Я сунула записку в карман и стала подниматься по ступеням. На полдороге я услышала чьи-то невнятные голоса наверху. Поднявшись на лестничную площадку, я различила стоны. Еще не дойдя до комнаты Лурины — дверь в нее почему-то была открыта, — я сообразила, в каких случаях женщины так стонут. Но верить догадке почему-то не хотелось.

Поравнявшись с дверью, я остановилась — увы, ничего не могла с собой поделать. Остановилась и, пока не пришла в себя, тупо глазела. Обнаженные Лурина и Роланд Грунниген в ее постели занимались любовью. Когда я наконец сдвинулась с места, мне показалось, что прошла вечность, хотя уверена, что простояла я не более трех секунд. Я постаралась уйти незаметно. Но Грунниген, повернув голову, увидел меня. Он застыл на миг, потеряв ритм, но затем, усмехнувшись, продолжал свое дело, словно меня и не существовало.

Двадцатью минутами позднее, когда Хозе ударом в гонг пригласил меня к столу, я с трудом осмелилась выйти из своей комнаты. Дверь в комнату Лурины была на этот раз закрыта. Я услышала шелест воды в душевой.

После легкого ужина я вышла на террасу. Стоя на прохладном ночном ветерке, несущем аромат виноградных гроздьев, я вдруг подумала, а не выяснить ли мне, откуда исходил тот странный скребущий звук, который я слышала в ночь убийства Хестер, и тем самым разгадать хотя бы одну загадку. Я подвигала по каменному полу металлическое кресло. Нет, не то… Протащила по полу деревянный шезлонг — опять не похоже, какое-то слабое царапанье. Осмелев, подошла к бассейну и повозила по бетонному борту сначала тяжелым цветочным горшком, а затем Лурининым топчаном для загара. Ни тот, ни другой звук не были похожи на странный тогдашний звук. Я смотрела на бассейн, стоя спиною к дому, и прикидывала, что бы еще подвигать. В задумчивости я обернулась, у меня оборвалось сердце — кто-то стоял за моей спиной.

Я не завопила, хотя довольно громко ахнула, — и узнала Лурину.

— О Боже! — воскликнула я. — Вы меня жутко напугали.

Вместо объяснений и извинений она сухо заметила:

— Миссис Барлоу, нам нужно поговорить.

— Пожалуйста. Пройдем в дом?

Не ответив, она повернулась и пошла в гостиную. Я последовала за ней. Мы сели на тахту, правда, на изрядном расстоянии друг от друга. Она взглянула на меня как-то странно, затем резко поднялась, взяла сигарету и закурила. Я молча следила за нею. Казалось, она ужасно нервничает и вот-вот впадет в истерику. Снова усевшись, она налила себе вина, выпила и затем, глядя не на меня, а в пустой бокал, сказала отрывисто:

— Вы нас видели? Роланд сказал, что вы стояли и наблюдали за нами.

— Ну, это не совсем так…

— Но вы видели?

— К сожалению, да. А что мне оставалось делать, если дверь в вашу комнату была открыта настежь. А вообще, тут нечего стыдиться — вы не ребенок, секс — нормальная вещь. Меня, во всяком случае, вам нечего бояться.

— У нас не то, что вы думаете, — сказала она. — Это не просто секс. Для секса я могу найти себе мужиков сколько душе угодно в любом баре — в Нейпе или Сономе. Господи, достаточно мигнуть, и очередь выстроится.

— Не сомневаюсь.

И вдруг я с изумлением увидела, что Лурина плачет.

— Лурина, — проговорила я с мягкой укоризной.

— Мы любим друг друга, — прерывисто прошептала она. — Безумно. Мы ничего не можем с собой поделать. Вы это хоть в состоянии понять?

— Конечно.

— Я люблю его, он обожает меня. Это правда. Если Джон или Брайант узнают, они выгонят Роланда.

— Но почему же?

— Вы не понимаете? Они наверняка подумают, что он зарится на их деньги, а может быть, и на все «Аббатство». Но это совсем не так. Честно. Просто мы не можем совладать с нашей любовью. Так уж случилось.

— А как же Алиса?

— Она тут ни при чем. — На миг взгляд Лурины стал жестким.

— Она знала о том, что у вас с Роландом?

— Роланд ей сам рассказал.

— Ну и?…

— Конечно, мне было ее немножко жалко, но ведь она свое получила, а потом еще стала его мучить. К тому же она сильно сдала внешне, постарела…

Лурина налила себе еще вина. При этом рука ее дрожала.

Я сказала:

— Послушайте, Лурина! Да нет у вас основания для огорчений. Или вы все-таки боитесь, что я проболтаюсь?

Она подняла мокрое от слез лицо и покачала головой. Впервые я почувствовала симпатию к ней. Прежде, из-за пристрастия к деньгам, а может быть, вопреки ему, жизнь ее не отличалась эмоциональным богатством.

— В самом деле, не надо так, — сказала я твердо. — Вы не ребенок, и нет ничего плохого в том, что мужчина в вас влюблен. В любом случае это ваше личное дело. Разумеется, я не собираюсь никому ничего рассказывать, но как бы там ни было, глупо опасаться того, что они могут об этом подумать.

— Вы не знаете Джона! — Ярость неожиданно прозвучала в ее голосе.

— Ну конечно, я его знаю не так хорошо, как вы.

— Он сходил с ума, если я на десять минут позже обещанного приходила домой со школьной танцплощадки. Он изучал каждого мальчика, с которым я встречалась. Он ревновал! Он всегда хотел, чтобы я принадлежала только ему.

Ну вот, теперь придется ломать себе голову над отношениями Джона и Лурины. Старшеклассница Лурина, должно быть, была премилой пышечкой. Я подумала о Хестер, о ее эгоистической занятости самой собой и о том, что Джон после развода один воспитывал ребенка, к тому же фактически чужого. Я не знала, что ей ответить, и сказала самое банальное: