Прославление Девы Марии начинается со второй половины четвертого века и в пятом столетии после третьего вселенского собора (431 г.), где Св. Деве впервые присваивается именование Богородицы, становится повсеместным. Что это было за время?

Зверь — материалистическое состояние — стал завладевать церковью. Первые столетия, до объявления веры Христовой главенствующей в государстве, принадлежать к церкви было небезопасно, иногда страшно, и уже во всяком случае христианство не давало никаких материальных преимуществ. Только люди более или менее духовного склада принимали крещение, и жизнь была высока. Все житейское, суетное подавлялось радостью о Христе воскресшем и снова грядущем, чтобы царствовать во веки. Церковный организм был мужественен, и члены тела, не достаточно стойкие, от братьев своих получали крепость.

Как отличались христиане от иных людей можно узнать, например, из жития св. Пахомия Великого (312 год). “Язычником, молодым солдатом, св. Пахомий однажды на походе (первая половина IV века) был изумлен жителями одного селения, которые снабдили проходящих воинов пищей, одеждой и утешили всяким добрым словам. “Что за жители этого города?” — спросил Пахомий и получил в ответ: “Это христиане. Это такие люди, которые всегда милостивы, гостеприимны, не мстительны даже к врагам своим и всегда всем служат бескорыстно”. И Пахомий принял христианство”. Таких свидетельств множество из времен первохристианства.

После Константина Великого бесчисленное количество людей принимали крещение: некоторые ради славы земной, ради многих выгод, которые теперь сулила принадлежность к христианской религии, объявленной господствующей в стране; многие просто по инерции — безразличные, поступающие, сообразно поговорке: “как люди, так и мы”. Они приносили с собой в церковь материалистический вкус, житейскость, пристрастие к суете.

Иуда погиб оттого, что был владетелем денежного ящика. Его, озаренного светом Христа избранника, победило мерцание серебряников. Марфа, любившая Христа, не могла не упрекнуть Марию, праздно сидящую у ног Спасителя. Ревность к делу вложило в ее сердце недовольство сестрой. Что станет с церковью, когда в нее нахлынет масса людей, сердцу которых дороги дела земные. Не забудем, что церковь — организм, тело, члены которого кровно связаны друг с другом. Множество марф, не обладающих истинными чувствами евангельской Марфы, — как они сильно воздействуют на душу любящей Христа Марии — станут увлекать ее все глубже и глубже в заботы житейские. И как они все нападут на марий, с упреками за непрактичность — будут бесконечно утомлять их. И какое широкое поприще для маленьких иуд.

“Откровение св. Иоанна” пророчествует ясно: зверь — материалистическое состояние — овладеет всеми народами и победит святых. Ничто так не разъединяет людей внутренне, как материалистические интересы. Труднее всего станет в Христовом обществе хранить мир между братьями.

Что же тогда произойдет? Христос приходящему к алтарю для жертвы (т. е. по-христиански для евхаристии) говорит, чтобы он прежде примирился с братьями. Св. Иоанн Златоуст именно здесь видит сосредоточие всего христианского делания: “Ты видишь, — говорит он, — что Христос не упомянул ни о какой другой заповеди, кроме примирения с братьями, выражая, что это важнее всего. “Для мира с братом твоим принесена Сыном Божиим жертва. Если ты не заключаешь мира с братом, то напрасно участвуешь в этой жертве, бесполезным для тебя становится это благо. И если бы имел ты бесчисленное множество праведных дел, все будет тщетно”.

Благодушным людям, которые плохо разумеют, что церковь есть организм, я кровь которого любовь братий, всегда казалось и кажется, что церковь крепка, ибо она великолепно организована иерархическим порядком, что она высока своим благочестием и красотой необыкновенно развившихся храмовых песнопений и великой церемонией своих служб, богатством богословских сочинений.

Однако, диавола нисколько не пугает благочестие: его верные слуги в церкви истые ревнители благочестия; благочестием и законническим порядком ему легче всего обмануть малых сих. Не примиренность братий — вот что дает злому духу силу и возможность парализовать жизнь церкви.

Страшен внутренний облик церкви, застывшей в младенческом состоянии. В этой церкви как бы безвозвратно утеряно, сделалось ничего не значащим словом, понятие о церкви великой благодати. Никто не представляет себе, просто даже в голову не приходит, что такое одно сердце и одна душа у всех.

Не только забыта жизнь апостольского века, но кажется даже, что строй церкви был тогда такой же, как и теперь*. Великое свидетельство: “не я живу, а живет во мне Христос" — необходимое сознание для каждого христианина — сделалось мертвым изречением. Члены этой церкви не только не мужи, не только не юноши, не отроки, но даже не дети, а сугубо младенцы.

* “Иерархия была всегда” — горделиво утверждают учителя мертвой догматики.

В конце четвертого века св. Иоанн Златоуст, говоря о духовных дарах, о которых не только знали, но которые имели все крещеные первого века, горестно утверждает: “Это предмет давно неизвестный. Неизвестный, т. е. такой, какой был, но теперь не бывает. И не бывает оттого, что охладела любовь”.

И как бы чувствуя надвигающуюся тьму, Златоуст восклицает: “Итак, всё погибло и пропало”.

То состояние, которое членам церкви мужественного ее периода кажется безнадежным, конечно, не таково в действительности, ибо жив Господь наш Иисус Христос, Глава основанного Им нового Общества на земле. Он знает, как поддержать погибающую Свою церковь.

Кто потерял мужественность; кто не способен держаться даже, как юноша, и даже как отрок, тому, чтобы не погибнуть, необходима мать. Мать не для рождения духовных, в каком смысле сама церковь (т. е. общество любящих друг друга) называлась матерью, а ради пестования еще несмысленных младенцев.

К людям на помощь спешит, доселе как бы безмолвствовавший, первый член церкви, чтобы, как старшая сестра, заменить церковь-мать, впавшую на земле в тяжелое расслабление и чтобы любовью своей стать всем для всех.