** Интересно, как говорит об этом историк С. Соловьев: “Важно, когда князья постоянно толкуют, что они братья и потому обязаны жить дружно, а не враждовать, защищать Русскую землю от врагов, а не проливать кровь христианскую в усобицах. Пусть нам скажут, что слова расходятся с делом, мы ответим, что и слова имеют силу, когда беспрестанно повторяются с убеждением в их правде, когда их повторяют и сами князья, и духовенство, и народ, иногда отказывающийся принимать участие в усобицах. Если эти слова не могли впоследствии прекратить усобиц, то могли смягчить их”.

Было и другое слово, которое единило князей друг с другом. Старший в роде именовался “отцом в правду”, вследствие добровольного признания его таковым всеми. К “отцу в правду” князья относились с сыновней почтительностью. Он же был, как любящий отец. Произвол с его стороны показался бы нарушением любви. Князья ни на минуту не забывали о своей самостоятельности: каждое княжество находилось в совершенной независимости друг от друга. Когда в конце XII века один северный князь (Андрей Боголюбский) позволил себе некое деспотическое требование, то истый князь Русской земли (Мстислав Храбрый) ответил ему: “мы до сих пор чтили тебя, как отца по любви, но если ты прислал к нам с такими речами не как к князьям, а как к подручным (подчиненным), то нас Бог рассудит” (форма объявления войны).

Там, где единство большой страны может быть достигнуто только через братскую любовь правителей друг к другу, жизнь складывается не так ладно, как в христианском государстве с развитым государственным сознанием, где единство достигается всегда при посредстве вооруженной силы (т. е. насилия). Великое преимущество первого единства в том, что церковь-народ пребывает свободным, тогда как в государстве (иначе, в насильственном единстве) внешняя церковная жизнь всегда в умалении (лучше сказать, в подчинении государственному разуму); но нет ничего необходимее для христовой церкви в ее духовном становлении, как духовная свобода. Там, где свобода, помощь Божия и действенна и видима, хотя как будто беспорядка больше, там же, где закон при посредстве насилия, помощь Божия мало действенна, ибо дисциплина, принудительный порядок — дело рук исключительно человеческих. Царское правление осуществляет холодный, государственный порядок, — любовь коченеет от мороза власти. Пророку Самуилу Господь сказал о народе, требовавшем царя вместо судей: оставь их; если не хотят Моего правления, пусть будет у них царь.

Никакого подобия царской власти не было в Русской земле. По общему тогдашнему убеждению князь был хранитель правды и первый воин земли, а не властитель, как это принято думать о князе в поздние времена. Переводя на обыкновенный язык: он был главный судья и защитник данного княжества (и в то же время всей Русской земли). Его тайное дело заключалось в том, чтобы уживаться с другими князьями (родичами) к таким образом хранить всеобщий братский покой.

Выражение: хранитель правды намекает нам на то особое устроение, в каком стремилась пребывать Русская земля. Это было христианство в его истинном смысле, как оно открывается нам в век апостольский. Тогда христианство разумелось, как жизнь всего церковного народа. Собранием церкви было собрание всех христиан данного места, на нем обсуждались и решались все вопросы жизни — храмовые, бытовые, правления. На этих собраниях каждый был совершенно равноправен всем другим, через каждого мог говорить Дух Святой (Дух дышит, где хочет). Значит, никакого начальства, строгой иерархии как послушания не было, отношения были любовные, и решающим голосом был голос всей общины.

Отношения на вечах Русской земли соответствовали атому первоначальному христианству. “Тогда, — говорит исследователь народных начал Русской истории, — на вечевых сходах слышались оживленные речи и споры, в которых люди веча и князь высказывают какие-то братские совершенно равные отношения. Князь так обращался к народу: “братья, мужи псковичи”. Иногда вече говорит князю: “А мы тебе кланяемся, княже, а по-твоему не хотим”, - стереотипная фраза, которою высказывалось несогласие с княжеским требованием и выносилось самостоятельное суждение.

Такая особая высокая жизнь отношений могла существовать и держаться только при условии, что правда всегда осуществлялась в жизни народной. И это тогда понимали, но не все. В те времена было много святых, а также и святых князей. Правда осуществлялась, когда святые брали верх на собраниях — вечах и, вообще, в жизни. Противодействие им и торжество противоположных им утверждений и дел означало наступление конца Святой Руси. Как увидим, в середине двенадцатого века чрезвычайно ярко, страшно стали друг против друга хранители правды и ее рушители, Согласно пророчеству, зверь победил святых.

И вот исследователь народных начал Русской истории, глядя на жизнь Киевского времени с низин нашего века, определяет ее плоды так: “что-то хотело тог да выйти, но не вышло, что-то готовилось и не доделалось”.

Оно и не могло выйти, ибо общее состояние христианства не допускало еще Божией помощи великой благодатью Русскому народу-поборнику правды. Но то, что жизнь начинала святиться, что страдники Русской земли наметили верную дорогу для отдаленного будущего, — это необходимо признать.

Свидетельством высокого состояния народа-церкви может служить “Поучение Владимира Мономаха детям”. Это поучение сделалось настольной книгой всех верующих людей того времени — их домостроем, значит, оно было им родственно по духу.

Церковь не причислила Владимира к лику святых, и это есть как бы знамение, — Владимир не исключение — он такой, как все, — видимый член церкви в ее добром состоянии. Прадед Мономаха Владимир I Святой даром получил особую благодать от Бога, чтобы светить людям, После него церковь вступила на трудовой путь; в помощь ей была святая община Печерская. И вот Владимир II приобрел имя доброго страдальца (труженика) за Русскую землю, церковь в его лице говорит о великих плодах своего труда.