— Знаете, капитан, совершенно не представляю себе вас вне армии. А точнее, вне войны. Офицеров, которых даже посреди войны трудновато представлять себе военными, настолько в естестве своем они люди сугубо гражданские, приходилось встречать немало. Такого же, как вы, прирожденного фронтовика, встречаю впервые. Человек, рожденный для войны. В этом есть что-то такое, сатанинское.

— И сатанинское — тоже. Но все больше — солдатское. А потому: к бою, лейтенант, к бою…

Пока Беркут выбирался из штольни, Кремнев перехватывал выскакивающих из подземелья и укрытий бойцов, пытаясь наладить круговую оборону прямо у входа в катакомбы.

— Так, и что у нас здесь происходит, лейтенант? — довольно спокойно поинтересовался Андрей, мельком оглядывая строения усадьбы деда Брылы.

Все пристройки действительно были превращены в сплошную руину. Однако сам дом каким-то чудом уцелел. Хотя крышу потрепало довольно основательно.

Спас его все тот же каменный «навес», который не смогли пока сокрушить даже снаряды.

— Немцы — с того берега. Выходят на лед, — возбужденно объяснял и ему, и бойцам Кремнев. — Всем занять круговую оборону! Залегать по гребням и по валу!

— А что слышно оттуда, со степи?

— Сейчас и оттуда попрут.

— Тогда отставить круговую. Возьми десяток бойцов и веди на подкрепление тем, у вала. А я попридержу «степных». Старшина Бодров!

— Здесь, — откликнулся старшина откуда-то из-за развалин. — Я тут старика оттащил. Погиб, Царство ему…

— Что, Брыла погиб?!

— От первого же снаряда. На улицу вышел — и…

— Единственное утешение старику на том свете, что смерть принял по-солдатски. Жестокое, правда, утешение, но что поделаешь? Выводи бойцов к кромке берега. Как только немцы приблизятся — гранатным ударом по льду. Эй, рядовой, — остановил капитан засидевшегося где-то в штольне бойца. — В артиллерии что-нибудь смыслишь?

— В артыллерии? В артыллерии — нэт.

— Все равно за мной. К танку.

Ефрейтор, фамилии которого Беркут не помнил, высунул голову из люка, когда капитан уже ступил на гусеницу. Видно, он пересидел здесь весь артобстрел. До сих пор танк этот стоял как завороженный, хотя весь задок его и пустой запасной бак были исклеваны осколками.

— Ефрейтор, немедленно к хутору. Помоги хуторянам, — крикнул Андрей, пропуская мимо себя, в башню, бежавшего с ним солдата.

— Сдавать надо хутор этот, — на ходу ответил ефрейтор вместо уставного «есть». — Сдавать и держаться у штольни.

— После боя так и сделаем, — вполголоса ответил Беркут. Не ради ефрейтора, который услышать его уже не мог, ради справедливости. Держать оборону даже таким усеченным фронтом они уже были не в состоянии.

— Что мнэ делать, товарища офицера?

— Сейчас подучу.

Несколько минут им подарила немецкая педантичность. Те вермахтовцы, что подошли к пологому берегу первыми, остановились и начали ждать отставших. Развернув башню и по стволу определив, что в максимально опущенном положении его снаряд можно будет положить почти посредине реки, Беркут с чисто профессиональным любопытством наблюдал, как вражеские командиры расставляют солдат по кромке берега, как пытаются добиться дистанции между ними в три-четыре шага.

И по тому, с какой нерасторопностью солдаты выполняют их команды, все время пытаясь сбиться в кучу, вдруг определил для себя: «Господи, да это ж они новобранцев пригнали! Или по крайней мере прибывших из тылового пополнения, а потому совершенно необстрелянных. Большинство из них наверняка и в атаку пойдут впервые».

На какое-то время он совершенно забыл, что перед ним враги и что вот-вот они пойдут в атаку, чтобы смять его бойцов. Андрей вдруг представил, как бы он чувствовал себя, выводя необученных солдат в первую атаку на речной лед, где ни залечь, ни окопаться, ни укрыться в лощине или за бугорочком. Да и сами офицеры… Ходили они хотя бы в одну атаку?

«Нашел о ком печалиться! — саркастически остудил себя Беркут. — Ты еще пойди подскажи, как им лучше атаковать. Например, посоветуй переходить реку не здесь, а севернее, в районе плавней. И уже оттуда — по болотцу…».

— Как только наведу и скомандую «пли», дергай за эту штуковину, — объяснил он своему заряжающему. — Потом открывай казенник и вновь заряжай. Хотя нет, лучше я сам. Ты садись за пулемет, только без команды не стрелять.

«Что ж ты ведешь их, как на скотобойню?! — мысленно и с явной досадой выговаривал он немецкому офицеру. — Коль уж прешь прямо в лоб, то хоть бы дистанцию между солдатами определил вдвое большую. И бегом, во всю прыть. Поскорее проскочить лед, зацепиться за берег. А еще лучше было бы послать десяток смельчаков, пусть бы они первыми пробились сквозь огонь, залегли у берега и прикрывали…».