— И вы их выявили? — с ехидцей спросил Дрыботий.

— На этот счёт есть интересная гипотеза Лопухова, — отвечает Алексей, и во мне всё замерло. Он перевёл стрелку, конечно, не с тем, чтобы завалить меня ради своего спасения, а чтобы весь триумф достался автору, без примазанников. А всё равно неуютно.

— Не знаю такого, — включился в разговор главный геолог Антушевич, у которого, как и у Когана, отчество было переиначено — все звали Игнат Осипович, а на самом деле он был Иосифовичем. — Из какого института?

Всё, думаю, пора перенимать оружие из ослабевших рук товарища.

— Из Ленинградского горного, — отвечаю, смело поднимаясь на дрожащих ногах. Сколько раз проклинал я непутёвый каланчовый рост. Был бы коротким, встал — и мало кто видит, а так — весь в обзоре, стоишь, как на открытом незащищённом месте.

Осипович-Иосифович повернулся, сидя, ко мне, смотрит с любопытством, без зла в глазах.

— Это что за научный сотрудник у нас объявился?

И все тихо заржали, радуясь, что напряженка спала, а больше всех тот, худой, лохматый и небритый из задних рядов, как будто увидел себя в зеркале.

— Ты чей? — допытывается Антушевич.

— Когана, — называю научного руководителя.

— Твой? — удостоверяется у мыслителя Игнат неверующий.

— Наш, — сознаётся Коган неуверенно, словно предчувствуя, что ихний не совсем их.

— Ладно, — соглашается главный геолог, — давай иди, — обращается ко мне, — рассказывай, что ты косвенного напридумывал.

Опять все облегчённо зашевелились, усаживаясь поудобнее в предвкушении комедийного зрелища на знакомую научную тему. Наш народ хлебом не корми, а только дай посмеяться над собой. Немцы смеются над другими, наши — над собой, так уж устроены.

Хорошо, что я порепетировал дома на Горюне и здесь рассказал Алексею с Петром, в третий божеский раз было намного легче. Дважды уверившись в незыблемой правоте, поневоле почувствуешь себя настолько уверенным, что видишь зал в деталях. В какое-то время даже сумел удивиться, обнаружив полную тишину и внимательные неравнодушные глаза. Комедия на поверку оказалась серьёзной психологической пьесой. Лишь бы не трагедией! Я так сильно верил в свою геолого-геофизическую модель, что вера, похоже, передавалась не только в том, что говорил, но и в том, как говорил: убеждённо и страстно, как говорили наши революционеры перед царским судом. И лишних слов не болталось на языке, и косноязычие не тревожило, и мысли были ясными, чёткими, выстроенными в нужном ранжире. Жалко, что в зале не было профессора. У меня даже хватило наглости закончить кратко-весомо:

— Я кончил, — и сразу почувствовал, что весь взмок, а на высоком умном лбу сильно и ровно бьётся какая-то извилинка, словно невысказанная, забытая мысль просится наружу. Я не только кончил, я кончился.

— Так, — чему-то радовался Антушевич, перехвативший бразды правления конференцией у главного инженера. Наверное, тому, что я кончил, но не кончился. — Настоящий реквием! — Я не знал, что это такое, но подозревал, что-то торжественное и принимаемое всеми на «ура» без лишних возражений. Как я ошибался! — Вопросы есть? — обращается Игнат к залу.

Есть! Да ещё сколько! Лес рук! Ради бога, не надо меня спрашивать, я всё сказал, что знал, и даже больше. Вспомнил профессорское: если придётся отвечать враждебному собранию, старайтесь обойтись односложными ответами и ни в коем случае не ввязывайтесь в споры. Примем к сведению: кратко и без свар. От меня, если разозлить, вообще трудно получить внятный ответ, потому что мягкий язык заплетается, и ответы изо рта лезут пачками, мешая друг другу. Пусть имеют в виду.

— Давай, Степан Романович, начнём с тебя, — предлагает главный геолог поднять ружьё наизготовку бывшему дружку.

Тот вскочил как взведённая пружина и тараторит дробью:

— Из вашего… — явно занял позицию по другую линию фронта, — сообщения следует, что картировочные геофизические работы невозможны, так? — и, не ожидая ответа, который ему и не нужен, добавляет ехидно, поглядывая на Когана: — Но ваша партия проводит большой объём таких работ. Как вас понимать? — положил палец на курок.

Спасибо, думаю, друг, за предательский вопрос, но не спеши с убийственным выстрелом.

— В пределах рудных полей, — отвечаю кратко, ровным голосом, — с развитыми на них контактово-метаморфизованными породами с выровненными сопротивлениями, картирование низкоомных пород бесперспективно, но решение частных задач по картированию высокоомных пород, таких как известняки, кремни, магматические тела, вулканические лавовые образования, возможно. К тому же, — добавляю, — электропрофилирование эффективно для выявления, прослеживания и элементарной классификации трещин и трещинных структур.

— Вы что, — не унимается Стёпка, опустив ружьё, — не понимаете, что ставите крест на ваших площадных работах?

Я молчу. Я в такие серьёзные споры не вступаю. Пусть ответит сам себе: он начальник — значит, умный, я подчинённый — значит, дурак. Умный ещё что-то забубнил невнятно, но Антушевич прервал:

— Выступление потом. Ты что-то хотел спросить, Орест Петрович?

Обычно начальники задают вопросы, когда никто не хочет, и выступают последними, а сейчас лезут наперёд, торопясь задать нужный настрой колеблющемуся сборищу.