В сгущавшихся сумерках к нам приближался низкорослый оборванец с бесформенной шляпой в руке, явно пьяный. Надетый на нем серый фланелевый костюм имел такой вид, будто его нарочно изваляли в пыли и извести. Подойдя к нам, мужчина бросил на землю тяжелый парусиновый мешок. Я слышал запах рома, исходящий от него — от одежды, изо рта, из пор кожи, из самых костей, наверное. Пока я принюхивался к нему, оборванец, похоже, принюхивался ко мне — видимо, уловил сквозь собственную вонь опиумный запах, пропитывавший меня. Мы стояли, скрестив взгляды и принюхиваясь друг к другу, точно два пса в темном переулке.

— Уилки, — промолвил Диккенс, — позвольте представить вам мистера Дредлса, которого все зовут просто Дредлс. Правда, рочестерцы утверждают, что он носит крестильное имя Гранит — и мне пришлось предположить, что это прозвище. Дредлс каменотес, занимается главным образом надгробными плитами и памятниками, но также работает по найму в соборе, выполняя разный мелкий ремонт, а потому владеет всеми ключами от соборной башни, крипты, боковых дверей и прочих ныне известных и давно забытых входов. Мистер Дредлс, имею честь представить вам мистера Уилки Коллинза.

Сутулый субъект в бакенбардах и грязном фланелевом костюме с щербатыми костяными пуговицами пробурчал нечто невразумительное, весьма отдаленно напоминавшее приветственные слова. Я поклонился и поприветствовал нового знакомого более любезно.

— Дредлс! — весело воскликнул я затем. — Какое замечательное имя! Оно подлинное — или является неким производным от вашего ремесла?

— Дредлс — так кличут Дредлса, — угрюмо проворчал коротышка. — И Дредлсу интересно знать, имя Коллинз подлинное или вымышленное? И Дредлс что-то не припоминает такого христианского имени, как Уилки.

Я резко выпрямился и стиснул рукоять своей трости, естественным образом отреагировав на завуалированное оскорбление.

— Меня нарекли в честь сэра Дэвида Уилки, знаменитого шотландского художника, — холодно произнес я.

— Как скажете, господин хороший, — прохрипел коротышка. — Хотя я в жисти не слыхивал ни об одном шотландце, который мог бы толком намалевать хотя бы сарай, не говоря уже о церкви или доме.

— На самом деле первое крестильное имя Уилки — Уильям, — сказал Диккенс. Он улыбался, явно забавляясь нашим разговором.

— Билли Коллинз, — просипел Дредлс. — В малолетстве Дредлс знавал одного Билли Коллинза. Несносный ирландский сопляк с куриными мозгами.

Я еще крепче стиснул рукоять трости и выразительно посмотрел на Диккенса, взглядом своим недвусмысленно вопрошая: «Должен ли я оставаться здесь и терпеть все это от деревенского пропойцы?»

Прежде чем Диккенс, по-прежнему улыбавшийся, успел ответить мне, внимание наше отвлек некий снаряд, который пролетел между нами, едва не задев плечо Диккенса и мое ухо, и в следующий миг отскочил от рыжевато-бурой шляпы, зажатой в нечистой руке Дредлса. Второй камешек чиркнул мне по левому плечу и ударил прямо в грудь каменотесу.

Дредлс крякнул, но не выказал ни малейшего удивления и даже не поморщился от боли.

Мы с Диккенсом одновременно обернулись и увидели семи-восьмилетнего мальчонку с всклокоченными волосами, в драной одежонке и стоптанных башмаках с распущенными шнурками — он выглядывал из-за надгробья близ каменной стены, отделявшей кладбище от дороги.

— Еще не время! Еще не время! — проорал Дредлс.

— А вот и врешь! — провизжал маленький оборванец и метнул в каменотеса следующий снаряд.

Мы с Диккенсом отступили в сторону от приземистой мишени, выбранной мальчишкой.

— Да чтоб у тебя зенки полопались! — проревел Дредлс. — Ежели Дредлс говорит, что еще не время, значит, еще не время! Никакого тебе чаю сегодня! Ступай в «Двухпенсовые номера» и прекрати обстреливать меня — иначе не получишь нынче ни пенни от Дредлса!

— Ты врешь! — прокричал в ответ маленький дьяволенок и метнул очередной камень, на сей раз покрупнее, попавший каменотесу в ногу над самым коленом. Куски засохшей грязи, глины и извести так и брызнули в разные стороны от грязной штанины, а юный мучитель провопил пронзительным голосом: — Кук-ка-ре-ку! Я — останусь — без — чайку!

Дредлс тяжело вздохнул и сказал:

— Дредлс иногда платит этому мальцу, чтобы он камнями гнал его домой, коли вдруг Дредлс запамятует, что надобно воротиться под свой кров к чаепитию. Обычно я пью чай в этот час, но нынче я забыл отключить свое напоминательное устройство.

Диккенс расхохотался во все горло, в совершенном восторге хлопая себя по ляжкам. Очередной камешек со свистом пролетел между нами и едва не задел щеку каменотеса.

— Ты там попридержи ручонки-то! — проревел Дредлс, обращаясь к тщедушному мальцу в башмаках с распущенными шнурками, который стремительно перебегал от одного надгробья к другому. — Или не получишь ни единого пенни сегодня и еще цельный месяц! У Дредлса важные дела с этими господами, а они не любят, когда в них швыряются камнями.