– Рей, – сказала она. – Что ты будешь делать, Рей?

Мисси забросила меня на железнодорожный вокзал с сумками набитыми одеждой, которой хватит на сто лет. Купила билет, дала наличными две тысячи долларов. Заплатила бы даже за перелет, да поезд кажется лучше – нечто среднее между проклятым богом автобусом и неиспробованным самолетом. Уезжать, честно сказать, нетрудно, потому что она лишь заставила меня подумать обо всем, что я старался понять с детских лет, а теперь оно так же рассеялось, как ее взгляд на снимке. Быть с ней – значит уплывать назад, в ничто, словно я еще не родился.

Она стиснула мою руку. Я смотрел в пыль, на камешки, на сверкавшие осколки стекла на автомобильной стоянке. Почему из них не делают драгоценности? Потому что все могут себе их позволить?

Не тискала бы она мою руку. Кажется, будто пытается втащить меня в себя, погрузить в бесполезные воспоминания, повсюду плавающие вокруг нас. Теперь один поезд способен меня унести.

И он подошел. Я смог взглянуть лишь на ее талию, как в детстве, когда таскался за ней.

– Пусть эта поездка будет для тебя концом истории, Рей. Обещай, что когда ты, наконец, вернешься домой, то все мне расскажешь, дашь знать, что все кончено, ты с волнением и надеждой ждешь дальнейшего. В дальнейшем всякое может случиться, Рей, но, что б ни случилось, не оставляй надежды. Пойди в другую сторону, с новыми вопросами и ответами. Назовем это двадцать пятым часом, новым днем. Что-то вроде последней главы книги.

– Хорошо, – сказал я, не веря ни на грош. Насколько вижу, что бы она себе ни рассказывала, просто внушает ложную уверенность, будто ни о чем не горюет. Спорю на миллион долларов, нет никакого адвоката, просто какой-нибудь старый бойфренд навсегда искалечил ей ногу, после чего она сбежала, спряталась от мира. Может быть, с кем-то судилась, вышла замуж за адвоката, отсудившего для нее кучу денег, а потом он ее тоже бросил. Поэтому отдала мне фотографию. Дурные воспоминания.

– Обещай, Рей.

– Обещаю.

Она поцеловала меня в лоб. Я пошел к поезду, думая: тучи черные ослепляют меня.

Наверное, было бы слишком смело надеяться, что в поезде я останусь в покое, смогу обдумать, переварить, понять, что было и чему суждено еще быть. Мне не дозволена такая роскошь. Я имею в виду, не прошел еще полкоридора, как увидел парнишку, ерзавшего, словно белка на Пляске желудей. [8] Шапочка в красную клетку и пиджак Элмера Фадда. [9] Хотелось посидеть в одиночестве, спокойно думать под гипнозом колесного стука. В самую последнюю очередь предпочел бы сидеть рядом с этим балбесом. И как вы догадываетесь, когда я проходил мимо, он дернул меня за рукав и подвинулся на сиденье, освобождая место.

– Тут для франтов купе, – хлопнул он по пустому месту. – Давай устраивайся. Клади сумки наверх. Нагрузился, как верблюд. Последняя соломинка спину сломает. Клянусь, такой холод на улице, что у медной обезьяны яйца отмерзнут. Я Том.

Господи помилуй, я поспешно послушался. Почему? Он мне будет указывать, когда и как писать, а я, олух, буду выполнять распоряжения? Не успел сесть, как он снова придвинулся, вопя как сумасшедший.

– Клянусь святым Петром, этот поезд навсегда захвачен. Знаешь, откуда я? Из Арканзаса. Я из Арканзаса. Не знаешь, будем мы проезжать Нью-Мексико? Вот что я хочу увидеть – Нью-Мексико. Вид у тебя не лыком шит. Только из церкви вышел? Я в церкви люблю бывать, каждый день захожу. Там отвечают на все вопросы. Поэтому предложил тебе сесть.

Я закрыл глаза, прикинулся спящим.

– Надеюсь увидеть в Нью-Мексико ковбоев и индейцев. Еду к деду с бабкой на зиму в Калифорнию, вот куда. Мама говорит, присматривать за мной все равно что сражаться с ветряными мельницами. Говорит: «Если Бог пожелает, вода не поднимется. Отдохну, – говорит, – после твоего отъезда». Ну а я поживу на природе, в хорошей по – годе, как кум королю. Эй, спишь? Ну, спи спокойно. Чтоб клопы тебя не кусали. Раньше ляжешь, раньше встанешь. Кто рано встает, тому Бог дает.

Поезд загромыхал по рельсам. Я сосредоточился на стуке вращающихся колес, но все равно слышал, как он разговаривает сам с собой:

– Сомнительный комплимент. Правило большого пальца. Ясно, как божий день. В стену горох.

Мисси объяснила, что по пути в Лос-Анджелес я проеду через Юту и Неваду, поэтому Томми не увидит в Нью-Мексико никаких ковбоев и индейцев. По крайней мере, в этой поездке. Может быть, надо его предупредить, да какого черта? Если болван надеется увидеть ковбоев и индейцев, то кто я такой, черт возьми, чтобы ему перечить? Насколько я вижу, граница между ожидаемым и желаемым перемещается с такой дьявольской скоростью, что вообще веришь в существование этой границы единственно потому, что тебе кто-нибудь постоянно показывает, где она находится.