Такого рода мысли о христианском спасении можно принять почти за насмешку над духом христианства. А между тем они очень распространены, почти типичны для современного церковного сознания. Возможны они только при полной утрате понятия о цели христианской жизни (на что и указал Св. Серафим Саровский Мотовилову: “вы ко многим великим духовным особам обращались, и никто не сказал вам, в чем цель христианской жизни”).

Мученичество (как и подвижничество) есть служение особо указанное Духом Святым данному человеку. Так Игнатий Богоносец чувствовал желание быть растерзанным дикими зверями на арене цирка. Но мученичество, как соискание скорого спасения души, отнюдь не есть путь для каждого христианина. Никто из святых периода гонений не искал мученичества, а только принимал, как крест. Например, Св. еп. Киприан удалился в безопасное место и оттуда управлял епархией (в следующее гонение он был казнен). Типична также легенда об ап. Петре: он уходил из Рима, спасаясь от гонений. Но ему было видение Христа с указанием принять крест, и он вернулся в Рим чтобы пострадать. Мученики и мученицы объявлявшие себя христианами, делали это во славу Христа, а не для того, чтобы казнью скорее спасти душу.

Жизнь христианина священна, искать смерти, как венца противоречит духу Божию. Страдания принимаются — крест, — но не самочинно налагаются на себя (языческое умилостивление богов).

Христианство знает только одну драгоценную Христову истину: сердце сострадающее, милующее, любящее (милости хочу, а не жертвы).

Среди страшных всеобщих падений сердца Христовы продолжают гореть никому неведомые и как бы бессильные. И они есть залог всеобщего спасения и восстановления добра. Ибо никогда не хотят спастись одни, а только со всеми вместе (Римл. 9, 3). О спасении всех бесскончаемо вопиют к Богу.

Только эти сердца знаменуют, что церковь христианская на земле не погибла и никогда не погибнет. Напротив, вернется к совершенству.

Как трудно распознаваемы эти лучшие Христовы друзья, сколь незаметны они, рассказывает следующий случай из жизни одного из прославленнейших священников по чину Мельхиседека — Макария великого. Этот святой воскрешал мертвых, мог сорок дней стоять в углу кельи, не вкушая пищи, и еще многое совершал невидимых дивных дел. Но когда однажды помысел превозношения стал смущать его, голос Божий сказал, чтобы он шел в один город, где ему будут показаны люди, степени совершенства которых он еще не достиг.

И кого же встретил там св. Макарий, — двух простых женщин, имеющих мужей. И все, что они сказали ему о себе, — например: “мы никогда не ссорились”, - было так мало, что познать тайну их любви и веры может, конечно, только Господь Иисус Христос.

* * *

Мы говорили о внутреннем состоянии членов церкви, потерявшей способность рождать духовных. Скажем теперь об ее обличии, об устройстве церкви.

Если потеряла способность рождать духовных, то перестала и понимать духовное, сделалась душевно-подобной. “Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает сие безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно” (I Коринф. 2, 14).

Поэтому следует и самое устройство церкви приспособить к данному внутреннему ее состоянию.

Действительно, если мы внимательно рассмотрим признаки и отличия церкви апостольского периода и церкви послеапостольских времен, мы увидим существеннейшую перемену.

Церковь первого века была исполнена духовности. Если 12 апостолов записывали немногое из того, что слышали от Христа при жизни, то гораздо больше говорили неслыханного — по внушению Духа Святого. Ибо, конечно, рожденные свыше, светясь огнем Духа Святого, они теперь разумели бесконечно большее, чем при жизни учителя; также и все духовные.

Самое сокровенное и, если можно так выразиться, самое интересное они говорили устами к устам. То, что осталось от них записанным было случайно и не полно: писалось вследствие возникавших в общинах недоразумений. Об этом хорошо выразился первый историк Евсевий — муч. Памфил: “Павел не предал письму ничего, кроме весьма кратких посланий, хотя мог говорить о бесчисленных и таинственных предметах”. Тоже следует сказать и о прочих апостолах и всех духовных апостольских времен.

Собрания тогдашней церкви были собеседованием людей, имевших духовные дары (каждый имел), — т. е. говоря на нашем скудном языке, собрания эти были исключительно духовным общением в любви Христовой.

Таинственны были все духовные проявления. Таинственно узнавание духовных людей народом святым.

Следует отметить, как характернейшие черты церкви первоапостольской: незаметность обрядов, отсутствие регламентации, малое пользование писанным. Все шло по вдохновению.

Самое совершение таинств было чрезвычайно простым. “Ехали около воды, и евнух сказал: вот вода; что препятствует мне креститься? Филипп сказал ему: если веруешь от всего сердца, то можно. Он сказал: верую, что Иисус Христос есть Сын Божий, — и сошли оба в воду, Филипп и евнух, и крестил его”. — В начале вечерей любви вкушали трапезу, после трапезы причащались тела и крови Христа. Вероятно, слова Христа: примите, ядите… и проч. огненно, Духом Святым запечатлевались в сердце каждого при совершении Евхаристии.

Все, как бы походя, без приготовлений, без определенных мест, без заранее принятых инструкций. и это не потому, что не успели еще ввести обряды, не успели регламентироваться, не успели обставить достаточно должно и торжественно таинства, а потому что когда церковь горит огнем Духа Святого, все в ней свободно (“где Дух Божий — там свобода”), не вмещается ни в какие рамки регламентации и порядка видимого.

Когда же церковь по немощности не в состоянии выдержать огонь и получает только благодатную помощь, тогда все входит в тесные границы обрядов, распорядка, чинослужения и самые таинства совершаются не в простоте, а включены в строго обдуманный и принятый собором церкви сложный обряд. Церковнослужители совершают храмовые службы, составленные и принятые церковью как бы на все времена. Ничего лишнего, ничего своего; ничего по вдохновению не допускается на этих службах. Считается нарушением церковной дисциплины и грехом против послушания введение чего-нибудь (даже малейшего) необычно установленного и давно принятого.