Мелькнули огни постоялого двора. Там играла музыка, тянуло приятным дымком от жареного на решетке мяса, слышался смех. Рене отвернулся. Скоро он будет дома. Музыки и танцев в замке Алларэ всегда с избытком, и смеха довольно тоже. Детей, Карисы, младших братьев… Вот только возвращаться в замок собакой, сперва побитой, а потом получившей в знак благоволения прежний ошейник — стыдно, тошно, противно!

— Господин желает ехать всю ночь? — спросил Пьетро перед очередным съездом с дороги. Слугу манили огни очередного трактира.

— Господин желает… Поворачивай! Мы возвращаемся в столицу!

Вчерашняя гроза к полуночи затихла, до утра простояла блаженная прохладная свежесть, а на рассвете небо вновь затянули низкие тучи. Часом позже они разразились отвратной мелкой моросью, по-осеннему холодной и неутомимой. С неба капало и капало, и конца-края этому не предвиделось: тяжелая серая пелена висела от горизонта до горизонта. Собираясь во дворец, Кларисса выслушивала от служанок новости. Хельги сидел рядом, молча внимал девичьему щебетанию, иногда потирал бровь. Одни известия были изумительнее других. Прямо на королевском совете по приказанию короля были взяты под стражу трое его членов. Двоих обвинили в пособничестве еретикам, третьего — в ереси. Герцог-регент нисколько не препятствовал подобному исходу дела, напротив, подсказал королю, что каждый член королевского совета должен предстать перед архиепископом Игнасием на предмет тщательной проверки, не является ли он тайным пособником «заветников». Отдельного внимания требовала маленькая подробность: к рассвету вся Собра отменно знала, что подсказал герцог-регент королю, и как на это ответил король. В коалиции герцога Алларэ тоже не обошлось без скандала; не стоило и сомневаться, что Реми найдет, чем удивить столицу, чтобы не оставаться в долгу перед дворцом. Так и вышло. Оба события волновали добрых горожан примерно в равной степени — хотя какое ж им, в сущности, было дело до того, кто возглавляет Старший Род Алларэ? Однако ж, любой житель Собры, хоть владетель, хоть мелкий чиновник, хоть поваренок — существо особой породы. Ему есть дело до всего, до графов и герцогов, до королей и регентов. Обсуждают их с тем же усердием, что соседей и родственников, а то и с большим. Такова столица. По случаю дождя герцог-регент принимал госпожу Эйма в зимнем саду. Огандские мастера сотворили истинное чудо: огромные листы гнутого стекла удерживались тонкими посеребренными рамами, почти незаметными, и оттого казалось, что между небом и землей нет никакой преграды. В ясную погоду стекло, наверное, и вовсе не было заметно; но сейчас капли дождя стекали по нему вниз. Главным недостатком зимнего сада была духота, но зато здесь росли растения с дальнего юга — лимоны, померанцы, гранаты и даже гордость садовников, кофейное дерево. По слухам, напиток из его обжаренных плодов обладал необыкновенными бодрящими свойствами. Мода на него прибыла вместе с огандским королевским театром. Госпожа Эйма все собиралась проверить на себе действие чудодейственного снадобья, но пока не было повода. Кларисса посмотрела на тоненькое чахлое деревце, окруженное подпорками. Непохоже, что скоро от него дождутся плодов… Второй час беседы о столичных событиях вогнал Клариссу в скуку. Сегодня герцог-регент выглядел куда более усталым, чем обычно, и собеседник из него вышел не блестящий. Впрочем, ей доводилось развлекать и во сто крат более косноязычных, скучных и противных господ. Дело есть дело.

— Вы, кажется, меньше прочих удивлены поступком Реми Алларэ?

— Это так. Я ожидала подобного. У алларцев много своих обычаев, не меньше, чем у огандских Кланов, да они ведь и родичи между собой… — улыбнулась Кларисса. — По одному из обычаев у военного вождя, который не может сражаться сам, есть девятина, чтобы выбрать себе преемника.

— Почему же бастард, а не этот горе-дуэлянт?

— Реми никогда не любил сыновей Клер. Старуха Алларэ говорила… — госпожа Эйма осеклась. И нужно же было так проговориться! Она, выученная, как молчать или лгать, но и под пыткой не выдавать своих тайн, в пустячном разговоре…

Под нижним платьем она всегда носила длинный узкий стилет без рукояти, плотно прижатый к телу корсажем. Королевская гвардия, внимательно оглядывавшая Клариссу при входе во дворец, и не догадывалась, что низкий вырез платья таит в себе еще что-то, помимо соблазнительной фигуры. И останется — не более получаса, чтобы предупредить Ханну, удрать с ней из дворца, потом бежать всем втроем. Из-за пары слов, из-за того, что Кларисса непозволительно забылась, дала скуке взять себя в плен!.. Скоринг стоял близко, очень близко — и так удачно, глядя вдаль поверх ее головы. Удар… Острие бессильно скользнуло, только прорвав ткань темно-синего расшитого жилета. В следующее мгновение оба запястья Клариссы оказались накрепко стиснуты. Скоринг хорошенько встряхнул ее. Стилет упал на пол. Как это могло быть?!

— Я ношу кольчугу. — Какой спокойный у него голос…

— Это не кольчуга!.. — нет, не может быть, совсем другое ощущение — словно острие прошлось по оконному стеклу… Еще можно вырваться! Если ударить в колено, он может разжать кулак.

— Не нужно, Кларисса. Прошу вас! Госпожа моя, я все о вас знаю, — мягкий, успокаивающий голос; герцог Скоринг выпустил ее руки, но тут же обнял за плечи, прижал к груди. Другой рукой приподнял рукой подбородок, заставил глядеть себе в лицо. — Я знаю, кому вы верны, где вы жили до приезда в столицу. Я знаю, как вы любите Хельги. Вам не нужно меня бояться! Ни за себя, ни за мужа, ни за дочь…

— Но почему тогда?..

— Вы были так забавны в своем стремлении подобраться ко мне поближе, — полные губы улыбнулись. — Но дело не в этом. Кларисса, я никогда не причиню вам вреда.

— Ответьте, почему! — объятие казалось некрепким, но вырываться женщина не рискнула. Она уже видела, как быстро и ловко двигается герцог Скоринг.

— Вы — мой тонкий мостик, мой парламентер, мой единственный шанс… — Скоринг наклонился близко-близко, губы почти соприкасались, но он не попытался поцеловать Клариссу. — Вы мой единственный друг.

— Даже после этого? — стилет валялся совсем близко.

— Особенно после этого. Прекрасный повод объясниться без вашего милого лукавства, Кларисса.

— Но почему — я?

— Потому что вы помните, кто вы, госпожа моя, и не стыдитесь этого. Потому что вы еще помните, как записывали откровения охваченного страстью человека, зная, что его четвертуют за эту откровенность. И зная, для чего это совершаете. Потому что вы знаете, какими руками выковываются победы. Из каких заготовок. Вы готовы были меня убить, чтобы Хельги и Ханна спаслись бегством, и не стыдитесь этого, верно?

— Да… — едва выговорила изумленная Кларисса.

— Вот поэтому, госпожа моя. Вы играли в куртизанку, вы добивались моей благосклонности, вы подошли ко мне близко-близко — и не побоялись взяться за кинжал. Ради тех, кого любите. Кларисса, мы с вами из одного племени.

— Нет, герцог, я не ваша… — но у нее не было ни одного достойного возражения, только бессильное упрямство.

— Разумеется, — Скоринг опустил руки и сделал полшага назад. — Вы мне не рабыня и ничем не обязаны. Вы можете уйти и не возвращаться. Я не причиню вам вреда. Вы вольны идти к золотому герцогу…