— Она самая. Выбирать, как вы понимаете, не приходится.

— Так ведь ее сумеет блокировать один полицай. Кстати, только что немецкий унтер сказал, что его рота ворвалась в центральные каменоломни и продвигается вперед, выкуривая русских.

«Они пройдут метров двадцать. До первой развилки. Там баррикада. Потом еще два завала…», — мысленно проследил за их продвижением Беркут. Однако описывать его Розданову конечно же не стал. Зато четко представил себе весь путь, который придется преодолеть этой роте, прежде чем она пробьется к ходу, по которому можно будет зайти в тыл ребятам, сражающимся на «маяке». К тому же он понимал, что долго в подземелье гитлеровцы не пробудут. Пройдутся рейдом — и на поверхность.

— Сейчас немцы далеко от вас?

— Нет их, ушли. Вы что это, господин капитан, превратили меня в своего лазутчика?

— Вполне можете считать себя офицером нашего гарнизона, — твердо, без малейшей доли иронии, подтвердил Андрей. — Почему молчите?

— Готовьтесь к бою. Скоро немцы доберутся и до этой, последней вашей норы, — иронично ответил Розданов. — С оружием в руках утверждать вашу «совдепию» — это не для поручика Розданова. Тем более что, как только сюда доберутся ваши энкаведисты, они вздернут и меня, и вас. Да-да, капитан, не обольщайтесь. В лучшем случае, вас ожидает штрафной батальон. Как бывшего военнопленного и пособника врага. Так что не надейтесь увидеть на себе майорские погоны.

— В таком случае окажите последнюю любезность: уберитесь отсюда к чертям собачьим и держите язык за зубами.

— Согласен. Это по-мужски. Хотя вы точно такой же провинциальный… Впрочем, знаете, воевать за немцев мне тоже нет резона. Но что поделаешь, эти провинциальные мерзавцы… Есть одеколонный пузырек водки. Оставить?

— Протолкните его сюда.

Беркут придвинулся еще ближе к выходу, приготовил пистолет.

Он слышал, как возится поручик, добывая из кармана этот самый одеколонный пузырек.

— Эй, где вы там? — наконец просунулась рука под корневище.

В то же мгновение капитан захватил ее, рванул на себя, сам тоже поджался, упираясь головой в корневище, и, заметив изгиб бедра, выстрелил в него, направляя пистолет так, чтобы пуля лишь слегка задела его.

Он не ожидал, что Розданов так заорет. Но, конечно, это был не столько крик боли, сколько рев злобы и отчаяния.

— Сволочь! Мерзавец! Краснопер недорезанный! — катался поручик по ложбине, обхватив руками раненое, быстро заливающееся кровью бедро.

— Слушайте меня! — пытался прервать поток его проклятий Беркут. — Да слушайте же! У меня не было желания убивать вас. Теперь вы попадете в госпиталь. А значит, сможете убраться с передовой. Вы уже смыли свою вину кровью. Используйте это, чтобы спрятаться где-нибудь в Германии, Швейцарии, словом, где и как повезет. Все поняли, геройски раненный в боях с красными поручик?

— Вы — провинциальный мер-за-вец! — разъяренно ухватился за свой карабин Розданов, но Беркут успел отпрянуть, и три пули, одна за другой прошившие корневище, лишь осыпали его гроздьями замерзшего, заснеженного грунта.

— Хватит палить! Лучше позаботьтесь о санитарах. Главное — попасть в госпиталь. Там вы поймете, что ваша спасительная рана — сущий пустяк. Я постарался сделать ее как можно деликатнее.

Все еще проклиная его и матерясь, Розданов отполз от входа, и Беркут видел, как он начал медленно выкарабкиваться из ложбины. Убить его сейчас не составляло никакого труда. Вот только Розданов не хотел понимать этого.

— Эй, кто-нибудь! Помогите же, черт возьми! — закричал поручик по-немецки.

— Чего ты орешь?! — послышалось в ответ.

— Помогите, я ранен!

— Вы, двое, посмотрите, что там с ним! — рявкнул кто-то хорошо поставленным фельдфебельским басом.

— Этот русский действительно ранен.

— Ну так помогите ему добраться до лазаретной машины.

— Вы — мерзавец, Беркут! — последнее, что услышал Андрей, когда бывшего поручика уносили с плато. — Все вы здесь — провинциальные мерзавцы! Все! Страна провинциальных мерзавцев — вот во что превратилась Россия!

«А, в общем-то, он прав: этот выстрел действительно достоин "провинциального мерзавца", — подумалось Беркуту, когда он отползал на галерку. — Но что поделаешь, это был единственный способ одновременно и обезвредить этого человека как врага, и спасти в этом враге человека, и избавить себя от лишних подозрений "особистов"».

— Здорово вы его раскололи на эту пулю, товарищ капитан, — с удовольствием причмокнул Мальчевский. — Хоть он и курвился к вам, пардон, как последняя…

— Замолчите, вы!…

— Так ведь я же хотел похвалить вас.

— Я сказал: замолчите. Не смейте вмешиваться в дела, в которых вы ни черта не смыслите, товарищ младший сержант, — почему-то сделал он ударение на слове «младший», которое в большинстве случаев упускал, называя Мальчевского просто сержантом.