— А после свадьбы мы долго еще пробудем здесь? — быстро добавила она.

— Два или три дня.

— Но уже будем жить вместе? — вырвался у нее вопрос.

Она опустила глаза и вся вспыхнула. В эту минуту она была так дивно хороша, что князь невольно на нее залюбовался.

— Конечно, — ответил он, улыбаясь, — как же иначе могут жить муж с женой.

— Да, мне говорила об этом Феня! — задумчиво, как бы про себя, сказала она.

— О чем это?

— О том, как живут мужья с женами.

Сергей Сергеевич расхохотался.

Щеки Рены покрылись еще более ярким румянцем.

— Однако пойдем завтракать, а потом тебе все-таки надобно переодеться, — заметил Облонский.

В четыре часа они сели в карету и отправились в указанное Степаном село. Там все уже готово было. Священник и свидетели со Степаном во главе ждали в церкви.

Князь церемонно пожал руку Степану и был представлен свидетелям и священнику под именем Владимира Геннадиевича Перелешина.

Обряд венчания начался.

Взволнованная Рена не только не узнала Степана, которого видела только раз, когда садилась в дорожную карету у опушки Облонского леса, но даже не заметила, что старичок священник упоминал все время имя Владимир, а не Сергей, как звали князя Облонского — избранника ее матери. Тем менее могла она обратить внимание на то, что Сергей Сергеевич хотя несколько измененным, но четким почерком расписался в церковных книгах: отставной гвардии корнет Владимир Геннадиевич Перелешин.

— Поцелуйтесь! — обратился священник к молодым по окончании венчания.

Зардевшаяся как маков цвет Ирена смущенно дотронулась своими розовенькими губками до выхоленных усов князя.

Из церкви они отправились в скромный домик священника, где были приготовлены фрукты и шампанское, которым Степан, свидетели и семья служителя алтаря, состоящая из его жены и двух взрослых дочерей, поздравили молодых.

Священник тем временем сделал подписи на документах и возвратил их Сергею Сергеевичу. Все разместились по-прежнему в двух каретах. Князь и Ирена в восьмом часу вечера были уже в гостинице.

Ирена, с разрешения мужа, тотчас же уселась писать своей матери.

На следующий же день, утром, князь Облонский поехал к Перелешину и передал ему его документы с надписью о том, что предъявитель их повенчан первым браком с девицею Иреной Владимировной Вацлавской.

— Вацлавской! — прочел Владимир. Геннадиевич.

"Какое странное совпадение!" — добавил он про себя.

Князь заметил произведенное на него этой фамилией впечатление, но не сказал ни слова.

Они вместе поехали в надлежащие учреждения и Перелешин, при помощи князя, без труда добился в тот же день выдачи своей жене отдельного вида и заграничного паспорта.

Заграничный паспорт Сергея Сергеевича давно уже лежал в его кармане. При передаче полученных бумаг Владимир Геннадиевич получил от князя пятьдесят тысяч рублей разными процентными бумагами, взятыми последним в тот же день из купеческого банка.

Расчет происходил за поздним обедом в том же ресторане "Эрмитаж".

Княгиня Ирена Владимировна Облонская, каковою, по крайней мере, считала себя Ирена, предупрежденная своим мужем, что его могут задержать дела, обедала в гостинице одна.

Она старалась всеми силами, хотя бы сама перед собой, казаться веселой и довольной, но сердце ее почему-то было полно безотчетной грусти, то и дело замирая, как бы в предчувствии неминуемой беды.

Не утешало ее даже и то, что Феня, заметившая со вчерашнего дня перемену отношений между ней и князем, лукаво стала звать ее "вашим сиятельством".

Через несколько дней, во время которых князь устроил все свои дела, отдал приказание оставшемуся при московском доме князя Степану, написал письма дочерям, "молодые" уехали за границу по Смоленско-Брестской железной дороге на Брест и Варшаву.

Прошло около полугода. Был декабрьский морозный вечер. Холод при сильном ветре особенно давал себя чувствовать на окраинах Петербурга, где помещались заводы. Знакомый нам Виктор Аркадьевич Бобров занимал не последнее место в администрации одного из петербургских заводов, расположенных на окраине города.

Он жил в прекрасной казенной квартире, получал при этом весьма солидное, вполне обеспечивавшее его содержание и, кроме того, был на лучшем счету у своего начальства, отдававшего этим ему лишь справедливую дань за честное, добросовестное и энергичное отношение к порученному ему делу.