Ночь – самый главный враг шуриа, ночь уносит их души в когтистых лапах. Но предстоящей ночи Джэйфф Элир не боялся совсем. Зарекаться, конечно, не стоит, но когда кровь твоя воспалена интересом и новизной, когда ты точно знаешь, что грядущий день готовит новое приключение, любой шуриа со спокойным сердцем сомкнет веки.

И ты закрывай свои зеленые очи, маленькая волчица. Полюбуйся еще чуток на толщину моих кос и ширину плеч и засыпай себе. Говорят, вы во сне охотитесь на четырех лапах, без устали гоня по призрачным снегам серебряных оленьих лордов. Может быть, тебя этой ночью ждет славная охота, маленькая волчица, и похвала вожака? Пусть так и будет.

«Тебе не безразлично, что приснится женщине из народа Хелы?» – удивленно спросил у рилиндара дух костра.

«Она устала. Пусть спит и видит сны. Я больше ничего не хочу».

«А какие сны ты желаешь для себя, Джэйфф? Те, где ты и она вместе?»

Лукавый дух, горячий и обжигающий. И лезущий не в свое дело.

… – Проснись.

Грэйн вздрогнула и открыла глаза, мгновенно, как и подобает ролфийской волчице, сбросив сонное оцепенение.

– Проснись, хёлаэнайя. До рассвета еще четыре часа, но мне тоже нужно немного поспать перед Порогом, – почти невидимый в плотной темноте, рилиндар мерцал чуть светящимися глазами и поблескивал зубами в улыбке.

Она осторожно отползла, чтобы не потревожить пригревшуюся Джойн, и, стоя на четвереньках, оказалась нос к носу с присевшим на корточки шуриа. Огненный глаз Локки любопытно подмигнул из-за скального козырька. Богиня подглядывала, как девчонка. Грэйн покосилась на Совиную луну и в беззвучном рычании показала ей зубы.

– Сколько лет живу, а вот не слыхал, чтоб ролфи рычали на луну, – с тихим смешком шепнул змей. – Лихо ты с богиней. А ну как обидится?

Эрна Кэдвен уселась на ногу, подтянув к груди одно колено, и ухмыльнулась:

– Будет подглядывать, я на нее еще и залаять могу. Такое ты слыхал? Видишь, никогда не поздно узнать что-то новенькое.

– Воистину, – он протянул ей винтовку и плавно переполз на нагретое Грэйн местечко рядом с Джойн. – А давай, хёлаэнайя, ты потом действительно полаешь, а? А я тебе пострелять дам. Если не умру, – и подмигнул, вытягиваясь на лежанке, словно настоящий змей.

– Гав, – не удержалась Грэйн и встала, опираясь на оружие. – А то вдруг не проснешься.

– Не-ет, – уже сонно запротестовал шуриа. – Не пойдет. Я же еще не слышал и как ты на луну воешь, и… – И, зевнув, добавил тихо, но ясно и отчетливо: – Если не проснусь, пойдете на северо-запад и через несколько дней упретесь в форт. Избегайте троп и не разжигайте огня. Может, вам и повезет. Винтовку верни, пожалуйста, эрн-Тэлдрину, я обещал ему.

Она серьезно кивнула, совсем забыв, что в темноте этого можно было и не увидеть, и отошла ко входу, стараясь ступать как можно легче. Камень, на котором до того сидел последний рилиндар, был еще теплый. Грэйн пристроилась на нем, поставила винтовку между колен и посмотрела в глаза сияющей на небосклоне Локке.

– Проснется, – уверенно шепнула она Совиной луне. – И она тоже. Мы-то с тобой знаем, Огненная… верно?

А туман поутру здесь был совсем другой, плотнее, белее и душистей, чем тот, что оседает тяжелыми каплями на серые гранитные бастионы форта Логан. Но вот море дышало так же за недальней чередой скалистых холмов, и чайки орали совсем как дома, такие же наглые и жирные. И узкая полоска неба на востоке заливалась нежным жемчужным румянцем, словно дева на брачном ложе.

Над островом Тэлэйт – или, если угодно, Шанта! – низко-низко повисли длинные облака, было свежо и пасмурно, а предутренний свет, неверный и серый, делал сумерки долгими и какими-то потусторонними… а тут еще и ветер посвистывал в траве и стонал в расщелинах, словно те самые духи, незримые для ролфи, а потому – несуществующие.

Грэйн поежилась от сырости и шмыгнула носом. Роса легла не только на траву, она посеребрила и ролфийку, и винтовку, драгоценными искрами посверкивала на сапогах и изукрасила черное шерстяное полотно шурианской рубашки диковинным серебряным шитьем. Ролфи безумно хотелось вскочить и отряхнуться от всего этого утреннего великолепия, словно мокрой собаке, но медленное наступление рассвета на склоны холмов острова Тэлэйт так завораживало, что зад ее будто бы прирос к камню. Нечто подобное она уже испытывала из года в год, когда дежурство выпадало на третью стражу… Ах! Какой он чужой, этот остров… какой он прекрасный…

Сейчас бы еще трубочку выкурить, но ведь счастье никогда не бывает полным, всегда, повсюду, даже в самом переполненном золотым медом горшке отыщется крохотная ложечка дегтя.

На равномерно шипящих на лежанке змеев ролфийка так и не обернулась ни разу. К чему? – она же слышала их дыхание и чуяла, как бьются медленные змеиные сердца и как тяжело струится кровь в их жилах… И тот миг, когда в узкий зев расщелины заглянули разом обе луны-богини, чтоб оценить, измерить, взвесить… – или как они там решают, кого же из Третьих забрать на пороге утра на этот раз? – это Грэйн почуяла тоже. Она замерла на камне, на страже, оцепенела под ищущими взглядами богинь – и вздернула верхнюю губу в предупреждении, почтения в котором действительно было маловато.