К концу ее горестного повествования глаза у нас были на мокром месте, даже у Светланы, и Кайли потянулась за последней салфеткой, чтобы утереть слезы.

— Все мужчины ублюдки, — сказала она, и мы дружно закивали.

Своим заявлением она выразила самую суть.

Исландка в порыве чувств кинулась к компьютеру и отослала письмо своей семье, где рассказала, как сильно по всем соскучилась. Мы молча выпили по две порции водки. Люция к этому времени почти совсем успокоилась. Я постаралась найти для нее хоть какие-то слова утешения.

— Ну, здесь у нас, конечно, не пятизвездочный отель, но жить можно. И мы никогда не бросим в беде, — сказала я, не упомянув о висящем над нами дамокловом мече увольнения.

Люция обвела взглядом унылую обстановку, но ее больше интересовали новые сожительницы — проведя последние пару лет в компании фотографа и пережив его холодность, она действительно обрадовалась, оказавшись среди людей, которые не только ее понимают, но и поддерживают. Обрадовалась, насколько это было возможно.

Вечером мы с Люцией остались вдвоем, остальные девушки разошлись по своим делам. Светлана бросила вызов непогоде и отправилась на свидание с каким-то рекламным агентом в танцевальный клуб, где, наверное, народу было не слишком густо из-за метели. Исландке предстояла встреча со своим земляком, владельцем «форда». Даже Кайли исчезла — возможно, у нее снова вспыхнул роман с женатиком.

Разговор с Люцией, вероятно, впервые позволил мне трезво взглянуть на вещи — передо мной сидела девушка, добившаяся гораздо большего, чем любая из нас. Она была на вершине славы, расхаживая по подиумам Милана, Парижа и Нью- Йорка (правда, много заработать ей не удалось, зато она участвовала в показах, о которых можно было только мечтать), а теперь сидела на продавленном грязном диване в общаге для моделей, рыдая над своим разбитым сердцем. Трудно, наверное, в двадцать один оказаться почти списанной в тираж. Вся ее история, как я тогда думала, была невероятно жестокой. Даже если вдруг удача тебе улыбнется, гарантий абсолютного успеха это не дает. Оглянуться не успеешь, как превратишься во вчерашнюю новость, использованный товар. Но что еще оставалось делать? Нам приходилось следовать за мечтой, иначе нельзя было ее добиться. Ни одна модель еще не стала звездой мирового масштаба, оставаясь при этом банковской служащей в Дейтоне, штат Огайо. Нужно всецело отдаваться своему делу. Так я говорила себе.

Мои мысли неизбежно переключились на Робера и те гигантские возможности, которые могли бы открыться передо мной благодаря нашим отношениям. Фотограф Люции явно был еще тем бабником, любителем моделей, нашедшим замену Люции спустя каких-то два года совместной жизни. Но Робер был не такой, я точно знала. Это сразу чувствовалось по его поведению. Теперь, когда Светлана благополучно убралась из общаги, я принесла цветы из кухни и впервые как следует их разглядела. Мне показалось, что они могут приободрить Люцию, но главное — мне просто хотелось полюбоваться ими без пристального надзора русской.

Красивый, элегантно составленный букет. Аромат цветов послужил приятным дополнением к странному запашку, до сих пор витавшему в гостиной. В нашу квартирку словно ворвался сноп радости прямо из заснеженного мира за окном. Я опасалась, что Люция не слишком обрадуется (цветы могли напомнить ей о потерянной любви), но мне очень хотелось рассмотреть их, потрогать, подумать о том, что они олицетворяют для меня в отношениях с Робером.

Люция бросила взгляд на букет и вопросительно посмотрела на меня.

— Прости, — сказала я, слегка смущенная тем, что не справилась с собой в присутствии этой бедняжки, чье сердце было так грубо растоптано. — Они от… одного мужчины.

— Хорошо, — сказал Люция.

Мне показалось, что она опять сорвется, но ей удалось взять себя в руки и не повалиться на диван, зайдясь рыданиями.

Тот факт, что словачка только что открыла перед нами душу, позволил мне довериться ей. Если так получилось, что она прервала уже готовое сорваться с губ признание насчет Робера, то, возможно, она могла выслушать его вместо русской.

— Люция, — неуверенно начала я. Даже мама ничего об этом не знала.

— Да?

— Послушай, я хочу кое-что рассказать о том… мужчине, который прислал цветы. В общем, я попала в переплет.

— Какой? — заинтересованно спросила она, слегка подвинувшись на диване.

— Я хочу спросить, что бы ты сделала… если бы… ну… одна из твоих подруг влюбилась в кое- кого, хотя ты уверена, что это глупо, и они совсем не подходят друг другу, но она тебя не слушает. А кроме того, тебе кажется, что ты сама начала влюбляться в того же парня. И на самом деле ему нравишься ты, а не она?

— Подруга, говоришь? — переспросила Люция. — Насколько близкая?

Признаться, что это Светлана? В последний момент я струсила.

— Ну… хм… не самая близкая подруга, наверное… — промямлила я.

— Что ж, у меня была ситуация с одной девчонкой из агентства, которой приглянулся мой- мой…

Дойдя до имени своего бывшего бойфренда, она не смогла преодолеть этот барьер и вновь разревелась.

«Отличный ход, Хизер», — сказала я себе, машинально вручая Люции очередную бумажную салфетку. Выбрала себе по-настоящему стойкую наперсницу. Салфетки кончились, и мне пришлось сходить в ванную за рулоном туалетной бумаги: исландка, стараясь, видимо, завоевать наше расположение, прошлась по магазинам и затоварила нас самым грубым и толстым бумажным изделием.