— M-lle Анжель, вы ли это? Да ведь вы уехали! — воскликнула девушка, вскочив из-за стола.

— Я для всех, кроме тебя, и нахожусь за границей, — улыбнулась Вацлавская. — Понимаешь?

— Понимаю!

Она повела ее в свой будуар и изложила ей все, что от нее требуется.

— Ты меня знаешь, я плачу хорошо, а вот задаток. — Анжель подала ей сторублевую бумажку.

Стася вся засияла от восторга.

— Как только ты услышишь о приезде князя Сергея Сергеевича Облонского, от своей барыни или от камеристок ее знакомых, тотчас же явись ко мне и сообщи.

— Будьте покойны — устрою! Тотчас же знать будете! — рассыпалась Стася.

— О том, что я в Петербурге, — ни слова ни одной живой душе!

— Помилуйте, я очень это понимаю!

— Понимать тебе нечего, надо лишь исполнить, — резко заметила Анжель. — Девятьсот рублей за известие…

Через нее-то и узнала Анжелика Сигизмундовна о прибытии князя и о вечере, назначенном у Доры, на котором должно было состояться первое представление "новой звезды".

Эта последняя, не трудно было догадаться, была, конечно, ее несчастная дочь.

Анжелика Сигизмундовна решила встретиться с ней и с ним лицом к лицу публично.

Она приказала нанять для себя карету и в двенадцатом часу поехала на Фурштадтскую улицу и велела остановиться невдалеке от подъезда квартиры Доры, но не выходила и, завернувшись в свою дорогую ротонду из голубых песцов, следила за подъезжавшими экипажами.

Скорее инстинктом матери, нежели зрением, угадала она приезд его и ее и последовала за ними.

Остальное мы знаем.

Уезжая из дому, Анжелика Сигизмундовна сказала Ядвиге, чтобы она приготовила комнату Рены, приказала бы освежить и оправить постель.

Старая нянька удивленно вытаращила на нее глаза.

— Я привезу ее! — заметила Анжелика Сигизмундовна и вышла садиться в карету.

Старуха проводила ее недоумевающим взглядом, но, начала делать соответствующие распоряжения.

С самого начала распланировки квартиры одна из комнат была предназначена для ожидаемой.

Анжель была глубоко убеждена, что Ирена возвратится.

Это была небольшая, уютная комната в два окна, все стены которой были обтянуты розовой шелковой материей. Изящная будуарная мебель обита шелком такого же цвета; белые драпри на окнах и белый полог над пышной кроватью довершали обстановку, не говоря уже о дорогих туалетных принадлежностях и других безделушках, украшавших туалетный стол, на котором возвышалось огромное, зеркало.

Весь пол комнаты был покрыт пушистым ковром.

Это была самая уютная и комфортабельнее других убранная комната квартиры, в которую внес доктор Звездич, в сопровождении Анжелики Сигизмундовны и Ядвиги, еще совершенно не оправившуюся от обморока Ирену.

Rue de la Poste — одна из центральных и оживленнейших улиц Парижа. Она находится вблизи бульваров — этих нервов парижской жизни — театров: "Grand opera" и "Comedie Franeaise", первенствующих храмов искусства не только Европы, но и всего мира.

Среди каменных громад этой улицы, широкой и прямой, как все улицы нового Парижа, особенным изяществом архитектуры и художественными скульптурными орнаментами выделяется четырехэтажный дом с широким подъездом, над которым красуется вывеска "Hotel Normandy".

Этот отель хотя и принадлежит к числу первоклассных, но далеко не лучший из них и отличается поэтому как скромностью своих обитателей, так и сравнительной скромностью цен.

Сама вывеска отеля — "Hotel Normandy" — с бросающейся в глаза грамматической ошибкой, явилась вследствие желания его первого владельца отличить свое учреждение от других отелей Парижа, носящих фирму "Hotel de la Normandie", которых несколько, и один из них принадлежит даже к лучшим, первоклассным.

Так, по крайней мере, объясняет любопытствующим эту оригинальную вывеску настоящая содержательница отеля — полная, красивая француженка бальзаковского возраста.

Бравый швейцар этой гостиницы говорит на всех языках цивилизованного мира, за исключением русского, что, впрочем, не мешает ему питать глубокое чувство уважения к представителям "ces barbares russes" [Эти грубые русские (франц.)]… вообще и к их национальной тароватости в особенности, и быть таким образом горячим сторонником франко-русских симпатий.

В то время, к которому относится наш рассказ, в числе знатных иностранцев, проживавших в отеле и пользовавшихся особенным уважением бравого швейцара, были prince Oblonsky и princesse Pereleschin, как звали в Париже знакомых нам князя Сергея Сергеевича Облонского и Ирену Вацлавскую, помимо ее воли коловратностью судьбы, как, конечно, помнит читатель, превратившуюся в Ирену Владимировну Перелешину. Княжеский титул пожалован ей был швейцаром как знак глубокого; уважения последнего к ее покровителю — князю Облонскому.