– Не твое дело!
– буркнул Петр, чувствуя правоту художника.
– Пей и закусывай! И из комнаты ни на шаг!

Виктор в отчаянии поднял глаза вверх: Таня, милая, выручай! Научи, помоги, что же делать? Хорошо еще, что Оксана занята с Анютой и мальчишками и не будет очень беспокоиться за дочку. Знает, что та с отцом.

Облачко металось в смятении, не зная, что предпринять. Таня-маленькая сидела молча и спокойно, изредка косясь на приставленный к горлу нож. Стойкий оловянный солдатик. Зазвонил телефон.

– Не подходи!
– истерически завизжал Петр.
– Не бери трубку, прирежу!

– Да я и не собирался, ты что!
– успокаивающе сказал Виктор.
– На хрен мне все телефоны! Я вообще давно уже в театре, заметь! На улице Чехова.

Петр немного повертелся и на время успокоился. Телефон умолк.

– У тебя нет машины, Петр?
– спросил Виктор, снова закуривая.

– Нет, - удивленно отозвался тот.
– А на кой она мне?

– А ты русский?

– Русский, - ошеломленно ответил Петр.
– Ты чего пристаешь?

– До утра далеко, поговорить охота, - объяснил Крашенинников.
– "А какой же русский не любит быстрой езды..." По-моему, ты ее тоже любишь.

Петр неловко потоптался на месте.

– Заткнись, а?
– попросил он.
– Добром прошу!

– Не хочешь разговаривать - не надо, - согласился Виктор.
– Стой себе пень пнем. Я с Таней говорить буду, - и он протянул вверх руку.
– Танюша, я не успел тебе рассказать: я ведь родился и вырос в Киеве, где "чуден Днепр..." Ну, Петро об этом тоже, конечно, не читал. И от всех своих печалей и неудач всегда уезжал потом именно туда. Там рвется вверх гордо закинутой головой Андреевская церковь, капризная, надменная, сине-белая. Во Владимирском соборе весело протягивает навстречу пухлую руку в перевязочках васнецовский малыш Христос, такой непохожий на всех младенцев Христосов и такой похожий на всех младенцев. А Кирилловскую церковь расписывал Врубель. На бульваре Леси Украинки шуршат и бросаются под троллейбусы листья, с печальным шорохом погибая под толстыми шинами. А Владимир держит крест над Днепром... И смотрит на город Лавра. Но нынче, Танюша, мне уже некуда спасаться бегством от своих разочарований - Киев не больно гостеприимен к бывшим горожанам и видеть их вовсе не рвется. И кто теперь утолит мои печали?

Виктор мельком взглянул на Петра и провел рукой по волосам. Тот внимательно слушал так же, как и дочка.

– Слышу вот по утрам "Несе Галя воду" и грущу. Я, может, и на Оксане-то женился из-за одного ее имени!

Идиот! Не нужно было при дочке! Ну ладно, уже большая, поймет! А на нет - и суда нет...

– Раньше у тебя существовала совсем иная версия, - заметила Таня.

– Правильно говоришь, - вздохнул Виктор и снова мельком взглянул на Петра и Танюшу: они оба, кажется, увлеклись его разглагольствованиями.
– Но ведь я лицедей! Ты знаешь разницу между лицедейством и артистизмом? Чему вас только учили во ВГИКе! Лицедей - это попросту притворщик, а настоящий артист притворяться не умеет, зато он может свободно отпустить свою душу на один вечер прогуляться на ближайшую дискотеку и пригласить на время другую! Пока идет спектакль.

– Что ты врешь?
– пробормотал Петр.

– Это правда, - опять вздохнул Крашенинников.
– В театр с любимой не ходишь? А не дурно бы! Клевая мыслишка. В другой раз пойдем с нами вместе, Танюша знает, что лучше смотреть.

Дочка серьезно кивнула. Нож потихоньку отклонялся от ее шеи.

– Впрочем, театр, - это теперь не шибко актуально, - продолжал Виктор.
– Я тут недавно попытался кое-какие книги продать, деньги были нужны. Дохлый номер, не взяли! В буке объяснили, что спроса на книги больше нет, духовные ценности похерили, победу одержали материальные. Выпьем, Петр?

Петр отрицательно покачал головой.

– Ну, дело твое! И почему тебе водяра не в кайф?
– Виктор налил себе.
– Жизнь изменилась, Танюша, вчистую... Хотя народ по-прежнему безмолвствует. Он всегда безмолвствует, и это не ремарка, а лозунг, девиз, целая программа. У каждого из нас есть своя собственная, а есть и одна общая, единая. У тебя, Петр, какая?

Петр снова растерялся.

– Иди ты!
– буркнул он.
– Мелешь чего-то! Сам не понимаешь!

– Окстись, Петя! Как это не понимаю?
– Виктор отпил из стакана.
– Этого быть не может, потому что этого не может быть! Так сколько нынче у телевизора программ?

Петр взглянул исподлобья.

– Тоже не интересуешься? А зря! И по каждой - реклама! Это что-то! И мы все ее ждем-с! Завлекательно: Юля хвалится перед совсем не просто Марией то ли юбчонкой, то ли шортиками, бабочки летают, "Орбит" без сахара посасывают, а по "Маяку" "Мотор поет как Паваротти, когда туда пивка нальете"! Удивляюсь, как это великий тенор не подал в суд! За мной бы не заржавело! А бедный Владимир Владимирович? По милости рекламы он чуть не каждое утро достает из широких штанин билет Сергея Мавроди! Я даже заслушался: мало ли что еще из штанин можно доставать! Прости, доченька, я слишком увлекся! С грамотностью просто кранты. То слышу: "А мы что, опять в телевизоре?", то "Леня, Леня, Леонид с телевизора глядит..." На "ящик" залез, что ли? Недавно я в метро чуть в тоннель на полном ходу не выпрыгнул: вошь на бомже увидел. А Татка в вагоне встретила блоху. Но это цветочки. Мои шибко образовавшиеся пацаны без конца номера откалывают: они собираются жить в свободной стихии рынка. Картавый на все согласные русского алфавита Петька сообщил на днях, что он во дворе лепит пиложки из снега и плодает их по доллалу за штуку. Я был ошарашен. Дороговато что-то, говорю, сыночек, один пирожок - и доллар! А он объяснил мне, ничего не секущему в рыночной экономике, что Ванька пледлагал плосить два! Стало быть, Ванька будет бизнесменом рангом повыше.

Обе Тани разом засмеялись. Петр хмыкнул.

– А уж сказки рассказывают!
– продолжал с воодушевлением Виктор.
– Вот, например, Иван-царевич или Иван-дурак, что, в сущности, одно и то же, после бесполезных поисков Василисы-прекрасной или другой не менее чудесной мадамы в результате происков врагов попадает к Бабе-Яге. И выясняются потрясающие подробности: Баба-Яга, оказывается, доброго молодца кормит и поит, а сама ничего не пьет.
– И молока не пьешь?
– в изумлении допрашивает Иван-царевич Петькиными устами.
– И кефила "Данон"? И чая "Дилма"? И сока апельсинового? И фанты? И пепси-колы? Здесь изумление достигает наивысшего предела. Я ждал, доберется он до пива и водчонки или нет. Не дождался. Ну, это придет попозже.