Это точно? — спросил Лебедев с места. — Почему не состоялся?

Совет партии отказался созвать его. Не нашлось достаточного количества комитетов, высказавшихся за созыв съезда. Как вы знаете, Третий съезд нужен был большевикам…

— А вы меньшевик, Бакшеев? — опять спросил Лебедев.

Я агитатор Союзного комитета, — ответил Бакшеев, обиженно краснея, отчего на его верхней губе отчетливее выступили проклевывающиеся усики, — и я приехал, чтобы рассказать о конференции Сибирского союза. Мне мешают…

— Хорошо, продолжайте.

Так вот. Поскольку нужного количества голосов у большевиков не оказалось, а представители комитетов все же в Лондон приехали, большевики провели там что-то такое, что правильнее было бы назвать фракционным совещанием. В свою очередь, в те же дни состоялось в Женеве другое совещание…

Состоялось фракционное совещание меньшевиков, — вставил Лебедев. — Если все большевики оказались на съезде в Лондоне.

Товарищ Гутовский считает, что ни то, ни другое совещание не могло представлять собой партию в целом. — Бакшеев не мог уже выбраться на дорожку заранее отрепетированного сообщения и попер по целине. — Это была, как бы сказать, фракционная драка. Оба совещания вынесли свои резолюции. Они, конечно, противоречат друг другу. Принять нам какую-либо одну из них — значит опять пойти на новый раскол. Поэтому наша конференция приняла такое решение — правильное решение: встать по отношению к той и другой части партии в одинаково необязательные отношения, — он начал путаться уже и в словах, громоздить их как попало, — то есть не считать партийными директивами ни ту, ни другую резолюцию, а считать их просто резолюциями… Для выработки нашей тактики взять любое полезное, что говорилось на этих совещаниях. И резолюции тоже… Таким образом была разработана и принята единогласно — я повторяю: единогласно — тактика нашего Союзного комитета. И таким образом…

— Погодите, Бакшеев, — остановил его Лебедев. — Как я понял, при разработке тактики использовались резолюции, привезенные Гутовским?

Да, безусловно… Все полезное из них взято.

А где был Гутовский, — в Лондоне или в Женеве?

Он был… он был в Женеве.

И, значит, привез только женевские резолюции?

Да… Не знаю… Да… Наверно, главным образом…

Но ведь Третий съезд, вы сказали, состоялся в Лондоне, а Гутовский был послан делегатом на съезд! Как же и почему он оказался в Женеве?

Бакшеев покраснел еще гуще, торопливо смахнул ладонью росинки пота, выступившие на его реденьких усиках.

Этого я вам не сумею объяснить…

Следовательно, лондонских резолюций он не привез?

Да… я думаю, что так… — И поспешил прибавить: — Но ведь и женевские резолюции приняты нами как необязательные.

Погодите, погодите! А о лондонском съезде что же тогда привез и доложил конференции Гутовский? Только сплетни? И клевету?

Он говорил… что известно, что… что лондонские резолюции… вовсе не содержали истины и что… фракции, видите ли…

— Вижу. Все ясно. Бакшеев перевел дух.

Тогда разрешите изложить тактику, одобренную на нашей конференции. Первое. Сохраняется в силе прежний лозунг о всеобщей политической стачке…

Прежний? Без изменений?

Да. Мы должны повторить стачку. Второе…

Не спешите же, Бакшеев! Только ли повторить или привести стачку к вооруженному восстанию?

В решениях конференции говорится о всеобщей политической стачке…

Но этого сейчас уже недостаточно! Сама жизнь ведет нас к более решительным действиям.

Я не знаю… На конференции вопрос о вооруженном восстании не ставился и не обсуждался.

Всеобщая стачка теперь неизбежно перерастет в восстание. Красный флаг на броненосце «Потемкин» уже предвестник этой великой бури. А вспыхнет восстание — как должны мы к нему отнестись? Каким образом должно быть сформировано временное революционное правительство? Как не выпустить из рук рабочих то, что ими будет достигнуто в ходе восстания?

Бакшеев теперь вытирал пот уже со всего лица.

Не могу ответить… Это на конференции не обсуждалось. Были приняты решения…

Лебедев встал, повернулся спиной к Бакшееву и лицом к рабочим.

Товарищи, я думаю вот что, — сказал он неторопливо, но веско, — я думаю, что нам следует тоже встать в необязательные отношения к решениям этой конференции и дождаться решений Третьего съезда или сообщений от тех товарищей, которые были не в Женеве, а в Лондоне, не с Мартовым и Троцким, а с Лениным. Тогда заодно назовем и Гутовского изменником делу рабочего класса, а пока все, что сказал нам Бакшеев, примем к сведению, потому что на большее его сообщение не годится.

…Об этой стычке с Бакшеевым со сдержанной яростью вспоминал Лебедев, сидя один на тормозной площадке товарного вагона. Поезд мчался под уклон. Колеса часто постукивали на стыках рельсов, вагоны бросало из стороны в сторону — они шли порожняком. С паровоза то и дело раздавались сигналы — три коротких свистка: «Тормози!» И кондуктора прилежно крутили тугие ручки. Прижатые к бандажам колес, тормозные колодки скрежетали. Пахло горелым чугуном. Пыль вилась позади состава, оседая на молодых березках, выросших близ самого полотна железной дороги. На переездах у опущенных полосатых шлагбаумов стояли сторожа, показывая зелеными флажками: «Путь свободен!» Вечерело. Резкий ветер-сквозняк гулял по открытой площадке, и Лебедев поеживался. Одет он был очень легко. Но на пассажирском поезде он из осторожности доехал из Иланской только до Сорокина, а тут прицепился на товарняк. Ничего, пятьдесят пять верст проедет как-нибудь. Зато поезд придет ночью и остановится на запасных путях, где фараонам делать нечего.