Дверь «Индастриал солушнс» открылась, вышел мистер Гувер.

– Привет, ребята, – сказал он.

Никто не ответил, словно он не произнес ни слова.

– Пожалуй, пошлю всех на ту же работу, которую вы вчера делали. Всех, кроме Дерьмоеда и нашего новичка Пуласки. С Пуласки все познакомились? В любом случае, Дерьмоед, я хочу, чтобы ты отвез его к «Коул бразерс». Знаешь, где это, правда?

– Наполовину выкрасил эту хреновину, – сказал парень в шляпе с надписью «ешь дерьмо». – Но почему вы меня посылаете с этим… как его там?

– Пуласки. И не надо мне пудрить мозги, Дерьмоед, у меня времени нет. И все прочие пошевеливайтесь. Тащите свои задницы на работу. Где стоят грузовики, знаете.

Через несколько минут мимо промелькнуло три пикапа с людьми в кузове.

– Фабрику сносят, друзья мои, – сказал Гувер, – значит, вас ждет постоянная работа, именно вас двоих.

– Куда компания переселяется, в Таиланд? – спросил Дерьмоед.

– Не твоя забота. Теперь твоя забота – Пуласки. Присматривай, чтоб не навлек неприятностей на свою голову. В твоем анализе, Пуласки, что-то подозрительное. Нас предупредили, но точно не могут сказать. Буду держать тебя в поле зрения. Чем бы ты там ни баловался, с нынешней минуты лучше держи в чистоте свою задницу. Зять предупредил меня на твой счет, да он знает, что мне нужны работники. В психушке работает, поэтому ему все известно про чокнутых и извращенцев. Дерьмоед, если он начнет нести бред, дай мне знать. А ты, Пуласки, радуйся, что получил еще один шанс. Далеко не каждому дается, особенно придуркам. Ну давайте, садитесь в машину.

Я пошел за Дерьмоедом вокруг здания, мы влезли в кузов пикапа. Водитель рванул со стоянки с такой дьявольской скоростью, что я чуть не вылетел.

– В кабине место есть, – проорал я. – Почему там нельзя сесть?

– Шутишь? За эту линию не заступай, Поляк.

– Эй, не надо меня так называть. Зови меня Рей. Или Пуласки.

– А если «дерьмовые мозги»?

– Что? Так за какую линию нельзя заступать?

– Считай себя на работе распоследним куском отбросов. И помни, что все тебя таким считают.

– Но что я должен делать?

– Слушай, мне осточертело с тобой разговаривать. Ты мне на нервы действуешь.

Остаток пути проехали молча, просто дыша выхлопными газами, катя по промышленному городскому району. Я здесь почти никогда не бывал, а бывая, обычно чего-то немного пугался. Казалось, ты здесь находиться не должен, будто входишь в заколоченное здание, увешанное табличками «Частное владение!», «Вход воспрещен!». Фактически многие постройки действительно заколочены, увешаны табличками именно с такими надписями. А почти во всех незаколоченных выбиты стекла. Интересно, что там. Есть внутри люди? Или ими завладели крысы? Интересно, как себя чувствуешь, бродя внутри в одиночестве? Переходишь из здания в здание, думая об одном, потому что работает приблизительно лишь одно предприятие из каждых двадцати. Домов не видно. Все проезжают быстро, как бы летя по городу. Как я уже сказал, возникает мысль убраться отсюда к чертям, пока есть возможность.

Может быть, придет день, когда все это свалят, взорвут, разнесут в прах железным ядром. Может быть, за миллион лет люди вновь соберут битое стекло, искореженные трубы, сложат из кусков целое в прежнем, по их представлению, виде, только, как бы ни старались, ничего не выйдет, потому что они будут складывать взорванные обломки.

Тут я понял, что это чертовски удобное место, чтобы спрятать Шарашку.

– Мужик, – сказал я Дерьмоеду, считая, что такое обращение должно ему нравиться, – ты про Шарашку когда-нибудь слышал? Это такая фабрика, где выдумывают слова. Знаешь, как разговаривают чернокожие.

– Чернокожие?

– Ну да. Называется Шарашка.

– Не говори со мной,мать твою.

Пикап неожиданно с визгом затормозил, шофер, должно быть, хорошо посмеялся, ткнувшись в ворота.

– Когда-нибудь, – сказал Дерьмоед, – убью сукина сына.

Он отодвинул щеколду на дверце, мы вылезли.

– Знаете, куда идти? – крикнул шофер в окошко.

Дерьмоед молча направился к фабрике. Я пошел следом, думая, что если и быть с кем-то рядом, то лучше уж с Дерьмоедом. Вскоре мы оказались на пыльной немощеной стоянке, по-прежнему шагая через нее к зданию. Возникло впечатление, что, сколько б ни шел, к фабрике не приближаешься. Подошли к будке с охранником внутри. Он кивнул Дерьмоеду, бросил на меня хорошо знакомый подозрительный взгляд.

– Со мной, – кивнул Дерьмоед.

– Шутишь? – сказал охранник.

Мы с Дерьмоедом прошли мимо. Отчасти я себя чувствовал маленькой шавкой рядом с бульдогом. И непонятно, какого черта Дерьмоед постоянно трясет головой. Хотя я уже, как всегда, чувствую себя не на своем месте, на этот раз в фабричном мире, где все кажется отрезанным от неба. Просто очередной день, когда я про себя думаю, что ничего нельзя знать в этом проклятом мире. Пробую складывать. Итог всегда одновременно равняется нулю и миллиону.

Я хочу просто знать одну твердую, настоящую вещь, но она никогда не дается мне в руки. Подхожу ближе, начинает фокусироваться, а в последний момент ускользает, именно когда кажется почти реальной. Все перепробовал, ничего не вышло.

Иду теперь к фабрике-башне, которая глядит на меня сверху вниз, самая что ни на есть реальная чертовщина, какую когда-нибудь в жизни видел, и все-таки ускользает, как прочее. Нисколько не прочней облака или дымки над дорогой в жаркий летний день. Обман. Все трещит по швам, расползается. Таков мир – взорванный, похожий на чертежи, разлагающие машину на части. Мир – разваливающаяся машина, включая деревья, траву, остальное. Даже здоровенный Дерьмоед постоянно распадается. Это слышится в его проклятиях. Распад его угнетает, он знает, что не сильнее меня… в долгосрочной перспективе.