— Не надо их трогать, — пробасил он. — Вот и его высокопреподобие говорит, что дурно с ними.

— Лед, — пожала плечами Марта. — Странно как-то.

— Да что тут не странно? — схватился за голову Хенрик. — Не троньте, госпожа баронесса, ну Сотворившими вас прошу — не троньте!

— Он дело говорит, — встрял протоиерей. — Что нечистой смертью умерло, то без нужды трогать не надо. На Бдящих братьях — особая милость и защита, нам же незачем рисковать попусту.

— Ладно, ладно, — баронесса махнула рукой. — Убедили.

Для порядка Марта опросила рыбака Рейнира и его подружку, но толку с них было немного. Шли с танцев, решили посмотреть на море (тут всех пробрал смешок — об эту-то пору только на море и смотреть), натолкнулись, испугались, побежали в деревню, оттуда староста послал к Ролленам, да хозяина в замке не оказалось, зато на постоялом дворе отдыхал господин управляющий; разбудили, показали. Мрачный староста тоже стоял неподалеку, кутался в куртку, шмыгал носом. Находка его, как и прочих, не радовала, радовало только редкостное везение: Хенрик оказался рядом удивительно вовремя, и теперь все можно было свалить на него. Это управляющий замка Бру распорядился и вызвать приставов, и протоиерея, и за баронессой съездил. Теперь все тихо радовались, что страшноватое и противное происшествие будут разбирать в замке. А разбирать придется. Такого в Брулене на памяти Марты еще не бывало. Да и лодку пригнало по Ролене, а не принесло по морю из Тамера. Значит, гнусное дело — свое, местное. Кто-то из здешних жителей вытворил Противостоящий ведает что с тремя людьми, переодел в тряпье, остриг на тамерский лад и усадил в лодку, надеясь, что кривая вывезет, а Ролена в море вынесет, и концов не найдут. Кривая не вывезла, лодку отыскали, хоть до моря и оставалось всего ничего. Не так уж и велика та Ролена, чтоб нельзя было найти концов. Всего-то пять владений выходят к ней.

— Найдем, — сама себе пообещала Марта.

За те три седмицы, что ученики жили в доме, Саннио так и не смог привыкнуть к ним по-настоящему. Он проводил с троицей гораздо больше времени, чем герцог Гоэллон: господин взвалил на него не только обязанности преподавателя, но и куда более неподъемную ношу — назначил воспитателем. Два десятка дней заставили секретаря иначе взглянуть на собственное обучение. До сих пор ему казалось, что наставники в школе мэтра Тейна слишком часто бывали невнимательны, несправедливы и жестоки; очутившись в той же должности сам, он начал вспоминать большинство из них в качестве примера для подражания и эталона долготерпения. Ему уже доводилось заботиться о младших учениках в школе, но между опекой подобных себе, таких же сирот из приюта, и воспитанием тех, кто по положению был не сравним с секретарем, было слишком мало общего. Три чужака, еще хоть как-то понятных в дороге, оказались в доме Гоэллона, и понятными быть перестали. У них были какие-то свои беды и заботы, свои радости и горести. Все свое, чужое, непонятное. Два четырнадцатилетних мальчика, пятнадцатилетняя девушка. Не так и велика разница в возрасте, но умножь ее на пропасть в происхождении, и получишь то, что тебе не по плечу. Герцог Гоэллон помогать секретарю не собирался, а вот требовать — о, это запросто. В первые дни он еще подсказывал что-то, но потом решил, что сделал достаточно, а дальше Саннио сам обязан справляться со взваленным на него грузом забот. А как только возникала очередная неприятная ситуация, все шишки валились именно на воспитателя, и неважно, что воспитатель был всего лишь на два-три года старше воспитуемых.

— Саура не успевает записывать за вами.

— Но, герцог, если я буду диктовать медленнее, остальные начнут скучать!

— Меня это не интересует, сами определите, что с этим делать. Саннио, вы считаете нормальным, что девица Къела вторую седмицу ходит в одном платье?

— Но, герцог, разве я решаю…

— Вы, драгоценнейший мой: именно вы отвечаете за все, что с ними связано. Или вы сложили с себя полномочия, но забыли предупредить меня?

— Мой юный друг, вы не видите, что вашему ученику душно? Вы забыли о существовании окон, или вас постигла временная слепота?..

— Почему они совершенно не подготовлены к занятию?..

— Вы бы еще естественную историю времен короля Аллиона им читать вздумали, в качестве новейшей!..

— Вы не способны придумать, чем развлечь двоих подростков в целой столице?..

— Почему я должен разбирать эти каракули, когда вы должны были обучить его каллиграфии?!

— Да-да, и о сроках женского недомогания у вашей ученицы вы тоже обязаны знать!.. Саннио вставал за два часа до учеников и ложился через два часа после того, как они засыпали. У него не было ни дня на себя: прогулки с Литто и Саура по Собре за отдых никак сойти не могли. Гуляй он на пару с Альдингом, наверное, все было бы не так плохо, но рыжий графский отпрыск превращал в наказание любой выезд и выход. Саннио был бы рад не выпускать его из кареты, но приходилось — и он чувствовал себя сразу гувернером, капитаном охраны и дамой, выгуливающей собачку. С ними всегда ездила пара слуг, и секретарь начал брать людей из подчиненных Кадоля, от бывших солдат было куда больше проку, чем от остальных, но и они не всегда справлялись, тем более, что Бориан признавал власть только герцога Гоэллона и Саннио, личная гвардия герцога уже не обладала никаким авторитетом. Юный воспитатель подозревал, что, разреши он солдатам навешать конопатому чудовищу тумаков, взаимодействие между охраной и подопечным заметно упростилось бы, но с момента возвращения в столицу Гоэллон категорически запретил любое рукоприкладство.

— Благородный человек позволяет поднять на себя руку лишь отцу и матери, или тем, кому прикажут сделать это отец и мать. Кем из них вы возомнили себя, драгоценнейший? Рыжий воспитуемый оправдывал дурную славу всех своих собратьев по масти. Он за считанный миг ухитрялся то попасть в объятия уличных игроков в «три чашки», то поссориться с ровесником из столичных мастеровых и перейти к выяснению правоты посредством кулаков, то оказаться ровно на пути убегающего воришки и быть спутанным с этим самым воришкой. Саннио краснел, бледнел и зеленел, выпутывая подопечного из неприятностей; ему казалось, что вся городская стража уже знает его и Бориана в лицо. Меры воспитания, принятые в школе Тейна — оставить без ужина, посадить под замок, лишить свободного времени или назначить лишние занятия — на Саура не действовали. Кормили в доме герцога и вкусно, и сытно, так что даже при изрядном аппетите Бориана на него подействовала бы разве что трехдневная голодовка; запертый в комнате, он немедленно засыпал — на стуле, на столе, на подоконнике, — и только радовался отдыху, а на дополнительные занятия времени не было у самого Саннио. Альдинг Литто был совсем другим — вот уж с кем у секретаря не было почти никаких хлопот. Он делал все, что ему говорили. Не спорил, не сопротивлялся, не упрямился. И в доме Гоэллона, и на прогулках вел себя безупречно; порой казалось, что ему не четырнадцать, а все двадцать четыре года. И именно из-за него Саннио получал добрую половину упреков и выговоров. Это Альдинг не мог сказать, что у него кружится голова из-за духоты; это Альдинг молчал о том, что простудился, пока от жара не падал в обморок; это именно окаянный тихоня-северянин занимался ночами до тех пор, пока не начал засыпать на занятиях днем — занимался, ухитрившись договориться со своим лакеем, но не признался, что ему не все и не всегда понятно. Все шишки прилетели на голову воспитателя. Именно Литто не раз и не два появлялся за завтраком с красными растертыми глазами или искусанными губами, должно быть, плакал по ночам, но на попытку Саннио расспросить его отбрил так, что секретарь зарекся интересоваться его душевным равновесием; зарекся — и получил очередную выволочку от Гоэллона.

Дескать, был обязан найти общий язык. Саннио иногда мечтал о том, как дивно было бы сложить Саура и Литто, перемешать и разделить на две равные половины: на двух нормальных подростков, которые бедокурят в меру и скрытничают тоже в меру. Вспоминая ненароком за едой Керо, Саннио икал и давился тем, что ел или пил. Все прекрасно — но, вразуми его Мать Оамна и все святые женского рода — девчонка! Существо абсолютно незнакомой породы. В жизни ему доводилось иметь дело с монахинями, Милосердными сестрами, которым принадлежал приют, и пяток раз с крестьянками, все общение с которыми ограничивалось страстными объятиями на сеновалах. Как устроены юные девицы, что у них на уме и что из этого следует, воспитатель не представлял вообще. С виду чем-то похожа на мальчишек, — по крайней мере, говорит на том же языке, — но все остальное… Ей говоришь «а», а она слышит какое-то… какое-то «ю»! Девице Къела нужны платья? Да, разумеется, и Саннио считал, что чем больше у нее будет красивых платьев, тем лучше. Вырвавшись из аскезы, если не сказать — нищеты школы Тейна, он искренне радовался, когда подопечные были сыты, отменно одеты, катались на отличных лошадях и вообще всячески процветали, хоть избалованные отпрыски бывших Старших Родов и не могли этого оценить так, как сам Саннио. Но — почему оба парня могли объяснить лакеям, что им нужно, те обращались к Саннио или сами разбирались, что и где заказать, а девица Къела то же самое потребовать у своей служанки не могла? Ей, видите ли, было неловко просить. Альдингу тоже было многое, наверное, неловко, но о своем гардеробе он мог позаботиться сам. А тут…

Об особенностях устройства женского организма он все знал еще со школы Тейна, секретари требовались не только господам, но и благородным дамам, но — Мать Оамна, он что, с ножом у горла должен выпытывать у девицы Къела, что у нее такое особое состояние, в котором бледно-зеленый цвет лица естественен, а запах пищи, вызывающий головокружение — тоже обычное дело, и вообще лучше бы позволить Керо полежать в постели до полудня, а не заставлять подниматься с остальными. А может, она простудилась или не выспалась? Герцога это все, разумеется, нисколько не волновало; зато на объяснение, что ученица отсутствует в кабинете, поскольку не может присутствовать, поскольку ей затруднительно, потому что вот ну, затруднительно, и завтракать она тоже отказалась по той же причине, Гоэллон уволок Саннио за ухо в библиотеку и прочитал долгую и стыдную лекцию о женском здоровье, а ученицу велел поить какими-то травами. Разумеется, отчитал и назначил во всем виноватым — да что ж, секретарь еще и повивальная бабка или лекарь до кучи?!