтому я побежала наверх. А потом в комнате стало тихо, и я подумала, что здесь никого нет. А потому увидела вас… вместе… — Ничего страшного, — хрипло сказала Харриет. — Пожалуйста, не думайте больше об этом. Он поймет, что это простое недоразумение. А теперь успокойтесь, не надо плакать. — Мне пора идти, — мисс Твиттертон сделала слабую попытку привести в порядок свои растрепанные волосы и маленькую легкомысленную шляпку. — Боюсь, я выгляжу ужасно. — Нет, нет, что вы! Капелька пудры, и все будет в порядке. Где моя пудра? О, Боже, я оставила ее у Питера в кармане. Ах, нет, вот она. Бантер ее убрал. Он всегда прибирает за нами. Несчастный Бантер! И несчастное вино! Для него это, наверное, было настоящим ударом. Мисс Твиттертон терпеливо позволила Харриет привести себя в порядок, как маленький ребенок — своей заботливой няне. — Ну вот! Теперь все в порядке. Смотрите! Никто ничего не заметит. Зеркало! Мисс Твиттертон содрогнулась при одном упоминании о нем, но любопытство взяло верх. Это было ее лицо, но какое необычное! — Я раньше никогда не пользовалась пудрой. Я выгляжу… немного легкомысленно. Она восхищенно смотрела на свое отражение. — Да, — весело сказала Харриет. — Иногда пудра очень кстати. Давайте, я уберу эту прядь назад… Ее собственное смуглое, немного раскрасневшееся лицо появилось рядом с лицом мисс Твиттертон, и Харриет с ужасом обнаружила, что ее волосы до сих пор украшает виноградная ветвь. — Боже мой! Как глупо я выгляжу! Понимаете, мы немного дурачились… — Вы выглядите прекрасно! — искренне сказала мисс Твиттертон. — Дорогая моя, я так боюсь, все подумают… — Никто ничего не подумает. А сейчас обещайте, что больше не будете плакать. — Не буду, — грустно сказала мисс Твиттертон. — Постараюсь больше не плакать. — Две крупные слезы потекли по щекам, но мисс Твиттертон вовремя вспомнила о пудре и осторожно вытерла их краешком носового платка. — Вы были так добры ко мне. А теперь мне пора бежать. — Спокойной ночи. — Она открыла дверь. В коридоре стоял Бантер с подносом в руках. — Надеюсь, я не задержался с ужином? — Совсем нет, — сказала Харриет. — Еще рано. А теперь прощайте и не беспокойтесь ни о чем. Бантер, проводи, пожалуйста, мисс Твиттертон. Она стояла перед зеркалом, рассеянно глядя на свое отражение. Виноградная ветвь вилась вдоль ее щеки. — Бедняжка! Глава XVII Семейные проблемы Осторожно вошел Питер с бокалами в руках. — Все в порядке, — сказала Харриет. — Она ушла. Он поставил бокалы подальше от огня и весело сообщил: — В конце концов, мы нашли приличные бокалы. — Да, я вижу. — Боже мой, Харриет, что я говорил? — Все в порядке, милый, ты просто цитировал Донна. — И все? По-моему, я прибавил пару вольностей от себя… Но, в конце концов, что в этом такого? Я тебя люблю, и пусть весь мир об этом знает. — Боже тебя благослови. — И все-таки, — продолжал он, решив закончить со щекотливой темой раз и навсегда. — Этот дом меня скоро доведет до нервного тика. Скелеты в каминах, трупы в подвале, престарелые девы прячутся по углам. Нужно будет сегодня вечером заглянуть под кровать. О, Боже! Он нервно вздрогнул, потому что скрипнула дверь, вошел Бантер с еще одной лампой. Питер попытался скрыть замешательство, подошел к столу и заглянул в бокалы. — Так это портвейн? — Нет, кларет. Он не такой старый, но очень неплохой. «Леовилль». С легким осадком. Он, кажется, доехал неплохо. Смотрите, совершенно прозрачный. Бантер поставил лампу на стол, бросил страдающий взгляд на кларет и поспешно вышел. — Пострадал не только я, — сказал его хозяин, покачав головой. — Бантер оскорблен в лучших чувствах. Он считает, что эта бестолковая Руддл весь дом перевернула вверх дном. Мне нравится небольшая суматоха, но у Бантера свои представления о жизни. — Да, и хотя он прекрасно ко мне относится, наша свадьба была для него ударом. — И этот удар пришелся, скорее всего, на его чувства. И он немного обеспокоен этим случаем. Он считает, что я слишком легкомысленно ко всему отношусь. Например, сегодня днем… — Боюсь, ты прав, Питер. И еще эта женщина-искусительница … — Прекрасная преступница! — Безжалостно транжирит твое драгоценное время. Вместо того, чтобы искать улики, ты бродишь с ней по каким-то древним руинам. Но ведь улик-то нет! — Если бы и были, Бантер давно уничтожил бы их собственными руками. Вместе со своей соучастницей, этой Руддл. Совесть гложет его сердце, как червяк капусту… Но он прав. Все, чего я достиг — это бросил тень подозрения на этого беднягу Селлона. С таким же успехом я мог бы бросить ее кого-то еще. — На мистера Гудекера, например. У него пагубная страсть к кактусам. — Или к этой чертовой Руддл. Кстати, я могу пролезть через это окно. Я днем проверял. — Неужели? А ты не проверял, не мог ли Селлон перевести часы миссис Руддл? — Хм… Интересная точка зрения. Доверим детективной писательнице разгадку тайны часов. Ты похожа на кошку, которая только что проглотила канарейку. Ладно, рассказывай о своем открытии. — Их нельзя было перевести больше, чем на десять минут. Там есть звуковой сигнал каждые пятнадцать минут. — Правда? А откуда у нее такие роскошные часы? — Свадебный подарок. — Возможно. Теперь понятно. Их можно перевести вперед, но вернуть стрелку обратно уже невозможно. Подвести можно только на десять минут. Десять минут могут иметь очень большое значение. Селлон сказал, что разговаривал с Ноуксом в пять минут десятого. Тогда по всем правилам детективного жанра ему нужно алиби… Харриет, нет! Это бессмысленно. Так не обеспечивают алиби на точное время убийства. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы это время запомнили точно. Если ему было важно десятиминутное алиби, значит все произошло в течение этих самых десяти минут. А сейчас мы думаем, что все случилось в течение двадцати пяти минут. И то, мы не уверены в радиоприемнике. Что ты можешь сказать о приемнике? Вот где собака зарыта! — Я ничего не могу сказать ни о приемнике, ни о часах. Здесь нужна какая-то третья вещь. Но ее у нас нет. Я все думала и думала… — Послушай, но мы же начали только вчера. Кажется, что прошло уже намного больше времени, но, На самом деле, все случилось вчера. Черт возьми! Неужели мы женаты только пятьдесят пять часов? — Мне кажется, что уже целую жизнь. Нет, я не то имела в виду. Я хотела сказать, мне кажется, мы всегда были женаты. — Конечно, всегда. Со дня сотворения мира. Черт возьми, Бантер, что еще? — Меню, милорд. — Ох! Спасибо. Черепаховый суп… Слишком городское блюдо для Пэгглхэма. Маленький диссонанс, не обижайся… Так, жареная утка и бобы. Это лучше. Местного производства? Хорошо. Запеченные грибы… — С поля за домом, милорд. — С… чего? Боже мой, надеюсь, они съедобные? Нам еще не хватало дела об отравлении. — Никакого отравления, милорд. Я предварительно попробовал сам. — Попробовал? Преданный кавалер спасает жизнь своего хозяина. Отлично, Бантер. Да, кстати, это ты играл в кошки-мышки с мисс Твиттертон на лестнице? — Милорд? — Все в порядке, Бантер, — быстро сказала Харриет. Бантер понял намек и быстро удалился, бормоча: — Очень хорошо. — Она пряталась от нас, Питер, потому что, когда мы пришли, она плакала. И не хотела, чтобы кто-то ее увидел. — Ах, вот как! — сказал Питер. Объяснение его полностью удовлетворило, и он повернулся к вину. — Кратчли вел себя с ней просто чудовищно. — Неужели? — он наполовину наполнил бокалы. — У него был роман с бедняжкой. Как будто стараясь доказать, что он человек, а не ангел, его сиятельство насмешливо присвистнул. — Это не смешно, Питер. — Прости, дорогая. Ты совершенно права. Это не смешно. — Он неожиданно выпрямился и сказал. — Это далеко не смешно. А она любит этого негодяя? — Дорогой, до безумия. И они собирались пожениться и купить новый гараж. На его сорок фунтов и ее небольшие сбережения. Но теперь все пропало. И он узнал, что она не получит дядины деньги… Почему ты на меня так смотришь? — Харриет, мне все это очень не нравится. — Он смотрел на нее с ужасом. — Конечно, ведь теперь он ее бросил. Грязный подонок! — Да, да. Но ты сама понимаешь, о чем говоришь? Она бы отдала ему все свои деньги? И все бы для него сделала? — Она мне сказала: «Никто не знает, что я для него сделала…» О, Питер! Неужели ты думаешь, что она сделала это? Это не могла быть малышка Твиттертон. — Почему нет? Его слова прозвучали, как вызов. Она встретила его спокойно, положив руки ему на плечи и глядя прямо в глаза. — Это мотив. Я понимаю, что это мотив. Но ты ведь и слышать об этом не хотел. — Но ты же мне все уши прожужжала, — он почти кричал. — На одном мотиве дело не построишь. Но, если ты знаешь, Как, Почему приведет тебя к истине. — Ну, хорошо, — она решила сражаться на своих позициях. — Как? Ты еще не завел на нее дело? — Это было не нужно. Ее Как — детские игрушки. У нее был ключ от дома, и нет алиби после семи тридцати. Убийство кур не может служить алиби в деле об убийстве человека. — Но чтобы нанести удар такой силы? Она такая худенькая, а он сильный, здоровый мужчина. Я бы не смогла так разбить твою голову, хотя мы с тобой и одного роста. — Ты почти единственная, кто мог бы это сделать. Ты моя жена. Ты можешь застать меня врасплох. Точно так же, как любимая племянница может застать врасплох престарелого дядюшку. Не могу представить себе Ноукса, сидящего спиной к безнаказанно разгуливающим Селлону или Кратчли. Но женщина, которую знаешь и которой доверяешь — совсем другое дело. Он сел за стол спиной к ней и протянул ей вилку. — Вот смотри! Я сижу и пишу письмо или разбираю свои бумаги… Ты что-то там делаешь за моей спиной… Я не обращаю внимания. Я к этому уже давно привык… Ты тихо берешь кочергу… Не бойся, я немного глуховат… Подходи слева, видишь, моя голова немного склонилась влево, в сторону ручки… Итак… парочка тихих шагов и резкий удар в затылок. Тебе не нужно бить слишком сильно. И вот, пожалуйста, ты очень богатая вдова. Харриет бросила кочергу. — Богатая племянница. Слово «вдова» я ненавижу. В нем что-то такое траурное. Давай остановимся на «племяннице». — Я падаю, ножка стула подкашивается, и я ударяюсь правой стороной о край стола. А теперь нужно стереть отпечатки с орудия убийства. — Да, а потом я беру свой собственный ключ и закрываю за собой дверь. Очень просто. А ты, я полагаю, когда приходишь в себя, спокойненько убираешь свои бумаги со стола. — А потом убираю самого себя в подвал. Все очень просто. — Мне кажется, ты уже об этом думал раньше. — Думал. Но моя ошибка была в том, что я не видел мотива. Не мог себе представить, что Твиттертон пойдет на убийство, чтобы увеличить поголовье своих кур. Мораль такова: думай, Как, а в это время кто-нибудь принесет тебе Почему на серебряном блюдечке. Он прочел в ее взгляде протест и честно добавил: — Это отличный мотив, Харриет. Последняя надежда стареющей женщины, которой отчаянно нужды деньги, чтобы эта надежда стала реальностью. — Но такой же мотив мог быть и у Кратчли. Разве не могла она просто открыть ему дверь? Или дать ключ, даже не подозревая, зачем он ему нужен? — У Кратчли есть алиби. Хотя он мог быть сообщником. Если так, то для него сейчас самое время от нее избавиться. В сущности, он повел бы себя именно так, если бы даже только подозревал, что это сделала именно она. — Все это замечательно, Питер, но где доказательства? — Нигде. — Но ты же сам говорил, что недостаточно понять, как это могло случиться. Кто угодно мог это сделать: Кратчли, Селлон, мисс Твиттертон, ты, я, инспектор Кирк. Нужно доказать, кто это был на самом деле. — Боже мой, разве я сам этого не понимаю? Нам нужны доказательства. Нам нужны факты. Как? Как? Как? — он вскочил и с силой пару раз ударил кулаком воздух. — Этот дом нам бы все рассказал, если только крыша и стены могли говорить. Люди — лгуны! Дайте мне немого свидетеля, который не умеет лгать! — Дом?.. Но мы сами заставили его замолчать, Питер. Мы закрыли ему рот, мы его связали. Если бы мы спросили его во вторник вечером! Но сейчас это уж безнадежно. — Вот это-то меня и убивает. Терпеть не могу задаться глупостями с этими всеми «могло быть», «не могло быть». И Кирк, похоже, осмотрел все очень поверхностно. Он так засуетился вокруг Селлона, что ему некогда было думать о мотивах Кратчли и Твиттертон… — Но, Питер… — Дальше — хуже, — продолжал он, поглощенный технической стороной дела, — он провалит дело в суде, потому что у него нет прямых улик. Если только… — Но, Питер, ты же не собираешься рассказывать Кирку о Кратчли и мисс Твиттертон! — Естественно, он должен обо всем узнать. Это факт, и ничего с этим не поделаешь. Вопрос в том, сможет ли он… — Питер, нет! Ты этого не сделаешь! Бедная женщина! Такая трагическая любовь! Ты не будешь так жесток! Ты не расскажешь об этом полиции. О, Господи, полиции!.. Впервые за весь разговор до него дошел смысл того, о чем она только что сказала. — Я так боялся, — мягко сказал он и повернулся к огню, — что это может случиться. — Потом тихо объяснил, не поворачивая лица: — Харриет, мы не можем скрывать доказательства. Ты же сама это говорила. — Но мы тогда еще не знали этих людей. Она мне все рассказала в полубессознательном состояний. Она… она была мне так благодарна. Она мне доверилась. Нельзя использовать доверие человека, что затянуть веревку на его шее. Питер… — Он смотрел на огонь. — Это гадко! — закричала Харриет. Но ее волнение разбивалось о его спокойствие, вода о камни. — Это… это грязно! — Убийство — грязная вещь. — Я знаю… но… — Ты видела, как выглядит мертвец? Я видел этого мертвого старика. — Он повернулся и посмотрел ей в глаза. — Жаль, что мертвые молчат. Мы их очень быстро забываем. — Мертвые уже мертвы. Нужно достойно вести себя с живыми. — Я думаю о живых. Пока мы не докопаемся до правды, каждая живая душа в этой деревне под подозрением. Ты что, хочешь, чтобы Селлона повесили? Только потому, что мы промолчим? Или Кратчли должен уйти от ответа потому, что дверь ему могла открыть только мисс Твиттертон? Или все они должны жить в постоянном страхе, потому что убийство останется нераскрытым? — Но ведь нет доказательств! Нет доказательств! — Есть улики. Мы не можем выбирать из них только те, которые нам нравятся. Кто бы ни пострадал, мы должны знать правду. Все остальное неважно, черт возьми! Харриет нечего было возразить. Несколько мгновений она молчала, потом с горечью спросила: — Но неужели это будет сделано твоими руками? — Да, — сказал он дрогнувшим голосом. — Да, я сам дал тебе право задавать мне такой вопрос. Ты вышла замуж в большую неприятность, когда вышла за меня и мою работу. Он широко расставил руки, будто предлагая посмотреть на те самые руки, которыми… Неужели эти руки обнимали ее сегодня ночью?.. Их нежная сила заставила ее забыть обо всем. Эти руки, такие удивительно чуткие и опытные… Но в чем именно они опытные? — Руки палача, — сказал он, глядя на нее. — Ты об этом догадывалась, да? Да, конечно, она догадывалась, но… Харриет не могла скрывать правду. Она резко сказала: — Если бы я знала, то не вышла бы за тебя замуж! — Не вышла бы… То, что я тебе сказал, совершенно меняет дело, правда?.. И все-таки, Харриет, мы женаты. Мы связаны. Боюсь, что пришел такой момент, когда кто-то должен одержать верх: ты или я… или брачное обязательство. Так быстро?.. Твой, полностью и навеки. Он принадлежал ей, иначе во что же тогда верить? — Нет… Нет! О, дорогой, что с нами происходит? Что случилось с нашим покоем? — Разбился вдребезги, — сказал он. — Вот что делает ожесточенность. Она нас поглотит, рано ила поздно. — Но… так не должно быть. Мы ведь можем как-то спастись? — Только если сбежим отсюда. — Он беспомощно махнул рукой. — Может быть, нам действительно лучше сбежать? Я не имел никакого права втягивать женщину в эту грязь, и меньше всего свою жену. Прости меня. Я так долго жил один. И был сам себе хозяин. Наверное, я забыл о своем долге. — Смертельная бледность ее лица поразила Питера. — Боже, дорогая моя, не надо так расстраиваться. Скажи только слово, и мы сразу же отсюда уедем. Мы бросим это ужасное дело и никогда о нем не вспомним! — Ты действительно так думаешь? — недоверчиво спросила она. — Конечно, я так думаю. Я же тебе сказал. Его голос был голосом поверженного мужчины Она пришла в ужас, когда поняла, что натворила. — Питер, ты сошел с ума. Никогда не смей предлагать мне такие вещи. Брак может означать что угодно, но только не это! — Не что, Харриет? — Чтобы твои чувства уничтожили твою совесть. Как я буду жить, если буду знать, что, женившись мне, ты изменил себе? Он опять повернулся к ней. Его голос странно дрогнул. — Моя дорогая девочка, большинство женщин читало бы это своей личной победой. — Я знаю. Я слышала, что они говорят, — она на секунду представила, во что могла превратиться, и презрение к себе такой ударило ее словно хлыстом. — Да они гордятся этим: «Мой муж готов сделать для меня что угодно!» Это деградация. Ни один человек не должен иметь такой власти над другим. — Но такая власть существует, Харриет. — Тогда, — она взволнованно выпрямилась, — мы никогда не будем использовать эту власть. Если мы будем в чем-то не согласны друг с другом, давай вести себя по-джентльменски. Мы не опустимся до пошлого семейного шантажа. Несколько мгновений Питер стоял молча, прижавшись спиной к стене. Потом сказал с легкостью, которая сразу его выдала: — Харриет, ты ничего не понимаешь в драматическом искусстве. Где ты видела домашние комедии без заключительной бурной сцены в спальне? — Никаких заключительных сцен. Ужасная пошлость! — Слава Богу! Его напряженное лицо постепенно становилось спокойнее и, наконец, на нем появилась прежняя насмешливая улыбка. Харриет была все-таки еще слишком напугана, чтобы улыбнуться в ответ. — Бантер — не единственный человек, у которого есть принципы. Ты должен делать только то, что считаешь правильным. Обещай мне. То, что я думаю, не имеет значения. Клянусь, я всегда постараюсь тебя понять. Он взял ее руку и поцеловал с очень серьезным видом. — Спасибо, Харриет. Это честная любовь. Они стояли, не шевелясь. Оба понимали, что только что произошло что-то очень-очень важное. Тишину нарушила Харриет: — И все-таки ты был прав, а не я. Нужно довести дело до конца. Любыми способами мы должны добраться до самого его дна. Это твоя работа, и она стоит этого. — Всегда думал, что в ней я чего-то достиг. Хотя сейчас чувствую себя не слишком хорошо. — У тебя все получится, Питер. Ты все делаешь правильно. Он улыбнулся. И в этот момент на пороге появился Бантер с супницей в руках. — Сожалею, что обед немного запоздал, миледи. Харриет посмотрела на часы. Ей показалось, что она прожила несколько веков страданий. Но стрелки показывали четверть девятого. С того момента, как они вошли в дом, прошло всего лишь полтора часа. Глава XVIII Солома в волосах — Что сейчас действительно важно, — сказал Питер, рисуя ложкой на скатерти невидимый чертеж, — так это водопровод. Мы должны срочно привести его в порядок и устроить над бойлерной приличную ванную. Здесь мы можем поставить печь, а здесь поставим цистерну. Тогда мы сможем подвести воду из ванной к канализации, если ее сейчас можно так назвать. Думаю, рядом с ванной можно устроить еще одну спальню. А если нам потребуются еще комнаты, можно перестроить чердак. А маленькую электростанцию устроим в конюшне. Харриет согласилась и решила внести свой маленький вклад. — Бантер мужественно молчит, но с кухней нужно что-то делать. Он говорит, что это историческая ценность, но, позволю себе заметить, это очень древняя история. Мне кажется, ее построили еще в викторианскую эпоху. — Вернемся на несколько веков назад и сделаем ее в стиле Тюдор. Предлагаю устроить очаг, жарить мясо на открытом огне и жить, как настоящие бароны. — Тогда нам нужно завести колоритного кухонного мужика, чтобы полностью воссоздать эпоху. Или кривоногую собачонку, которые тогда были в моде. — Знаешь, пожалуй, нет. Нужен компромисс. Мужика заменим электричеством. И купим электрическую плиту. Специально для тех дней, когда будем отдыхать от истории. Возьмем лучшее из обеих эпох. Мне очень нравится казаться оригинальным, но мне не нравится тяжелая работа и отсутствие удобств. Как ты думаешь, я смогу превратить нашего пса в кривоногую собачку? — К вопросу о собачках, мы что, приобрели того жуткого булль-мастифа? — Мы его только наняли. После похорон вернем владельцу. Если ты его не полюбишь, конечно. Он только с виду такой злой и ужасный. На самом деле, с ним может играть и ребенок. А козла пришлось отослать обратно. Когда мы уезжали, он развязался, съел капусту и передник миссис Руддл. — А ты уверен, что нам не понадобится козье молоко для благотворительных целей? — Совершенно уверен. Это был мальчик. — Ах вот как! Тогда ты сделал все правильно. От него сильно пахнет, и пользы никакой. Я рада, что ты отослал. А мы заведем кого-нибудь еще? — Кого ты хочешь завести? Давай павлинов! — Для павлинов нужен вольер. Я подумывала о свиньях. С ними очень удобно. Когда у тебя будет мечтательное настроение, можно пойти и почесать им спинку, совсем как мистер Болдуин. И еще утки. Они так забавно крякают. А вот куры мне не нравятся. — У кур злые лица. Кстати, я не думаю, что ты была так уж неправа. В принципе, мы обязаны ему все рассказать, но имеем право знать, что он собирается делать с этой информацией. Если у него возникнет идея-фикс… — Кто-то пришел. Если это Кирк, то мы сейчас должны решить, что делать. Вошел Бантер, но принес с собой только аромат, аромат жареного лука и шалфея. — Милорд, там человек… — О, отошли его. Я не вынесу больше ни одного человека. — Милорд… — Мы обедаем. Отошли его. Попроси зайти позже. Послышался звук быстрых шагов, и в комнату ворвался плотный пожилой джентльмен. — Я очень извиняюсь, что побеспокоил нас, — задыхаясь, сказал джентльмен. — Не хочу показаться бестактным, но я, — многозначительно добавил он, — я представляю «Мосса и Исаака…» — Ты ошибся, Бантер. Это не человек, это целая компания. — …и я привез с собой… — Бантер, забери у компании шляпу. — Я очень извиняюсь, — сказала компания, которая, очевидно, забыла снять шляпу в спешке, а не из-за плохого воспитания. — Не хотел вас обидеть, но у меня документ на продажу всей мебели, которая находится в доме. И я так спешил… Раздался громоподобный стук в дверь. Он растерянно всплеснул руками. Бантер выскочил в коридор. — Документ на продажу мебели? — воскликнула Харриет. Джентльмен с готовностью повернулся к ней. — В счет уплаты долга. Семьдесят три шестнадцать шестьдесят, — давясь словами, выпалил он. — Я всю дорогу бежал. От самой остановки. Там еще один джентльмен… Он был совершенно прав. Был еще один джентльмен, который оттолкнул в сторону Бантера и возмущенно закричал: — Мистер Соломон! Мистер Соломон! Это нечестно. Все в этом доме — собственность моих клиентов. Все уже согласовано… — Добрый вечер, мистер Макбрайд, — вежливо поздоровался хозяин дома. — Ничем не могу вам помочь, — заглушил ответ Макбрайда решительный голос мистера Соломона. Мистер Соломон вытер платком вспотевший лоб. — У меня есть документ о продаже мебели. Посмотрите на дату… Мистер Макбрайд спокойно сказал: — Наш составлен на пять лет раньше. Мне все равно, — парировал мистер Соломон — Даже если бы его составили при королеве Виктории. — Джентльмены, джентльмены! — примирительным тоном сказал Питер. — Нельзя ли этот вопрос решить как-нибудь полюбовно? — Наш фургон, — сказал мистер Соломон, — приедет за вещами завтра. — Фургон наших клиентов, — ответил Макбрайд. — уже едет сюда. Мистер Соломон угрожающе зарычал, и Питер сделал еще одну попытку: — Прошу вас, джентльмены, подумайте хотя бы о моей жене, если вам наплевать на меня. Мы обедаем, а вы хотите забрать стулья и стол. Мы сегодня где-то должны спать, неужели вы не оставите нам хотя бы одну кровать? В конце концов, у нас тоже есть некоторые претензии на эту мебель. Мы заплатили за ее аренду. Прошу вас, к чему такая спешка?.. Мистер Макбрайд, вы знаете нас уже давно, и, я надеюсь, успели полюбить. Может, побережете наши нервы и чувства? Вы же не оставите нас голодными ночевать в ближайшем стоге сена! — Милорд, — ответил Макбрайд, тронутый его страстным призывом, но не забывший о долге, — в интересах наших клиентов… — В интересах нашей фирмы, — перебил его Соломон. — В наших общих интересах, — сказал Питер, — не согласитесь ли вы присоединиться к нам и разделить жареную утку под яблочным соусом с шалфеем и луком. Вы, мистер Соломон, бежали так быстро и так долго. Вам нужно восстановить силы. Вы, мистер Макбрайд, вчера с таким чувством говорили о прелестях деревенской жизни. Неужели не хотите хоть разок попробовать, что же это такое на самом деле? Не разоряйте счастливое гнездо! После аппетитного крылышка и бокальчика вина жить станет намного веселее. — Да, конечно, — поддержала его Харриет. — Пообедайте с нами. У Бантера разобьется сердце, если утка перестоит в духовке. Макбрайд колебался. — Как мило с вашей стороны, — борясь с собой, ответил Соломон. — Если ее сиятельство… — Нет, нет, Солли, — сказал Макбрайд, — это нечестно. — Мой дорогой, — улыбнулся Питер. — Вы сами прекрасно знаете, что муж обязательно должен приглашать деловых партнеров домой пообедать. Каковы бы ни были обстоятельства. Без этого чудесного обычая семейная жизнь стала бы скучной. Поэтому не нужно никаких извинений. — Конечно, нет, — сказала Харриет. — Бантер, джентльмены будут обедать с нами. — Очень хорошо, миледи, — проворная рука Бантера легла на плечи мистера Соломона и сняла пальто. — Позвольте. Мистер Макбрайд прекратил препирательства, сам снял пальто и помог Питеру придвинуть еще пару стульев, заметив: — Не знаю, Солли, чего ты хочешь этим добиться, но у тебя все равно ничего не выйдет. — Итак, договорились, — сказал Питер. — Завтра вы можете вывезти отсюда все, до последней нитки. А сейчас всем удобно? Мистер Соломон справа, мистер Макбрайд — слева. Бантер, кларет! Соломон и Макбрайд совершили беглую экскурсию по дому и общими усилиями провели краткую инвентаризацию. Питер пошел с ними, чтобы показать, какие вещи принадлежат лично ему. Без четверти десять они, наконец, обнявшись, ушли, расслабленные кларетом и сигарами. Питер вернулся в комнату с одной из соломенных корзиночек, в которых привезли вино. — Для чего это, Питер? — Для меня, — сказал его сиятельство. Он начал методично доставать соломинку за соломинкой и украшать ими волосы. Через несколько секунд голова ого была похожа на большое птичье гнездо. В этот момент вошел Бантер и сообщил: — Старший инспектор Кирк. — Добрый вечер, мистер Кирк, — сказала Харриет со всей серьезностью, на которую в тот момент была способна. — Добрый вечер, — ответил инспектор. — Надеюсь, я вам не помешал? — он посмотрел на суровое лицо Питера и добавил: — Уже довольно поздно. Это, — сказал Питер, с ужасом глядя на него, — злой дух Флиббертиджибетт. Он появляется в полночь и бродит до первых петухов. Возьмите соломинку, старший инспектор. Она вам может пригодиться. — Никаких соломинок, — сказала Харриет. — Вы выглядите усталым. Выпейте пива или виски и не обращайте внимание на моего мужа. Иногда с ним такое случается. Инспектор рассеянно поблагодарил ее, он о чем-то напряженно думал. Потом медленно открыл рот и опять взглянул на Питера. — Садитесь, садитесь, — гостеприимно пригласил его сиятельство. — «Я прикажу высокородному Тебану…» — Понятно! — закричал Кирк. — Король Лир! «И пусть злая ночь тебя поглотит…» — Вы почти угадали, — сказала Харриет. — Нас сегодня действительно чуть выбросили в злую ночь. Отсюда солома и смятение разума. Кирк спросил, как это могло случиться. — Понимаете, — сказала Харриет, придвигая ему стул, у некоего мистера Соломона из компании «Мосс и Исаак» есть документ на продажу мебели, а ваш старый друг Макбрайд тоже имеет некоторые виды на эту мебель. Они явились вместе и пытались похитить мебель. Но мы накормили их обедом, и они ушли с миром. — Вы можете спросить, — добавил Питер, — почему они предпочли плоть трем тысячам дукатов? Не могу вам сказать, но все было именно так. На сей раз Кирк задумался надолго. Харриет испугалась, не поразила ли его временная афазия. Но, наконец, с торжествующей улыбкой инспектор воскликнул: — «Венецианский купец!» — Соломоново решение! Харриет, похоже, старшему инспектору нравятся мои полубезумные речи. Муж, преисполненный всяческих достоинств. Налей ему чашу, он ее заслужил. Позволь, я собственноручно наполню ее искристым напитком. — Спасибо, — ответил инспектор, — не так много и не так быстро, милорд. Напиток богов, такой темный и… — Густой, что ложка стоит, — быстро продолжил Питер. — Нет, — сказал Кирк. — Эта строчка не отсюда. Но все равно спасибо. За ваше здоровье. — Чем вы сегодня весь день занимались? — спросил Питер. Он принес стул и уселся между Харриет и Кирком. — Сегодня, ответил Кирк, — я ездил в Лондон, милорд. — В Лондон? — переспросила Харриет. — Иди сюда, Питер. Давай я вытащу соломинки из твоих волос. — Я ездил в Лондон, но не к королеве, — продолжал инспектор. — Я встретился с девушкой Фрэнка Кратчли. На Клеркенвелл. — У него там была девушка? — Была, — ответил Кирк. — Я узнал адрес у того парня, Вильямса из Хенкока. Очень приятная девушка… У нее есть кое-какие деньги… Живет с отцом и, кажется, была по уши влюблена в Фрэнка Кратчли. Но… Сами знаете, какие эти девушки. Подвернулся другой парень… Харриет замерла с двенадцатой соломинкой в руках. — И как бы там ни было, она три месяца назад вышла замуж за другого. — Такова жизнь! — сказала Харриет и бросила соломинки в огонь. — Она оказалась сущей дьяволицей! — сказал Питер. Он поймал взгляд Харриет. — Но больше всего меня заинтересовала, — сказал Кирк, — профессия ее отца. — Она оказалась дочерью грабителя, и ее зовут Элис Браун. Ее отец был сущим кошмаром маленького итальянского городка. — Отнюдь. Он… Вы только подумайте, — Кирк задумался. Рука со стаканом замерла на полпути. — Вы только подумайте. Из всех профессий и занятий, доступных человеку, он выбрал… Что бы вы думали? — Судя по вашему виду победителя, — ответил Питер, — вам, наконец, удалось найти ключ, который позволит разрубить Гордиев узел. Его профессия… — Я не могу догадаться, — быстро сказала Харриет. — Я сдаюсь. — Ладно, — смилостивился Кирк, торжествующе глядя на Питера. — Если вы, милорд, тоже сдаетесь, я скажу. Ее отец занимается работами по металлу. В том числе и изготовлением ключей. — Боже мой! Не может быть! Кирк сделал глоток и энергично закивал. — И более того, — продолжал он, со стуком поставив стакан на стол, — более того. Не так давно, месяцев шесть назад, к нему приезжал наш друг Кратчли и просил сделать для него дубликат. — Полгода назад! Ну и ну! — Шесть месяцев. Но, — сказал Кирк, — сейчас я расскажу вам нечто вообще из ряда вон выходящее. Лично меня это озадачило… Спасибо… Так вот. Старик и не пытался скрыть, что делал Фрэнку ключ. Кажется, у них с Кратчли была небольшая размолвка, перед тем, как юные голубки разбежались в разные стороны. Во всяком случае, он охотно рассказал мне все о Кратчли. Потом повел меня в мастерскую. Очень аккуратный старик. Каждый раз, когда он делает ключ, оставляет слепок. Говорит, люди часто теряют ключи, и, когда нужно сделать новый ключ, он использует старый слепок. Очень удобно, экономит много времени. Не знаю, может, он делает это и потому, что к нему уже обращались из полиции. Но не важно. Он повел меня в мастерскую и показал слепок с ключа Кратчли. И от чего, вы думаете, был этот ключ? Питер задумался и с ответом не спешил. Но Харриет чувствовала, что ответ очевиден. С волнением она спросила: — Вы же не хотите сказать, что это ключ от одной из наших дверей? Мистер Кирк всплеснул руками. — Ага! — радостно закричал он. — Что я говорил? Я знал, что здесь-то я вас и поймаю. Нет, конечно, это был ключ не от вашей двери. Ничего подобного. Что вы на это скажете? Питер молча вытаскивал соломинки из корзинки и старательно плел себе новое украшение. Харриет, не зная, как отреагировать, сказала: — Потрясающе! — Ничего похожего на ключ от дома, — повторил старший инспектор. — Это была здоровая штуковина, похожая на ключ от церкви. — Мастер делал слепок, — равнодушно спросил Питер, выдергивая новую соломинку, — с ключа или с воскового отпечатка? — С ключа. Кратчли приносил ему ключ. Сказал, что это ключ от сарая, в котором у него лежат какие-то вещи, что это хозяйский ключ, но ему нужен свой собственный. — Обычно хозяин сам делает второй ключ для помощника. — Я тоже сразу подумал об этом. Кратчли сказал, что у него уже был один ключ, но он его потерял. В любом случае, старик сделал ему только один ключ. Он так мне сказал. Думаю, у него не было причин врать. Поэтому я сразу поехал домой. Можно сказать, несолоно хлебавши. Но после ужина я сказал себе: «Это ниточка. Пусть не ахти какая, но все-таки ниточка. Нужно ее проследить до конца». Поэтому я собрался и поехал в Пэгфорд навестить нашего юного друга. В гараже его не было. Вильямс сказал, что он взял велосипед и уехал в сторону Эмблдона, вы, наверное, знаете. Это в полутора милях от Пэгглхэма в сторону Лопсли. — Мы сегодня его проезжали. Очаровательная маленькая церковь с остроконечной крышей. — Да, это она. Я хотел все-таки разыскать этого джентльмена, поэтому и поехал в Эмблдон. Помните тот старый сарай с черепичной крышей в полумиле от Пэгфорда? — Помню, — сказала Харриет. — Он стоит прямо посреди поля. — Правильно. Когда я проезжал мимо него, заметил свет. Как мне показалось, от велосипедной фары. Кто-то ехал по полю. И я вдруг вспомнит, что месяцев шесть назад Кратчли помогал мистеру Моффетту, которому и принадлежит этот сарай. Кратчли тогда работал у него трактористом. Понимаете? Я тут же сопоставил все факты. Потом выбрался из машины. Человек вел велосипед в руках. Поэтому я его очень быстр догнал. Где-то на полпути к сараю. Он, наверное, услышал, что кто-то едет, поэтому остановится и подождал. Я подошел поближе и увидел, кто это был. Старший инспектор опять замолчал. — Продолжайте, — сказал Питер. — Теперь вы нас не купите. Это был не Кратчли. Это был мистер Гудекер. Или владелец пивной. — Опять попались, — весело сказал Кирк. — Это был Кратчли собственной персоной. Я спросил его, что он там делал. Он ответил, что это его дело, и мы немного поспорили. Потом я сказал, что хотел бы знать, зачем ему понадобился ключ от сарая Моффетта. Он сказал, что не понимает, о чем я говорю. Я сказал, что хочу посмотреть, что у него там в сарае. И он чертовски быстро согласился мне его показать. И мы пошли. Он мне сказал: «Вы не там копаете». «Посмотрим», — ответил я. Потом мы подошли, и я сказал: «Давай ключ». Он сказал: «Я же говорил, что у меня нет ключа». «Тогда что ты делаешь здесь, в поле?» Я толкнул дверь, и она тут же открылась. И что было внутри сарая, как вы думаете? Питер вплел последнюю соломинку и соединил края. Получился замечательный венок. — Наверное, — сказал он, — там вы увидели Полли Мейсон. — Теперь в самую точку! — воскликнул старший инспектор. — Как вы догадались? Это была Полли Мейсон. И она ни капельки не испугалась, когда меня видела, ни чуточки. «Так, моя девочка, — сказал я ей. — Мне не нравится, что ты здесь. Что все это значит?» А Кратчли мне и говорит: «Не твое дело, тупой коп! Она совершеннолетняя». «Возможно, — говорю, — Но у нее есть мать. И мать хочет, чтобы она была порядочной девушкой. А все, что у вас тут проводит, нарушение порядка. И мистер Моффетт мне за это ответит». Потом мы с ним переругались, и я сказал девушке «У тебя есть ключ, который ты получила незаконно. И если у тебя осталась хоть капля ума, ты сейчас поедешь со мной домой». На этом все и кончилось. Я отвез ее домой. Ну и задала мне перцу эта малышка по дороге. Что касается меня, я бы таких сволочей, как Кратчли, в тюрьму сажал. Извините, милорд. Не обижайтесь, миледи. Питер закончил венок и надел его на голову. — Сущие негодяи, — заметал он. — Эти типы вроде Кратчли. С огромными белыми клыками и сладкими речами. — Сломать две ветки для лука и стрелы, а третью — так, для удовольствия, — сказала Харриет. — Фрэнк Кратчли не знает, с кем он связался. Тупой коп! Я ему покажу копа! — Да, явная нехватка галантных чувств, — сказал Питер. — Офелия — для души, но Хлоя — мое истинное пламя. Но заставлять отца Офелии делать ключ для Хлои? Это просто бестактно. — Не мое дело — следить за порядками в воскресной школе, — сказал инспектор. — Но эта Полли Мейсон сама напрашивается на неприятности. «Мы в следующее воскресенье венчаемся», — она была твердая, как железо. «Неужели? — ответил я. — На твоем месте я бы сегодня хватал его в охапку и бежал вместе с ним к священнику, пока Фрэнк не передумал. Если у него честные намерения, нет никакой необходимости воровать ключи от чужих сараев». Я ей ничего не сказал о девушке из Лондона, с этим покончено, но где есть одна, там запросто могут оказаться и две. — Их и было две, — задумчиво сказала Харриет. — Вторая была в Пэгфорде. — Какая такая вторая? — спросил Кирк. Харриет во второй раз за вечер рассказала печальную историю мисс Твиттертон. — Господи, кто бы мог подумать! — инспектор хохотал от души. — Бедная старая Агги Твиттертон! Целоваться с Фрэнком Кратчли на церковном дворе! Вот это здорово! — Питер и Харриет ничего не ответили. Постепенно он успокоился и опять задумался. Глаза смотрели в одну точку, губы беззвучно шевелились. — Минуточку, минуточку, — сказал Кирк Питеру и Харриет, которые наблюдали за ним, затаив дыхание. — Агги Твиттертон? И молодой Кратчли? Это наводит меня на одну мысль… Значит, вы говорите… Вот! Я был уверен, что вспомнил! — Конечно, вы должны были вспомнить, — вполголоса проговорил Питер. — Двенадцатая ночь! — волнуясь, воскликнул Кирк. — Орсино! Вот кто это! Бела, как лунь, о Боже всемогущий! Старухам пусть остаются старики!.. Я всегда знал, что в Шекспире что-то есть, — он немного помолчал и продолжил совсем другим голосом: — Смотрите-ка! Все это очень поучительно, но вы только посмотрите! Если Агги Твиттертон нужны были деньги для Фрэнка, и у нее были ключи от дома, что могло помешать ей… А? — Ничто, — сказал Питер. — Только не забывайте, все это нужно доказать. — Я все это время приглядывал за Агги Твиттертон, — сказал старший инспектор. — И все время думал над тем, что она мне говорила. И потом, она могла знать о завещании. Ведь тот, кто это сделал, должен же был как-то попасть в дом! — Почему вы так решили? — спросил Питер. — Ноукс преспокойно мог выйти в сад, там все и могло произойти. — Нет, — сказал Кирк. — В саду ничего не могло произойти, и вы это знаете так же хорошо, как и я. Почему? Да потому что не было ни земли, ни гравия на его подошвах. Его одежда была совершенно чистой. И в это время года, особенно если учесть, что всю последнюю неделю шли дожди, он вряд ли пошел прогуляться по саду перед сном. Уберите свои силки, милорд. Вам не поймать вальдшнепа! В эту ловушку я не попаду. — Гамлет, — грустно сказал Питер. — Очень хорошо. А теперь мы вам расскажем обо всех путях, которыми можно попасть в этот дом. Полчаса тихой беседы несколько поколебали решимость инспектора, но не убедили его окончательно. — Послушайте, милорд, — наконец сказал он. — Мне понятна ваша точка зрения, и в этом вы совершенно правы. Совершенно очевидно, что одних слов недостаточно. Он мог бы или она могла бы, или они оба могли бы… Вижу, что немного небрежно осмотрел то окно и люк на крышу. И мы плохо искали орудие убийства. Но лучше поздно, чем никогда. Завтра утром я к вам приду, и мы опять все осмотрим. И еще одно. Я приведу с собой Джо Селлона. Попробуйте расспросить его еще раз. И посмотрим, как обстоит дело с рамами. Ведь что ни говори, а он раза в два шире, чем вы, милорд. И, что касается вас, милорд, лично вы пролезете в любую дырку, если это потребуется. Включая суд и жюри присяжных, если позволите так выразиться… А теперь не старайтесь унести меня в сторону, а я пока ничего не буду выдвигать против Агги Твиттертон. Я просто выясню, кто убил Ноукса, и докажу это. И я действительно это докажу, даже если для этого придется прочесать всю деревню маленьким гребешком. — В таком случае, — сказал Питер, — завтра вам придется встать очень рано, потому что наши лондонские друзья явятся за мебелью, замками, сундуками и прочим. — Надеюсь, они не прихватят с собой люк на крышу, — возразил инспектор. — И, возможно, оставят окна и двери. А теперь мне пора домой. Простите, что побеспокоил вас и ее сиятельство. — Ну что вы, инспектор, — успокоил его Питер. — Маленькие вечеринки — это самая приятная из неизбежных неприятностей. К тому же у нас получился маленький вечер памяти Шекспира. Вы не находите? — Видишь, — сказала Харриет, когда Питер проводил инспектора и вернулся в гостиную, — у него все-таки были причины врываться к нам за полночь. Но, Боже мой! Хоть бы сегодня больше уже никого не было! — У меня уже давно не было такого трудного дня. Бантер уже стал похож на собственную тень. Я отослал его спать. А что касается меня, за этот день я стал каким-то другим человеком! — Мне тоже кажется, что до завтрака я была совсем другой. И знаешь, Питер, я испугалась. Всегда этого терпеть не могла, всегда боялась оказаться собственницей. Ты же знаешь, всю жизнь старалась этого избежать. — Уж я-то знаю, — он скорбно посмотрел на нее. — Бежала, как Красная королева. — Да, ты прав. А теперь я вдруг обнаружила в себе это мерзкое качество. Понять не могу, что на меня нашло! Ужасно! Неужели это опять когда-нибудь может произойти? — Не знаю, — улыбаясь, сказал он. — Не могу себе представить. Весь мой опыт общения с женщинами, а были женщины многих национальностей с трех отдельных континентов… — Почему отдельных? Разве обычные континенты перемешаны, как сорта чая? — Не знаю, но так гласят древние книги. Три отдельных континента. Весь мой опыт не помогает мне объяснить тебя. Ты совершенно беспрецедентный случай. Ты ни на кого не похожа. — Почему? Разве собственнический инстинкт беспрецедентный случай? — Наоборот, это так же обычно, как грязь после дождя. Но чтобы распознать его в себе и попытаться избавиться от него — это необычно. Если ты хочешь быть обычной женщиной, милая, ты должна его в себе холить и лелеять. И превратить в ад собственную жизнь и жизнь окружающих. И еще ты должна придумать этому какое-нибудь другое название: самопожертвование, преданность или что-то в этом роде. Если ты будешь так себя вести, все подумают, что мы безумно любим друг друга. — Хорошо. Но если я еще хоть раз буду так себя вести, ради всего святого, не поддавайся… Ты мне обещаешь? — Если тебя это успокоит, обещаю. Терпеть не могу ссориться. Особенно с тобой. — Я и подумать не могла, что ты окажешься таким слабохарактерным. Если ты поддашься этому один раз, потом это повторится снова, потом еще раз и так до бесконечности. Как у Дейнгельда. — Не сердись на меня, Домина. Обещаю, если это случится еще раз, я возьму в руки хлыст. Так, о чем же я думал до этого? О женской ревности или о том, что тебе возразить, или о браке вообще? Или о нашей странной женитьбе? Мы женаты и будто не женаты. Разве так может быть? Или о том, можно ли мною управлять? Или я собирался тебе объяснить, как это лучше сделать? Не помню, о чем я думал. Я просто услышал твой голос, и мне опять трудно дышать. — Я вела себя просто ужасно. Питер, я тебя очень расстроила? Я все испортила? Все, что ты мне раньше говорил? — Знаешь, я верю тебе, как самому себе… Послушай, дорогая, ради Бога, давай возьмем слово «собственность», обмотаем вокруг его шеи веревку и вздернем? Терпеть не могу это слово. Не хочу ни говорить, ни слышать его. Оно совершенно бессмысленное. Мы не можем быть собственниками кого-то другого, мы можем только отдавать и жертвовать всем, что имеем… Шекспир, как сказал бы Кирк… Не знаю, что случилось со мной сегодня вечером. У меня такое чувство, что распались какие-то цепи. Я говорю совершенно неожиданные вещи. Такие, которых никогда от себя не ждал, будто прожил лет сто. — Я тоже сегодня много чего наговорила. Кажется, я сказала все, кроме… — Это правда. Ты еще ни разу мне об этом не сказала. Ты всегда находила для этого какие-то другие слова. И я их, наконец, хочу услышать. — Я тебя люблю. — Очень мужественный поступок. Хотя мне пришлось выдирать их из тебя, как пробку из бутылки. И почему так трудно произносить эту простую фразу? Я — личное местоимение, именительный падеж; ЛЮБЛЮ — глагол, действительный залог, означает… По принципу мистера Сквиерса, идем в постель и будем изучать его значение. Окно в гостиной все еще было открыто. Для конца октября воздух был необычайно теплым и спокойным. Где-то совсем рядом кот — наверное, тот самый, Рыжий — замяукал требовательно и пронзительно. В темноте Питер подошел к подоконнику, его рука наткнулась на каменное пресс-папье. Он хотел получше его рассмотреть, но передумав, разжал пальцы. — Кто я такой, — вслух сказал он, — чтобы бросать камни в других смертных? Он зажег свечу, потушил лампы и пошел наверх. Глава XIX Колючее чудовище — Питер, что тебе снилось сегодня утром? Ты меня напугал. Он еще не совсем проснулся и смотрел на нее непонимающим взглядом. — О, Боже мой! Неужели опять? Я думал, что перестал разговаривать во сне. Скажи, что я говорил. Можешь меня не щадить, начинай с худшего. — Я не поняла, что ты говорил. Но мне показалось, как бы это помягче сказать, что тебя что-то беспокоит. — В миленькую компанию ты попала, — горько сказал он. — Я знаю. Мне и раньше об этом говорили. Отличный сосед по постели. Пока не засну. Я обычно старался не рисковать, но всегда надеешься, что все как-то обойдется. В будущем буду вовремя убираться. — Не будь идиотом. Ты успокоился сразу, как только я тебя обняла. — Да, так и было. Теперь я вспоминаю… Нас было пятнадцать. Мы шли по палящей пустыне, и все были скованы цепью. Вокруг были какие-то огромные колючие растения. Я должен был то ли что-то сказать, то ли сделать — не помню — но мне мешала цепь. Рот был полон песка, а вокруг летали огромные мухи. Мы были в синей форме и должны были идти дальше… — Он замолчал. — Не знаю, почему синяя форма — это всегда ассоциируется с войной. Но рассказывать кому-то свои сны — крайняя степень эгоизма. — Расскажи дальше. Мне очень интересно. Очень запутанный сон. — Да, запутанный… Наша обувь была совсем разбита… Когда я посмотрел вниз, то увидел свои ноги, они были совсем черными от цепей. Мы страшно устали. Да, именно так. Очень похоже на эту балладу. Только было жарко, и над нами свинцовое небо. И мы знали, что конец пути будет ужаснее, чем его начало. И все это было по моей вине, потому что я что-то забыл. — Что было дальше? — Дальше ничего не было. Ты обняла меня, как будто пошел дождь, и я увидел букет белых хризантем… Думаю, это какие-то давние впечатления, вытесненные в подсознание. Но самое интересное, что я действительно что-то должен вспомнить. Когда я проснулся, мне это почти удалось, но сейчас я опять все забыл. — Ты вспомнишь, обязательно вспомнишь, если только не будешь из-за этого переживать. — Хорошо бы. Потому что сейчас я чувствую какую-то непонятную вину… Да, Бантер, что там? Почта? Боже всемогущий, что ты там принес? — Ваша шелковая шляпа, милорд. — Шелковая шляпа? Не смеши меня, Бантер. Зачем она здесь, в деревне? — Сегодня утром похороны, милорд. Я подумал, что ваше сиятельство решит присутствовать. Молитвенники в том же ящике, что и ваш черный костюм. — Но разве я не могу пойти на деревенские похороны без траурного костюма и этой шляпы? Разве нельзя надеть что-то другое? — В сельских общинах очень трепетно относятся к традициям, милорд. Но, конечно, это, как ваше сиятельство захочет. За мебелью приехали два фургона, а старший инспектор Кирк внизу разговаривает с мистером Макбрайдом и мистером Соломоном. С разрешения вашего сиятельства я мог бы послать машину в Броксфорд и заказать две походные кровати и чайник. — Питер, — Харриет, разбиравшая почту, посмотрела на мужа, — здесь письмо от твоей матери. Она говорит, что возвращается домой. Охота не состоялась, Джеральд и Хелен едут на выходные к лорду Эттенбери. И она спрашивает, не хотим ли мы приехать к ней на пару дней. Она считает, что нам нужны перемены и что нам нужно отдохнуть. Не друг от друга, как она пишет, а от того, что называют домашним хозяйством. — Моя мать — выдающаяся женщина. У нее удивительная способность попадать в яблочко. Особенно если учесть, что все свои выстрелы она обычно делает наугад. Домашнее хозяйство! Из домашнего хозяйства у нас, похоже, остаются голые стены. — Что ты думаешь о ее предложении? — Решай сама. Нам все равно нужно куда-нибудь на время выехать, если только ты не предпочтена походные кровати и чайник, которые нам так настойчиво навязывает Бантер. Но вряд ли разумно рассказывать свекрови о том, что у нас с первых дней начались трудности. — Бывают свекрови и Свекрови. — Ты права. Тебе ведь не нужно встречаться с тем свекровями, а это существенная разница. Мы веера» но собирались рано или поздно ее навестить. — Я бы поехала, Питер. — Отлично, значит, ты поедешь. Бантер, пошли ее милости телеграмму. Мы приедем сегодня вечером. — Хорошо, милорд. — Он, похоже, очень обрадовался, — сказал Питер, когда Бантер вышел. — Ему, конечно, жаль бросать расследование, но походные кровати способны сломить даже его дух. В некотором роде я даже благодарен мистеру Соломону за то, что он ускорил события. Мы не бежим с поля боя, мы отдаем приказ отступить и поэтому можем удалиться со всеми военными почестями. — Ты действительно так думаешь? — Я так думаю. Да, именно так. Харриет посмотрела на него и вдруг расстроилась, потому что подумала, что он давно этого хотел. — И ты никогда больше не захочешь сюда вернуться? Он тяжело вздохнул. — Не знаю. Я чувствую, будто меня засунули в ореховую скорлупу… если это, конечно, не из-за моего плохого сна. Но ему всегда будут сниться в этом доме плохие сны, пока над ним будет висеть тень неудачи… Он перевел разговор: — Что еще пишет мама? — Больше никаких особых новостей. Конечно, ей ужасно жаль, что все так случилось в нашем доме. Еще она нашла нам парочку хороших служанок. Они смогут начать в ноябре. Повесили люстру, специально закрепили все хрусталинки, чтобы не звенели. Приобрели рояль. Озирис во вторник поймал мышку, принес в спальню Фрэнклин и положил в ее тапок. У твоего племянника Джерри были небольшие разногласия с полицией, но он объяснил, что был на свадьбе у своего дяди и отделался штрафом и предупреждением. Вот, пожалуй, и все. Остальное о том, что мне пора подарить тебе милую крошку и что не так уж плохо, что мы начали свою жизнь с такой широкой известности. — Может, она и права. Очень рад, что она прислала такое милое письмо. Кстати, вот тебе записка от дядюшки Пандаруса, я имею в виду дядю Пола. Он вложил ее в письмо для меня. С нетерпением ждет когда мое увлечение, которое он называет «дикими оргиями ума» не позволит мне долго киснуть без работы в глуши. Только дядюшка Пандарус мог вложить в свои добрые советы столько цинизма. — В моей записке тоже много добрых советов, но они совсем не циничные. На самом деле мистер Делагардье писал: «Моя дорогая племянница, надеюсь, что мой совершенно невозможный, но в общем и целом терпимый племянник наполняет твою чашу вином жизни. Могу ли я, старый человек, который знает его, как никто другой, напомнить: это вино для него — хлеб насущный? Думаю, ты достаточно разумна, чтобы не обижаться на cette franchise. Мой племянник — дитя неразумное, вернее, он разумен, но не в общепринятом смысле этого слова…» Питер усмехнулся. — Я не спрашиваю, что он тебе написал. На все советы дяди Пола нужно смотреть с позиции его времени. Он, например, до сих пор считает меня романтиком, что здорово действует на мои крепкие нервы и глубоко реалистичный ум. Питер с усмешкой отложит свое письмо в сторону и спросил: — Ты пойдешь на похороны? — Наверное, нет. У меня нет черного платья, которое подошло бы к твоей шелковой шляпе. Я лучше останусь здесь и присмотрю за всеми этими Соломонами и Макбрайдами. — Это мог бы сделать и Бантер. — О, нет! Он так мечтал побывать на этих похоронах. Я только что видела, как он начищал свой телок. Ты уже спускаешься? — Не сейчас. Я получил письмо от агента. Мне нужно его просмотреть. Я думал, мне удалось подчистить все дела до свадьбы, но нашелся один арендатор, который портит всем нервы. И Джерри вляпался в историю с женщиной. Ему очень неловко меня беспокоить, но у ее мужа в глазах загорелся шантажистский огонек, и, Боже мой, что же ему теперь делать? — Боже всемогущий! Опять этот мальчишка! — Вот чего я действительно не собираюсь делать — так это высылать ему чек. Так случилось, что я немного знаю этих леди и джентльмена. Все, что сейчас нужно — это строгое письмо и адрес моего юриста, который тоже имеет о них некоторое представление. Но я не могу писать внизу. Там Кирк ползает по подоконникам, а Соломон с Макбрайдом роются в буфете. — Конечно, не можешь. Я пойду и посмотрю, как там идут дела. Работай и будь хорошим мальчиком… А я-то думала, что ты лентяй без всякого чувства ответственности! — Деньги, к сожалению, не растут сами по себе. Точно так же, как и племянники. Когда с делами было покончено, Питера, несмотря на все его протесты, облачили в черный костюм и крахмальный воротник. Он спустился вниз и сразу столкнулся со старшим инспектором. Кирк уже собирался уходить. В комнате накалялись страсти. Макбрайд что-то горячо объяснял мистеру Соломону и какому-то пыльному джентльмену, который представился, как душеприказчик покойного. До чего они, в конце концов, договорились, Питер так и не узнал, да и собственно, знать не хотел, тем более результат все равно был бы одним и тем же: полный и безоговорочный вывоз всей мебели. Харриет (от имени Питера) объявила, что: а) за аренду мебели они заплатили так мало, что не стоит об этом и говорить; б) она не позволит им приступить к работе без чашки чая; в) они с Питером собираются уехать на выходные; г) все будут рады, если этот хлам вывезут как можно скорее и, наконец, освободят дом для приличной мебели. Когда все было улажено, Макбрайд попросил у Кирка разрешение начинать. Старший инспектор печально кивнул. — Не повезло? — спросил Питер. — Не продвинулся ни на йоту, — сказал Кирк. — Как вы и говорили. Наверху все в отпечатках Пуффетта и Берта Руддла, но совершенно невозможно определить, когда они там появились: неделю назад или только вчера. На полу нет никаких вмятин от каменного пресс-папье. Хотя старому дубу все нипочем: можно швырять в него валуны, даже царапины не останется. Очень запутанное дело. Я еще с таким не сталкивался. Ни одной зацепки. — Вы уже попытались протолкнуть Селлона в окно? — Джо Селлона? — Кирк хмыкнул. — Он сейчас в деревне. Там такое столпотворение, вам и не снилось. Я такого за всю свою жизнь не видел. Собралась добрая половина Пэгфорда и чуть ли не весь Броксфорд. Набежала целая армия репортеров. Естественно, приехали ребята из «Броксфорд и Пэгфорд Гэзетт» и «Норт-Харт Эдветайзер». Есть даже один тип с кинокамерой. Там столько машин, что в «Корону» просто попасть невозможно. Джо совсем зашивается, я послал ему на помощь сержанта. И, — раздраженно добавил инспектор, — двадцать машин нам удалось припарковать на поле мистера Гидди. Вдруг приходит мальчишка и начинает ныть: пожалуйста, мистер, я привел нашу корову к быку». Естественно, мы были вынуждены убрать оттуда машины. Чем дальше, тем хуже. Единственное, что успокаивает, — должно же это когда-нибудь кончиться! И тогда я приведу сюда Джо, после похорон. Люди Макбрайда были настоящими профессионалами. Не успела Харриет опомниться, как ее свадебный домик рассыпался на грязные кучи щепок и соломы, груды ящиков и коробок, скомканные шторы и сваленные в углу картины. Остались голые стены, в которых сиротливо торчали ненужные теперь крючки и гвозди. Харриет думала, неужели теперь вся ее замужняя жизнь будет похожа на этот безумный калейдоскоп. Посеешь характер, пожнешь судьбу… Наверное, что-то такое было и в ней и в Питере. Ни одно событие в их жизни не дошло до своего мирного и спокойного логического конца. Постоянно были какие-то неожиданные удары и повороты судьбы. Один из рабочих безуспешно пытался собрать каминные принадлежности. Харриет ему помогла. Улыбнувшись, она вспомнила, как ее замужняя подруга рассказывала о своем медовом месяце: — Джим хотел, чтобы наш медовый месяц прошел тихо и уединенно. Поэтому мы поехали в маленькую рыбацкую деревушку. Там было, конечно, замечательно, но все время шел дождь, поэтому мы вынуждены были все время сидеть дома. И я думаю, это была наша ошибка. Конечно, мы очень любили друг друга, иначе и быть не могло. Но мы столько дней провели один на один, что нам совершенно нечего было делать. И вся наша идиллия кончилась тем, что мы тихо сидели и читали книги каждый в своей комнате. Лучше бы мы отправились в путешествие. В этом есть своя прелесть: там тебе предлагают какую-то программу. Их с Питером медовый месяц не вписывался ни в программу. Харриет, наконец, удалось кое-как закрепить непослушные железки, она встала и с удивлением увидела Фрэнка Кратчли. — Вам нужна какая-нибудь помощь, миледи? — Не знаю, Кратчли. Вы сегодня утром свободны? Кратчли рассказал, что привез людей из Пэгфорда на похороны, они сейчас ушли завтракать в «Корону», и он сейчас свободен. — А разве ты не пойдешь на похороны? Ты ведь поешь в хоре, да? А викарий, насколько я помню, говорил, что во время службы будут петь. Кратчли покачал головой. — Я поговорил с викарием. Вернее, это он со мной поговорил. Этот Кирк… во все сует свой нос. Наши отношения с Полли Мейсон никого не касаются. Особенно жены викария. Я пришел поговорить о помолвке, а она на меня набросилась. — Правда? — сказала Харриет. Ей и самой не очень нравился Кратчли. Но раз он решил все-таки узаконить свои отношения с Полли и никому не рассказывать о позоре мисс Твиттертон, наверное, не стоило сейчас бить во все колокола. Сегодня мисс Твиттертон, должно быть, и сама жалеет о том, что все рассказала Харриет. А выяснение отношений с Кратчли еще больше ранит ее самолюбие. В это время один из рабочих начал аккуратно раскладывать на подоконнике бронзового всадника и другие антикварные безделушки другой снял со стены зеркало и пытался дотянуться до часов. — Хорошо, Кратчли. Вы можете помочь этим людям, если они не против. — Да, миледи. Может, я начну выносить вещи? — Нет, не сейчас. — Она подошла к человеку у окна, который уложил в ящик последнего железного уродца и пытался закрыть крышку. — Вы не возражаете, если мы пока на этом закончим? После похорон мой муж приведет с собой нескольких знакомых. Нам будут нужны стулья. — Хорошо, миледи. Можно, мы пока поработаем наверху? — Да, конечно. Мы скоро освободим эту комнату. — Очень хорошо. Идем, Билл. Сюда. Билл, худой человек с уныло повисшими усами, послушно слез с лестницы. — Хорошо, Джордж. Снимем часы потом. С ними придется повозиться. — Может быть, вам поможет этот человек? Он здесь работает садовником. Джордж внимательно посмотрел на Кратчли, сложил лестницу и поставил ее в углу. — Разве что с цветами, — сказал Джордж. — У нас нет специальных распоряжений, но приказано вывезти все. — Да, все цветы нужно увезти. Эти можно снять позже. Кратчли, может, вы пока будете выносить цветы из оранжереи? — И там еще во дворе есть работа, — сказал Джордж. — Джек будет рад, если вы ему поможете. Кратчли вышел. Джордж и Билл пошли наверх. Харриет вспомнила, что нужно забрать из буфета табак и сигары Питера. Внезапно она услышала какой-то звон внизу и выскочила в коридор. Не помня себя от злости, Харриет рванула дверь в подвал и сбежала по ступенькам, даже не вспомнив, что здесь совсем недавно нашли. В подвале было темно, как в преисподней. Она зажгла спичку и облегченно вздохнула. Все было в порядке. Две с половиной дюжины бутылок портвейна были аккуратно сложены на полках, а рядом стояла табличка, на которой большими буквами было написано: «СОБСТВЕННОСТЬ ЕГО СИЯТЕЛЬСТВА. НЕ ДОТРАГИВАТЬСЯ». Она медленно поднялась в коридор. Открылась задняя дверь и вошел Кратчли. Увидев ее, он остановился. — Я посмотрела, все ли в порядке с вином. Бантер оставил записку, но, пожалуйста, сходите к рабочим и напомните им еще раз, что к этим бутылкам нельзя даже пальцем прикасаться. Кратчли улыбнулся, и Харриет поняла, что это лицо может быть красивым и из-за него могли потерять голову не только мисс Твиттертон и Полли Мейсон. — Не думаю, что они забудут, миледи. Мистер Бантер сам с ними поговорил и строго приказал даже не смотреть в сторону бутылок. Похоже, он очень переживает из-за этого вина. Видели бы вы, как он вчера чуть не разорвал Марту Руддл. Харриет пожалела, что не видела, и она с удовольствием порасспросила бы очевидца знаменательного события, но подумала, что откровенность Кратчли вряд ли вызвана благими намерениями. Кроме того, знал он об этом или нет, но этого человека Харриет уже занесла в «черный список». Поэтому она сказала только: — Ладно. Проследите, чтобы они об этом не забыли. — Хорошо. Но бочку они могут забрать? — Конечно, бочка не наша. Только бутылки. — Хорошо, миледи. Кратчли вышел, так и не взяв то, за чем пришел, а Харриет вернулась в гостиную. С какой-то жалостью она вынула аспарагусы и кактусы из кашпо и собрала их в маленькую грустную клумбу на полу. Она всегда была равнодушна к этим цветам, но сейчас они пробудили в ней сентиментальные воспоминания: они говорили о них с Питером. Харриет подумала, что совершенно потеряла голову из-за Питера, раз может грустить над каким-то кактусом только потому, что он на него посмотрел. Она представила себе Питера, и ее захлестнула теплая волна. Конечно, она была вчера последней дурой, но все-таки они предназначены друг для друга самой судьбой. — Ну и замечательно, — вслух сказала Харриет. — Пусть я потеряла голову. — Она погладила пушистую веточку аспарагуса и поцеловала ее. — Но, — весело сказала она кактусу, — тебя я целовать не буду, во всяком случае, пока ты не побреешься. — В окне неожиданно появилась чья-то голова и уставилась на нее. — Извините, миледи, — сказала голова. — Та коляска во дворе — ваша? — Что? О Боже, нет, — сказала Харриет, — это прежний владелец на какой-то распродаже купил. — Я так и думал, миледи, — сказала голова — очевидно, Джека — и исчезла. Ее одежда была уже собрана. Когда Питер писал письма, Бантер поднялся наверх и обнаружил, что Харриет безуспешно сражается с оранжевым платьем. Несколько мгновений он задумчиво за ней наблюдал, а потом предложил свою помощь. С огромной благодарностью Харриет протянула ему оранжевого монстра. Интимная часть ее вещей была, естественно, уже упакована ею самой. Хотя, когда Харриет позже распаковывала белье, ее удивила собственная аккуратность и обилие оберточной бумаги. В любом случае, все было собрано. В гостиную вошел Кратчли. Он держал в руках поднос с бокалами. — Я подумал, может, вам это еще понадобится, миледи. — О, спасибо, Кратчли. Как хорошо, что вы об этом вспомнили. Конечно, еще понадобится. Поставьте, пожалуйста, на стол. — Да, миледи. — Кратчли не спешил уходить. — Тот парень, Джек, — помолчав, вдруг сказал он, — спрашивает, что делать с банками и бутылками. — Скажите ему, пусть все пока остается в подвале. — Он не знает, какие из них ваши. — Все банки и бутылки с этикетками «Фортнум и Мейсон». Все остальное — Ноукса. — Хорошо, миледи… Могу ли я спросить, вы и его сиятельство еще вернетесь сюда? — Да, Кратчли, конечно, вернемся. Ты спрашиваешь из-за работы? Мы уедем, пока дом не приведут в порядок, а потом вернемся обратно. И мы бы хотели, чтобы ты и дальше занимался садом. — Спасибо, миледи. Очень хорошо, — наступила неловкая пауза. — Извините меня, миледи. Я вот думал, — он неловко мял шляпу в руках, — мы с Полли Мейсон собираемся пожениться, не мог бы его сиятельство… Мы собирались купить гараж, но мои сорок фунтов пропали… Если бы его сиятельство смог занять нам денег, мы бы все вернули честь честью… — Понимаю, Кратчли. Но я вам ничего не могу сказать. Вам нужно поговорить об этом с милордом. — Да, миледи… Но, может, вы замолвите за нас словечко. — Я подумаю над этим. Как бы Харриет ни старалась держать себя в руках, она сказала это ледяным тоном. Ей очень хотелось спросить: «Почему бы вам не попробовать занять деньги у мисс Твиттертон?» С другой сторон» в его просьбе не было ничего необычного, ведь Кратчли не знал, что она так много о нем знает. Разговор был окончен, но молодой человек все не уходил, Я этому она обрадовалась, услышав, что к дому подъехала машина. — Они вернулись. Быстрее, чем я ожидала. — Похороны никогда не бывают долгими, миледи. Кратчли еще немного помялся у двери и вышел. Приехало довольно много народа. Если они все приехали в «даймлере», то это было забавное зрелище. Но нет, она увидела викария, значит, кто-то ехал в его маленькой машинке. Викарий был в сутане, в одной руке он держал молитвенник, другой поддерживал мисс Твиттертон. Харриет подумала, что по сравнению с вчерашним днем она выглядит гораздо лучше. Хотя глаза ее были красными, и маленькая ручка в черной перчатке судорожно стиснула носовой платок. Наверное, то, что в прошедшей грустной церемонии она была вторым по значимости лицом, вернуло ей потерянное самоуважение. Следом шла миссис Руддл. Ее старомодный пиджак довольно странного фасона был расшит большими блестящими бусинами, перышки на шляпке трепетали даже веселее, чем на дознании. Ее лицо сияло. Больше всех соответствовал моменту Бантер. В руках он держал целую стопку молитвенников с траурным котелком наверху. Лицо Бантера было таким сдержанно-печальным, что именно его можно было принять за ближайшего родственника усопшего. Процессию завершал Пуффетт в неопределенного возраста и цвета Рабочей куртке, надетой поверх кипы свитеров. Харриет была уверена, что он надевал эту куртку в день собственной свадьбы. Вместо скромного котелка, в котором он появился в первый день их знакомства, Пуффетт надел очаровательное нечто, которое, скорее всего, носил его дедушка на заре текущего столетия. — Наконец-то вы вернулись, — сказала Харриет. Она поспешила навстречу мисс Твиттертон, но по пути ее перехватил муж. Питер был в приподнятом настроении, видимо, благодаря чувству выполненного долга. Грустное впечатление, которое производили его траурный костюм, черный шарф, строгое пальто и темный зонт, несколько смягчалось лихо сдвинутой набок шляпой. — Привет, привет, привет, — весело пропел его сиятельство. Он поставил в угол зонт, мягко улыбнулся и с удовольствием снял, наконец, ненавистную шляпу. — Проходите, пожалуйста, садитесь, — сказала Харриет, подавив смех. Она усадила мисс Твиттертон, взяла ее маленькую ручку и тихонько ее пожала. — Иерусалим, счастливый дом! — его сиятельство окинул взглядом владения и с чувством провозгласил: — И это прекраснейший из городов? Схватить грабителей! Вперед, сыны Израиля! Вперед, колесницы и всадники! Харриет уже было знакомо это его неуравновешенное состояние, которое обычно следовало за посещением похорон и других печальных мероприятий. Поэтому она строго сказала: — Питер, возьми себя в руки. — Потом поспешила к мистеру Гудекеру: — На похоронах было много людей? — Очень много, — ответил викарий. — Так много, что я и не ожидал. — Это так трогательно, — всплакнула мисс Твиттертон. — Последняя дань уважения бедному дяде. — Ее личико раскраснелось, она стала почти хорошенькой. — Целое море цветов! Шестнадцать венков, включая ваш прелестный веночек, дорогая леди Вимси. — Шестнадцать! — сказала Харриет. — Подумать только! — Она почувствовала нечто, похожее на удар в солнечное сплетение. — И такой великолепный хор! — продолжала миссис Твиттертон. — Такие трогательные гимны. И дорогой мистер Гудекер… — И чудесная проповедь. Слова святого отца, — перебил ее Пуффетт, — если можно так выразиться, сэр, шли от сердца к сердцу. Он достал огромный красный носовой платок в белую клетку и шумно высморкался. — Да, — согласилась миссис Руддл, — все было великолепно. Я никогда не видела таких трогательных похорон, а я не пропустила ни одни похороны в Пэгглхэме за сорок лет. Мистер Пуффетт подтвердил. Харриет улучила момент и тихо спросила Питера: — Неужели мы послали венок? — Бог его знает. Бантер, мы посылали венок? — Да, милорд. Из лилий и белых гиацинтов. — Лучшего и придумать нельзя было. — Спасибо, миледи. — Приехали абсолютно все, — сказала мисс Твиттертон. — Доктор Крейвен, мистер и миссис Совертон, Дженкинсы из Броксфорда и тот странный молодой человек, который нам сообщил, что у дяди финансовые проблемы. А мисс Грант привела школьников с белыми цветами… — И полиция в полном составе, — добавил Питер. — Бантер, я вижу здесь бокалы. Налей нам чего-нибудь. — Хорошо, милорд. — Боюсь, что бочку с пивом уже увезли, — сказала Харриет, сочувственно посмотрев на Пуффетта. — Очень жаль, — сказал Питер. Он снял черное Пальто, и вместе с ним сбросил с себя последние остатки траура. — Ладно, Пуффетт, думаю, один раз можно попробован, и пиво из бутылки. Открыть для себя, как говорится, что-то новенькое. Рассказывают, что Исаак Волтон как-то ловил рыбу на берегу… Но закончить ему не дали. Грохоча тяжелыми башмаками, из спальни вышли Билл и Джордж. У одного в руках были большое зеркало и кувшин, другой нес букетик зубных щеток, бритв и расчесок. Они явно обрадовались, увидев в комнате такую большую компанию. Джордж, безошибочно определив, кто здесь главный, подошел к Питеру. — Извините, босс, — сказал Джордж, неопределенно махнув букетом в сторону спальни, — там все эти лезвия и серебряные расчески… — Тише, — сурово провозгласил его сиятельство, — поспешишь — людей насмешишь. — Он аккуратно сложил пальто и повесил Джорджу на протянутую руку. Туда же последовали шарф, шляпа, немного места осталось и для зонта. — Идите в коридор, найдите там дверь и спросите у нашего человека, что здесь чье. — Понятно, босс, — сказал Джордж и медленно двинулся к выходу, боясь уронить шляпу, которая венчала пирамиду. Из замешательства всех вывел викарий: — Вы можете мне не верить, но, когда я учился в Оксфорде, мы надели шляпу на статую Мэртира. — Неужели? — сказал Питер. — А мы как-то украсили зонтиками статуи цезарей. Каждому цезарю — по зонтику. Это были зонтики нашего братства. А вот и напитки! — Спасибо, — сказала мисс Твиттертон, и крупная слеза капнула прямо в бокал. — Подумать только, когда в прошлый раз лорд Питер угощал нас шерри… — Боже мой, Боже мой, — сказал мистер Гудекер. — Спасибо, достаточно. Он подержал маленький глоток во рту и, очевидно, пришел к выводу, что это вино выгодно отличается от «лучшего шерри в Пэгфорде». — Бантер, у тебя в кухне, кажется, есть немного пива для мистера Пуффетта? — Да, милорд. Мистер Пуффетт, вспомнив, что, образно выражаясь, оказался не в своей компании, надел шляпу и сказал: — Спасибо, ваше сиятельство. Пойдем, Марта. Снимай шляпу, шаль и пойдем поможем ребятам во дворе. — Да, — сказала Харриет. — Бантеру понадобится ваша помощь, миссис Руддл. Нужно приготовить что-нибудь к завтраку. Вы с нами позавтракаете, мисс Твиттертон? — Большое спасибо, но мне пора домой. Вы так добры… — Но зачем так торопиться? — сказала Харриет, когда Пуффетт и миссис Руддл удалились. — Я сказала это только для миссис Руддл. Она неплохая служанка, но иногда ей приходится напоминать об ее обязанностях. Мистер Гудекер, вам налить еще шерри? — Нет, мне тоже пора домой. — Не забудьте свои цветы, — напомнил Питер. — Мистер Гудекер убедил Макбрайда, и кактусы попадут теперь в хорошие руки. — За неплохое вознаграждение? — Конечно, конечно, — сказал викарий. — Я за них заплатил. Но это совершенно справедливо. Он должен думать о своих клиентах. Другой человек — по-моему, его зовут Соломон — возражал, но мы его уговорили. — Как вам это удалось? — Видите ли, — смущенно сказал викарий, — я ему тоже заплатил. Но совсем немного. Незначительную сумму. Намного меньше, чем эти кактусы стоят на самом деле. Я представить себе не мог, что они окажутся в каком-нибудь холодном магазине, и некому будет за ними присмотреть. Кратчли очень хорошо за ними ухаживал. Он вообще здорово разбирается в кактусах. — Неужели? — мисс Твиттертон отреагировала так остро, что викарий посмотрел на нее в полном недоумении. — Рада слышать, что он хоть что-то делал хорошо. — Да, святой отец, — сказал Питер. — Лучше вы, чем я. Я к ним совершенно равнодушен. — Возможно, не все их любят. Но вон тот, вы должны признать, необыкновенный экземпляр. Он близоруко прищурился в сторону висевшего на стене кактуса и подошел к нему в благоговейном восхищении. — Этот кактус, — дрожащим голосом сказала мисс Твиттертон, — особая гордость дяди Вильяма. Ее глаза наполнились слезами, и растерянный викарий поспешил к ней. — Я знаю. Не беспокойтесь, мисс Твиттертон, ему будет очень хорошо у меня. Мисс Твиттертон молча кивнула. Но осмотр экзотических растений все равно пришлось прервать, потому что вошел Бантер и сообщил: — Извините, рабочие уже почти очистили чердак. Но они не знают, что делать с ящиками, на которых написано «Твиттертон». — О, Господи! Совсем забыла! Передайте, что я лучше сама поднимусь и посмотрю. Как я могла забыть! Здесь довольно много моих вещей! — она подбежала к Харриет. — Надеюсь, вы не будете возражать. Я быстренько. Но лучше сейчас пойти отобрать свои вещи. Понимаете, мой домик очень маленький и дядя любезно согласился, чтобы некоторые вещи побыли у него. Все, что принадлежало моей дорого мамочке… — Конечно, — ответила Харриет. — Может, в нужна помощь? — О, большое спасибо! О, спасибо, мистер Гудекер. Викарий вежливо открыл перед ней дверь и протянул руку. — Я скоро ухожу. Поэтому хочу с вами попрощаться. И постарайтесь так уж сильно не расстраиваться. Держитесь, мисс Твиттертон. Будьте мужественной и, если сможете, мы ждем вас в воскресенье на воскресной службе, как обычно. Придете? Мы на вас так рассчитываем. — Да, конечно. В воскресенье. Конечно, дорогой мистер Гудекер. Если вы хотите, я постараюсь… — Я вам очень признателен. — Спасибо большое, я… вы… все так добры ко мне. Немного смущенная и бесконечно благодарная мисс Твиттертон убежала наверх. — Бедная женщина! — воскликнул викарий. — Какой удар для нее! Эта нераскрытая тайна висит над нами дамокловым мечом… — Да, — рассеянно согласился Питер, — ничего хорошего. Харриет посмотрела на него и вздрогнула. Он холодно смотрел на дверь, за которой только что скрылась мисс Твиттертон. Харриет подумала о шоке на крышу и об этих ящиках. Интересно, осматривал ли их Кирк, подумала она. Если нет, то что тогда? Что может быть в этих коробках? Орудие убийства, а на Нем кровь и прядь волос жертвы? Ей показалось, что прошло уже много времени, когда мистер Гудекер, Который молча любовался своим новым приобретением, внезапно нарушил молчание: — Да, но это очень странно! Очень странно! Возглас святого отца будто вывел Питера из транса. — Что странно, святой отец? Озадаченный викарий вглядывался в уродливые ветки над головой. Питер тоже поднял голову, но, так как кактус висел примерно в четырех дюймах от него, ничего не смог рассмотреть. — Вы только посмотрите на это! — трагически шепотом произнес мистер Гудекер. — Вы видите, что это? Он порылся в кармане, достал карандаш и ткнул в самый центр растения. — Отсюда, — сказал Питер, отступая на шаг назад, — это выглядит, как пятно милдью. Весьма обычная для кактуса болезнь! Хотя мне плохо видно. Но, может, это просто молодой побег? — Это милдью, — горько сказал викарий. Харриет поняла, что нужно выразить соболезнование, взобралась на стул и внимательно рассмотрела несчастный кактус. — На листьях еще больше. Если это, конечно, листья, а не шипы. — Кто-то, — сказал мистер Гудекер, — налил слишком много воды. — Он укоризненно посмотрел на обоих. — Мы до него даже не дотрагивались, — попыталась оправдаться Харриет. Она вспомнила про Кирка и Бантера и замолчала. Но они вряд ли стали бы поливать кактусы. — Я гуманист, — сказал Питер, — и хотя я не люблю эту колючую пакость… Он тоже неожиданно осекся, и Харриет увидела, что выражение его лица изменилось. Она испугалась, у него было такое же выражение лица утром, когда ему снился кошмар. — Что случилось, Питер? Он полушепотом сказал: — «И мы шли через колючие кусты, и они все кончались…» — Уже осень, — сказал викарий. — Поэтому нужно поливать реже, намного реже. — Конечно, — сказала Харриет. — Но все это мог натворить только ваш хваленый Кратчли. — Думаю, это именно он, — сказал Питер, будто возвращаясь к ним из далекого путешествия. — Ты помнишь, Харриет, он сказал Кирку, что поливал их в прошлую среду, а потом еще подводил часы перед уходом? — Да. — А позавчера он опять его поливал. — Да, конечно, мы все это видели. Мистер Гудекер пришел в полнейшее негодование. — Но, моя дорогая леди Вимси, он не мог этого сделать. Кактус — дитя пустыни. В холодное время года его нужно поливать не чаще одного раза в месяц! Питер, стараясь разгадать свою маленькую тайну, мысленно опять вернулся в утренний кошмар. Вполголоса он пробормотал: — Не могу вспомнить… Но викарий не обращал на него никакого внимания. — Кто-то его недавно трогал, — возмущенно сказал он. — Вы и цепь повесили совсем другую. Та была короче! У Питера перехватило дыхание. — Вот оно! Цепь! Мы все были скованы цепью. Лицо Питера стало неподвижным, словно древняя маска. — Расскажите-ка мне подробнее об этой цепи, святой отец. Глава XX Если знаешь, Как, поймешь, Кто Маленькие и большие потрясения стали такой же неотъемлемой частью повседневной жизни Тэлбойз, как завтрак или восход солнца. Поэтому Харриет ничуть не удивилась, когда в этот самый момент в комнату вошел Бантер. За его широкой спиной угадывались силуэты Пуффетта и Кратчли. — Если ваше сиятельство не возражает, нужно вынести мебель из гостиной. — Понимаете, — Пуффетт выступил вперед, они работают по контракту. И если бы мы сейчас помогли им вытащить хотя бы это… — он махнул пухлой ручкой в сторону огромного тяжелого шкафа. — Хорошо, — сказал Питер. — Только быстро. Забирайте его и уходите. Бантер и Пуффетт ухватились за один конец шкафа и с трудом сдвинули его на несколько дюймов. На стене повисли серые сети паутины. Кратчли подхватил другой конец, и они сделали еще одну попытку. — Да, — продолжал мистер Гудекер. Если им овладевала какая-то идея, то она цепко держала его сознание, как актиния. — Да, думаю, старая цепь стала уже ненадежной. Может быть только одно объяснение. Да вы посмотрите, как разросся кактус! Шкаф медленно двигался к выходу. А так как и занимались не профессионалы, а любители, он на секунду замер на пороге и прочно застрял в дверном проеме. Питер нетерпеливо снял пиджак. — Терпеть не может, — подумала Харриет, — когда что-то делают спустя рукава. — Ну еще разок, взяли, — сказал Пуффетт. По счастливой случайности или по велению свыше, но, не успел Питер дотронуться, как громадное чудовище вздрогнуло и медленно поплыло через порог. — Вот так! — сказал Питер. Он закрыл дверь и остановился в задумчивости. — Да, святой отец. Так что вы говорили о цепи? Раньше она была короче? — Да, короче. Я совершенно уверен. Дайте-ка погляжу. Горшок висел примерно здесь. Он поднял руку на несколько дюймов выше своей головы. Питер подошел ближе. — Примерно на четыре фута выше. Вы уверены? — Абсолютно уверен. Да и… Вошел Бантер со щеткой в руках. Он направился к Питеру и начал отряхивать пыль с его брюк. Мистер Гудекер с интересом наблюдал за происходящим. — Да, — он отошел к окну, уступив дорогу Пуффетту и Кратчли, которые взяли одно из кресел, — вечно с этими шкафами проблемы. За ними так трудно вытирать пыль. Моя жена постоянно жалуется. — Довольно, Бантер. Неужели мне нельзя немного походить грязным, когда хочется? Бантер понимающе улыбнулся и принялся за вторую штанину. — Боюсь, продолжал викарий, — я бы доставил вашему слуге много неприятностей, если бы он работал у меня. Жена говорит, что я ужасно неаккуратный. — Он проводил взглядом Кратчли и Пуффета тяжелым креслом в руках. И когда закрылась дверь, в его сознании, которое несколько отставало от зрения, родилась счастливая догадка. — Послушайте, а может, это Кратчли заменил цепь? Давайте его об этом спросим. — Бантер, — строго сказал Питер, — ты слышал что я сказал? Можешь почистить мистера Гудекера, раз ему это так нравится. Меня чистить не надо, я отказываюсь. За внешней веселостью Харриет угадала настоящее раздражение, которого раньше никогда не слышала. И впервые после свадьбы он совершенно забыл о ее существовании. Харриет взяла брошенный на стул пиджак Питера и попыталась найти сигареты. Но от ее внимания не укрылись еле заметный кивок Питера и деловитый взгляд Бантера. Ни слова не говоря, Бантер отправился чистить викария, а освобожденный Питер подошел к камину. Здесь он остановился и взглядом окинул комнату. — Да, действительно, — мистеру Гудекеру, похоже, понравился новый жизненный опыт. — Приятно, когда за тобой кто-то ухаживает. — Цепь, святой отец, — настойчиво повторит Питер, — Где?.. — Ах, да, — вспомнил викарий, — я хотел сказать, что это совершенно новая цепь. Старая была медной, такой же, как кашпо. А эта, смотрите… — Питер! — невольно вскрикнула Харриет. — Да, — сказал он. — Теперь все понятно, — он дотянулся до цепи и с легкостью вынул из нее запутавшиеся колючие ветки. Опять вошел Кратчли, но на этот раз с человеком по имени Билл. Они направились к другому креслу. — Если вы не против, босс. Питер выпустил из рук цепь и быстро уселся в кресло. — Нет, — сказал он. — Мы еще не закончили. Пойдите пока, прогуляйтесь. Должны же мы хоть на чем-то сидеть. Я все улажу с вашим начальством. — Хорошо, — сказал Билл. — Все правильно, босс. Но не забудьте, что мебель нужно увезти сегодня. — Все будет в порядке, — успокоил его Питер. Джордж, наверное, возразил бы, но Билл оказался более покладистым и уравновешенным, поэтому он примирительно сказал: — Ладно, босс, — и удалился, прихватив с собой Кратчли. Когда дверь за ними закрылась, он подошел к композиции, которую Бантер устроил рядом с камином на стене — старый вертел и тяжелая медная цепь, как большая спящая змея. Харриет сказала: — Это та самая цепь, которая выпала из камина. — Питер невидящим взглядом посмотрел на нее. — Повесили новую цепь, а старую спрятали в камин. Почему? — Он взял в руки цепь и посмотрел на кактус. Заинтригованный мистер Гудекер не сводил с него глаз. — Смотрите-ка, — сказал святой отец, взяв один конец цепи. — Это, похоже, та самая цепь. Она, конечно, вся в саже, но если ее немного почистить, она заблестит, как новая. Питер отпустил свой конец цепи и повернулся к Харриет. Он посмотрел на нее, как на лучшую ученицу в классе со средними способностями. — Когда Кратчли в прошлую среду поливал кактус, который он уже полил неделю назад и который нужно поливать всего один раз в месяц… — В холодное время года, — сказал мистер Гудекер. — Он стоял на стремянке здесь. Потом он протер кашпо и спустился. Затем Кратчли отнес стремянку сюда к часам. Рядом с радиоприемником. Ты не понимаешь, что он делал дальше? Харриет закрыла глаза и попыталась вспомнить, как выглядела комната в то странное утро. — Мне кажется… Она опять открыла глаза. Питер положил руку на радиоприемник. — Да, действительно. Теперь я вспоминаю. Он немного сдвинул приемник, чтобы цветок висел прямо над ним. Я заметила, потому что сидела совсем близко. — Я тоже заметил. И именно это я все время пытался вспомнить. Он осторожно передвинул приемник. Теперь цветок висел прямо над его головой, примерно в трех дюймах от нее. — Боже мой! — воскликнул мистер Гудекер, который начал понимать, что происходит что-то очень важное. — Все это так таинственно! Питер ничего не ответил. Он осторожно поднял и потом опустил крышку радиоприемника. — Все было именно так, — тихо сказал он. — Именно так… Лондонская радиостанция. — Боюсь, что я абсолютно ничего не понял, — робко сказал викарий. Питер посмотрел на него и улыбнулся. — Смотрите! — сказал он. Потом поднял руку и легонько дотронулся до цветка. Колючий уродец медленно и зловеще качался на длинной цепи. — Это вполне возможно! — сказал он. — Боже мой! Вполне возможно. Мистер Ноукс был примерно такого же роста, как и вы, святой отец? — Примерно такого же. Может, я был повыше на дюйм, но не больше. — Если бы у меня было побольше дюймов, — грустно сказал Питер (рост был его больным местом), может, у меня и мозгов было бы побольше. Но лучше позже, чем никогда. — Его взгляд рассеянно обежал комнату, не задержавшись ни на викарии, ни на Харриет. — Понимаешь, — сказал он Бантеру, — У нас есть начало и конец арифметической прогрессии. Осталось восстановить промежуточные числа. — Да, милорд, — без всякого выражения согласился Бантер. Его сердце готово было вырваться из груди. На этот раз Питер обратился не к своей молодой жене, а к нему, старому, испытанному боевому товарищу, с которым раскрыто столько дел. Он откашлялся. — Если вы позволите, милорд, нужно первым делом измерить разницу в длине обеих цепей. — Совершенно верно, Бантер. Бери лестницу и выполняй. Бантер взобрался на стремянку и снял цепь. Вторую молча протянул ему викарий. Питер первым услышал шаги на лестнице. Не успела мисс Твиттертон открыть дверь, как он уже стоял рядом, закрывая спиной Бантера. — Так, там я уже все посмотрела, — весело сказала мисс Твиттертон. — Мистер Гудекер? Думала, сегодня вас больше не увижу. Как хорошо, что дядин кактус достался именно вам. — Бантер как раз помогал его снимать, — сказал Питер. Его пять с половиной футов были надежным экраном для ее четырех сорока. — Мисс Твиттертон, если вы уже закончили, не могли бы вы мне немного помочь? — Ну, конечно, если только смогу! — Мне кажется, я выронил ручку. Где-то в спальне. И мне не хотелось бы, чтобы на нее наступил один из этих ребят. Если бы вы были так любезны… — Конечно, с удовольствием! — воскликнула мисс Твиттертон, обрадованная тем, что просьба не выхода за пределы ее возможностей. — Я сейчас сбегаю посмотрю. Все говорят, что я очень быстро нахожу потерянные вещи. — Вы так добры, мисс Твиттертон, — сказал Питер, ловко препроводил ее к выходу, открыл передней дверь и, когда она вышла, плотно закрыл. Харриет не сказала ни слова. Она знала, где лежит ручка Питера, потому что собственными глазами видела ее во внутреннем кармане его пиджака, когда искала сигареты. Она почувствовала в груди легкий холодок Бантер быстро соскочил с лестницы и стоял, держа цепи в руках, готовый заковать любого по первому слову хозяина. Питер быстро подошел к нему. — На четыре дюйма длиннее, милорд. Питер кивнул. — Бантер… Нет, останься, ты мне нужен. — Он повернулся к Харриет, словно теперь она стала у него девочкой на побегушках. — Лучше ты сходи и запри двери. Постарайся, чтобы тебя не услышала мисс Твиттертон. Вот ключи. Закрой обе входных двери. Только сначала убедись, что Кратчли, Пуффетт и миссис Руддл в доме. Если кто-то о чем-то спросит, скажи, что это я приказал. А потом принесешь ключи мне. Ты меня поняла?.. Бантер, возьми лестницу и посмотри, нет ли на потолке второго гвоздя или чего-то похожего на крючок. Харриет тихо вышла и на цыпочках прошла по коридору. По голосам на кухне и звону посуды она поняла, что завтрак уже готов и, возможно, часть его уже съедена. Через полуоткрытую дверь она увидела спину вытиравшего рот Кратчли и Пуффетта с набитым ртом. Миссис Руддл в кухне не было, но через секунду ее голос донесся из бойлерной: «…Видела Джо, как кончик твоего носа. Стояли и разговаривали. Чего еще от него ждать? Связался с такой женщиной!» Кто-то засмеялся. Харриет показалось, что Джордж. Она проскользнула мимо кухни, взбежала на боковую лестницу, закрыв по пути заднюю дверь. И через секунду очутилась перед своей комнатой. Харриет задыхалась, скорее от волнения, чем от спешки. Ключ был внутри. Она тихо повернула дверную ручку и вошла. Комната была совершенно пустой. Посреди стояли их чемоданы, аккуратно упакованные и сложенные. В углу стояла разобранная и готовая к отправке кровать. Из соседней комнаты доносился тихий шорох и голос мисс Твиттертон. Мисс Твиттертон причитала (как Белый кролик, подумала Харриет): «О, Господи! Что же со всем этим стало?» (или «Что будет со мной?»). Секунду Харриет стояла, готовая открыть дверь, войти и с порога заявить: «Мисс Твиттертон, он знает, кто убил вашего дядю, и…» Как Белый кролик — кролик в клетке… Потом она вышла и закрыла за собой дверь. Опять коридор… и тихо мимо полуоткрытой двери. Кажется, никто ничего не заметил. Она закрыла переднюю дверь. Теперь дом был заперт наглухо, как в ночь убийства. Харриет вернулась в гостиную. Оказалось, что она сделала все так быстро, что Бантер не успел даже убрать лестницу. При свете карманного фонарика он внимательно изучал потолок над цветком. — Небольшой крючок, милорд. Черный. Вбит прямо в балку на потолке. — Ага! — Питер на глаз пытался определить расстояние от крючка до приемника. Харриет отдала ему ключи, и он рассеянно сунул их в карман, не обратив на нее никакого внимания. — Улика, — сказал он. — Это уже улика. Но где же… Викарий, который наконец-то сообразил, в чем дело, откашлялся и сказал: — Насколько я понимаю, вы только что нашли разгадку всей этой таинственной истории? — Нет, — ответил Питер. — Мы ее ищем. Есть только ниточка. Нить Ариадны, которая поможет выйти из лабиринта. Тоненькая веревочка… Да, веревочка. Кто у нас специалист по веревочкам? Пуфетт, конечно. Именно он, черт возьми! — Том Пуффетт? — воскликнул викарий. — Никогда бы не подумал, что Пуффетт… — Тащите его сюда, — скомандовал Питер. Бантер кубарем слетел с лестницы. — Да, милорд, — сказал он и исчез с быстротой молнии. Взгляд Харриет упал на цепь. Бантер так и оставил ее на приемнике. Она взяла ее в руки. Питер услышал звон и обернулся. — Лучше пока ее спрятать, — сказал он. — Дай-ка мне. — Он окинул комнату взглядом в поисках подходящего места и, хмыкнув, направился к камину. — Пусть отправляется туда, откуда пришла, — сказал он и нырнул в темноту. — Повиси пока здесь. Подальше положишь — поближе возьмешь. Наш Пуффетт — такая проныра. — Через несколько секунд он уже выбрался наружу, вытирая руки. — Там должен быть выступ, — сказала Харриет. — Да, он пристроил цепь именно туда. А когда мистер Гудекер выстрелил, она выпала. Если бы не чистили трубы, убийца мог бы спать спокойно. Как там, падре, насчет зла, которое порождает добро? Мистер Гудекер собрался детально развить предложенную тему, но ему помешал Бантер. Он, как было велено, «притащил» Пуффетта. — Вы меня звали, милорд? — Да, Пуффетт. В среду утром мы прочищали дымоход. Потом вы убирали в комнате. Вы не находили на полу веревку? — Веревку? — Пуффетт наморщил лоб. — Если вы ищете веревку, то вы обратились прямо по адресу. Когда я вижу кусочек проволочки или бечевки, то сразу аккуратно сворачиваю и кладу туда, откуда ее легко и быстро можно достать. — С этими словами, он поднял свитера и вывалил из кармана целую кучу разноцветных шнурков, бечевок и веревочек, как фокусник — цветное конфетти. — Здесь вы найдете, что ищете. Нужной длины и толщины. На любой вкус. Я только что сказал Фрэнку Кратчли: «Подальше положишь — поближе возьмешь…» — Вы это говорили о веревке? — Вот именно, — сказал Пуффетт, с трудом вытаскивая из кармана очередной моток тонкой проволоки. — Их я нашел на этом самом полу. Мы говорили с Фрэнком о его сорока монетах, я ему сказал, подальше положишь… — Я видел, как вы вчера что-то подобрали с пола. Вы можете сказать, какой именно моток лежал на этом месте? — Вот оно что, милорд! — лицо Пуффетта озарилось. — Теперь я вас понял. Вам нужен тот грязный кусок веревки. Ну, боюсь, что сейчас я точно сказать не смогу. Это была не очень хорошая веревка. Она была крепкая и толстая, длиной примерно в ярд. Но уж очень грязная. Но был ли это тот кусок или этот, сейчас уже не решусь сказать. — Длиной в ярд? — спросил Питер. — Она должна быть длиннее. — Нет, — сказал Пуффетт. — Только не веревка. Веревка была в длину не более четырех футов. Там был еще отличный кусок черной лески, где-то двадцать футов, но вы же ищете веревку… — Я ошибся, — сказал Питер. — Я хотел сказать, леска. Естественно, это должна была быть леска. И, конечно, черная. Она у вас с собой? — А. — сказал Пуффетт, — если вам нужна леска, так бы сразу и сказали. Подальше положишь… — Спасибо, — сказал Питер. Он вырвал моток червой лески из медлительных руте Пуффетта. — Да. Это она. Здесь будет футов двадцать. Она очень прочная. И по грузилу с обоих концов. Я так и думал. Да, она самая! Питер продел леску в кольца на кашпо, соединил оба конца с грузилами, крепко зажав их в руке, и вручил середину Бантеру. Бантер молча зацепил ее за крючок на потолке. — О, Боже! — воскликнула Харриет. — Теперь я поняла. Какой ужас! — Тяни вверх! — не обращая на нее внимания, скомандовал Питер. — Смотри, чтобы она не запуталась! Бантер потянул вверх, потом немного ослабил, чтобы не резало пальцы. Горшок шевельнулся в руках Питера, поплыл вверх и, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, замер. — Вот так, — сказал Питер. — Цветок не вывалится. Он наглухо вбит в кашпо. Тяни потихоньку. Тяжелый горшок медленно раскачивался на стене, раскинув колючие ветки, как огромный зловещий краб. Викарий, ошеломленно смотревший на сложные манипуляции Питера, воскликнул: — Умоляю, будьте осторожны. Если эта штука соскользнет, то запросто убьет вас! — Совершенно верно, запросто, — ответил Питер. — Именно об этом я и подумал. Зажав свой конец лески в руке, он вернулся к приемнику. — Цветок весит добрых четырнадцать фунтов, — сказал Бантер. — Мне тоже так показалось, — усмехнулся Питер. — Почему вы с Кирком не обратили на это внимания, когда его осматривали? Похоже, все это задумали очень давно. — И так хитро сделано, — сказала Харриет, — что справилась бы даже женщина, женщина с сильными руками. — Или еще кто-то, — сказал Питер. Он рассеянно посмотрел на Харриет, и она поняла, что его мысли витают где-то очень далеко. — Кто-то с железным алиби. Бог создал силу, святой отец, а человек придумал, как ее использовать. Он поднес свой конец лески к приемнику, приподнял крышку и просунул внутрь грузила, потом осторожно ее опустил. Леска натянулась, как струна. Харриет заметила, что один край приемника слегка приподнялся, но совсем немного, потому что с этой стороны его придерживала высокая спинка кресла. Тяжелый горшок висел прямо над крышкой радиоприемника, на фоне темных дубовых панелей тонкая леска была совершенно не видна. Резкий стук в окно заставил всех вздрогнуть. Инспектор Кирк отчаянно размахивал руками, пытаясь что-то объяснить. Рядом стояла унылая фигура Джо Селлона. Питер быстро подошел и открыл окно. В это время Бантер соскочил с лестницы, сложил ее и прислонил к стене. — Что, инспектор? — спросил Питер. — Милорд! — голос Селлона дрожал. — Я не обманывал вас, милорд. Часы можно увидеть в окно! Мистер Кирк мне только что сказал… — Правильно, — подтвердил Кирк. — Половина первого, отсюда отлично видно. Да ведь, похоже, подняли кактус! — Нет, не подняли, — сказал Питер. — Кактус висит на прежнем месте. Вам лучше войти, инспектор. Передняя дверь закрыта. Возьмите ключ, входите и заприте за собой дверь… Все в порядке, — тихо добавил он на ухо Кирку, — но постарайтесь не шуметь. Возможно, вам придется кое-кого арестовать. Полицейские моментально исчезли. Пуффетт, склонив голову набок, задумчиво созерцал хитроумное построение на стене. Потом неожиданно спросил: — А вы уверены, что цветок не упадет, милорд? И красноречиво хлопнул себя ладошкой по котелку. — Нет, если только кто-нибудь не захочет послушать музыку… Ради Бога, святой отец, не трогайте крышку! Викарий виновато отдернул руку и начал оправдываться: — Я только хотел получше рассмотреть эту леску. Ее почти невозможно разглядеть, правда? Черная и такая тонкая! — Да, — согласился Питер, — лучше не придумать! Простите, что я на вас накричал, но держитесь подальше, чтобы не произошел несчастный случай. Это очень опасно! Викарий забился в дальний угол комнаты. Распахнулась дверь, и на пороге появилась миссис Руддл, которую никто не ждал и не звал. — Там полиция, милорд! — Мы знаем, — сказал Пуффетт. Он попытался оттеснить ее в коридор, но миссис Руддл очень хотелось узнать, о чем это здесь так долго говорили. Твердая, как скала, она стала рядом с дверью, скрестив на груди руки. Совиные глазки Кирка впились в лицо Питера и, проследив за его взглядом, уставились на цветок, который без всякой видимой опоры мрачно покачивался на стене в стиле Гудини. — Да, — сказал Питер. — Здесь он и висел. Но ни в коем случае не дотрагивайтесь до приемника. Иначе я за последствия не отвечаю. Думаю, именно здесь висел кактус в пять минут десятого в прошлую среду. И именно поэтому Селлон видел часы. Мы провели так называемый следственный эксперимент и воссоздали картину убийства. — Убийства? — переспросил Кирк. — Вам был нужен острый предмет, которым старика ударили сзади и немного сверху. Орудие убийства перед вами. Эта штука запросто может раскроить череп. С той силой, которая была задумана. Кирк не сводил глаз с кактуса. — Хм-м, — протянул он. — Отлично. Но мне нужны некоторые доказательства. На горшке не было ни крови, ни волос. Я его лично осматривал. — Конечно, не было! — воскликнула Харриет. — Ведь его вытерли! — Когда и как? — резко спросил Питер, повернувшись к ней. — Во всяком случае, не до прошлой среды. Это сделали позавчера. На наших с вами глазах. Мы мирно сидели вокруг и наблюдали. Питер, теперь мы знаем Как. — Да, — его позабавило ее волнение. — Это Как. А если мы знаем, Как, мы знаем, Кто. — Слава Богу, мы теперь хоть что-то знаем, — сказала Харриет. Сейчас ее не интересовали все эти «кто» и «как». Она была счастлива, что, наконец, позади неизвестность, позади холодная отстраненность Питера. Он стоял, легко покачиваясь на носках, и на его лице была прежняя насмешливая улыбка. Работа закончена. Он победил. Больше никаких ночных кошмаров! Никаких закованных и сломленных людей, блуждающих по раскаленной пустыне в Поисках неизвестно чего! Но викарий, не будучи женой Питера, отреагировал совершенно иначе. — Вы хотите сказать, — потрясенно прошептал он, — что когда Фрэнк Кратчли поливал цветок и протирал горшок… Боже мой! Мы пришли к чудовищному выводу! Фрэнк Кратчли, один из моих прихожан, он поет в церковном хоре… Кирк чувствовал себя намного лучше. — Кратчли? — спросил он. — Ага, теперь все понятно. Он совсем помешался на своих сорока фунтах и решил добыть их любым путем. Лучше не придумаешь! Убить старика и жениться на его наследнице. Двух зайцев одним тяжелым, острым предметом. Каково? — Наследница? — воскликнул викарий, волнуясь еще больше. — Но сегодня он договаривался о помолвке с Полли Мейсон! — Это довольно грустная история, мистер Гудекер, — сказала Харриет. — Он был тайно помолвлен с мисс Твиттертон. И… Но довольно об этом! — Вы думаете, они оба в этом замешаны? — деловито спросил Кирк и вдруг увидел в дверях мисс Твиттертон. — Я нигде не могу найти вашу ручку, — виновато сказала мисс Твиттертон. — Я надеюсь… До ее сознания дошло, что в комнате происходит что-то непонятное: все так странно молчат, а Джо Селлон тупо уставился в одну точку на стене. — Боже всемогущий! — ахнула мисс Твиттертон. — Этого не может быть! Как туда забрался дядин кактус? Она растерянно посмотрела на Харриет. Питер взял ее за руку. — Я так не думаю, — скептически бросил он Кирку через плечо и повел мисс Твиттертон в безопасный угол, где уже стоял изумленный викарий. — А теперь, — сказал Кирк, — давайте все по порядку. Как, по-вашему, все произошло? — Дьявольская ловушка была устроена в шесть двадцать, когда уходил Кратчли. — Мисс Твиттертон тихо ахнула. — Когда в девять тридцать Ноукс подошел к приемнику, чтобы послушать новости… — Что он делал каждый вечер, — перебила его миссис Руддл. — Как часы. И что, тогда… Но Харриет пришла в голову мысль. И, что бы ни подумал Питер, она обязательно должна была ему об этом сказать. — Питер, я понимаю, что упасть кактусу не дала цепь. Но даже в темноте, при свечах, мы обязательно бы заметили, что из цепи торчит леска! — Думаю… — начал Питер. Но он не успел договорить. Дверь распахнулась так резко, что миссис Руддл еле успела отскочить. Вошел Кратчли. В одной руке он держал настольную лампу. Кратчли шел, очевидно, к фургону и хотел по пути захватить что-то еще. Он сказал кому-то в коридоре: «Подожди, я сейчас его вынесу». Не успел Питер спросить: «Что вам нужно, Кратчли?», как тот уже был около приемника. Тон его голоса заставил Кратчли насторожиться. Он повернул голову, хрипло сказав: «Приемник, милорд», и дотронулся до крышки… На сотую долю секунды мир вокруг Харриет замер. Потом чудовищный горшок, как адский молот, рухнул вниз. Лампа со звоном упала на пол и рассыпалась на тысячу осколков. Харриет увидела неестественно белое, перекошенное от ужаса лицо Кратчли. Медное острие повисло в нескольких дюймах над его головой. И тогда Харриет услышала крик и с удивлением обнаружила, что кричит вместе со всеми. А потом наступила жуткая, звенящая тишина. И вдруг в угол полетела железная металлическая подставка от лампы. — Осторожно, святой отец! — крикнул Питер. Его крик взорвал тишину. Кратчли повернулся к нему. Харриет с ужасом увидела, что это было не лицо Фрэнка Кратчли, это была какая-то дикая, уродливая белая маска. — Ты дьявол! Хитрый дьявол! Как ты узнал? Будь ты проклят! Как ты узнал, как я это сделал? Я тебе горло перегрызу! — Кратчли прыгнул, и Харриет увидела, как напряглось тело Питера. Но сзади навалились Кирк с Селлоном и скрутили ему руки за спиной. Кратчли вырывался, отчаянно крича: — Отпустите меня! Дайте мне его! Так ты устроил мне ловушку, да? Это я его убил. Старого грязного вруна, который меня ограбил! И ты такая же, Агги Твиттертон черт тебя подери! И ни капли не раскаиваюсь! Я был в своем праве! Я его убил, так и знай! Будь ты проклят! Бантер тихо подошел к стене, взял в руки цветок и остановил адский маятник. Харриет услышала голос Кирка: — Фрэнк Кратчли, вы арестованы… Конец фразы заглушил отчаянный вопль Кратчли. Харриет отошла к окну. Питер не шевелился. С большим трудом, несмотря на помощь Бантера и Пуффетта, Кратчли удалось вытащить из комнаты. — Боже мой! — повторял викарий. — Какой кошмар! — Он взял молитвенник и что-то тихо зашептал. — Уберите его отсюда! — взвизгнула мисс Твиттертон, когда сопротивляющегося Кратчли тащили мимо нее. — Какой ужас! Уберите его! Подумать только, я еще ему позволила приблизиться ко мне! — Ее маленькое личико перекосилось от ярости. Она побежала следом, потрясая кулачками и смешно крича: — Животное! Животное! Зачем ты убил бедного дядю Вильяма? Викарий подошел к Харриет. — Простите меня, леди Вимси. Долг велит мне быть рядом с этим несчастным. Она кивнула, и викарий вышел. Миссис Руддл двинулась было следом за всеми, но ее взгляд упал на висевший на леске горшок. Ее глаза радостно заблестели. — Ах, вот оно что! — торжествующе закричала она. — А я все не могла понять, в чем дело. И почему цепь была перемотана черной леской? Она тут и болталась, когда мы утром собирались чистить дымоход. Я аккуратненько смотала ее и бросила на пол. Она посмотрела на Харриет, ожидая заслуженной похвалы. Обессиленная Харриет ничего не ответила и только махнула рукой. Питер тоже не шевелился. Миссис Руддл поняла, что аплодисменты не предвидятся, вздохнула и тяжело двинулась к выходу. Неожиданно в комнату ворвался растрепанный Селлон. Шлем сбился набок, несколько пуговиц на мундире были вырваны с мясом. — Милорд… Я не знаю, как вас благодарить. Теперь все поняли, что я ни в чем не виноват! — Хорошо, Селлон. Довольно. Теперь веди себя, как хороший мальчик. Селлон ушел, и опять наступило молчание. — Питер, — позвала Харриет. Он повернулся как раз в тот момент, когда мимо окна протащили Кратчли. Он все еще вырывался и что-то кричал. — Подойди и дай мне руку, — тихо сказал он. — Эта часть моей работы всегда выбивает меня из колеи. Глава XXI Свадебная песнь Лондон: Искупление вины Мисс Харриет Вэйн, чьи восхитительные детективные романы доставляли огромное наслаждение миллионам почитателей ее таланта (см. далее рекламные объявления в центральной прессе) всегда трепетно относилась к развязкам. Ее любимый герой, мистер Роберт Темплтон, широко известный, хотя и несколько эксцентричный сыщик, обычно под занавес наносил сокрушительный удар, срывал с преступника маску и удалялся со сцены под гром аплодисментов, предоставляя кому-то другому возиться со скучной процедурой судебных разбирательств. Но, как выяснилось, в реальной жизни все обстояло несколько иначе. Широко известный сьпцик, наскоро перекусив хлебом с сыром, который ему почти насильно впихнул преданный слуга, несколько часов просидел в полицейском участке, разбирая скучнейшие детали с Кирком. Жена известного сыщика, а также его слуга тоже были вынуждены дать показания, после чего были бесцеремонно выдворены из кабинета. Показания давали также трубочист, священник и служанка. После этого полицейские приготовились, если дела пойдут хорошо, всю ночь слушать показания арестованного. Самым замечательным итогом блестяще проведенного расследования было предупреждение о том, что ни сыщик, ни кто-либо из его домашних не должен покидать страну без предварительного предупреждения, так как вскоре должен был состояться следующий акт драмы. Этот акт должен был пройти в магистрате, о чем и гласила пачка судебных извещений, врученных каждому из действующих лиц. Вернувшись домой, семья известного сыщика наткнулась на парочку констеблей и фотографа, которые самым бессовестным образом оккупировали гостиную. Они ползали по полу, измеряя расстояние от приемника до камина, взбирались на лестницу, определяя, сколько дюймов от потолка до цветка и от цветка до крышки, и непрерывно что-то фотографировали. Цепи, кактус, крючок, приемник и леска уже давно перестали быть самими собой, превратившись в улики от А до Г. Эти улики были единственным воспоминанием о бывшем владельце дома благодаря стараниям Билла и Джорджа, которые давно закончив работу, уехали в своем фургоне. Возникли определенные трудности с уликами А — Г, но мешалась рука закона и расставила все по своим местам. Наконец, все было закончено, полицейские ушли, та они остались одни. Харриет стояла в пустой гостиной в полной растерянности. Сидеть можно было только на подоконнике, поэтому именно там она и устроилась. Бантер наверху закрывал последние ящики и чемоданы. Питер бесцельно бродил по комнате. — Мне нужно съездить в Лондон, — неожиданно резко сказал он. Она не знала, что ответить. По его тону нельзя было определить, хочет ли он, чтобы она поехала с ним, или осталась. Она спросила: — Ты там и переночуешь? — Нет, не думаю, но мне нужно увидеться с Аймпи Биггсом. Так вот в чем дело! Сэр Аймпи Биггс был ее защитником, когда она сама стояла перед судом. Питер просто не хотел, чтобы она опять вспомнила этот кошмар. — Он будет на процессе прокурором? — Нет, я хочу попросить его защищать Кратчли. Естественно, она задала глупый вопрос. — Кратчли имеет право на адвоката, — продолжал Питер. — Сейчас он в таком состоянии, что с ним невозможно о чем-то говорить. Но ему нужно выбрать адвоката. Поэтому я хочу пригласить Бигги. Кратчли совсем необязательно об этом знать. Возможно, он даже ни о чем не спросит. — Ты хочешь встретиться с сэром Аймпи сегодня? — Я бы хотел. Позвонил ему из Броксфорда. Он сегодня в парламенте. У него там какая-то речь о новом законе. Но он сказал, что постарается найти для меня время. Хотя, боюсь, это будет довольно поздно. — Хорошо, — сказала Харриет. Она решила вести себя разумно, что бы ни случилось. — Тогда я, наверное, поеду с тобой в Лондон. Мы могли бы остановиться в гостинице или, если хочешь, у твоей матери. Или можешь остаться в клубе, я позвоню друзьям. Еще я могу вызвать свою машину и отправиться в Лондон следом за тобой. — Какая предприимчивая женщина! Решено, едем в Лондон вместе, а там будь, что будет. Харриет показалось, что Питер немного повеселел. Насвистывая, он отправился к машине. Вошел озабоченный Бантер. — Миледи, что бы вы хотели взять с собой? — Не знаю, Бантер. Если мы остановимся у ее милости, слишком много брать с собой нельзя. А в наш новый дом мы вряд ли заедем, разве что на минутку. Но мне бы не хотелось оставлять все это здесь. В доме никого не будет, а мы, видимо, вернемся не скоро. Во всяком случае, пока его сиятельство… то есть мы не привезем мебель. — Совершенно верно, миледи. — Подозреваю, что ты тоже не знаешь, как бы поступил его сиятельство? — Нет, миледи. К сожалению, не знаю. Двадцать лет они останавливались в квартире на Пиккадилли, поэтому сейчас Бантер был в растерянности. — Вот что мы сделаем, — сказала Харриет. — Сходи, пожалуйста, к миссис Гудекер и от моего имени спроси, нельзя ли пока оставить вещи у нее. Пока мы не решим, что будем делать дальше. Если что, она потом нам их пришлет. И передай, что я прошу прошения, что не пришла сама. Нет, дай мне листок, я ей напишу. Мне лучше оставаться пока здесь, вдруг я понадоблюсь его сиятельству. — Я все понял, миледи. Позволю себе заметить, что это лучшее решение. Конечно, неловко, что она не попрощается с Гудекерами. Но, что бы там ни сказал Питер, сейчас Харриет была просто не в состоянии выслушивать охи и вздохи миссис Гудекер и отвечать на ее вопросы. Когда Бантер вернулся, она пробежала глазами сердечное письмо, в котором миссис Гудекер сообщала, что с радостью поможет им всем, чем только сможет. Бантер также сообщил, что у викария была мисс Твиттертон, и Харриет возблагодарила небеса, что не отправилась туда сама. Миссис Руддл куда-то исчезла. Они с Бертом, скорее всего, пили шестичасовой чай в окружении миссис Ходж и соседей. Естественно, она была там гвоздем программы. Единственным, кто сказал им последнее «прости», оказался Пуффетт. Он не стал им мешать, но, когда машина проезжала мимо одного из соседних домов, встал с маленькой скамеечки у ворот и помахал им рукой. Питер остановил машину. — Вот, — сказал Пуффетт, — хотел пожелать вам удачи, милорд и миледи. Надеюсь, что скоро мы с вами опять увидимся. Все получилось, конечно, не так, как вы рассчитывали. Но было бы очень жаль, если бы из-за этого у вас остались плохие воспоминания о Пэгглхэме. А если вы еще раз захотите почистить трубы, или будут еще какие-нибудь работы по печной или строительной части, я всегда к вашим услугам. Вы только скажите. Харриет от всей души его поблагодарила. — У меня одна просьба, — сказал Питер. — В Лопсли в старой церкви мы видели солнечные часы. И обнаружили, что там одна из наших печных труб. Я собираюсь послать письмо сквайру и предложить выгодный обмен. Он возвращает нам нашу трубу, а мы дарим ему новые часы. Могу ли я написать, что этим делом здесь займетесь вы? — С радостью, милорд. — А если вам удастся узнать, где остальные трубы, сообщите мне, пожалуйста. Пуффетт пообещал. Они пожали друг другу руки, и Питер включил зажигание. Пуффетт смотрел им вслед и энергично махал шляпой, пока машина не скрылась за поворотом. Некоторое время они ехали в полном молчании. Потом Питер сказал: — Я знаю неплохого архитектора, который мог бы привести ванную в порядок. Его зовут Фиппс. Он порядочный жулик, но у него есть чувство стиля. Фиппс строил церковь в нашем поместье лет тринадцать назад. Мы с ним подружились, когда он нашел труп в собственной ванной. Нужно с ним связаться. — Неплохая рекомендация… Похоже, Пуффетт был неправ, когда говорил, что ты разлюбил Тэлбойз? Я боялась, что ты постараешься от него избавиться. — Пока я жив, — сказал он, — туда не ступит ничья нога, кроме твоей и моей. Она была счастлива. К обеду они уже были в Лондоне. Сэр Аймпи Биггс смог освободиться только к полуночи. Поэтому сам собой решился вопрос, куда девать Харриет: не нужно было беспокоить подругу или мчаться в Дэнвер одной. После обеда Питер просто сказал: — К матери ехать, наверное, уже поздно. Они сходили в кино, посмотрели новости, Микки Мауса и чрезвычайно познавательный фильм о металлургической промышленности. Сэр Аймпи весело поздоровался с Харриет, обнял Питера, как давнего близкого друга, и от всей души поздравил их обоих с законным браком. — Итак, — сказал сэр Биггс, — вы хотите, чтобы я на вас немного поработал. Это касается дела в Хартфордшире, насколько я понимаю? — Да, и я заранее предупреждаю, что дело не очень хорошее. — Ничего страшного. Мне уже приходилось защищать абсолютно безнадежных обвиняемых. Если на моей стороне ты, мы разгромим их в пух и прах. — Я не на твоей стороне, Бигги. Я свидетель обвинения. Бигги присвистнул. — Черт тебя подери! А почему же ты тогда ищешь адвоката? Дело в деньгах? — Более или менее. Это грязная история. Но мы хотели бы сделать все, от нас зависящее, для этого бедняги. Понимаешь, мы приехали туда сразу после свадьбы, бесконечно счастливые… И вдруг случается такое. Местные полицейские руками развели. И вот являемся мы, сытые и довольные, и навешиваем убийство на безродного беднягу, у которого нет ни гроша в кармане и который, в сущности, не сделал нам ничего плохого. Он просто тихо копался в нашем саду… Мы хотели бы найти ему лучшего адвоката. — Начни-ка с самого начала. Питер начал с самого начала и рассказал до самого конца. Биггс изредка задавал вопросы, поэтому все это продлилось довольно долго. — Да, Питер, хорошенькую свинью ты мне подсовываешь. Включая собственноручное признание обвиняемого. — Он же еще не давал показания под присягой. Шок, нервы, страх. Да еще мой подлый трюк с цветком. — Но он наверняка повторил все в полицейском участке. — Он просто отвечал на вопросы. Право, Бигги, нечего беспокоиться о таких мелочах! — Есть цветок, крючок и леска в цепи. — А кто сказал, что это сделал Кратчли? Может, это старина Ноукс так развлекался? — И потом он не вовремя полил цветок и протер горшок. — Брось! Есть только точка зрения викария по поводу метаболизма кактусов. — А что ты скажешь о мотиве? — На одном мотиве дела не построишь. — Построишь. Девять из десяти присяжных построят. — Замечательно. Там у целой дюжины людей есть мотив. — Например, твоя малышка Твиттертон. Могу я хотя бы намекнуть, что у нее тоже был отличный мотив? — Если только сможешь ей объяснить, что между леской и падением цветка есть какая-то связь. — Хм! Кстати, если бы вы не приехали, каков был бы следующий шаг убийцы? Что, по его мнению, должно было произойти дальше? — Если убийцей был бы Кратчли? — Да, он ведь должен был понимать, что первый, кто войдет в комнату, обнаружит на полу гостиной мертвого старика. — Я об этом думал. Первой, кто вошел бы в комнату, оказалась бы мисс Твиттертон. Ключ был только у нее. Но она была полностью в его власти. Не забывай, они по вечерам целовались на церковном дворике. Он сразу узнал бы, когда она собирается сходить навестить любимого дядюшку. Если бы она об этом сказала, Кратчли тотчас же отпросился бы в гараже, скажем, по срочному личному делу, и постарался бы перехватить ее по дороге. Если бы миссис Руддл сообщила ей, что старик куда-то пропал, все вообще было бы намного проще. Первый, к кому бы она побежала советоваться, был бы «дорогой Фрэнк» ведь он такая умница, он знает абсолютно все обо всем. Но лучше всего, если бы миссис Руддл приняла все, как должное, и не стала бы бить тревогу. Тогда Кратчли, как обычно, явился бы в среду в Тэлбойз, обнаружил (к своему величайшему изумлению), что дом закрыт, сбегал бы за ключом к мисс Твиттертон и лично нашел бы тело. В любом случае, он первым оказался бы на месте убийства, с мисс Твиттертон или без нее. Если без нее, просто замечательно. Если с ней, то ее можно было бы быстренько отправить на велосипеде за полицией. А пока она вернется, он преспокойненько вытащил бы из цепи леску, протер горшок, сменил цепь и вернул комнате первозданную невинность и чистоту. Не знаю, почему он решил запихнуть цепь в камин, но, возможно, в комнату неожиданно вошел Ноукс, и от нее нужно было быстро избавиться. А, может, он подумал, что это самое безопасное место. И она всегда была бы под рукой. — А если бы Ноукс вошел в гостиную раньше? С шести двадцати до девяти часов? — Это был, конечно, риск. Но старик был точен, как часы. Он ужинал в семь тридцать. Солнце село в шесть тридцать восемь. Окна в гостиной узкие, поэтому там в это время уже темно. После семи Ноукс уже вряд ли что-то смог бы заметить. Но, в Конце концов, кто не рискует, тот не пьет шампанское. — У него, наверное, было ужасное утро, когда вдруг явились вы, — сказал сэр Аймпи. — Для него это было полнейшей неожиданностью. Он, наверное, даже не попытался замести следы. — Попытался, — сказала Харриет. — Когда вывозили мебель, он постоянно вертелся вокруг гостиной. И один раз совершенно определенно постарался выманить меня из комнаты: сказал, что нужно было проверить банки и бутылки. А один раз я все-таки выходила и потом встретила его перед дверью гостиной. — Понятно, — сказал сэр Аймпи. — И вы готовы подтвердить все это под присягой? Вы не оставляете мне никаких шансов. Если бы ты меня хоть капельку любил, Питер, ты никогда не женился бы на такой умной женщине. — Боюсь, что в этом я законченный эгоист. Но ты возьмешься за это дело, Бигги? — Только ради тебя. И с удовольствием устрою тебе перекрестный допрос. Если придумаешь какой-нибудь особенно мерзкий вопрос, дай мне знать. А теперь я должен идти. Я старею, мои дорогие, и мне давно пора спать. — Дело сделано, — сказал Питер. Они стояли на тротуаре, дрожа от холода. Было около трех часов утра, и на улице было прохладно. — И что теперь? Пойдем искать гостиницу? Что она могла ответить? Он выглядел одновременно усталым и бодрым. Он был в таком состоянии, что любой ответ был бы неправильным. Харриет рискнула и выстрелила наугад: — А до Дэнвера сколько миль? — Примерно девяносто. Даже девяносто пять. Ты хочешь поехать туда? Мы могли бы взять машину и через полчаса уже выехали бы из Лондона. Я обещал тебе не ездить быстро, да и тебе нужно хоть немного поспать. О чудо! Харриет попала в цель. Она сказала: — Так и сделаем. Они поймали такси. Питер дал адрес гаража, где стояла их машина, и они помчались по спящим улицам. — А где Бантер? — Я отправил его поездом с письмом, что мы, возможно, немного задержимся. — Твоя мать рассердится? — Ну что ты! Она знает меня сорок пять лет. Глава XXII Дэнверские графы: сила и честь «А мораль этой истории такова», — сказала графиня… Льюис Кэррол. «Алиса в Стране Чудес». Опять Главная северная дорога. Миля за милей, мимо Хэтфилда, Стивенджа, Бэлдока, Бигглсвейда, на северо-восток к Хартфордширской границе. Та же самая дорога, по которой они ехали четыре дня назад. Бантер тогда сидел на заднем сиденье и тихо молился за две с половиной дюжины бутылок портвейна, заботливо упакованных в дорожном погребке. Харриет засыпала. Вдруг прикосновение руки Питера: «Вот поворот на Пэгфорд…» Хантингдон, Четтерис, Марч — все дальше на северо-восток. Северный ветер с моря все сильнее, и далеко на востоке серая полоска начинающегося нового дня. — Где мы сейчас? — Подъезжаем к Даунхэму. Только что проехали Дэнвер. До поместья еще пятнадцать миль. Машина пронеслась по узким улочкам маленького городка. И дальше на северо-восток… — Который час? — Около шести. Я еду не больше тридцати пяти. Начались болота и густые леса. Когда встало солнце, они подъехали к маленькой деревушке. Часы на Церковной колокольне пробили четверть. — Графское поместье, — сказал Питер. Он осторожно вел машину по узким улочкам. В окнах уже горел свет, люди собирались на работу. Из одного дома вышел мужчина, увидел машину и приподнял шляпу. Питер кивнул. Они выехали из деревни и ехали теперь вдоль низкой широкой стены, из-за которой виднелись верхушки старых деревьев. — Дом с другой стороны, — сказал Питер, — но через парк быстрее. — Они свернули к высоким воротам и подъехали к маленькой сторожке. В неярком утреннем свете Харриет разглядела огромных каменных львов со щитами. Питер посигналил. Из сторожки выбежал заспанный мужчина без пиджака и открыл ворота. — Доброе утро, Дженкинс, — поздоровался Питер и остановил машину. — Извини, что разбудили тебя так рано. — Ну, что вы, милорд, — сторож повернулся и крикнул: — Мать! Приехал его сиятельство! — Сторож держался свободно, как человек, прослуживший здесь уже не один десяток лет. — Мы всегда ждем вас. А это молодая графиня? — В самую точку, Дженкинс. В дверях появилась женщина. Она куталась в большую шаль и непрерывно кланялась. Харриет поздоровалась с обоими. — Вы везете молодую жену не той дорогой, милорд, — с упреком сказал Дженкинс. — Мы собирались звонить в колокола и готовились к торжественной встрече. — Я знаю, Дженкинс, — ответил Питер. — Но я с самого детства был вредным мальчишкой. Кстати, а как твои ребята? — Прекрасно, милорд, спасибо. На прошлой неделе Билл получил нашивки сержанта. — В добрый час, — улыбаясь, сказал Питер. Они сели в машину и поехали вдоль тенистой буковой аллеи. — До твоего дома еще, наверное, целая миля? — спросила Харриет. — Почти. — А в парке живут олени? — Живут. — А на террасе бродят павлины? — Боюсь, что так. И все прочие сказочные глупости. В конце аллеи показался огромный серый дом. Первые лучи солнца осветили строгий греческий фасад с высокими башнями и массивными трубами. — Он не такой уж старый, — будто извиняясь, пояснил Питер. Они обогнули дом слева. — Времен королевы Елизаветы, не раньше. Центральная башня не сохранилась, крепостной ров тоже. Крепость пала много лет назад. Надо сказать, к нашему большому счастью. Но кое-что с тех времен уцелело. Весь дом выдержан в строгом елизаветинском стиле. Невыспавшаяся Харриет с трудом поднималась по елизаветинской лестнице мимо высоких лакеев в ливреях. Неожиданно она услышала радостный крик и легкий стук каблучков. Лакей посторонился, и навстречу выбежала графиня в розовом пеньюаре с крайне недовольным Озирисом на плече. — Дорогие мои, как я рада вас видеть! Мортон, пойди немедленно разбуди Фрэнклин и пошли ее в комнату ее сиятельства. Вы, наверное, ужасно устали и проголодались. Как ужасно все получилось с тем молодым человеком! Дорогой, у тебя ледяные руки! Неужели Питер сто миль просидел за рулем? В такое ужасное, холодное утро! Мортон, бестолковый ты человек, разве ты не видишь, что Озирис впился мне в плечо? Убери его отсюда. Вы будете жить в Гобеленовой комнате. Она самая теплая. Боже мой! Мне кажется, я вас уже тысячу лет не видела. Мортон, прикажи немедленно подать наверх завтрак. А вот что тебе, Питер, сейчас нужно, так это горячая ванна! — Ванна, — мечтательно сказал Питер. — Горячая ванна. Это замечательно! Они прошли через большой зал с темными портретами на стенах, старинной мебелью и огромным роскошным ковром на полу. У двери в Гобеленовую комнату стоял Бантер. Он, видимо, встал очень рано или вообще не ложился спать, потому что был одет со строго елизаветинской тщательностью. Фрэнклин, такая же безупречная, но немного заспанная, явилась несколькими секундами позже. Звук текущей горячей воды ласкал ухо. Графиня расцеловала их обоих, сказала, что они могут делать все, что хотят, что она не собирается им надоедать и исчезла. Как только закрылась дверь, они услышали громкую обвинительную речь в адрес Мортона. Ему угрожали кариесом, пульпитом, пародонтозом, сепсисом и коллапсом, если он и дальше будет вести себя, как ребенок, и не обратится к дантисту. — А это, — сказал Питер, — один из самых выдающихся Вимси. Лорд Роджер. Он был другом Сиднея, писал стихи и умер молодым от лихорадки. А это, как видишь, королева Елизавета. Она частенько здесь гостила и чуть не разорила прадеда. Говорят, портрет кисти Заччеро, но не похоже. А вот этот современный портрет — кисти Антонио Моро, и это самое лучшее, что можно о нем сказать. Ужасно нудный человек, и жадность — самая выдающаяся черта его характера. А эта старая греховодница — его сестра, леди Стейвсекр, она дала пощечину Фрэнсису Бэкону. Ей здесь не место, но она наша ближайшая родственница, поэтому пришлось повесить ее сюда… Солнце врывалось сквозь длинные узкие окна, высвечивая голубую орденскую ленту на алом мундире, покрывая теплым золотом тонкие руки кисти ван Дейка, играя на напудренных локонах, запечатленных Гейнзборо, и рассыпаясь искрами на бледных лицах, обрамленных строгими черными испанскими воротниками. — А этот ужасный, злобный старик… Забыл, какой он по счету граф, но его звали Томас. Он умер в 1775 году. Его сын очень неудачно женился на вдове мелкого торговца. Вот она, рядом, с очень грустным лицом. А это их сын, мот и гуляка. Немного похож на Джерри, ты не находишь? — Да, очень похож. А это кто? У него очень любопытное лицо, я бы сказала, даже красивое. — Это их младший сын Мортимер. Он был сумасшедший: изобрел какую-то новую религию, где был единственным верующим. А это доктор Джервас Вимси, настоятель собора святого Павла, при королеве Марии он умер мучительной смертью. Это его брат, Генри, он поднимал флаг королевы Марии в Норфолке в день ее восшествия на престол. Наша семья всегда умела служить и нашим, и вашим. А это мой отец. Он похож на Джералда, но намного красивее… А этот портрет кисти Сарджента, единственная причина, по которой он здесь висит. — Сколько тебе тогда было, Питер? — Двадцать один. Я был полон иллюзий и изо всех сил старался казаться философом. И Сарджент это угадал, черт его побери! А это — на коне — Джералд работы Ферза. В мрачной комнате, которую он почему-то называет кабинетом, висит портрет лошади. С Джералдом, конечно. Тогда его писал Маннингз. А это моя мать. Мой любимый портрет. Кисти Ласло. Написан, естественно, очень давно. Портрет был написан очень быстро, но он удивительно точно передал ее характер. — Она просто прелесть. Когда я заходила к ней перед завтраком, она мазала Бантеру нос йодом. Его оцарапал Озирис. — Этот кот царапает всех подряд. Я видел раненого Бантера. Он стойко и мужественно переносит боль. «Рад сообщить, милорд, что йод очень быстро смывается». Моя мать безгранично любит свой маленький штат. В былые годы она держала всех в смертельном страхе. О ней ходят легенды. Говорят, она как-то каленым железом выжигала люмбаго у дворецкого на спине. Хотя сама утверждает, что это было вовсе не каленое железо, а обыкновенный горчичный пластырь. Тебе еще не надоела эта Комната страха? — Мне нравится разглядывать их лица, хотя больше всех мне понравилась вдова мелкого торговца. И я бы хотела побольше о них обо всех узнать. — Тогда тебе нужна миссис Свитэппл. Это наша экономка, она все о них знает. Я лучше покажу тебе библиотеку. Хотя «библиотека» — это слишком громко сказано. Там подаю всякого старого хлама, а действительно хорошие книги совсем заброшены. Нет даже приличного каталога. Ни дед, ни отец этим не занимались, а уж от Джеральда и вовсе не дождешься. У нас здесь сейчас болтается один старикан. Он мой третий двоюродный дядя. Не тот сумасшедший, который живет в Ницце. Это его младший брат. Он, конечно, не гений, но с ним интересно поболтать, хотя он близорукий и очень рассеянный. А это бальный зал. Очень красивый, если, конечно, ты не принципиальная противница роскоши. Оттуда прекрасный вид на террасу и сад с фонтанами. Он выглядел бы лучше, если бы работали фонтаны. Вон тот никчемный домик между деревьями — пагода, которую построил сэр Вильям, а дальше — крыши оранжереи… Смотри-ка! Ты требовала павлинов, теперь не говори, что мы тебя не любим! — Ты прав, Питер. Все, как в сказке. Они спустились по огромной лестнице, прошли через прохладный зал со множеством статуй и оказались в другом, не менее великолепном, зале. Питер подвел ее к огромной резной двери. И в этот момент к ним подошел лакей. — Здесь библиотека, — сказал Питер. — Что случилось, Бейтс? — Адвокат, милорд. Он хотел встретиться с его милостью. Я сказал, что он уехал, но дома ваше сиятельство. Он спрашивает, не могли бы вы уделить ему несколько минут. — Это, наверное, по поводу закладной. Но я ничем не смогу ему помочь. Ему нужно поговорить с братом. — Но он очень хочет видеть именно вас. — Да? Ну, ладно, я поговорю с ним. Ты не возражаешь, Харриет? Я скоро вернусь. Поброди пока по библиотеке. Ты можешь встретить там дядюшку Мэттью, но не пугайся, он совершенно безвредный. Очень застенчивый, к тому же немного глуховат. Она открыла дверь. В огромном круглом зале с небольшой галереей было прохладно, сумрачно и очень тихо. Она медленно шла вдоль высоких шкафов, вдыхая сладкий, пыльный запах древних книг. Она заметила, что угол одного из каминов покрыт затейливой резьбой, и улыбнулась: здесь многие поколения графских мышей спасались от цепких лап котов и в полной безопасности резвились под каменными листьями и цветами. Огромный стол в углу был завален книгами и газетами. Она решила, что он, должно быть, принадлежит дядюшке Мэттью. Страница, наполовину исписанная старомодным витиеватым почерком, оказалась частью семейной хроники. На подставке стоял внушительных размеров манускрипт. Там были записаны расходы за 1587 год. Она попыталась разобрать выцветшие строки, написанные дрожащей, наверное, старческой рукой: «…пара кусков розового шелка для покоев миледи Джоанны, дюжина крючков и гвозди, туда же…» Харриет медленно пошла дальше. И вдруг вздрогнула, увидев пожилого джентльмена в пижаме. Он стоял у окна с книгой в руках, и в его лице настолько явно были выражены фамильные черты — особенно нос — что можно было не сомневаться, передней был Вимси. — Простите! — сказала Харриет. — Я не знала, что здесь кто-то есть. А вы, наверное… — У дядюшки Мэттью должна была быть фамилия. Безумный кузен из Ниццы был следующим наследником, это она помнила, после Джеральда и Питера. Но какой он Вимси? Полковник Вимси или сэр Мэттью Вимси или лорд Такой-то? Тогда, помолчав, Харриет просто спросила: — Вы, наверное, мистер Вимси? — И тут же добавила, чтобы как-то объяснить свое присутствие: — Я жена Питера. Пожилой господин мило улыбнулся, поклонился и слабо махнул рукой, будто говоря: «Чувствуйте себя, как дома». Он был немного лысоватым, редкий венчик волос на висках и над ушами был совершенно седым. Она подумала, что ему лет шестьдесят пять, не меньше. Выразив ей почтение таким необычным образом, он опять вернулся к своей книге. А Харриет, видя, что он не настроен разговаривать, и помня слова Питера, что он застенчив и немного глуховат, решила его не беспокоить. Ее внимание привлекли миниатюры на стеклянной полочке. Минут через пять она подняла глаза и увидела, что старик стоит на лестнице, ведущей на галерею, и смотрит на нее. Он опять поклонился, и развевающие полы его цветастой пижамы в мгновение ока исчезли из поля зрения. В этот момент кто-то включил свет. — Бродите в темноте, леди? Извини, что я задергался. Пойдем, выпьем чаю. Этот болван меня совсем заговорил. Я же не могу запретить Джеральду закладывать недвижимость. На самом деле, это я ему и посоветовал. Кстати, мама собирается пить чай в Голубой гостиной и хочет показать тебе фарфор. Она обожает китайский фарфор. Рядом с графиней в Голубой комнате сидел худой пожилой джентльмен, немного сутулый, в аккуратном, хотя и довольно старомодном, костюме, в очках я с седой бородкой клинышком. Когда вошла Харриет, он встал и протянул им навстречу руки, нервно издав нечто нечленораздельное. — Здравствуйте, дядя Мэттью! — радостно закричал Питер, хлопая старика по плечу. — Знакомьтесь, это моя жена. А это мистер Мэттью Вимси, мой дядя. Благодаря его титаническим усилиям книги Джеральда еще не рассыпались от старости и полного презрения. Он пишет историю нашего рода и уже дошел до битвы при Рокфорде. — Очень приятно, — пробормотал дядя Мэттью. — Я… я надеюсь, вы хорошо доехали. Ветер сегодня очень холодный. Питер, мой мальчик, как твои дела? — Ужасно рад вас видеть. Вы мне покажете новую главу? — Не главу, — ответил дядя Мэттью. — Нет. Несколько новых страниц. Боюсь, что я несколько ушел от темы. Я увлекся историей неуловимого Саймона. Ты помнишь, что он сбежал и стал пиратом? — Как интересно! Об этом обязательно нужно написать. А это что, булочки? Харриет, я надеюсь, ты разделишь мою безумную страсть к горячим булочкам. Я как-то забыл тебя об этом спросить перед свадьбой, а потом все не было случая. Харриет взяла булочку и сказала дяде Мэттью: — Я только что допустила ужасную ошибку. Я кого-то встретила в библиотеке, подумала, что это вы и разговаривала с ним, как с мистером Вимси. — Что? — удивился дядя Мэттью. — Кто это? Кто-то в библиотеке? — Я думал, там никого нет, — сказал Питер. — Может быть, это мистер Лидделл. Ему нужны были «Деревенские истории», — предположила графиня. — Почему же он не зашел выпить чаю? — Думаю, это был кто-то из домашних, — сказала Харриет. — Он был в пижаме, ему лет шестьдесят, лысоват и очень похож на тебя, Питер. Особенно в профиль. — О Боже мой! — воскликнула графиня. — Это, наверное, старый Грегори! — Точно, он! — подтвердил с набитым ртом Питер. — Это хороший знак, Харриет. Он никогда не встает так рано, только для особо почетных посетителей. Как мило с его стороны! — А кто он, этот старый Грегори? — Дай-ка подумаю… Он двоюродный брат восьмого, нет, девятого… Кто тогда правил, дядя Мэттью? В общем, один из сыновей Вильяма и Мэри. Он с тобой не разговаривал?.. Нет? Он всегда молчит, но мы надеемся, что когда-нибудь он с нами заговорит. — Мне показалось, что он вот-вот заговорит, в понедельник вечером, — сказал мистер Вимси. — Он стоял у четвертого шкафа, и пришлось его побеспокоить, потому что мне нужны были письма Бредона. Я ему сказал: «Пожалуйста, извините, одну минуточку». И он улыбнулся, кивнул и собирался что-то сказать. Но потом передумал и исчез. Я испугался, что обидел его, но он через пару минут появился у камина и поклонился, чтобы показать, что ничуть на меня не сердится. — Как много времени отнимают поклоны и извинения перед фамильными призраками! — сказал Питер. — Нужно просто проходить через них, как это делает Джеральд. Так намного проще и, похоже, совершенно безопасно. — Кто бы говорил, Питер, — сказала графиня. — Я сама видела, как ты на днях снял шляпу перед леди Сьюзан на террасе! — Мама, ну что ты! Ты на меня наговариваешь. Ну кто же носит шляпу на террасе! Харриет не могла заподозрить Питера или графиню в таком коварстве, но все-таки подумала, что здесь ловушка. Она нерешительно сказала: — Все это звучит несколько неправдоподобно. — Ну что ты! — ответил Питер. — Мы не обращаем на это никакого внимания. Наши привидения не предсказывают смерть, не ищут спрятанные сокровища, никого не беспокоят и никому не грозят. К ним привыкли даже наши слуги. Но некоторые люди их не видят. Например, Хелен. — Вспомнила! — сказала графиня. — Наконец, вспомнила, что хотела тебе рассказать. Ты не поверишь! Хелен собирается устроить еще одну ванную для гостей. В западном крыле, как раз там, где обычно гуляет дядя Роджер. Какое безрассудство! Они, конечно, абсолютно безвредные и бесплотные. Но представь себе кого-то вроде миссис Амбруаз в ванной, а из шкафа вдруг выходит капитан в красном мундире. Причем, в такой момент, когда она не может ни принять его, ни сбежать куда-нибудь! Кроме того, ему вряд ли будут полезны мокрые пары. Когда я видела его в прошлый раз, дядя Роджер был какой-то мутный. — Хелен такая бестактная! — сказал мистер Вимси. — Конечно, ванная нужна, но ее можно устроить в другом месте и оставить дяде Роджеру его любимую кладовку. — Я ей сказала то же самое, — сказала графиня, и они начали говорить о другом. — Ну, нет! — подумала Харриет, хватая вторую чашку чая. — Блуждающий по дому Ноукс вряд ли слишком напугал бы Питера! — …потому что мне очень не хотелось бы вмешиваться не в свои дела, — говорила графиня, — уж лучше пусть меня хватит удар, как моего милого бедного Авеля, не библейского, конечно. Того, который был у меня до Озириса. Голубой перс. И нужно оставить всех в покое, когда становишься старым и слабым, когда сам себе уже надоел. Но я подумала, что, когда впервые с этим сталкиваешься, можно испугаться. Поэтому и заговорила об этом… Конечно, все меняется, когда выходишь замуж… Не все, но многое… Да, это Рокингем, одна из лучших вещей. У них много дешевых поделок, но этот пейзаж — редкостная вещица… Ты, наверное, подумаешь, что я ужасно болтлива, но, я считаю, что каждый имеет право на маленькие слабости. У нас у всех есть маленькие слабости, хотя мой муж об этом и слышать, к несчастью, не хотел… Разве эта чашка не прелесть?.. Как видишь, глазурь Дерби, но расписывала ее леди Сара Вимси. Видишь, это она сама, это ее брат, а это ее собачка. И ты, наверное, узнаешь ту маленькую башенку у озера… На заводе продавали нераскрашенный фарфор художникам-любителям, а потом можно было сдать его, покрыть глазурью и обжечь в специальной печи. В этой работе есть чувство, правда? Вимси вообще или крайне чувствительны или совершенно бесчувственны. Особенно в отношении таких вещей, как музыка или живопись… Склонив голову набок, она смотрела на Харриет блестящими и темными, как у маленькой птички, глазами. — Думаю, вы совершенно правы, — Харриет вернулась к теме, которая интересовала ее больше всего. — Я помню, однажды, когда он только что закончил дело, мы сели обедать, и он выглядел совершенно больным. — Он терпеть не может ответственность, понимаешь, — сказала графиня. — Война — не место для таких людей… Эти восемнадцать месяцев… Думаю, он тебе об этом ничего не рассказывал. Когда расскажет, знай, он наконец выздоровел… Я не хочу сказать, что он сошел с ума, он совершенно спокойно говорил об этих вещах, но поначалу страшно боялся ложиться спать… И потом он никогда не умел приказывать. Даже слугам. Ему было всегда неловко, мой бедный ягненочек! Можешь себе представить, каково ему было приказывать идти на смерть, под бомбы… Происходит, как это называется… вытеснение в подсознание… Ты можешь поставить чашку, дорогая. Лучше давай я поставлю ее сюда… Вот я и блуждаю в потемках, потому что не знаю, что он сейчас обо всем этом думает, что он чувствует… И, наверное, никто не знает… кроме Бантера. Боже мой, мы все так обязаны Бантеру. Ты, Озирис, подумал бы об этом, когда собирался его царапать! Надеюсь, с Бантером не возникло никаких трудностей? — Ну что вы! Он такой милый. И очень тактичный. — Как я ему за это благодарна! — искренне сказала графиня. — Знаешь, иногда трудно ладить со слугами, которые раньше были так близки… И, зная, что Бантер сделал для Питера, нужно быть к нему снисходительным. Харриет попросила рассказать о Бантере. — Он до войны был лакеем у сэра Джона Сандертона. А потом был в полку у Питера… кажется, сержантом… В общем, они варились в одном, как это говорится об ужасных вещах… котле. И помогали друг другу. И Питер ему пообещал, что если они вернутся с войны живыми, то Бантер должен перейти к нему… И потом, в январе 1919-го, да, точно, в январе, потому что, я помню, в тот день было ужасно холодно, Бантер появился здесь. Сказал, что ему удалось наконец вырваться… — Но, графиня, Бантер никогда об этом не рассказывал! — Конечно, дорогая, это я такая бессовестная болтунья. Он сказал, что ему удалось демобилизоваться, и он решил принять предложение Питера. Знаешь, дорогая, я еще не видела Питера в таком ужасном состоянии, как в тот день. Он лежал и дрожал, как в лихорадке… Мне этот человек сразу понравился, и я ему сказала: «Что ж, попробуйте, но не думаю, что Питер сейчас в состоянии принять хоть какое-то решение». Я пригласила Бантера войти. В доме было совсем темно, Питер не включал свет… А потом он спросил: «Кто это?» Бантер ответил: «Сержант Бантер, милорд, приехал на службу к вашему сиятельству, как мы и договаривались». Он включил свет, открыл шторы и с того дня все взял в свои руки. Думаю, он специально сделал так, чтобы Питеру не нужно было приказывать, разве что подать содовой воды… Он подыскал ту квартиру на Пиккадилли, увез туда Питера и всем занялся сам… Я помню… Я тебе еще не надоела со своим Бантером, дорогая? Но все это так трогательно! Я помню, как-то рано утром приехала в Лондон и зашла к ним… Бантер стоял с тарелкой в руках: «О, ваша милость! Его сиятельство приказал мне убрать эти чертовы яйца и принести сосиску…» В те дни Питер вставал очень поздно и так плохо спал… Бантер был так расстроен, что поставил горячую тарелку прямо на стол и испортил полировку… Думаю, после тех сосисок Питер больше не заглядывал назад в свое прошлое, — торжествующе закончила графиня. — Кстати, — сказал Питер на следующее утро, — мне очень не хочется тебя беспокоить, но сегодня я собираюсь потащить тебя в церковь. Необязательно разыгрывать из себя святых великомучеников, надевать вериги и власяницы. Все намного проще. Но, если ты не возражаешь, нам нужно хоть раз появиться на нашей родовой скамье. Людям будет о чем поговорить, и вообще как-то надо поддерживать семейные традиции. — Конечно, я пойду с тобой в церковь. И все-таки она чувствовала себя немного странно, когда стояла рядом с Питером в большом холле в ожидании графини. Все это напоминало далекое детство, когда мама выходила, застегивая перчатки, брала ее за руку, и они вместе шли в церковь. Графиня вручила Питеру молитвенник и сказала: — Ты помнишь, сегодня день сбора пожертвований? — Да, совсем забыла, — сказала по дороге она. — Викарий прислал письмо, что его совсем замучила астма, а его помощник уехал. И так как Джеральда тоже нет, он был бы тебе очень благодарен, если бы ты прочитал молитву. — Конечно, — ответил Питер. — Только не будем вспоминать о Якове, я его с детства терпеть не могу. — Не будем, дорогой. Ты прочтешь прекрасный печальный отрывок из Иеремии. У тебя это получается намного лучше, чем у мистера Джоунза. Тебе так и не удалили аденоиды, поэтому тебе замечательно удаются носовые согласные. По пути захватим дядю Мэттью… В маленькой церквушке яблоку было негде упасть. — Все в сборе, — заметил Питер, отвечая на приветствия. — И, кажется, начался сезон сбора мяты. — Он снял шляпу и повел своих дам к высоким резным родовым скамьям. — …мир без конца. Аминь. Община, кашляя и стуча каблуками, расселась по местам и приготовилась слушать откровения древнего пророка в исполнении Питера. Питер раскрыл большую Библию в красном бархатном переплете, подождал, пока успокоятся задние ряды, открыл рот и вдруг замер, строго глядя поверх очков на маленького мальчика в первом ряду. — Тебя зовут Вилли Блоджет? Вилли Блоджет окаменел. — Тогда сиди тихо и не толкай сестру. Мы здесь не играем в крокет. — Ужас какой! — громким шепотом сказала мать несчастного Вилли. — Сиди тихо! Мне так за тебя стыдно! «Начало пятой главы послания пророка Иеремии. Обыщи все улицы Иерусалима, ищи в хижинах и на площадях. Найдешь ли ты человека, найдешь ли ты достойного судить и вынести справедливый приговор?..» (Фрэнк Кратчли сидит сейчас в местной тюрьме. Скоро ли его будут судить? Вынесут ли справедливый приговор? Можно ли ему встречаться со священником сейчас?) «…Львы придут из пустыни и разорвут нечестных, ночные волки загрызут их, и леопарды будут блуждать по пустынным улицам грешного города…» (Скоро он перечислит весь зоопарк, подумала Харриет. На спинке скамьи она увидела герб Вимси: льва со щитом. В дальнем углу церкви был небольшой придел с каменными надгробиями. Опять Вимси, решила она). «…Внемлите, глупцы неразумные, имеющий глаза, да увидит…» (Подумать только, он вытер горшок прямо на их глазах!..) «…Среди народа моего есть порочные люди, которые выжидают и ловят праведников в свои грязные сети…» (Харриет прислушалась. Ей показалось, что его голос дрогнул. Но Питер не поднимал глаз от страницы). «…и что будет с тобой, мой возлюбленный народ? На этом послание заканчивается». — Замечательно прочитал, — склонившись к Харриет, прошептала графиня. — Великолепно. Ты всегда читаешь это послание с большим чувством. Питер немного позже сказал на ухо Харриет: — Тебе нужно послушать старину Джеральда, когда он доходит до описания страшного суда. Когда пели «Отче наш», Харриет думала о мисс Твиттертон. Хватило ли у нее смелости играть сегодня на органе? ТЭЛБОЙЗ Трубы небесные После предварительного слушания в магистрате они были свободны. До суда. Поэтому остаток медового месяца провели все-таки в Испании. Графиня написала, что выслала мебель в Тэлбойз, и что ремонт уже закончен. Ванную придется отложить. Пока не кончатся морозы. Но в доме уже можно жить. Харриет ответила, что они успеют вернуться до суда, что у них самый счастливый брак на свете, только Питеру опять стали сниться кошмары. Сэр Аймпи Биггс, перекрестный допрос: — И вы хотите убедить присяжных, что убитый не заметил это сложное устройство с шести двадцати до девяти часов? — Я ничего не хочу. Я просто описал устройство, с помощью которого можно поднять и опустить цветочный горшок. Судья: — Сэр Аймпи. Свидетель не может высказывать предположения, он описывает только то, что видел или знает. — Вы совершенно правы, милорд. Но дело сделано. В душах присяжных удалось заронить сомнение. — Итак, когда вы устроили подсудимому эту ужасную ловушку… — Насколько я понял, устройство было сделано в целях эксперимента, но неожиданно вошел подсудимый, и оно сработало прежде, чем его успели предупредить. — Все так и было, милорд. — Я хотел бы задать вопрос его сиятельству… Что случилось, когда цветочный горшок упал в результате неосторожных действий подсудимого? — Он очень испугался. — Мы легко этому верим. Он был потрясен? — Да. — В состоянии сильного потрясения и испуга мог ли он рассуждать и говорить спокойно? — Подсудимый был далек от спокойствия. — Вы думаете, он понимал, что говорит? — Мне трудно судить об этом. Я и сам был взволнован. — Можете ли вы назвать его поведение в тот момент безумным? — Да, это слово лучше всего отражает его состояние в тот момент. — Он потерял рассудок от страха? — Я бы так не сказал. — Хорошо, лорд Питер. Вы нам очень хорошо объяснили, как работает это устройство. Вы утверждаете, что его нижняя точка находилась на высоте шести футов? — Да, я это подтверждаю. — И это устройство не причинило бы никакого вреда любому, чей рост был ниже шести футов? — Совершенно верно. — Мы знаем, что рост подсудимого пять футов и десять дюймов. В таком случае, устройство не представляло для него никакой опасности? — Ни малейшей. — Если бы подсудимый сам соорудил это устройство с целью убийства, он, наверное, лучше других знал бы, что оно его даже не коснется? — Он должен был об этом знать. — И все-таки он очень испугался? — Да, все-таки он очень испугался. Точные и беспристрастные свидетельские показания Сердитая и взволнованная Агнесс Твиттертон, чья откровенная неприязнь к подсудимому не могла принести ему ничего, кроме вреда. Доктор Джеймс Крейвен с краткими и точными показаниями. Марта Руддл с многословными свидетельскими показаниями, среди которых было много ненужных подробностей. Преподобный Саймон Гудекер, очень медлительный свидетель. Томас Пуффетт с осторожными и обдуманными свидетельскими показаниями. Леди Вимси, очень тихая и спокойная свидетельница. Мервин Бантер, свидетельские показания в изысканных выражениях. Констебль Джозеф Селлон, очень немногословные показания. Старший инспектор Кирк, краткие и беспристрастные показания. Незнакомый торговец скобяными изделиями из Клеркенвелла, который продал подсудимому медную цепь, крючок и гвозди. Убийственные показания. Наконец, показания подсудимого. Речь в свою собственную защиту. Очень плохие свидетельские показания, дерзкие и упрямые. Сэр Аймпи Биггс красноречиво поблагодарил свидетелей от лица «трудолюбивого и скромного молодого человека», намекнув на предвзятость «леди, у которой, возможно, были личные причины чувствовать себя обиженной». Затем остроумно пошутил по поводу «хитрого устройства, изобретенного джентльменом, чьи технические способности заслуживают всякого уважения» и подверг сомнению признание молодого человека, которое невольно вырвалось перед лицом «нависшей» опасности. В заключение, он выразил недоумение, что суду присяжных представлено дело, в котором «нет прямых улик», и обратился к присяжным со страстным призывом не губить юную, многообещающую жизнь. Суд присяжных начал собирать обвинения, мастерски разбросанные уважаемым адвокатом, и вить из них толстую веревку. Судья подергал за ниточки, чтобы убедиться, насколько эта веревка прочна, и с достоинством удалился, вручив аккуратно сложенные материалы дела присяжным. Присяжные совещались час. Подошел сэр Биггс: — Если они еще не пришли к единому мнению, есть надежда, что Кратчли все-таки оправдают. Несмотря на все его старания. — Нужно было бы вывести его на свежий воздух. — Мы советовали ему прогуляться, но, по-моему, он уже никого не слышит. — Тише, присяжные идут. — Господа присяжные, вы пришли к единому мнению? — Да. — Признаете ли вы подсудимого виновным в убийстве Вильяма Ноукса? — Виновен. — Вы признаете его виновным. Является ли это решение единодушным? — Да. — Подсудимый, вы совершили убийство и вручили свою судьбу в руки закона. Закон признает вас виновным. Хотите ли вы что-нибудь сказать в свое оправдание, пока закон еще не вступил в силу? — Я скажу. Плевать я хотел на всех вас. У вас нет никаких доказательств против меня. Его сиятельство — богатый человек, он вас купил. Он и Агги Твиттертон. — Подсудимый, присяжные подробно ознакомились с материалами дела и пришли к выводу, что вы виновны в убийстве Вильяма Ноукса. Я целиком и полностью поддерживаю решение жюри присяжных. Согласно приговору суда, вас заключат под стражу в том городе, в котором вы совершили преступление. Затем вас привезут к месту казни, где вы будете повешены, ваше тело будет сожжено, а останки будут погребены в тюрьме, в которую вас заключат до исполнения приговора. Боже, спаси вашу душу. — Аминь. Одна из отличительных особенностей английского уголовного права — отсутствие задержек. Преступник предстает перед судом почти сразу после ареста. Суд длится не более трех-четырех дней. Приговор приводят в исполнение в течение трех недель после признания подсудимого (если он, конечно, не подает апелляцию). Кратчли от апелляции отказался, заявив, что это он убил Ноукса, что он сделал бы это еще раз, что абсолютно ни в чем не раскаивается, и пусть все быстрее кончится. Харриет, напротив, пришла к выводу, что три недели — самый жестокий срок для исполнения приговора. Приговор нужно приводить в исполнение на следующее утро после суда, пока чувства преступника еще находятся в полном смятении, и пока он не осознал весь ужас происшедшего. Или пусть все это растягивается на месяцы и годы, как в Америке. Тогда осужденный настолько привыкает к мысли о смерти, что у него уже не остается никаких эмоций. Самыми ужасными в течение этих трех недель для Харриет были вежливая сдержанность и какая-то деланная веселость Питера. Все это время он постоянно был чем-то занят. Ездил в городскую тюрьму, чтобы спросить, не сможет ли он что-то сделать для осужденного, следил за ремонтом и меблировкой Тэлбойз, ездил с Харриет по деревням в поисках пропавших печных труб. Эта сдержанная вежливость сменялась неистовой и опустошительной страстью, которая тревожила ее не столько своей силой и неутомимостью, сколько какой-то полной отстраненностью. Харриет с готовностью шла ему навстречу, потому что после этого он засыпал, как убитый. Но с каждым днем он становился все задумчивее и все больше отдалялся от нее. Она с грустью думала, что сейчас ему вообще никто не был нужен. Харриет была так благодарна графине за то, что та в свое время предупредила ее и тем самым дала хоть какую-то защиту! Она постоянно размышляла, было ли ее собственное решение «не быть собственницей» таким уж разумным. Наконец, не выдержав, она написала обо всем графине. В ответ пришло милое и очень веселое письмо, в котором среди всяких мелочей Харриет отыскала строки: « Пусть сам найдет выход». И ниже в постскриптуме: «Еще одна важная вещь, дорогая. Он все еще там, и это обнадеживает. Любой на его месте уже давно бы сбежал». Примерно за неделю до казни к ней пришла взволнованная миссис Гудекер. — Этот негодяй Кратчли! — сказала она. — Я знала, что с ним Полли Мейсон попадет в беду. Так все и случилось! Что же теперь делать? Даже если ему разрешат сейчас на ней жениться, он вряд ли согласится. Ведь он даже ни разу не вспомнил о бедной девушке! Что будет с ребенком? Расти без отца или быть сыном человека, повешенного за убийство? Я не знаю. Даже Саймон не знает, что делать. Хотя он, конечно, думает, что Кратчли обязан на ней жениться. Я тоже думаю, что должен. Какая теперь ему разница! Но теперь девушка не хочет выходить за него. Она говорит, что не пойдет замуж за убийцу! И я ее понимаю. Ее мать совершенно убита горем. Нужно было получше приглядывать за Полли или устроить ее на хорошую работу. Я ей сто раз говорила! Я говорила, что Полли слишком молода и… она не такая… стойкая, чтобы работать в магазине. Но что сейчас об этом говорить! Питер спросил, знает ли об этом Кратчли. — Девушка говорит, что не знает… И Боже мой! — в сознании миссис Гудекер родилась ужасная мысль. — А если бы старый Ноукс не потерял свои деньги, и если бы так и не узнали, что это сделал Кратчли? Что тогда случилось бы с Полли? Он постарался бы получить эти деньги любой ценой! У бедняжки не было никакого выхода! — Ну что вы! Думаю, до этого бы не дошло, — сказала Харриет. — Может быть, и нет. Но одно нераскрытое убийство рождает другое. Хотя не это сейчас самое главное. Самое главное — что делать с ребенком? Питер сказал, что обязательно нужно сказать об этом Кратчли. Нельзя лишать человека шанса поступить честно. Он предложил отвезти миссис Мейсон к начальнику тюрьмы. Миссис Гудекер ответила, что это было бы очень мило с его стороны. Харриет проводила миссис Гудекер до ворот. Она тихо сказала, что было бы хорошо, если бы Питер смог что-то сделать для осужденного: он очень переживает. — Конечно, переживает, — сказала миссис Гудекер. — Саймон ведет себя точно так же, когда ему приходится быть с кем-то строгим. Но все мужчины таковы. Обязательно доводят дело до логического конца и совсем не думают о последствиях. Бедняги! Но с этим ничего не поделаешь. Так уж они устроены. У них напрочь отсутствует логическое мышление. Вечером Питер рассказал, что Кратчли пришел в ярость. Он заявил, что не хочет иметь ничего общего ни с Полли, ни с какой-либо другой «чертовой бабой». Он отказался говорить с миссис Мейсон и Питером и потребовал у начальника тюрьмы, чтобы его, черт возьми, оставили, наконец, в покое. Теперь Питер волновался из-за девушки: чем ей можно помочь. Харриет решила, что пусть уж лучше мучается из-за Полли Мейсон, здесь хоть что-то можно сделать. Потом она сказала: — Давай я свяжусь с мисс Климпсон. У нее такие связи в церкви! Может, она подыщет ей подходящую работу. Я видела эту девушку, она производит неплохое впечатление. А ты поможешь ей деньгами. Он посмотрел на нее так, будто впервые увидел за эти две недели. — Конечно, почему бы и нет. У меня, наверное, за эти две недели случилось размягчение мозга. Мисс Климпсон — это то, что нужно. Давай ей напишем сегодня же. Он взял ручку и листок, написал адрес и «Дорогая мисс Климпсон». Потом замер с ручкой в руках и, в конце концов, растерянно посмотрел на нее: — Знаешь, я думаю, у тебя лучше получится. И потом это ты видела эту девушку. Ты сможешь объяснить… Боже мой! Как я устал! Это была первая брешь в обороне. Последнюю попытку встретиться с Кратчли Питер сделал в ночь накануне казни. Он вооружился письмом от мисс Климпсон, в котором сообщалось, что она сумеет прекрасно позаботиться о Полли. — Не знаю, когда вернусь, — сказал он. — Не жди меня, ложись спать. — Питер… — Прошу тебя, ложись спать. Харриет пошла разыскивать Бантера. Он драил и без того сиявший «даймлер». — Его сиятельство берет тебя с собой? — Не могу сказать, миледи. Я не получал никаких распоряжений. — Постарайся поехать с ним. — Сделаю все, что от меня зависит, миледи. — Бантер… А что обычно бывает в таких случаях? — По-разному, миледи. Если осужденный не будет вести себя враждебно, окружающие легче все это перенесут. С другой стороны, я помню, мы как-то садились в первый попавшийся самолет или поезд и мчались в другие страны за тысячи миль. Но обстоятельства, конечно, бывают разные. — Да, Бантер, его сиятельство только что просил меня не ждать его. Но если он вернется вечером и… если он будет взволнован… — Харриет не знала, как закончить фразу. — Я буду наверху, но вряд ли усну. Я буду сидеть у камина в своей комнате. — Хорошо, миледи. Их глаза встретились. Им уже не нужно было продолжать. Машина подъехала прямо к двери. — Спасибо, Бантер. Ты свободен. — Я больше не нужен вам, милорд? — Конечно, нет. Мы же не можем оставить миледи в доме одну. — Ее сиятельство разрешила мне поехать. — Неужели? Наступила долгая пауза. У Харриет, стоявшей на балконе, было время подумать, что сейчас он спросит: «Неужели она думает, что мне нужна нянька?» Затем голос Бантера с упреком сказал: «Я подумал, что ваше сиятельство, как обычно, возьмет меня с собой. Поэтому заранее отпросился». — Понятно. Ну ладно, запрыгивай. * * * Старый дом стал единственным другом Харриет во время этого грустного ночного дежурства. Злые духи из него уже давно ушли. Чисто вымытый и нарядный, он ждал вместе с ней прихода… Прихода ангела или дьявола? Было уже два часа, когда она услышала шум подъезжающей машины. Тихий шорох гравия, звон ключей, хлопок закрывающейся двери, приглушенные голоса. Потом наступила тишина. Через несколько минут шаркающие шаги на лестнице и осторожный стук в дверь. — Входи, Бантер. — Мы сделали все, что могли, миледи. — Они говорили шепотом, будто в доме все еще лежал покойник. — С большим трудом его уговорили встретиться с милордом. В конце концов, начальник тюрьмы его все-таки убедил, и его сиятельство показал ему письмо и рассказал, что о девушке позаботятся. Мне показалось, что ему было все равно. Говорят, он очень упрямый и грубый заключенный. Его сиятельство уехал совсем расстроенный. Но я уже привык. Такая у нас традиция: он всегда просит прощения у осужденного. Но потом всегда чувствует себя ужасно. Лучше бы он этого не делал! — И вы сразу поехали домой? — Нет, миледи. Мы выехали из тюрьмы в полночь. А потом его сиятельство поехал на запад, очень быстро, больше пятидесяти миль в час. Но сегодня все было не совсем так, как обычно. Раньше мы ездили всю ночь напролет. А сегодня он доехал до перекрестка, неожиданно остановился, постоял несколько минут, как будто ему нужно было принять какое-то решение, повернул и мы на бешеной скорости помчались домой. У него сильная нервная дрожь, и он отказывается хоть что-нибудь съесть. И не может спать, поэтому я растопил камин в гостиной и ушел. Я пришел сюда по боковой лестнице, потому что он, наверное, не хотел бы, чтобы вас беспокоили. — Ты сделал все правильно, Бантер. И я рада, что ты пришел. Что ты собираешься делать? — Я буду в кухне, миледи, чтобы он в любой момент мог меня позвать. Вряд ли я ему буду сегодня нужен, но, если он все-таки меня позовет, я буду под рукой. Буду готовить себе ужин. — Отличный план. Думаю, сейчас лучше ему побыть одному. Но если он спросит обо мне… Вряд ли, конечно, но все-таки, если он обо мне спросит, скажи, что я… — Да, миледи? — Скажи, что в моей комнате все еще горит свет. Скажи, ты думаешь, что я очень беспокоюсь о Кратчли. — Очень хорошо, миледи. Может, вы выпьете чашку чаю? — О, Бантер, спасибо. Я бы выпила чашечку. Бантер принес чай. Харриет жадно выпила и села у камина, прислушиваясь. Было очень тихо, только часы на церковной башне отбивали каждые четверть часа. Но когда она зашла в соседнюю спальню, услышала беспокойные шаги в гостиной внизу. Харриет вернулась назад и опять начала ждать. Она могла думать только об одном, и эта мысль не давала ей покоя, возвращаясь снова и снова. Мне нельзя идти к нему. Он должен прийти ко мне. Если я ему сейчас не нужна, я проиграла. И это поражение будет с нами всю жизнь. Но это должно быть его решение, не мое. Я должна его принять, а сейчас изо всех сил нужно терпеть. Что бы ни случилось, я не должна идти к нему! Часы пробили четыре часа, когда она, наконец, услышала то, чего так давно ждала. Внизу скрипнула дверь. Несколько минут ничего не было слышно. Харриет решила, что Питер передумал. Она затаила дыхание и вдруг опять услышала шаги. Очень медленные и тяжелые. В соседней комнате открылась дверь. Она испугалась, что теперь шаги остановятся, но широко открылась внутренняя дверь, и он вошел. — Харриет… — Входи, милый. Питер подошел очень близко. Его била сильная нервная дрожь. Она протянула ему руку, и он благодарно ее сжал и неуверенно обнял Харриет. — Ты совсем замерз, Питер. Иди поближе к огню. — Я не замерз, — немного сердито ответил он. — Это мои чертовы нервы. Ничего не могу с собой поделать. Это началось на войне, я себя за это ненавижу. Не могу справиться сам… — Я тебе помогу. — Харриет, я больше не могу ждать, когда это кончится… — Понимаю. Я тоже не могу уснуть. Он сидел отрешенный, протянув руки к огню. Лихорадка постепенно стихла. — Тебе сейчас тоже очень тяжело. Прости, я о тебе совсем забыл. Звучит по-дурацки, но я так долго был один… — Конечно. Я тоже. В такие минуты я всегда старалась уползти в темный угол и там спрятаться. — Теперь, — сказал он, — ты мой угол. И я пришел прятаться. — Да, любимый. (И она услышала ангельские трубы на небесах). — Бывает хуже. Самое ужасное, когда они так и не признают себя виновными. Тогда начинаешь снова и снова перебирать в уме факты и улики, мучительно думая, а вдруг ошибся… А иногда они ведут себя так достойно… — Как вел себя Кратчли? — Мне кажется, он ни в чем не раскаялся и жалеет только о том, что его поймали. Он ненавидит старика Ноукса так же сильно, как в тот день, когда его убил. О Полли он даже говорить не хотел. Сказал, что она блудливая сука, а я законченный дурак, что трачу на нее деньги. А Агги Твиттертон пусть вообще пропадет пропадом вместе со всеми нами. И чем скорее, тем лучше. — Питер, какой ужас! — Если есть Бог или справедлив ость, Харриет, что дальше? Что мы с тобой сделали? — Не знаю. Во всяком случае, мы нашли ему лучшего адвоката. Но ему уже нельзя было помочь. — Ты права, нельзя. Но нужно еще раз проверить все улики… Пять часов. Он встал, подошел к окну и начал вглядываться в темноту. До рассвета было еще далеко. — Осталось три часа… Им дают снотворное… Это великодушно… Остается только страх ожидания… Какая отвратительная смерть… Старик Джонсон был прав, лучше бы их расстреливали… «Палач в красном колпаке открывает кованую дверь…» Один раз я добился разрешения присутствовать на казни… Думал, лучше, если я буду обо всем знать… Но это не отучило меня вмешиваться… — Если бы ты не вмешался, это мог быть Джо Селлон или Агги Твиттертон. — Я знаю. И постоянно себе об этом твержу. — Если бы ты не вмешался шесть лет назад, это могла быть я. Питер, нервно ходивший из угла в угол, резко остановился. — Если бы тебе тогда, Харриет, пришлось пережить эту ночь, я пережил бы ее вместе с тобой. Хотя ты тогда для меня так мало значила по сравнению с тем, что я чувствую сейчас… Черт возьми, что я делаю? Опять напоминаю тебе о том кошмаре! — Если бы тот кошмар не случился, мы не были бы сейчас здесь. Мы бы даже не встретились с тобой! Если бы Филиппа не убили, я бы тебя так и не узнала. Если бы я не жила с Филиппом, я бы не вышла замуж за тебя. Грязь и слезы, ошибки и поражения. И после всего этого я вдруг получила тебя. Какой можно сделать вывод? — Никакого. Во всем этом не было ни логики, ни смысла. И опять быстрые, нервные шаги без конца… Неожиданно он спросил: — Моя милосердная кротость — кто так называл свою жену? — Кориолан. — Еще один мучитель… Спасибо, Харриет… Нет, я не так начал. На самом деле ты была не добра ко мне, ты была самой собой. Ты, наверное, смертельно устала. — Ни капельки. Харриет не могла думать о Кратчли, о его ухмылке и наглом презрении к смерти. Он похож на пойманную крысу. Она старалась вытеснить на самый краешек сознания мучительную мысль о его лице, искаженном предсмертной агонией. Но сквозь ужасные образы и мучительные страхи к ней настойчиво пробивался серебряный голос небесных труб. — Они ненавидят казни. Все заключенные начинают волноваться. Они барабанят в двери и кричат. Наступает настоящий кошмар… Как звери в клетках… Настоящий ад… Все мы в клетках, только у каждого эта клетка своя… Я не могу вырваться на свободу, сказал скворец… Если бы только можно было хоть на секунду вырваться, или уснуть, или перестать думать… Эти проклятые часы!.. Харриет, умоляю, обними меня… держи меня… разбей клетку, Харриет!.. — Тише, любимый. Я здесь. Мы вместе вырвемся на свободу. В комнате стало светлее. На небе появились первые солнечные лучи. Предвестники рассвета и заката. — Не отпускай меня! Они ждали. На улице было уже совсем светло. Совершенно неожиданно он сказал: — Черт! — и заплакал, неуклюже и некрасиво. Она крепче его обняла, прижала его лицо к своей груди и закрыла ладонями его уши. Чтобы он не услышал восемь гулких ударов на церковной башне.