Польщенный этим, Владимир Геннадиевич крепко пожал его руку.

Лакей явился с входившей в меню заказанного завтрака бутылкой шампанского. Князь и Перелешин запили сделку искрометным вином.

Оба, однако, надо сказать правду, почувствовали на душе какую-то неловкость.

Князь стал расплачиваться.

— Сегодня в первом часу ночи я вас жду здесь же! — сказал он Владимиру Геннадиевичу. — Время не терпит, надо спешить, принесите все ваши бумаги.

— А вы деньги?

— Нет, деньги вы получите тогда, когда передадите мне отдельный вид на жительство вашей жене сроком на пять лет, и непременно по всей России и за границей, а также заграничный паспорт. В деньгах задержки не будет; вы мне, надеюсь, верите?

— Не в этом дело, но я… в настоящую минуту… в затруднительном положении… — сквозь зубы проговорил Перелешин.

— Вот триста рублей, это не в счет, надеюсь, хватит, все дело мы оборудуем в несколько дней.

Облонский протянул ему, три радужных. Владимир Геннадиевич небрежно сунул их в карман.

— Так до ужина? — Встал из-за стола и протянул он руку уже вставшему князю.

— До ужина!

Они направились к выходу, мимо почтительно раскланивавшихся половых.

Веселый и довольный мелькнувшим в его голове при разговоре с Перелешиным и наполовину уже осуществленным планом, сел князь Сергей Сергеевич в карету и приказал кучеру ехать домой.

Мысли Облонского приняли более спокойное направление, так что, несмотря на то, что карета через несколько минут уже остановилась у подъезда гостиницы, где находилась Ирена, программа предстоящей беседы с ней уже сложилась в голове князя.

Метрического свидетельства он решил ей не показывать. Пройдя сперва в свой номер, он застал там Степана.

Это было очень кстати.

Во-первых, князь решил тотчас же поручить ему приведение в быстрое исполнение второй части придуманного им плана, а во-вторых, его мучила мысль, не позабыл ли верный слуга настроить подкупленную им женщину уверить Рену, как бы со слов ее няни Ядвиги, что Анжелика Сигизмундовна в настоящее время так занята делами, что едва ли ей удастся приехать в Москву, но что она будто бы рассчитывает встретиться с князем и со своей дочерью за границей.

Об этом-то обстоятельстве и задал Сергей Сергеевич первый вопрос своему камердинеру.

Тот дал утвердительный ответ, доказавший, что была не забыта ни одна йота приказаний своего барина.

— Это хорошо! — заметил князь и перешел к отдаче приказаний по осуществлению задуманного им нового плана.

Степан почтительно и внимательно выслушал Сергея Сергеевича и не сразу выговорил свое стереотипное "слушаю-с" — единственный ответ, до сих пор слышанный Облонским от своего неизменного наперсника, "человека на все руки", на все отдаваемые ему приказания.

Видимо, важность поручения заставила задуматься даже оборотистого камердинера.

Несколько минут длилось молчание. Князь сидел диване и щелкал ногтями, что у него служило признаком нетерпения.

Погруженный в размышление, Степан стоял перед ним.

— Это можно-с, ваше сиятельство, — наконец проговорил он. — Есть у меня здесь один человек, он служит в духовной консистории и все эти порядки знает. Я ему только скажу, конечно, что бумаги невесты и жениха в порядке, но необходимо повенчать без огласки в несколько дней…

— Послезавтра, — нетерпеливо вставил Облонский.

— Слушаю-с!

— Свидетели при браке могут быть он да двое из его товарищей. Ни он, ни они никогда и в глаза не видали ни ваше сиятельство, ни Владимира Геннадиевича.

— Это отлично! — воскликнул Сергей Сергеевич. — Да ты-то откуда его знаешь? Согласится ли он на это?

В голосе князя появились ноты беспокойства.

— Не извольте сомневаться, он маленький чиновник, жалованье получает грошовое, доходишки по его месту тоже не Бог весть какие, и притом он мне свой человек — родственник.

— Родственник? — вопросительно поглядел на Степана Облонский.

— Так точно-с, ваше сиятельство, он женат на моей сестре, — не без оттенка гордости проговорил камердинер.

— Так действуй и денег не жалей! — радостно воскликнул князь, вставая.

— Слушаю-с! — отвечал Степан и удалился.

Облонский остался один и стал задумчиво ходить по комнате.

Составленный им так быстро план, при всестороннем его рассмотрении, казался ему весьма удачным. Добиться от Ирены той "не бессознательной взаимности", без которой он чувствовал, что не будет в состоянии обладать ею, и без которой, наконец, обладание этим чистым, наивным существом, если бы оно было возможным, представлялось ему не только лишенным всякой прелести и наслаждения, но просто омерзительным, можно было только исподволь, в продолжение более или менее долгого времени. В России, не рискуя оглаской, ежедневно возможным скандалом со стороны ее матери, женщины, прошедшей тюрьму и, видимо, способной на все, оставаться долго было нельзя.