— А ты что за контролер? Тебе на что знать?

Глупо, однако. Как будто он вот так возьмет и сам все выложит, убил, мол, незаконно, давай забирай меня…

— Это же лосенок! — вырвалось у меня.

— Гусь.

Прочь отсюда. Выйти, там решить, что делать с этим типом. Не хочу дышать одним воздухом с ним. Смеется в лицо. Конечно, он не ожидал нас; и вообще чувствовал себя в полной безопасности. Только что отгремела гроза, поздний вечер, кто в такое время будет слоняться по лесу. Иначе он не кулинарничал бы здесь. Нелегкая принесла нас совершенно непредусмотренно.

Может быть, поискать другое место для ночевки? Да о том ли речь! Ночевка отошла на задний план.

Я еще ничего не успел сказать, как собаки уже начали рваться из этого убежища браконьера. Продолжая думать о том, как мне надлежит поступить, я — скорее автоматически, нежели сознательно — последовал за ними; они потянули куда-то за угол, потом в кусты, принюхиваясь жадно к земле. Джери впереди, Снукки за ним (а еще говорят, что доги плохие ищейки, обладают слабым чутьем!); Джери сунул нос под рябину, разнюхивая так напряженно, что можно было подумать — работают кузнечные мехи, потом, раздвинув носом ветки, ухватил зубами и потащил; тотчас на помощь пришла Снукки. Они вытащили шкуру.

Да, шкура лосенка, окровавленная, чуть ли еще не теплая…

Все понятно. Убил, ободрал и спрятал. Шкура всегда главная улика, браконьеры ее бросают. Шкура меняла дело.

Сказав собакам «фу!», я вернулся в избушку. За те несколько минут, что мы отсутствовали, атмосфера там явно изменилась. Нас ждали. И приготовились. Я сразу заметил, что ружье, прежде прислоненное к стене, теперь под рукой, около хозяина. И сам он, хотя продолжал смотреть все так же в сторону, был настороже, следил за каждым нашим шагом.

Теперь я рассмотрел его. Неприятный тип. Весь какой-то взъерошенный, нескладный, лицо заросшее; волосы росли даже из ушей; глаз не видно, только узкие щелочки, в которых поблескивало что-то недоброе и настороженное. Он изображал, что совершенно спокоен и независим, но я видел: он боится.

Что мне делать? Я впервые оказался в таком положении. Что он сбраконьерничал, я не сомневался: охота не разрешена, а кроме того, кто же бьет лосят? Только браконьер!

Надо было что-то сказать. Я стоял, он сидел. Молчание становилось невыносимым. Странно, мне казалось, что я уже видел этого человека. Где? Когда? Да нет, так, случайное сходство.

Внезапно он сказал:

— Чо стоишь? Садись, паужнать будем. Еда, вишь, есть, хватит, — и он хитро подмигнул мне. Но прежнее выражение не исчезло.

Есть с ним одну пищу, да еще добытую таким образом?!

— А перья-то мы нашли, — сказал я.

Ответом было молчание.

Но кого или что он мне напоминает? Где мы встречались? Когда я видел эту громадную и одновременно жалкую фигуру? И эта рыженькая редкая бороденка была знакома мне. Длиннорукий, как орангутанг, с явными признаками дегенеративности на лице… Я продолжал разглядывать его. Он сидел согнувшись, но едва попробовал выпрямиться, почти уперся головой в низкий, потемневший от времени потолок. Джери ходил около полукругом, принюхиваясь и глухо рыча. Тоже не приемлет этого типа. Вправду, тип. В одиночку встретиться на улице — испугаешься, а уж в лесу вовсе…

— Ну вот что, — сказал я. — Пошли.

— Это что ж тебе здесь не сидится?

— Пошли, — повторил я с угрозой.

Но он не пошевелился.

— Сперва переночуем. Ночь ведь. Темно. Куда пойдешь, пошто торопиться? Рассветет — пойдем…

Однако он прав: ночью никуда не уйдешь. Придется ждать утра.

Подвинув деревянный чурбак, стоявший в углу и уже, видимо, не раз служивший сиденьем, я сел у порога. Собаки устроились около меня. Браконьер не реагировал на это ни единым движением мускула на лице. Он стал есть: мясо изжарилось. Хладнокровие совершенно необычайное! Собаки пускали слюнки, но едва он, насытившись и громко рыгнув, сделал шаг к двери, обе вскочили и ощерились.

Опасливо косясь на собак, он попросил выпустить его «на улицу», как он сказал. Я пропустил его; следом, сопровождаемый своими телохранителями, вышел сам: еще сбежит. После, в том же порядке, вернулись в избушку.

Ночь была бесконечной. Я уложил собак около себя. О сне, конечно, не приходилось и думать. Браконьер растянулся на полу, сунув под голову какую-то рванину. Ружье стояло на прежнем месте.

…Очнулся я от свирепого рычания дога. В избушке было темно, огонь в очаге потух, синий рассвет чуть пробивался сквозь узкое оконце и дверь. Браконьер сидел на полу полусогнутый, в напряженной позе. Джери стоял перед ним, Снукки — сзади.

Полночи он проспал как миленький; а может, только притворялся, что спит, хотя могучий храп уверял в обратном; а потом — чуть потянулся к ружью — собаки немедленно «припечатали» его и теперь не позволяли пошевелиться. Попал, вот уж попал!

Я разрядил ружье и вернул его владельцу.

Пора было двигаться.

Мы вышли. Спать совсем не хотелось, мною владело нервное напряжение. Ружье я вскоре взял себе — он нес мясо, завернутое в шкуру. Тяжело…

Я пустил его вперед, собаки шли за мной.