– Меня зовут Лайза. Чем могу помочь?

– Лайза? А Валентина где, черт побери?

– Вы позвонили в экстрасенсорную сеть «Валентина». Мы все не Валентины. Очевидно.Чем могу помочь?

– Это вымне скажите.

– Простите, сэр?…

– Вы же экстрасенс.

– Ну… у меня сложилось сильное впечатление, что у вас личная проблема.

– Конечно. У меня очень крупная личная проблема.

– Она как-то связана с тем, чем вы зарабатываете на жизнь. Чем занимаетесь в дневное время.

– В любое. Утром, днем, вечером, на закате, на рассвете.

– Вы дошли до критической точки, поэтому звоните.

– Проклятье, вы очень удачно рассказываете то, что я уже знаю.

– Сэр, по инструкции я должна вешать трубку, когда…

– Я просто пошутил. Ничего плохого в виду не имел.

– Вы не собирались всю жизнь заниматься подобной работой?

– Нет. Черт возьми, никогда и не думал, что, в конце концов, таким образом стану на жизнь зарабатывать.

– Чем же вы занимаетесь?

– Поверьте, вам знать не захочется.

– Это как-то связано с торговлей?

– Правильно поняли.

– Устали изображать радостную улыбку?

– О господи, да. Если б вы видели, что мне приходится видеть, точно не улыбнулись бы.

– Вам хотелось бы, чтобы работа позволила дать что-то миру?

– Ну, не знаю. Не знаю, что я еще могу дать.

– Хотели бы получить возможность для самовыражения?

– Пожалуй. Гитару купил и разбил ее вдребезги. Впрочем, это и собирался с ней сделать.

– Значит, вы в полной фрустрации?

– Думаю, да.

– Ну вот что я посоветую, сэр, слушайтесь своих инстинктов. Вам действительно больше не хочется заниматься тем, чем сейчас занимаетесь, правда?

– Правда.

– Ни дня больше не выдержите?

– Ни минуты.

– Тогда предлагаю следовать велению сердца.

– Значит, прекратить обслуживать мутанток?

– Что? Сэр?…

– По вашим словам, чем бы я ни занимался – как уже было сказано, вам знать не захочется, – надо просто бросить?

– Этого я сказать не могу. Только вы сами можете себе сказать.

– Если б я мог себе это сказать, неужели, по-вашему, до сих пор не сказал бы?

– Сэр, я вынуждена разъединиться.

Вот так. Она права: хотя я никогда не знаю, что делать, это, может быть, объясняется тем, что сам себя не слушаю. Теперь так и сделаю, глубоко и внимательно прислушаюсь к себе. Тогда больше не собьюсь с пути.

Я позвонил Шантиль и сказал:

– Слушай, Шантиль, все это дерьмо собачье. Я больше не вынесу. Спасибо за все, потому что теперь у меня есть телевизор, которого раньше не было. Но больше не смогу взглянуть ни на одну девушку и сделать то, что делаю. Про некоторых даже сказать не могу, чтоони такое.

– Ну, если ты так к этому относишься, – сказала она.

– Всё? Кончено? Можно забыть? Никакие девушки больше не будут являться сюда в любой час дня и ночи?

– Да, Рей. Только я не могу за ними проследить, помешать сделать то, что они сами сделают. Это их дело. Это дела между тобой и ими. Что касается нас с тобой, если хочешь завязать, тебе хуже. Мы начали бы крупное дело… чертовски крупный бизнес.

– Наверняка найдешь кого-нибудь другого.

– Только не для этих девчонок.

– Ну, спасибо.

– Не благодари. Это не комплимент.

Через полчаса она пришла, бросила мне на ладонь пять круглых упаковок из четвертаков.

– Извини, – сказала она, – последняя девушка работает в обменнике.

– Позволь спросить тебя кое о чем, – сказал я, кладя в карман обменные монеты, такие тяжелые, что штаны чуть не свалились. – Ты когда-нибудь слышала о Шарашке, где придумывают всякие слова и выражения?

– Старик, ты свихнулся. Впрочем, одно скажу. Если б я тебя не видела собственными глазами, то подумала бы, что тебя кто-то выдумал.

В полночь раздался стук в дверь. Лучше сказать, сотня стуков, потому что казалось, будто половина проклятого города старается вышибить створку. Я слез с матраса, открыл дверь – чертов домохозяин до того прижимистый, что в ней глазка даже нет. И на меня вдруг взглянули полдюжины уродок, причем все эти девушки, или кто они там такие, смотрели так, словно я украл у них кукол Барби.